Перейти к публикации
Форум - Замок

Фехтование. Не просто боевое искусство, стиль жизни, "крест с моего алтаря"


dani

Рекомендованные сообщения

  • Ответы 124
  • Создано
  • Последний ответ

Лучшие авторы в этой теме

Лучшие авторы в этой теме

Опубликованные изображения

Итак... Великий Эдмон Ростан. "Сирано де Бержерак"

 

Де Гиш. (стараясь увести опешившего Вальвера).

Оставьте же, Вальвер!

Вальвер (задыхаясь).

Какой-то дворянин

Из подозрительных... и даже без перчаток...

Так говорит со мной!

Сирано.

Так вот мой недостаток?

Вальвер.

Без лент, без бантиков... без кружев...

Сирано.

Да, ты прав:

Не щеголь я, не франт, - ну что ж, таков мой нрав,

Что за изяществом я не гонюсь наружным

И не могу блеснуть кокетством я ненужным.

Зато я никогда не выйду, милый мой,

С нечистой совестью, с несмытым оскорбленьем,

С помятым счастием иль с черною душой.

Нет! Я похвастаться могу другим владеньем.

Свобода - вот мой плащ, а храбрость - мой султан,

И если гордо я не выпрямляю стан,

Как ты, благодаря усилиям корсета,

Зато моя душа достаточна пряма.

Хоть шляпа старая сейчас на мне надета,

Зато под нею есть сокровища ума.

Так я иду вперед дорогою прямою,

И правда громче шпор звенит везде за мною!

Вальвер.

Но, сударь...

Сирано.

У меня перчаток нет. Одна

Осталась у меня сейчас из пары, -

Хотя они и очень были стары,

Но сослужила службу мне она:

Кому-то я в лицо ее отправил,

И мигом он свой дерзкий тон оставил.

Вальвер.

Мошенник, негодяй, бездельник, плут, дурак!

Сирано (снимая шляпу и кланяясь, как если бы

Вальвер представил ему себя).

Вот как?

Рад вас узнать: а я - де Бержерак,

Савиний-Сирано-Эркюль!

 

Все смеются.

 

Вальвер (вне себя).

Буффон презренный!

Но ты раскаешься, ты, выскочка надменный!

Сирано (вскрикивает, как от боли).

Ай! Ай!

Вальвер (уже собиравшийся уйти, оборачивается).

Что он сказал?.

Сирано (с болезненной гримасой боли).

Всегда бывает так:

Опять она, я вижу, онемела!

Нельзя ее мне оставлять без дела.

Ай! Ай!

Вальвер.

Что с вами?

Ле Бре (тихо, к Сирано).

Усмирись!

Сирано (не слушая его).

Что? В шпаге у меня мурашки завелись.

Вальвер (вытаскивает шпагу).

Отлично!

Сирано (своей шпаге).

Так! Ну вот! Теперь ты рада?

Покажем мы себя.

Вальвер (презрительно).

Поэт!

Сирано.

О да, поэт;

И для стихов уж я нашел предмет!

Вы знаете, что мы зовем "баллада"?.

Вальвер.

Но...

Сирано.

И понятия об этом нет у вас.

Но я вас быстро обучу сейчас.

Вниманье: с места не сходя, фехтуя,

Балладу вам экспромтом сочиню я.

Вальвер.

Но...

Сирано.

Объяснить я вам готов,

Как строится баллада.

Вальвер.

Дерзость эта...

Сирано (поучительно).

В балладе - три куплета,

И каждый - из восьми стихов.

Вальвер.

О! О!

Сирано (также).

Кончают же куплетом, что зовется

"Посылкою"...

Вальвер.

Но... слушайте...

Сирано.

И в нем

Четыре лишь стиха. Итак, теперь начнем.

А в то же время, как дуэль начнется,

Начну балладу я свою; И слово вам даю,

Что попадаю в вас я на стихе последнем.

Вальвер.

Довольно! Положу конец я этим бредням!

Сирано.

Да, да, последний мой куплет

Вам будет роковым!

Вальвер.

Нет!

Сирано.

Нет?

Итак, начнем-те же!

(Декламируя.)

"Баллада о дуэли,

Которую имели

Поэт де Бержерак с бездельником одним".

Вальвер.

О! Это что еще?..

Сирано.

Ах, это что? Названье.

Публика (крайне заинтересована).

