Перейти к публикации
Форум - Замок

Мой Кастанеда. Любимые цитаты, притчи, диалоги.


Рекомендованные сообщения

- Я увидел в тебе тогда один существенный недостаток – ты не любишь принимать ответственность за свои действия, – медленно произнес дон Хуан, как бы давая мне время понять, о чем он говорит.


- Если ты что-то решил, нужно идти до конца, – сказал он, – но при этом необходимо принять на себя ответственность за то, что делаешь. Что именно человек делает, значения не имеет, но он должен знать, зачем он это делает, и действовать без сомнений и сожалений.


Он смотрел на меня изучающе. Я не знал, что сказать. Наконец, у меня сформировалось мнение, почти протест. Я воскликнул:


- Но это же невозможно!


Он спросил, почему, а я ответил, что, наверно, было бы идеально, если бы люди обдумывали все, что собираются сделать. Но на практике, однако, такое невозможно, и невозможно избежать сомнений и сожалений.



- Еще как возможно! – убежденно возразил дон Хуан, – Взгляни на меня. У меня не бывает ни сомнений, ни сожалений. Все, что я делаю, я делаю по собственному решению, и принимаю на себя всю полноту ответственности за это. Самое простое действие, например, прогулка с тобой по пустыне, может означать для меня смерть. Смерть неуклонно идет по моему следу. Поэтому места для сомнений и сожалений я оставить не могу. И если во время нашей с тобой прогулки мне предстоит умереть в пустыне, то я должен там умереть. Ты же, в отличие от меня, ведешь себя так, словно ты бессмертен, а бессмертный человек может позволить себе отменять свои решения, сожалеть о том, что он их принял, и в них сомневаться. В мире, где за каждым охотится смерть, приятель, нет времени на сожаления или сомнения. Время есть лишь на то, чтобы принимать решения.


Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

  • Ответы 139
  • Создано
  • Последний ответ

Лучшие авторы в этой теме

Лучшие авторы в этой теме

Я совершенно искренне возразил, что, по моему мнению, мир, о котором он говорит, нереален, что он произвольно создает этот мир, взяв идеальную модель поведения и утверждая, что следует действовать именно таким образом.


И я рассказал дону Хуану о своем отце, который любил читать мне бесконечные проповеди о чуде здравого ума в здоровом теле, о том, что молодым людям следует закалять и укреплять свое тело, преодолевая трудности и участвуя в спортивных состязаниях. Отец был молод; когда мне было восемь, ему едва исполнилось двадцать семь. Летом он, как правило, уезжал из города, где работал учителем в школе, чтобы хоть месяц провести на ферме моего деда, где я жил. Этот месяц был для меня сущим адом. Я привел дону Хуану один из типичных примеров поведения отца. Пример этот, как мне казалось, вполне соответствовал теме нашего разговора.


Едва приехав на ферму, отец тут же тащил меня с собой на длинную прогулку, во время которой мы обсуждали дальнейшие действия. Отец строил планы насчет того, как мы будем ходить плавать каждое утро в шесть часов. Вечером он заводил будильник на полшестого, чтобы утром у нас было достаточно времени: ведь ровно в шесть мы уже должны быть в воде. Утром будильник звонил, отец выбирался из постели, надевал очки и выглядывал в окно.


Я даже дословно вспомнил монолог, который он при этом произносил:


- М-м-м… Что-то сегодня как-то облачно. Слушай, я полежу еще минут пять. О’кей? Только пять! Просто нужно хорошенько потянуться, чтобы сон окончательно прошел.


И он неизменно засыпал, и спал до десяти, а иногда и до полудня.


Я сказал дону Хуану, что особенно меня раздражало то, что он упорно не желал отказываться от своих невыполнимых решений. Ритуал повторялся каждое утро, до тех пор, пока я, в конце концов, не отказывался заводить будильник, чем страшно обижал отца.


- Это вовсе не были невыполнимые решения, – возразил дон Хуан, явно принимая сторону моего отца. – Он просто не знал, как ему проснуться и встать, вот и все.


- Как бы там ни было, – сказал я, – я не терплю неосуществимых решений.


- А какое решение было бы в данном случае осуществимым? – застенчиво улыбаясь, спросил дон Хуан.


- Отец должен был признаться себе, что не в силах пойти купаться в шесть, и решить, что купаться мы отправимся, скажем, в три часа пополудни.


- Твои решения ранят дух, – сказал дон Хуан исключительно серьезным тоном.


Мне показалось, что в голосе его даже прозвучали печальные нотки. Довольно долго мы молчали. Мое раздражение улеглось. Я думал о своем отце.


- Он не хотел идти купаться в три часа пополудни. Неужели ты не понимаешь? – сказал дон Хуан.


Его слова заставили меня взвиться.


Я сказал, что отец был слаб, и таким же был его мир идеальных поступков, которые он никогда не осуществлял. Я почти кричал.


Дон Хуан не произнес ни слова. Он медленно и ритмично покачал головой. Я чувствовал ужасную печаль. Всякий раз, когда я вспоминал об отце, меня охватывало какое-то опустошающее чувство.


- Думаешь, ты был сильнее, да? – как бы между прочим спросил дон Хуан.


Я ответил, что именно так и думаю, и начал было рассказывать о состоянии эмоциональной сумятицы, в которое отец неизменно меня приводил, но дон Хуан перебил;


- Он поступал с тобой нечестно?


- Нет.


- Может, он был мелочен по отношению к тебе?


- Нет.


- И он делал для тебя все, что было в его силах?


- Да.


- Так что тебе не нравится?


Я снова начал кричать, что он был слаб, но спохватился и понизил голос. На допросе у дона Хуана я чувствовал себя как-то нелепо.


- Зачем ты все это делаешь? – спросил я, – Предполагалось, что мы будем говорить о растениях.


Я был раздражен и подавлен больше, чем когда-либо до этого. Я сказал, что мое поведение – не его дело, и что не с его познаниями об этом судить, а он разразился грудным хохотом.


- Когда ты злишься, ты всегда чувствуешь, что прав, да? – спросил он и по-птичьи моргнул.


Это было действительно так. Мне была свойственна тенденция всегда чувствовать праведность своего гнева.


- Давай не будем говорить о моем отце, – сказал я, изображая хорошее настроение, – поговорим лучше о растениях.


- Нет уж, давай поговорим о твоем отце, – настаивал дон Хуан. – Это как раз то, с чего нам сегодня следовало бы начать. Если ты думаешь, что был настолько сильнее его, то скажи, почему ты сам не ходил купаться в шесть утра и не вытаскивал его с собой?