Вы остаетесь?.. - Да. Еще мы посидим. -

Как интересно! - Тс!.. Вниманье!

 

Картина. Кружок любопытных в партере: маркизы, офицеры,

вперемежку с горожанами и простолюдинами; пажи влезают друг другу

на плечи, чтобы лучше видеть. Все дамы стоят в ложах. Направо -

де Гиш и его приближенные Налево - Ле Бре, Рагно, Кюижи и прочие.

 

Сирано (на мгновение зажмуривает глаза).

Позвольте... Рифмы... Так! - К услугам вашим я.

Баллада началась моя.

(Делает все то, о чем говорит.)

Свой фетр бросая "грациозно,

На землю плащ спускаю я;

Теперь же - появляйся грозно,

О шпага верная моя!

Мои движенья ловки, пылки,

Рука сильна и верен глаз.

Предупреждаю честно вас,

Что попаду в конце посылки.

 

Они обмениваются первыми ударами.

 

Меня вам, друг мой, не сразить:

Зачем вы приняли мой вызов?

Так что ж от вас мне отхватить,

Прелестнейший из всех маркизов?

Бедро? Иль крылышка кусок?

Что подцепить на кончик вилки?

Так, решено: сюда вот, в бок

Я попаду в конце посылки.

Вы отступаете... Вот как!

Белее полотна вы стали?

Мой друг! Какой же вы чудак:

Ужель вы так боитесь стали?

Куда девался прежний жар?

Да вы грустней пустой бутылки!

Я отражаю ваш удар

И попаду в конце посылки.

(Торжественно провозглашает.)

Посылка.

Молитесь, принц! Конец вас ждет.

Ага! У вас дрожат поджилки?

Раз, два - пресек... Три - финта...

(Колет его.)

Вот!

 

Вальвер шатается, Сирано раскланивается.

 

И я попал в конце посылки!

 

Шум. Аплодисменты. Сирано бросают цветы и платочки. Офицеры

окружают и поздравляют его. Рагно пляшет от восторга. Ле Бре

сияет, но вместе с тем смущен. Друзья Вальвера уводят

его, поддерживая.

 

Публика (издает один протяжный крик).

А!

 

Офицер.

Изумительно!

Дама.

Прелестно!

Маркиз.

Остроумно!

Рагно.

И ново, главное!

Ле Бре.

Нет, главное - безумно!

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

Сайт: Русская служба новостей

Сирано де Бержерак

 

 

 

28 июля 1655 года умер Сирано де Бержерак. Французский писатель и драматург, обретший бессмертие, впрочем, не благодаря своим произведениям, а благодаря другому драматургу, Эдмону Ростану, который написал пьесу о его жизни, идущую сейчас во всех театрах мира.

 

Там было о чем писать. Жизнь нашего героя как бы сошла со страниц романа Александра Дюма о бесшабашных мушкетерах и их прекрасных дамах. Родился Бержерак в 1619 году, то есть на шесть лет позже реального Д-Артаньяна. Герой Дюма появился на свет на 7 лет раньше своего исторического прототипа. Наверное, чтобы как раз успеть подрасти к развязке драматической истории с подвязками. Но мы отвлеклись. В отличие от устоявшегося мнения, Сирано не был гасконцем. Хотя по всем параметрам – по фамилии, по горячности характера и по уж слишком орлиному носу – подходил под это определение. Кстати, нос, по мнению Бержерака, обезобразивший его лицо, во многом повинен в том, что наш герой получился таким бретером и дуэлянтом – он был готов обнажить шпагу против любого, кто криво посмотрит на эту часть его лица. Иногда он даже не ждал никаких кривых взглядов, а обнажал шпагу заблаговременно, на всякий случай. Совсем как Д-Артаньян в истории с мерином желтовато-рыжей масти.

 

Так вот, Бержерак не был гасконцем и даже не был де Бержераком, то есть владельцем поместья Бержерак в Гаскони. Он родился в Париже и принадлежал к классу добропорядочных буржуа. Когда-то давно его дед купил поместье Бержерак, но вскоре после появления на свет нашего героя оно было продано его отцом. Отца, кстати, звали Абель Сирано, так что именно Сирано следует считать фамилией драматурга. Что касается имени, то он сам потом напридумывал их себе великое множество, в основном героического плана – Александр (от Александра Македонского) и Эркюль (Геркулес на французский манер). А вообще-то его звали Савиньен. Савиньен Сирано. Несмотря на свое несколько мещанское происхождение, в характере нашего героя с детства явственно просматривалась неуемная драчливость, без которой в те времена не мог представить себя ни один приличный мушкетер. Большинство эпизодов, связанных с дуэлями, драками и прочими воинственными появлениями и описанных в произведениях Сирано, взяты из его жизни. Немудрено, что единственный жизненный путь, который он себе представлял – это война и маршальский жезл в конце жизни как достойная компенсация всех связанных с этим неудобств.