Я ответил, что не мог поверить в то, что отец просил меня об этом всерьез. Я всегда считал, что купание в шесть утра – это дело моего отца, а не мое.


- С того момента, как ты принял его идею, это стало также и твоим делом, – резко сказал дон Хуан.


Я сказал, что никогда ее не принимал, потому что знал, что отец склонен к самообману. Таким тоном, словно речь шла о чем-то само собой разумеющемся, дон Хуан спросил, почему я тогда же не сказал отцу все, что по этому поводу думал.


- Отцу таких вещей не говорят, – неуверенно попытался я объяснить.


- А, собственно, почему?


- В моем доме это было не принято, вот и все.


- Ты совершал гораздо более неприглядные поступки в своем доме, – провозгласил он, как судья, выносящий приговор. – Единственное, чего ты так и не совершил – ты не возжег огонь собственного духа?


Сила этих его слов была столь сокрушительной, что они, словно эхо, отозвались в моем сознании. Он опрокинул все мои щиты. Я был не в состоянии с ним спорить. Чтобы как-то защититься, я кинулся записывать.


В последней слабой попытке объясниться я сказал, что всю жизнь мне почему-то приходится иметь дело с людьми вроде моего отца, которые, подобно ему, бросали мне наживку в виде своих заманчивых планов, а в итоге я всегда оказывался не у дел.


- Ты жалуешься, – мягко произнес дон Хуан. – Ты жаловался всю свою жизнь, потому что не привык принимать ответственность за свои решения. Если бы ты согласился с решением твоего отца каждое утро в шесть часов ходить купаться, ты пошел бы самостоятельно, если бы понадобилось, или послал бы отца к черту, едва он заикнулся бы на эту тему после того, как ты понял, чего стоят все эти разговоры. Но ты ничего ему не сказал. Так что ты был так же слаб, как твой отец. Принять на себя ответственность за свои решения – это значит быть готовым умереть за них.


- Постой, постой! – воскликнул я. – Ты передергиваешь!


Но он не дал мне закончить. А сказать я собирался, что привел своего отца лишь в качестве примера нереалистического образа действия, и что ни один здравомыслящий человек не согласится умирать за такую идиотскую вещь.


- Не имеет значения, каким именно является решение, – сказал дон Хуан. – В этом мире нет ничего более серьезного, чем что-либо другое. Разве ты не понимаешь? В мире, где за каждым охотится смерть, не может быть маленьких или больших решений. Здесь есть лишь решения, которые мы принимаем перед лицом своей неминуемой смерти.


Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

Жил некогда молодой человек – очень бедный индеец. Он жил в большом городе, и окружали его только белые люди. У него не было ни дома, ни родных, ни друзей. Он пришел в город за счастьем, но нашел лишь нищету и боль. Время от времени он, работая как мул, добывал несколько центов на кусок хлеба. Если бы не это, ему пришлось бы просить милостыню или воровать.


Однажды молодой человек отправился на рынок. Бредя как в тумане, он диким взглядом рассматривал изобилие прекрасных товаров. Он был в таком шоке, что не видел, куда идет и, в конце концов, налетев на стоявшие корзины, свалился на какого-то старика.


Старик нес четыре большущих кувшина и только что остановился и присел, чтобы перекусить. Дон Хуан многозначительно улыбнулся и сказал, что старику показалось довольно странным то, что на него свалился молодой человек. Он не рассердился из-за того, что его потревожили, но лишь удивился, почему это оказался именно этот конкретный молодой человек. Парень же, наоборот, разозлился и обругал старика за то, что тот расселся у него на дороге. Его совершенно не интересовала скрытая причина их встречи. Он не заметил, что это было пересечением их путей.


Дон Хуан изобразил движение человека, который пытается схватить нечто перевернувшееся и покатившееся. Он сказал, что кувшины старика опрокинулись и покатились. Увидев это, молодой человек решил, что на сегодня ему удалось найти для себя пропитание.


Он помог старику и взялся нести тяжелые кувшины. Старик сказал, что идет домой в горы, и молодой человек настоял на том, чтобы сопровождать его хотя бы часть пути.


Старик повернул в горы и по дороге накормил молодого человека, отдав ему часть купленных на рынке продуктов. Молодой человек набил брюхо под самую завязку и, почувствовав, что сыт, начал замечать, насколько тяжелы сосуды, которые он нес. И он покрепче прижал их к себе.


Дон Хуан вытаращил глаза и с дьявольской усмешкой сказал, что молодой человек спросил у старика: “Что у тебя в этих кувшинах?” Старик не ответил, но сказал, что собирается показать молодому человеку друга, который развеет его горести, даст ему совет и научит мудрости, необходимой для того, чтобы разобраться в неисповедимых путях этого мира.


Дон Хуан изобразил обеими руками величественный жест и сказал, что после этого старик призвал к себе оленя. Ничего красивее этого оленя молодому человеку в своей жизни видеть не доводилось. Олень был настолько ручным, что подошел совсем близко и бродил вокруг. Он сиял и переливался всеми цветами радуги. Молодой человек был очарован и тут же догадался, что это – “олень духа”. Старик сказал ему, что, если молодой человек хочет, чтобы олень стал его другом и подарил ему свою мудрость, он должен всего-навсего отказаться от кувшинов.


Дон Хуан изобразил честолюбивую усмешку и сказал, что все мелочные желания и страсти молодого человека всколыхнулись в ответ на это предложение. Глазки дона Хуана стали маленькими и дьявольски колючими. Имитируя молодого человека, он вкрадчиво спросил: “Так что же все-таки в твоих кувшинах?”


Дон Хуан сказал, что ответ старика был очень искренним: в кувшинах – пища. “Пинола” и вода. Он прервал рассказ и пару раз прошелся по кругу. Я не знал, что он делает. Но сказка еще явно не закончилась. Я решил, что хождение по кругу изображает мучительные раздумья, в которые погрузился молодой человек.


Дон Хуан сказал, что, разумеется, молодой человек не поверил ни единому слову старика. Он прикинул, что старик – наверняка колдун, и если за свои кувшины он готов отдать “оленя духа”, то какое невероятное могущество, какую фантастическую силу они должны содержать!


Лицо дона Хуана снова исказила дьявольская усмешка и он сказал, что молодой человек заявил: он выбирает кувшины. Последовала длинная пауза, вроде бы означавшая конец сказки. Дон Хуан молчал, но я был уверен, что он ждет от меня вопросов, и спросил:


- И что же произошло с молодым человеком?


- Он взял кувшины, – ответил дон Хуан с улыбкой, выражавшей удовлетворение.