 

К сожалению, сбыться этому было не суждено. А иначе мы бы имели еще одного романтического героя, ничуть не уступающего Д-Артаньяну. В первой же своей войне, Тридцатилетней – так она называется в истории - Бержерак получил одно за другим два ранения, причем второе – почти смертельное. При осаде Арраса в 1640 году ему проткнули шею шпагой. На этом военная карьера закончилась, и наш герой отправился на гражданку доживать свой век неприкаянным бобылем – именно такова была судьба большинства вояк, по каким-то причинам возвращавшимся живыми и пытавшими найти себе место в мирной жизни. По всем законам жанра, в этом месте в жизнеописании Бержерака стоило бы поставить точку. Но самое интересное только начиналось. От нечего делать Сирано де Бержерак начал писать, и причем – весьма презабавные вещи.

 

Приятелю нашего героя, Анри ле Бре, опубликовавшему после смерти друга его творения, пришлось изрядно потрудиться и вычеркнуть из текстов целые куски. Чтобы не вызвать гнева церкви и обвинений в ереси. Описания, которые Бержерак оставил нам во многих своих произведениях, а также в дневниках, некоторые считают чистой научной фантастикой, но другие склонны относиться к этому серьезнее. Сирано рассказывает о каких-то вечных лампах, об устройстве космической трехступенчатой ракеты, описывает невесомость и свои личные ощущения при этом. Они настолько близки к реальным ощущениям космонавтов, что трудно поверить, что все это ему приснилось во время тряского путешествия в карете. Бержерак также сообщает нам о своем полете из предместья Парижа в Канаду, в район реки Св. Лаврентия, на каком-то летательном аппарате. На это путешествие он потратил 5-6 часов, то есть тот аппарат летел со скоростью современных сверхзвуковых лайнеров. Сирано также упоминает об огромных светящихся городах, передвигающихся по лунной поверхности, и о приборах, предназначенных для записи и воспроизведения звуков. В его описаниях они представлены как «книги, которые можно читать, не используя зрение - нужно только слушать. Машина говорит как бы человеческим ртом или как музыкальный инструмент, издавая самые разнообразные звуки". Остается только гадать, где во Франции XVII века Сирано де Бержерак нашел хоть что-то, что вызывает такие странные фантазии. Или это не был плод писательского воображения?

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

Сценическое фехтование по мере развития театрального искусства выработало особую технику — с обозначениями уколов-ударов и статуарными положениями тела, которые биомеханически резко отличались от реальных движений боевого или спортивного фехтование.

Актеры экрана, изображавшие фехтовальщиков в сценической манере, вяло размахивали и стучали клинками, принимали экстравагантные позы и крайне редко включали осмысленный обмен ударами. В результате сцены с фехтованием в немом кино были короткими, бессодержательными и представляли малоэмоциональное и скучное зрелище.

Опубликованное фото

 

Коренным образом фехтование на экране изменили Макс Линдер и Фред Кэвенс.

Но подлинный стиль дуэлям придал Ф. Кэвенс — профессиональный тренер по фехтованию, впервые соприкоснувшийся в фильме М. Линдера с миром кино. Очевидно, Ф. Кэвенс являлся не только квалифицированным преподавателем фехтования, но и образованным, творчески одаренным человеком. В отличие от своих предшественников он сумел понять и использовать скрытые возможности кинематографа. Кинематографические схватки Ф. Кэвенс строил на основе грамотной техники, ибо считал, что правильно выполненные фехтовальные движения по природе своей необычайно выразительны и могут служить источником эстетического удовольствия зрителей. Если ранее в фильмах фехтование сводилось к коротким сценам, не имевшим самостоятельного значения в сюжетной структуре фильма, то Ф. Кэвенс, напротив, фехтовальный поединок разбивал на ряд сцен, объединенных в один эпизод-миниатюру. Благодаря этому фехтовальные дуэли превратились в зрелищные эффектные номера, со своим собственным микросюжетом, где можно было выделить экспозицию, кульминацию и развязку.