Последовала еще одна длительная пауза. Я засмеялся. Я подумал, что это – настоящая “индейская сказка”.


Сияя глазами, дон Хуан улыбнулся с видом простачка, а потом засмеялся мягкими раскатами и спросил:


- Разве тебе не интересно, что было в кувшинах?


- Интересно, конечно. Просто я думал, что сказка закончилась.


- Ну что ты! – сказал он с озорным блеском в глазах. – Молодой человек схватил свои кувшины, убежал, забрался в укромное место и там их открыл.


- И что он увидел? – спросил я.


Дон Хуан взглянул на меня, и я почувствовал, что он в полной мере осознает все упражнения, которые в этот момент проделывал мой интеллект. Он тряхнул головой и усмехнулся.


- Ну ладно, – сказал я. – Кувшины оказались пустыми?


- В кувшинах оказались только пища и вода, – ответил он. – И молодой человек в припадке гнева разбил их о камни.


Я сказал, что его реакция совершенно естественна – любой на его месте сделал бы то же самое.


На что дон Хуан заявил, что молодой человек был дураком, который сам не знает, что ищет. Он не знал, что такое “сила”, поэтому не мог судить о том, нашел он ее или нет. Он не принял на себя ответственности за свое решение, поэтому так разозлился из-за своего просчета. Он рассчитывал что-то приобрести, а вместо этого не получил ничего. Дон Хуан сказал, что, окажись я на месте того молодого человека и последуй я своим склонностям, я точно так же закончил бы припадком гнева и разочарованием, и остаток своей жизни, несомненно, провел бы, жалея себя и стеная о том, что потерял.


Потом он объяснил мне поведение старика. Тот поступил очень умно, предварительно до отвала накормив молодого человека. В результате тот обрел “отвагу сытого желудка” и, обнаружив в кувшинах только пищу, пришел в ярость и разбил их о камни.


- Если бы решение молодого человека было осознанным и если бы он готов был за него ответить, – сказал дон Хуан, – он оставил бы еду, которая была в кувшинах, себе и был бы этим более чем доволен. А может, ему бы даже удалось понять, что эта еда тоже была силой.


Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

После довольно длительной паузы дон Хуан неожиданно повернулся ко мне и сказал, что найти подходящее место для отдыха просто: нужно всего лишь свести к переносице глаза. Он заговорщицки подмигнул мне и доверительным тоном сказал, что именно так я и поступил, когда катался ночью по земле, и благодаря этому смог найти оба места и увидеть соответствующие им цвета. Дон Хуан признался в том, что моя удача произвела на него сильное впечатление.


- Но я, честное слово, не знаю, как это у меня получилось, – сказал я.


- Ты свел глаза, – выразительно произнес он. – Это – технический прием, ты должен был его применить, хотя можешь об этом и не помнить.


Затем дон Хуан подробно описал этот прием. Он сказал, что на его отработку могут уйти годы. Заключается он в том, чтобы постепенно, сводя глаза к переносице, заставить их воспринимать одно и то же изображение по отдельности. Из-за несовпадения изображений возникает раздвоение зрительного восприятия мира, благодаря которому, по словам дона Хуана, человек может отмечать изменения в окружающей обстановке, которых в обычном режиме восприятия глаза попросту не замечают.


- Весь фокус в том, чтобы научиться чувствовать глазами, – объяснил дон Хуан. – Ты не знаешь, что именно чувствовать, и в этом – твоя проблема. Но с практикой это придет.


- Может быть, ты расскажешь мне, что я должен чувствовать? – спросил я.


- Это невозможно.


- Почему?


- Никто не сможет тебе сказать, что в этом случае человек чувствует. Это – не тепло, не свет, не сверкание, не цвет… Это ни на что не похоже.


- И ты не можешь этого описать?


- Нет. Я могу только обучить тебя техническим приемам. Когда ты научишься разделять изображения и воспринимать все в раздвоенном виде, ты должен будешь сосредоточить внимание на пространстве между этими двумя изображениями. Любое заслуживающее внимания изменение произойдет именно в этой области.


- Об изменениях какого типа ты говоришь?


- Это не важно. Важно ощущение, которое у тебя при этом возникнет. Сегодня ты увидел сверкание, но это ничего не значило, потому что отсутствовало ощущение. Что и как ощущать, я тебе объяснить не могу. Ты должен узнать это сам.


Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

- Как ты думаешь, мы с тобой равны? – резко спросил он.


- Ну, равны мы? – переспросил он.


- Конечно, мы равны, дон Хуан, – ответил я.


Естественно, я оказывал ему некоторое снисхождение. Я относился к нему очень тепло, даже несмотря на то, что порою не знал, что с ним делать. Но все же в глубине души я считал, хотя никогда и не говорил об этом вслух, что я – студент университета, человек из цивилизованного западного мира – стою выше старого индейца.


- Нет, – спокойно сказал он, – мы не равны.


- Ну почему же, равны, – возразил я.


- Нет, – произнес он мягко. – Мы не равны. Я – охотник и воин, а ты – паразит.



У меня отвисла челюсть. Я не мог поверить в то, что дон Хуан действительно это сказал. Блокнот выпал у меня из рук, я тупо уставился на дона Хуана, а потом, конечно, пришел в ярость.


Дон Хуан спокойно и собранно смотрел на меня. Я избегал его взгляда. А потом он заговорил. Он произносил слова очень четко. Речь его лилась гладко и металлически бесстрастно. Он сказал, что я жалко и лицемерно веду себя по отношению ко всем. Что я отказываюсь вести собственные битвы, а вместо этого копаюсь в чужих проблемах и занимаюсь чужими битвами. Что я ничему не желаю учиться – ни знанию растений, ни охоте, ничему вообще. И что его мир точных действий, чувств и решений неизмеримо более эффективен, чем тот бездарный разгильдяйский идиотизм, который я называю “моя жизнь”.



Когда он закончил, я онемел. Он говорил без враждебности и без презрения, но с такой мощью и в то же время с таким спокойствием, что даже гнев мой как рукой сняло.


Мы молчали. Я был подавлен и не мог найти подходящих слов. Я ждал, что он первым нарушит молчание. Проходили часы. Дон Хуан постепенно становился все более и более неподвижным, пока, наконец, его тело не сделалось странно, почти пугающе застывшим. Темнело, и силуэт его становился все менее различимым и в конце концов полностью слился с чернотой окружающих скал в кромешной тьме опустившейся ночи. Дон Хуан был настолько неподвижен, что его как бы вовсе не существовало.



Была уже полночь, когда я, наконец, осознал, что, если понадобится, он может вечно сохранять неподвижность среди камней в этой дикой ночной пустыне. Его мир точных действий, чувств и решений был действительно неизмеримо выше.


Я прикоснулся к его руке, и слезы хлынули у меня из глаз.


Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

- Наверное, мне следовало бы сказать иначе. Я вот что тебе советую: обрати внимание на то, что ни у одного из нас не может быть уверенности в том, что его жизнь будет продолжаться неопределенно долго. Я только что сказал, что изменение происходит внезапно. Точно так же приходит смерть. Как ты думаешь, что можно с этим поделать?


Я решил, что его вопрос – чисто риторический. Но он приподнял брови, требуя ответа.


- Жить как можно счастливее, – ответил я.


- Верно! А ты знаешь хоть одного человека, который был бы по-настоящему счастлив?


Моим первым побуждением было ответить “да”. Мне показалось, что я знаком с довольно многими людьми, которые могли бы послужить примером. Однако затем я понял, что с моей стороны это будет лишь пустая попытка оправдаться. И я ответил:


- Нет. Действительно не знаю.


- А я – знаю, – сказал дон Хуан. – Есть люди, которые очень аккуратно и осторожно относятся к природе своих поступков. Их счастье – в том, что они действуют с полным осознанием того, что у них нет времени. Поэтому во всех их действиях присутствует особая сила, в каждом их поступке есть чувство.


Дон Хуан замолчал, как бы подбирая соответствующее слово. Он потер виски и улыбнулся. Потом внезапно встал, словно давая понять, что разговор окончен. Я принялся умолять его закончить то, что он мне говорил. Он сел и выпятил губы.


- Поступки обладают силой, – сказал он. – Особенно когда тот, кто их совершает, знает, что это – его последняя битва. В действии с полным осознанием того, что это действие может стать для тебя последним на земле, есть особое всепоглощающее счастье. Мой тебе совет: пересмотри свою жизнь и рассматривай свои поступки именно в таком свете.


Я не согласился с ним. Я сказал, что для меня счастье состоит в том, что моим действиям свойственна определенная протяженность во времени, и я могу по своему желанию продолжать делать то, что делаю в данный момент, особенно если это мне нравится. Я объяснил ему, что мое несогласие – отнюдь не банальная фраза, но утверждение, которое вытекает из глубокой убежденности в том, что и мир, и я сам обладаем свойством существовать в течение промежутка времени, вполне поддающегося оценке.


Все мои усилия доходчиво изъясниться дона Хуана, похоже, весьма забавляли. Он все время посмеивался, качал головой, а когда я выдал фразу насчет “свойства существовать в течение промежутка времени, вполне поддающегося оценке”, он сорвал с головы шляпу, швырнул ее на землю и принялся топтать.


Закончилось это тем, что мы оба хохотали над его уморительной выходкой.


- У тебя нет времени, приятель, – сказал он. – В этом – беда всех человеческих существ. Времени нет ни у кого из нас, и твой “поддающийся оценке промежуток времени” ничего не значит в этом жутком таинственном мире.


- Надежда на этот самый “промежуток времени” делает тебя робким, лишает решительности, – продолжал он. – И в твоих действиях не может быть того духа, той мощи, той неодолимой силы, которая присутствует в действиях того, кто знает, что сражается в своей последней битве на этой земле. Другими словами, расчет на “промежуток времени” не делает тебя ни счастливым, ни могущественным.


Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

- Я говорил тебе; секрет сильного тела не в том, что ты делаешь, а в том, чего не делаешь, – проговорил он наконец.

- И теперь пришло время не делать то, что ты привык делать всегда. Так что до нашего ухода сиди здесь и не-делай.

- Я не понимаю, дон Хуан.

Он забрал у меня блокнот, аккуратно закрыл его и перетянул резинкой, а потом запустил его, как диск, куда-то в колючки. Блокнот скрылся в кустах.


Я был в шоке и начал было возмущаться, но он закрыл мне рот ладонью. Потом указал на большой густой куст и велел сосредоточиться на нем. Но не на самих листьях, а на их тенях. Он сказал, что бег во тьме не обязательно должен быть действием гонимого страхом человека. Это может быть самая естественная реакция ликующего тела, которому ведомо искусство “неделания”. Снова и снова дон Хуан шептал мне в правое ухо:


- Не-делать то, что ты хорошо умеешь делать, – ключ к силе. Ты знаешь, как делать то, что умеешь делать. И это нужно не-делать.


В случае созерцания дерева я знал, что смотреть нужно на листья, и, естественно, немедленно фокусировал на них взгляд. При этом тени и промежутки между листвой никогда меня не интересовали. Последнее, что сказал дон Хуан, была инструкция начать созерцать тени от листьев на одной ветке и постепенно перейти к такого рода созерцанию всего дерева, не давая глазам возвратиться в привычный для них режим созерцания листьев. Первый сознательный шаг в накоплении личной силы – позволить телу “не-делать”.

Наверное, причиной тому явилась моя усталость или нервное перевозбуждение, но я настолько погрузился в созерцание теней, что к тому моменту, когда дон Хуан поднялся на ноги, я мог формировать тени в зрительно воспринимаемые массивы настолько же свободно, насколько обычно в массивы формируется листва. Эффект был поразительный. Я сказал дон Хуану, что хочу посидеть так еще. Он засмеялся и похлопал по моей шляпе:


- Я же говорил. Тело любит такие штучки.

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

- Это все правда, дон Хуан?

- Если я отвечу “да” или “нет”, я совершу делание. Но поскольку ты учишься неделанию, я должен ответить, что не имеет никакого значения – правда это или нет. И в этом – преимущество воина по отношению к обычному человеку. Вопросы истины и лжи беспокоят обычного человека, ему важно знать, что правда, а что нет. Воину до этого ровным счетом нет никакого дела. Обычный человек по-разному действует в отношении того, что считает правдой, и того, что считает ложью. Ему говорят о чем-то: “Это правда”. И он действует с верой в то, что делает. Ему говорят: “Это неправда”. И он опускает руки, он не действует; или, если даже и действует, не верит в то, что делает, что не меняет сути. Воин действует в обоих случаях. Ему говорят: “Это правда”. И он действует с полной ответственностью, и это – его делание. Ему говорят: “Это неправда”. И он действует с полной ответственностью, и это – его неделание. Понимаешь?

Туманные изъяснения дона Хуана вызвали во мне всплеск раздражения. Я не видел в них абсолютно никакого смысла. Я заявил, что все это – сплошной бред, а он высмеял меня, сказав, что я неспособен сохранить безупречность духа даже в том, что мне больше всего нравится, – в болтовне. Он поднял на смех мою болтовню, назвав ее ущербной и бестолковой.