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

Начало фехтовальной схватки между Д'Артаньяном и Бернажо происходит в трактире. Мушкетеры-пройдохи уговаривают Д'Артаньяна не связываться с Бернажо, предупреждая: «Он отправил на тот свет больше людей, чем любой доктор». Но Д'Артаньян самонадеянно выходит на середину трактира, лихим салютом вызывает на бой Бернажо и становится в стойку. Бернажо высокомерно отвечает салютом и также становится в стойку. Первые обмены ударами выполняются по схеме «атака — защита — ответ». Ф. Кэвенс несколько раз атакует М. Линдера в различные секторы, атаки парируются, Ф. Кэвенс получает удар, после чего следует пантомимическая реакция участников: Ф. Кэвенс недоуменно потирает ушибленное место, М. Линдер возбужденно выражает удовлетворение.

 

Зритель сразу же отмечает безукоризненную правильность фехтовальных движений М. Линдера и Ф. Кэвенса. Даже сегодня техническое выполнение стойки, выпадов, защит и ответов может служить наглядной иллюстрацией к любому пособию по фехтовальному спорту. Темп и ритм схватки соответствуют естественным реакциям спортсменов, ведущих бой. Тонкая актер ская игра М. Линдера придает сцене особое очарование и непосредственность.

 

 

Кинограмма фехтовальной схватки между Д'Артаньяном и Бернажо из фильма «Три мушкетера» Слева — Ф. Кэвенс, справа — М. Линдер

Опубликованное фото

 

Но вот напряжение схватки резко возрастает, действия бойцов становятся хаотичными. Сцена напоминает петушиный бой, кажется, что во все стороны летят перья: бойцы кидаются друг на друга, сталкиваются, отлетают, обмениваются тумаками и пинками со зрителями. Зрители — гвардейцы и мушкетеры — тоже ведут себя как экспансивные болельщики: свистят, орут, жестами и пинками натравливают дуэлянтов. Сцена фехтовальной схватки превращается в аттракцион, содержащий атрибуты циркового искусства: тумаки, пинки, кульбиты и, наконец, удар бутылкой по голове, который получает Бернажо от Д'Артаньяна. Однако даже во внешнем хаосе действий актероз сохраняются два главных элемента, которые не позволяют превратить сцену в просто цирковую акробатику, — точная техника фехтовальных движений бойцов и богатая пантомимическая игра М. Линдера.

 

В один из моментов этой бурной сцены М. Линдер выполняет поразительный для своего времени технический прием — «флеш» — атаку «стрелой». Известно, что впервые советские фехтовальщики познакомились с атакой «стрелой» в 1935 г. во время международной встречи с Турцией, более ранних упоминаний об этом фехтовальном приеме в специальной литературе не обнаружено. Кинолента М. Линдера превращается для нас в исторический документ и наводит на мысль, что Ф. Кэвенс привез этот прием из Европы, где он был известен еще в начале века.

 

Затем дуэль продолжается на улице, на фоне стены здания. Фехтовальные действия вновь приобретают ясность и выполняются с естественной скоростью. Следует ряд сцен с неожиданными и остроумными находками... Выбитая из рук Бернажо шпага взмывает высоко вверх и долго парит в воздухе; застыв в положении выпада и задрав головы, дуэлянты взглядом ищут улетевшую шпагу; наконец она опускается, ее подхватывает Д'Артаньян и отдает свою шпагу Бернажо. Тривиальный обмен оружием превращается в комический трюк... На балконе девушка бурно восхищается отвагой Д'Артаньяна, в восторге заламывает руки, бросает герою букет цветов. Д'Артаньян взглядом устремлен к девушке, прижимает цветы к сердцу, шлет ей галантные поцелуи, в то же время ни на миг не перестает фехтовать: не глядя, небрежно отбивает монотонные попытки Бернажо нанести укол.

 

В финальной сцене темп схватки снова взвинчивается. Д'Артаньян, отбиваясь от наседающего Бернажо, вынужден взбираться по пожарной лестнице, с лестницы перейти на балкон, с балкона — внутрь комнаты, где спит хозяин на огромной кровати. Бой продолжается на кровати, кровать рушится. Д'Артаньян, путаясь в простыне, отступает на балкон, сбрасывает простыню вниз, где ее подхватывают и растягивают друзья-мушкетеры. Следует кульминационный момент: яростная атака, защита, ответ, и пронзенный Бернажо падает в натянутую простыню.