- Я позволил себе немного тебя подразнить. Но все равно отлично знаю – ты ничего не поймешь, пока не поговоришь. Для тебя разговоры – это делание. Но для понимания того, что есть неделание, такое делание, как разговор, не подходит. Сейчас я покажу тебе простое упражнение. Оно поможет тебе понять, что такое неделание. И, поскольку речь идет о неделании, не имеет никакого значения, попробуешь ты выполнить это упражнение сейчас или через десять лет.

Он заставил меня лечь на спину, взял мою правую руку и согнул в локте под прямым углом. Кисть ее он развернул ладонью вперед, а пальцы согнул к ладони, придав кисти такое положение, словно я держусь за ручку дверного замка. Потом он начал двигать мою руку круговым движением вперед-назад, как будто вращая рукоять колодезного колеса.

Дон Хуан объяснил, что воин выполняет это движение каждый раз, когда хочет вытолкнуть что-либо из своего тела. Например, болезнь или непрошеное чувство. Идея упражнения состояла в том, чтобы тянуть и толкать воображаемую противодействующую силу до тех пор, пока не появится ощущение чего-то тяжелого и плотного, препятствующего свободному движению руки. “Неделание” здесь заключалось в повторении движения до возникновения противодействия при полной очевидности того факта, что взяться этому противодействию попросту неоткуда, и потому поверить в то, что оно возникает, невозможно.

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

- Со мной всегда так было, – сказал я. – Но я хочу измениться, однако не знаю как. Я такой бестолковый.


- Я уже знаю, что ты считаешь себя порочным, – произнес дон Хуан. – И это – твое делание. Теперь я предлагаю тебе подействовать на это делание другим деланием. С этого момента в течение восьми дней тебе следует себя обманывать. Вместо того, чтобы говорить себе, что ты отвратителен, порочен и бестолков, ты будешь убеждать себя в том, что ты – полная этому противоположность. Зная, что это – ложь и что ты абсолютно безнадежен.


- Но какой смысл в этом самообмане, дон Хуан?


- Он может зацепить тебя и привести к другому деланию. А потом ты осознаешь, что и то, и другое – ложь, иллюзия, что они нереальны, и вовлекаться в какое то ни было из них, превращая его в основу своего бытия, – нелепо, что это – пустая трата времени, и что единственной реальностью является существо, которое живет в тебе и удел которого – смерть. Достижение этого существа, отождествление себя с ним и его самосознание есть неделание самого себя.


Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах


Драматическим тоном дон Хуан заявил, что внутреннее благополучие – это состояние, которое нужно взлелеять и тщательно за ним ухаживать.




- Ты никогда не испытывал состояния внутреннего благополучия, поэтому понятия не имеешь, что это такое, – сказал дон Хуан.

Я позволил себе с ним не согласиться. Но он стоял на своем, говоря, что внутреннее благополучие – это не просто состояние. Это – достижение, к которому нужно стремиться, которое нужно искать. Он сказал, что я знаю только как сбивать себя с толку в поисках внутреннего неблагополучия, смятения и неразберихи.

Дон Хуан насмешливо улыбнулся и заверил меня, что напряженный и самоотверженный труд моей жизни не прошел даром – мне вполне удалось сделать себя несчастным. Но самое смешное и абсурдное в этом то, что с теми же затратами я мог настолько же успешно сделать себя целостным и сильным.

- Весь фокус в том, на что ориентироваться, – сказал он. – Каждый из нас либо сам делает себя несчастным, либо сам делает себя сильным. Объем работы, необходимой и в первом, и во втором случае – один и тот же.

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

- Я должен тебе сейчас кое о чем рассказать, – сообщил мне дон Хуан. – Назовем это маленьким кусочком удачи. Объемом, скажем, в один кубический сантиметр. Кубический сантиметр удачи. Он появляется время от времени перед носом каждого из нас, независимо от того, ведем мы жизнь воина или нет. Различие между обычным человеком и воином состоит лишь в том, что воин знает о кубическом сантиметре удачи, и знает, что одна из задач воина – быть всегда наготове, всегда ждать. Поэтому когда кубический сантиметр удачи появляется в пределах его досягаемости, воин хватает его, так как ждал этого момента и готовился к нему, развивая необходимую быстроту и ловкость. Удача, везение, личная сила – не имеет значения, как мы это назовем, – штука занятная. Вернее, это даже не то чтобы какая-то штука, а скорее – некое положение вещей, что-то вроде такого маленького абстрактного хвостика, который возникает перед самым нашим носом и принимается призывно вилять, как бы приглашая его схватить. Но обычно мы слишком заняты делами, или слишком глубоко погружены в очень умные мысли, или попросту слишком тупы и ленивы для того, чтобы осознать: этот хвостик – хвостик удачи. Воин же все время собран и находится в состоянии полной готовности, у него внутри – словно сжатая пружина, и ум его всегда готов проявить максимум сообразительности, чтобы в мгновенном броске ухватить этот хвостик удачи.

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

- Боюсь, что ты путаешь понятия, – сказал он. – Уверенность в себе воина и самоуверенность обычного человека – это разные вещи. Обычный человек ищет признания в глазах окружающих, называя это уверенностью в себе. Воин ищет безупречности в собственных глазах и называет это смирением. Обычный человек цепляется за окружающих, а воин рассчитывает только на себя. Похоже, что ты гоняешься за радугой вместо того, чтобы стремиться к смирению воина. Разница между этими понятиями огромна. Самоуверенность означает, что ты знаешь что-то наверняка; смирение воина – это безупречность в поступках и чувствах.

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

Я сказал, что получил много писем от читателей, которые уверяли меня, что нельзя писать о своем ученичестве. Они ссылались на то, что учителя восточных эзотерических учений требуют соблюдения абсолютной тайны.


- Может, эти учителя просто индульгируют в том, что они учителя? – сказал дон Хуан, не глядя на меня. – Я не учитель. Я всего лишь воин. Поэтому я понятия не имею, что чувствует учитель.


- Дон Хуан, может быть, я действительно напрасно раскрываю некоторые вещи?


- Неважно, что именно человек раскрывает или удерживает при себе, – ответил он. – Что бы мы ни делали и кем бы ни являлись – все это основывается на нашей личной силе. Если ее достаточно, то всего одно сказанное нам слово может изменить нашу жизнь. А если ее мало, то пусть даже будут раскрыты все сокровища мудрости – это ничего нам не даст.


Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

Воин берет свою судьбу, какой бы она ни была, и принимает ее в абсолютном смирении. Он в смирении принимает себя таким, каков он есть, но не как повод для сожалений, а как живой вызов.


Каждому из нас требуется время, чтобы понять это и сделать своим достоянием. Я когда-то ненавидел само слово “смирение”. Я – индеец, а мы, индейцы, всегда были смиренны и только и делали, что опускали головы. Я думал, что смирению не по пути с воином. Я ошибался. Сейчас я знаю, что смирение воина и смирение нищего – невероятно разные вещи. Воин ни перед кем не опускает голову, но в то же время он никому не позволит опускать голову перед ним. Нищий, напротив, падает на колени и шляпой метет пол перед тем, кого считает выше себя. Но тут же требует, чтобы те, кто ниже его, мели пол перед ним.


Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

- Ты боишься меня? – спросил он.


- Не тебя, а того, что ты приносишь с собой.


- Я приношу с собой свободу воина. Ты этого боишься?


- Нет, но твое знание слишком устрашающе. В нем нет для меня утешения. Нет гавани для приюта.


- Ты опять все путаешь. Утешение, гавань, страх – все это настроения, которым ты научился, даже не спрашивая об их ценности. Как видно, черные маги уже завладели всей твоей преданностью.


- Кто такие черные маги?


- Окружающие нас люди являются черными магами. А поскольку ты с ними, то ты тоже черный маг. Задумайся на секунду, можешь ли ты уклониться от тропы, которую они для тебя проложили? Нет. Твои мысли и поступки навсегда зафиксированы в их терминологии. Это рабство. А вот я принес тебе свободу. Свобода стоит дорого, но цена не невозможна. Поэтому бойся своих тюремщиков, своих учителей. Не трать времени и сил, боясь меня.


Я знал, что он был прав. Но, несмотря на мое искреннее согласие с ним, я знал, что привычки моей жизни обязательно заставят меня тянуться к моей старой тропе. Я и в самом деле был рабом.


Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

- Подумай вот о чем, – продолжал он. – Мир не отдается нам прямо. Между нами и ним находится описание мира. Поэтому, правильно говоря, мы всегда на один шаг позади, и наше восприятие мира всегда только воспоминание о его восприятии. Мы вечно вспоминаем тот момент, который только что прошел. Мы вспоминаем, вспоминаем, вспоминаем.

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

– Это твой долг – успокоить ум. Воины выигрывают свои битвы не потому, что они бьются головами о стены, а потому, что берут их. Воины прыгают через стены. Они не преуменьшают их.

- Как же мне перепрыгнуть через эту? – спросил я.

- Прежде всего, я думаю, смертельно неправильно для тебя относиться ко всему так серьезно, – сказал он, садясь рядом со мной. – Есть три рода плохих привычек, которыми мы пользуемся вновь и вновь, сталкиваясь с необычными жизненными ситуациями. Во-первых, мы можем отрицать очевидное и чувствовать себя при этом так, словно ничего не случилось. Это – путь фанатика. Второе – мы можем все принимать за чистую монету, как если бы мы знали, что происходит. Это – путь набожного человека. И третье – мы можем приходить в замешательство перед событием, когда мы или не можем ни искренне отбросить его, ни искренне принять. Это путь дурака. Не твой ли? Есть четвертый, правильный – путь воина. Воин действует так, как если бы никогда ничего не случалось, потому что он ни во что не верит. И, однако же, он все принимает за чистую монету. Он принимает, не принимая, и отбрасывает, не отбрасывая. Он никогда не чувствует себя знающим, и в то же время никогда не чувствует себя так, как если бы ничего не случалось. Он действует так, как будто он в полном контроле, даже если у него, может быть, сердце в пятки ушло. Если действуешь таким образом, то замешательство рассеивается.

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

- Никогда не думал, что тебе нужна помощь. Ты должен культивировать чувство, что воин ни в чем не нуждается. Помощь в чем? У тебя есть все необходимое для этого экстравагантного путешествия, которым является твоя жизнь. Я пытался научить тебя тому, что реальным опытом должен быть сам человек, и все, что для этого нужно – быть живым. Жизнь – это маленькая прогулка, которую мы предпринимаем сейчас, жизнь сама по себе достаточна, сама себя объясняет и заполняет.


Понимая это, воин живет соответственно. Поэтому можно смело сказать, что опыт всех опытов – это быть воином.


Он выжидающе посмотрел на меня, но я медлил, тщательно подбирая слова.


- Если воин нуждается в утешении, – продолжал дон Хуан, – он просто выбирает любого человека и рассказывает ему о своих трудностях. В конечном счете, воин не ищет ни понимания, ни помощи. Говоря, он просто облегчает свою ношу. Но это при условии, что у воина есть талант к разговору. Если у него нет такого таланта, то он не говорит ни с кем.




***************




- Что со мной не так, дон Хуан? – спросил я.


- Ты индульгируешь, – бросил он. – Ты считаешь, что индульгировать в сомнениях и размышлениях – это признак чувствительного человека. Ну так я тебе скажу правду: ты очень далек от того, чтобы быть чувствительным. Поэтому зачем же притворяться? Однажды я говорил тебе, что воин в смирении принимает себя таким, каков он есть.


- Ты так говоришь, словно я намеренно обманываю самого себя, – сказал я.


- Мы обманываем самих себя намеренно, – сказал он. – Мы осознаем свои действия, но наш маленький ум превращает себя в монстра, каковым он себя воображает. Однако, он слишком мал для такой большой формы.


Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

- Как ты знаешь, – сказал он, – главная помеха в магии – внутренний диалог: это ключ ко всему. Когда воин научится останавливать его, все становится возможным. Самые невероятные проекты становятся выполнимыми. Ключом ко всякому колдовству и магическому опыту, который ты пережил недавно, был тот факт, что ты смог остановить внутренний разговор с самим собой.

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

Он насыпал на землю пепел возле лампы, покрыв участок примерно в два квадратных фута, и пальцем нарисовал диаграмму, состоящую из восьми точек, соединенных между собой линиями. Это была геометрическая фигура. Такую же фигуру он рисовал мне год назад, пытаясь объяснить, что когда я наблюдал четыре раза подряд падение одного и того же листа с одного и того же дерева, это не было иллюзией.


Диаграмма на пепле имела два центра. Один он назвал “разумом”, а второй – “волей”. “Разум” был непосредственно соединен с точкой, названной им “разговор”. Через “разговор” “разум” косвенно был соединен с тремя точками: “ощущение”, “сновидение” и “видение”. Другой центр, “воля”, был непосредственно связан с “ощущением”, “сновидением” и “видением”, но только косвенно с “разумом” и “разговором”.