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

Не надо меня лечить, не отнимай мой кошмар!

 

Я не хочу быть здоров один, я еще должен держать удар

 

За себя, за Него, и ударить в стекло

 

С шипами, в которые бился крылом

 

Он один, без меня, а я только ждал,

 

Слушал, просто смотрел в себя и искал...

 

Я не помнил, как рвали на части Его,

 

Но не верю, что нам не вернуть ничего:

 

Я ведь тоже - Ангел! Ангард! На меня!

 

Брат, мы вместе пойдем в этом шквале огня.

 

(Баллада об "атаке стрелой". Даниил Останин)

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

отрывок ......

 

Клянусь, я не пущу тебя вперед,

Смотри лишь мне в глаза, мой Ангел.

Кровавым пойлом тешится народ...

Нам дела нет, ведь мы живем без правил.

В твоих глазах - рассветы и закат,

И крылья, и свобода без предела...

Безумствуют? Люблю тебя, мой брат,

И мы в огне... Нам, право, нету дела

До их знамен и свергнутых богов,

Чьи меркнут в пыль поверженные лики.

Пылает Красота, взлетает лишь Любовь -

Ангард! Вперед! На них, на эти пики...

 

И, словно в ответ на эти стихи, Тьма вдруг зашевелилась, и из кустов показались шестеро огромных людей в длинных черных плащах и масках.

-- Ангард, Дани! - тихо скомандовал Гийом, выхватывая шпагу.

На этот раз противники не стали даже обмениваться обычными для этого случая репликами. Убийцы молча бросились на братьев, и ночь, без того темная и беззвездная, стала совсем черной в глазах Дани. Он успел увидеть, как Гийом мгновенно отбил выпады двоих нападавших, и первый, пораженный стремительным ударом, вырвавшимся как молния из тучи, сразу же рухнул к его ногам. Третий убийца бросился на выручку подельникам, но Гийом успел схватить второго и развернуть его лицом к третьему, и шпага врага пронзила его насквозь. Гийому осталось только отбросить в сторону бесчувственное тело.

А Дани почти не видел своих врагов. Они стояли перед ним, и ему казалось, что он мог бы увидеть под черными масками их торжествующие улыбки. Они даже не посчитали нужным поднять свои шпаги и стояли, с опущенным оружием, то ли наслаждаясь предвкушением легкой победы, то ли выжидая, когда Дани сделает первый удар, который станет для него последним. И вдруг произошло то, что никто не ожидал: за спиной молодого человека, казавшегося совершенно беззащитным, полыхнули красно-золотые Огненные Крылья, озарившие собой всё пространство.

Бандиты в ужасе от неожиданности и непонимания, заслонили глаза рукой, а Дани, не понимая, что делает, бросился в "атаку стрелой", и эти Крылья сами несли его вперед. Он очнулся только когда поскользнулся на скользкой от крови земле: все трое противников лежали без движения, а со шпаги Дани капала чужая кровь.

-- Гийом... -- прошептал Дани, будто внезапно проснувшись, и с отчаянием посмотрел вокруг, ища брата глазами.

Последний противник ему попался на редкость сильный, и Гийом до сих пор обменивался с ним ударами, становящимися все более жесткими и непредсказуемыми. Громила в маске взял шпагу Гийома в железный захват, и впервые в жизни, она вылетела из его руки. Обезоруженный Гийом перепрыгнул через ветку дерева, а бандит ударил со всего размаха по тому месту, где он только что находился, перерубив толстый сук пополам. Еще мгновение, -- и он окажется рядом с Гийомом, и тогда ничто не спасет его. Дани это понял мгновенно, и снова страх за брата и любовь к нему, подняли его в воздух. Сейчас его могла спасти только "стрела". В одну секунду Дани оказался рядом с бандитом и вонзил шпагу в его шею.

 

("Баллада об "атаке стрелой". Д. Останин)

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

Небольшие комментарии ко второй фотографии... Это - кадр из фильма "Фанфан-Тюльпан"

 

Ироничный авторский комментарий о характере войны в XVIII веке предваряет веселую историю о приключениях смелого жизнерадостного повесы по имени Фанфан. Дабы избежать женитьбы на соблазненной им сельской девице симпатичный ловелас записывается добровольцем в аквитанский полк, где его другом становится многодетный солдат Транш-Монтань а врагом хитрый но недалекий рубака-капрал Фьерабра. Дочь сержанта Ла Франшиза красавица Аделина, изображая гадалку. обещает Фанфану богатство славу и женитьбу на дочери короля. Новобранец способен дать фору любому бойцу в полку, но он презирает тупую муштру и не мечтает о ратной славе- другое дело амурные подвиги. Поверив в предсказание влюбленной в него Аделины Фанфан,в сопровождении товарища, ночью отправляется в королевский замок, на штурм сердца принцессы. Незванных гостей приняв их за вражеских шпионов хватают и приговаривают к смертной казни. В роковой день, Людовик XV, восхищенный красотой Аделины прощает Фанфана. Мадам де Помпадур - фаворитка короля не позволяет ему обесчестить девушку и укрывает ее в монастыре. Однако Лебель, первый лакей короля, с помощью Фьерабра и команды головорезов похищает беглянку для утех Людовика. Отважный Фанфан с Транш-Монтанем и Ла Франшизом спасают Аделину а заодно берут в плен всех генералов противника. Обрадованный король награждает Фанфана и объявляет Аделину своей приемной дочерью. Ее "предсказание", таким образом, сбывается...

 

 

Александр Минаев

23 ноября 2005

 

МЫ БЫЛИ ФАНАМИ ФАНФАНА

 

Советские пионеры 60-х в летнем лагере в комедии Элема Климова Добро пожаловать, или посторонним вход воспрещен с восторгом смотрят кино – картину десятилетней давности. Это Фанфан-тюльпан – такая же примета хрущевского времени, как царица полей-кукуруза. ФанФан – классическая авантюрная лента Кристиана Жака – наряду с комедией Бабетта идет на войну того же автора, пожалуй, один из самых ярких и веселых зарубежных фильмов оттепельных лет.

 

Этот во многом наивный авантюрно-комедийный образец cinema по-французски получил, тем не менее, приз каннского фестиваля за режиссуру и множество других престижных наград.

 

Да, послевоенный зритель еще помнил трофейных американских Тарзана и Робин Гуда, но любимые кинозвезды нового поколения 50-60-х – французы и итальянцы: Марчело Мастроянни, Ив Монтан, Жерар Филипп.

 

Фильмы с участием Филипа (Красное и черное, Большие маневры, Пармская обитель, Монпарнас, 19) пользовались у нас неизменным успехом, а сам Жерар, которого Андре Базен назвал «вольтерьянским Дугласом Фербэнксом с неотразимым шармом», был обласкан советской критикой. Для многих Филипп и самый веселый из его героев – Фанфан, неразделимы.

 

Фанфан-тюльпан – персонаж фольклорный, оптимистический и очень национальный. Этот весельчак, солдат поневоле возник, как герой народной песни во времена "войны в кружевах" и неоднократно впоследствии вдохновлял деятелей искусств. XIX век оставил нам, в частности, мелодраму Поля Мериса и оперетту Луи Варнея, а в 1925-м режиссер Рене Лепренс вторично экранизировал (первый немой вариант датирован 1907 годом) похождения Фанфана.

 

Жизнелюбивый ловелас с саблей в руке и брошью в форме тюльпана в петлице, в послевоенной Франции – символ оптимизма и радости, пришедшей на смену мрачному настроению времен оккупации. В СССР Фанфан тоже знак глобальных перемен, глоток «свежего воздуха». Рухнул железный занавес, зарубежная (западная) литература, музыка, кино стали доступны широкой публике и. добавим, многими ценимы. Их герои и кумиры понемногу становились и нашими.