Я отметил, что диаграмма отличалась от той, которую я зарисовал в своем блокноте год назад,


- Внешняя форма не имеет значения, – сказал он.


- Эти точки представляют человека и могут быть нарисованы как угодно.


- Они представляют тело? – спросил я.


- Не называй это телом, – сказал он. – На волокнах светящегося существа есть восемь точек. На диаграмме ты видишь, что главное в человеке – это воля, ведь она непосредственно связана с тремя точками: ощущением, сновидением и видением. И лишь во вторую очередь человек – это разум. Центр разум играет гораздо меньшую роль, так как соединен только с разговором.


- А что значат две другие точки, дон Хуан?


Он взглянул на меня и улыбнулся.


- Сейчас ты намного сильнее, чем тогда, когда мы впервые говорили об этой диаграмме, но еще недостаточно силен, чтобы понять значение всех восьми точек. Со временем Хенаро покажет тебе оставшиеся две.


- У каждого ли есть все 8 точек, или только у магов?


- Можно сказать, что у каждого. Две из них – разум и разговор – известны всем. Так или иначе мы знакомы и с чувством, хотя и смутно. Но лишь в мире магов достигается знакомство со сновидением, видением и волей. Наконец на краю этого мира встречаешься еще с двумя. Осознание всех восьми точек – это именно то, что приводит нас к целостности самих себя.


Он показал на диаграмме, что все точки могут косвенно соединяться друг с другом.


Я снова спросил о двух таинственных точках. Он сказал, что они соединяются только с “волей”, удалены от “чувства”, “сновидения” и “видения” и еще дальше – от “разговора” и “разума”, показав пальцем, что они изолированы не только от остальных точек, но и друг от друга.


- Эти две точки недоступны ни разговору, ни разуму, – сказал он. – Только воля может иметь с ними дело, разум настолько удален от них, что пытаться понять их совершенно бессмысленно. Этот момент – один из труднейших, так как природа разума заставляет его стремиться понять даже то, что не имеет ничего общего с пониманием.


Я спросил его, соответствуют ли эти восемь точек участкам тела или отдельным органам.


- Соответствуют, – сухо ответил он и стер диаграмму.


Он стал показывать центры, прикасаясь к соответствующим местам на моем теле. Голова была центром “разума” и “разговора”, верхняя часть груди – центром “чувства”, место чуть ниже пупка – “воли”. Центр “сновидения” был с правой стороны против ребер, а “видения” – с левой. Он сказал, что у некоторых воинов центры “видения” и “сновидения” расположены на одной стороне.


- А где остальные две точки? – спросил я.


Он дал мне совершенно непристойный ответ и расхохотался.


- Ты очень хитрый, – сказал он, – Думаешь, что я сонный старый козел, не так ли?


Я объяснил, что спросил скорее по инерции,


- Не торопись, – сказал он. – В свое время ты это узнаешь, но с той поры будешь предоставлен самому себе.


- Ты хочешь сказать, что я никогда больше не увижу тебя?


- Никогда, – сказал он. – Мы с Хенаро станем тем, чем были всегда – пылью на дороге.


Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

- Мы – воспринимающие существа, – продолжал он. – Однако воспринимаемый нами мир является иллюзией. Он создан описанием, которое нам внушали с рождения.


Мы, светящиеся существа, рождаемся с двумя кольцами силы, но для создания мира используем только одно из них. Это кольцо, которое замыкается на нас в первые годы жизни, есть разум и его компаньон, разговор. Именно они и состряпали этот мир, столковавшись между собой, а теперь поддерживают его.


Так что твой мир, охраняемый разумом, создан описанием и его неизменными законами, которые разум научился принимать и отстаивать.


Секрет светящихся существ заключается в том, что у них есть второе кольцо силы, которое почти никогда не используется – воля. Уловка мага – это та же уловка обычного человека. У обоих есть описание, но только обычный человек поддерживает свое при помощи разума, а маг – при помощи воли. Оба описания имеют свои законы, и эти законы поддаются восприятию. Но воля по сравнению с разумом более всеобъемлюща, и в этом преимущество мага.


Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

- Ты не представляешь себе, насколько хорошо можно действовать, когда тебя прижмут к стенке

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

- Только воин может выстоять на пути знания, – сказал он. – Воин не жалуется и ни о чем не сожалеет. Его жизнь – бесконечный вызов, а вызовы не могут быть плохими или хорошими. Вызовы – это просто вызовы.

- Воин тем и отличается от обычного человека, что он все принимает как вызов, тогда как обычный человек принимает все как благословение или проклятие.

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

Воин должен быть текучим и изменяться в гармонии с окружающим миром, будь это мир разума или мир воли.

Реальная опасность для воина возникает тогда, когда выясняется, что мир – это ни то и ни другое. Считается, что единственный выход из этой критической ситуации – продолжать действовать так, как если бы ты верил. Другими словами, секрет воина в том, что он верит, не веря. Разумеется, воин не может просто сказать, что он верит, и на этом успокоиться. Это было бы слишком легко. Простая вера устранила бы его от анализа ситуации. Во всех случаях, когда воин должен связать себя с верой, он делает это по собственному выбору, как выражение своего внутреннего предрасположения. Воин не верит, воин должен верить.

Я сказал, что не понимаю разницы между тем, когда веришь и когда должен верить. Для меня это – одно и то же.

- Помнишь историю, которую ты рассказывал мне о своей подруге и ее кошках? – спросил он спокойно.

Он имел в виду историю, которую я как-то ему рассказал. Моя подруга нашла однажды в сушилке прачечной двух почти мертвых котят. Она взяла их домой, выходила, и со временем котята выросли в двух огромных котов – черного и рыжего. Через два года она продала свой дом. Поскольку взять котов с собой не было возможности, а новых хозяев для них не нашлось, оставалось единственное – отнести их в ветеринарную больницу, чтобы там их усыпили.

Я помогал ей отвозить котов в больницу. Коты никогда раньше не бывали в машине, и она старалась их успокоить. Они царапались и кусались, особенно рыжий, по кличке Макс. Когда мы, наконец, подъехали к больнице, она взяла черного кота на руки и, ни слова не говоря, вышла из машины. Кот играл с ней, слегка трогая ее лапкой, когда она толкнула тяжелую входную дверь.

Я взглянул на Макса. Он сидел на заднем сидении. Мое движение, должно быть, испугало его, потому что он нырнул под сидение водителя. Я откинул сидение, так как не хотел лезть за ним, опасаясь, что он исцарапает мне руки. Кот лежал в углублении пола машины. Он казался сильно возбужденным и учащенно дышал. Он смотрел на меня. Наши глаза встретились, и мною овладела какая-то тревога, неясное предчувствие или, может быть, раздражение из-за того, что я участвую в таком деле.