 

В полной мере это касается и зарубежных красавиц экрана – итальянку Джину Лоллобриджиду Кристиан Жак первым пригласил во французское кино. Наш зритель ее помнил по комедиям Витторио де Сика, картине Собор Парижской Богоматери, и тоже любил. Пышногрудая кино-дива нередко приезжала в страну советов, однажды сфотографировалась с Гагариным (позже сама стала известным фотографом, а затем и скульптором). Первый космонавт планеты отдавал должное французскому и итальянскому кино, был эмоциональным зрителем – освоившись на орбите, глянув в иллюминатор, не удержался и восхитился вслух – «Как же прекрасна Земля, и Анна Маньяни!» (в отличие от знаменитого «Поехали!» этот возглас не был обнародован). Юрий Алексеевич оторвался в прямом и переносном смысле – начальство далеко а красота – вот она. Нет бы, восславить в микрофон советскую науку и партию «самую гуманную в мире». Партия, конечно, все расслышала и обиделась на покорителя звезд, но время вспять не повернешь – вместе с Хэмингуэем, джазом, «Великолепной семеркой», всеми этими Фанфанами и д’Артаньянами, чуждое хлынуло потоком, и постепенно размыло глиняные ноги колосса.

 

«Механик, остановите картину!» – грозно требовал бдительный начальник лагеря Дынин (Е. Евстигнеев), но было уже поздно. Конечно, главное слово сказали диссиденты, Дудинцев, Рыбаков, Сахаров, Солженицын и Михаил Сергеевич, но Фанфан, откровенно заглядывавший за корсет Аделины и не менее открыто насмехавшийся над армейским начальством, тоже сделал свое дело. Весело, по-галльски галантно.

 

Вот такой парадокс – французский актер был на стороне СССР (неизвестна, правда, его реакция на события в Венгрии 1956 года – в ноябре 1959-го Жерар Филипп умер не дожив месяца до своего 37-летия), а его герой явно против. Слишком любил свободу.

 

Вернемся к картине – остаются в памяти все актеры второго плана, в большинстве – воспитанники школы «Комеди Франсез». Оливье Юссено (Транш-Монтань) добротно изображает Планше при Фанфане (недаром в кинокарьере Жерара Филиппа была и роль знаменитого гасконца). Марсель Эрран, в облике короля, напоминает двуличного партайгеноссе, такого же подлого, как и сыгранный актером дон Салюстий из Рюи Блаза. Просто странно видеть Людовика умиротворенно-добрым в сказочно-розовом финале черно-белой ленты.

 

Недурен Ла Франшиз в исполнении итальянца Нерио Бернарди. И Жан-Мари Тэннберг (Лебель), и Жан Паредес ( командир полка) будто сговорившись, использовали в рисунке своих ролей гротескные «голубые» краски, однако всех превзошел ветеран французского экрана Ноэль Рокевер в образе Фьераба. Этого карикатурного идиота, страдающего легким косоглазием и тяжелой формой самовлюбленности забыть невозможно. Рокевера – мастера характерных ролей знатоки со стажем помнят по картине Антуан и Антуанетта и нескольким фильмам с участием Жана Марэ (Граф Монте-Кристо, Парижские тайны, Железная маска). Кстати, в небольшой роли солдата в Фанфане снимался Жиль Деламар – друг Жана Марэ, знаменитый каскадер, погибший на съемках в середине 60-х.

 

В фильме много погонь и фехтовальных поединков, которые трудно оценить по достоинству, поскольку они сняты в старой манере, с небольшим ускорением. Это придает действию динамизм, но лишает его естественности – впечатление такое, будто смотришь «экшн впромотку». К счастью кинематографисты отказались от этого приема, стали снимать потасовки всерьез, со знанием дела, но потом случилась новая беда –компьютеризация экранного героизма.

 

Не без помощи компьютера черно-белый Фанфан-тюльпан стал цветным, а в 2003-м режиссер Жерар Кравчик снял ремейк старой ленты с участием испанки Пенелопы Крус и полу-испанца Венсана Переса.

 

Фанфан Кристиана-Жака остается образцом жанра «плаща и шпаги» (при том, что его легко можно отнести и к комедийной киноклассике), образцом, породившим ряд вариаций на тему – Галантные празднества Рене Клера, Картуш Филипа де Брока, Повторный брак Жана-Поля Раппно, немецкая картина За мной, канальи! и др. С одной стороны, в сценарий были заложены цитаты из хрестоматийных сюжетов, с другой – в позднейших лентах можно обнаружить цитаты из старого Фанфана. Мелодичный строй звуковой дорожки фильма и эпизод погони за каретой отзывается в Трех мушкетерах Бернара Бордери, а фразу Людовика «Я даю вам сорок восемь часов, чтобы исправить положение» слово в слово повторяет Фантомас в первой части незабываемой трилогии Андре Юнебеля.

 

Одним словом, кино продолжается.