Мне захотелось объяснить Максу, что это было решением моей подруги, а я только помогаю ей. Кот продолжал смотреть на меня, как бы понимая мои слова.

Я посмотрел, не идет ли она. Через стеклянную дверь я видел, как она разговаривает с приемщицей. Тело мое ощутило странный толчок, и я автоматически открыл дверь.

- Беги, Макс, беги! – сказал я коту. Он выпрыгнул из машины и помчался через улицу, стелясь над землей, как настоящая дикая кошка. Противоположная сторона улицы была пустой. Машины там не стояли, и я видел, как Макс бежит по улице вдоль тротуара. Он добежал до угла бульвара, а затем нырнул в канализационный люк.

Моя подруга вернулась. Я сказал ей, что Макс убежал. Она села в машину, и мы уехали, не проронив ни слова.

В последующие месяцы этот инцидент стал для меня символом. Я видел, а может и вообразил, отчаянный блеск в глазах Макса, когда он взглянул на меня, прежде чем выпрыгнуть из машины. И я верил в то, что на какое-то мгновение это кастрированное, перекормленное и бесполезное животное-игрушка стало настоящим котом.

Я убежден, сказал я дону Хуану, что Макс перебежал улицу и нырнул в канализационный люк, когда его “кошачий дух” был безупречен, и, возможно, не было другого времени в его жизни, когда его “кошачесть” была столь очевидной. Этот случай произвел на меня неизгладимое впечатление.

Я рассказывал эту историю всем своим друзьям, и все больше удовольствия доставляло мне отождествление себя с этим котом.

Я считал себя похожим на Макса, чересчур разбалованного, одомашненного всеми возможными способами, и все же я надеялся, что однажды человеческий дух сможет овладеть всем моим существом точно так же, как дух “кошачести” овладел разжиревшим и бесполезным телом Макса.

Дону Хуану история понравилась, и он сделал несколько замечаний на этот счет. Он сказал, что человеческий дух временами овладевает каждым из нас, но удержать его может только воин.

- Так что об истории с кошками? – спросил я.

- Ты, кажется, веришь, что сумеешь воспользоваться своим шансом, как это сделал Макс?

- Да, я надеюсь.

- Я пытался рассказать тебе, что воин не просто верит, что он должен верить. Например, в случае с Максом, ты должен верить, что его побег не был бесполезным порывом. Да, он мог нырнуть в канализационный люк и погибнуть. Он мог утонуть или умереть от голода, или же его могли съесть крысы. Воин учитывает все эти возможности, а затем выбирает ту из них, которая соответствует его внутреннему предрасположению.

Как воин ты должен верить, что Макс сделал это – то есть, что он не только убежал, но и сохранил свою силу. Ты должен верить в это. Скажем так, без этой веры ты не имеешь ничего.

Различие стало ясным. Я подумал, что действительно избрал верить, что Макс выжил, зная, что он избалован жизнью на мягких подушках.

- Просто верить – легко и спокойно, – продолжал дон Хуан. – Должен верить – нечто совершенно иное, – и в этом случае, например, сила дала тебе великолепный урок. Но ты предпочел использовать лишь часть его. Однако, если ты должен верить, то должен использовать все событие.

- Я понял, что ты имеешь в виду, – сказал я. Мне действительно казалось, что я понимаю его с необыкновенной ясностью.

- Боюсь, что ты все еще не понял, – сказал он почти шепотом и пристально посмотрел на меня. Секунду я выдерживал его взгляд.

- Как насчет другого кота? – спросил он.

- А? Другого кота? – повторил я невольно.

Я забыл о нем. Мой символ касался только Макса. Другой кот не имел ко мне никакого отношения.

- Но он имеет! – воскликнул дон Хуан после того, как я сказал ему об этом.

- Должен верить означает, что ты должен знать и принимать в расчет обстоятельства, связанные с другим котом, который игриво лизал руки, несущие его к року. Это был тот кот, который пошел к своей смерти доверчиво, полный своих кошачий суждений.

Ты думаешь, что похож на Макса, и поэтому ты забыл о другом коте. Ты даже не знаешь его имени. Должен верить означает, что ты обязан учитывать все, и прежде чем решить, что ты похож на Макса, ты должен принять в расчет, что ты можешь быть похож и на другого кота. Вместо того чтобы бежать, спасая свою жизнь, и использовать каждый шанс, ты, быть может, так же идешь навстречу року, наполненный своими суждениями.

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

Я сделал невольный жест замешательства.


- Твой разум опять говорит тебе, что ты бессмертен.


- Что ты хочешь этим сказать, дон Хуан?


- У бессмертного существа есть время для сомнений, замешательства и страха. Но воин, не может цепляться за смысл, найденный во владениях тоналя. Он знает, что целостность самого себя – лишь преходящий эпизод на этой земле.


Я возразил, что мои страхи, сомнения и замешательство были, скорее, бессознательными. И как я ни старался их контролировать, но при встрече с доном Хуаном и доном Хенаро я всякий раз чувствовал себя беспомощным.


- Воин не может быть ни беспомощным, ни испуганным, – сказал он, – ни при каких обстоятельствах. У воина есть время только для безупречности. Все остальное истощает его силу. Безупречность восполняет ее.


- Мы возвращаемся к моему старому вопросу, дон Хуан. – Что такое “безупречность”?


- Да, мы вернулись к твоему старому вопросу, а значит – и к моему старому ответу. Безупречность – это делать лучшее, что можешь во всем, во что ты вовлечен.


- Но дон Хуан, я считаю, что всегда делаю лучшее, что могу. Но очевидно – это не так.


- Это не так сложно, как выглядит с твоих слов. Ключом к безупречности является чувство времени. Запомни: когда чувствуешь и действуешь как бессмертное существо, – ты не безупречен. Оглянись вокруг. Твое представление о том, что у тебя есть время, – идиотизм. Нет бессмертных на этой земле.


Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

Присоединяйтесь к обсуждению

Вы можете опубликовать сообщение сейчас, а зарегистрироваться позже. Если у вас есть аккаунт, войдите в него для написания от своего имени.

Гость
Ответить в тему...

×   Вставлено в виде отформатированного текста.   Вставить в виде обычного текста

  Разрешено не более 75 эмодзи.

×   Ваша ссылка была автоматически встроена.   Отобразить как ссылку

×   Ваш предыдущий контент был восстановлен.   Очистить редактор

×   Вы не можете вставить изображения напрямую. Загрузите или вставьте изображения по ссылке.

Загрузка...

×
×
  • Создать...