 

Как и фехтование, самый прекрасный и галантный вид решения личных проблем))

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

Отрывок из шедевра Александра Дюма "Три мушкетера". Одна из моих самых любимых сцен в этом романе.

 

- Сударь, - сказал Атос, - я послал за двумя моими друзьями, которые и

будут моими секундантами. Но друзья эти еще не пришли. Я удивляюсь их

опозданию: это не входит в их привычки.

- У меня секундантов нет, - произнес д'Артаньян. - Я только вчера

прибыл в Париж, и у меня нет здесь ни одного знакомого, кроме господина де

Тревиля, которому рекомендовал меня мой отец, имевший честь некогда быть его

другом.

Атос на мгновение задумался.

- Вы знакомы только с господином де Тревилем? - спросил он.

- Да, сударь, я знаком только с ним.

- Вот так история! - проговорил Атос, обращаясь столько же к самому

себе, как и к своему собеседнику. - Вот так история! Но если я вас убью, я

прослыву пожирателем детей.

- Не совсем так, сударь, - возразил д'Артаньян с поклоном, который не

был лишен достоинства. - Не совсем так, раз вы делаете мне честь драться со

мною, невзирая на рану, которая, несомненно, тяготит вас.

- Очень тяготит, даю вам слово. И вы причинили мне чертовскую боль,

должен признаться. Но я буду держать шпагу в левой руке, как делаю всегда в

подобных случаях. Таким образом, не думайте, что это облегчит ваше

положение: я одинаково свободно действую обеими руками. Это создаст даже

некоторое неудобство для вас. Левша очень стесняет противника, когда тот не

подготовлен к этому. Я сожалею, что не поставил вас заранее в известность об

этом обстоятельстве.

- Вы, сударь, - проговорил д'Артаньян, - бесконечно любезны, я вам

глубоко признателен.

- Я, право, смущен вашими речами, - сказал Атос с изысканной

учтивостью. - Поговорим лучше о другом, если вы ничего не имеете против...

Ах, дьявол, как больно вы мне сделали! Плечо так и горит!

- Если б вы разрешили... - робко пробормотал д'Артаньян.

- Что именно, сударь?

- У меня есть чудодейственный бальзам для лечения ран. Этот бальзам мне

дала с собой матушка, и я испытал его на самом себе.

- И что же?

- А то, что не далее как через каких-нибудь три дня вы - я в этом

уверен - будете исцелены, а по прошествии этих трех дней, когда вы

поправитесь, сударь, я почту за великую честь скрестить с вами шпаги.

Д'Артаньян произнес эти слова с простотой, делавшей честь его учтивости

и в то же время не дававшей повода сомневаться в его мужестве.

- Клянусь богом, сударь, - ответил Атос, - это предложение мне по душе.

Не то чтобы я на него согласился, но от него за целую милю отдает

благородством дворянина. Так говорили и действовали воины времен Карла

Великого (*22), примеру которых должен следовать каждый кавалер. Но мы, к

сожалению, живем не во времена великого императора. Мы живем при почтенном

господине кардинале, и за три дня, как бы тщательно мы ни хранили нашу

тайну, говорю я, станет известно, что мы собираемся драться, и нам помешают

осуществить наше намерение... Да, но эти лодыри окончательно пропали, как

мне кажется!

- Если вы спешите, сударь, - произнес Д'Артаньян с той же простотой, с

какой минуту назад он предложил Атосу отложить дуэль на три дня, - если вы

спешите и если вам угодно покончить со мной немедленно, прошу вас - не

стесняйтесь.

- И эти слова также мне по душе, - сказал Атос, приветливо кивнув

д'Артаньяну. - Это слова человека неглупого и, несомненно, благородного.

Сударь, я очень люблю людей вашего склада и вижу: если мы не убьем друг

друга, мне впоследствии будет весьма приятно беседовать с вами. Подождем

моих друзей, прошу вас, мне некуда спешить, и так будет приличнее... Ах, вот

один из них, кажется, идет!

Действительно, в конце улицы Вожирар в эту минуту показалась гигантская

фигура Портоса.

- Как? - воскликнул Д'Артаньян. - Ваш первый секундант - господин

Портос?

- Да. Это вам почему-нибудь неприятно?

- Нет-нет!

- А вот и второй.

Д'Артаньян повернулся в сторону, куда указывал Атос, и узнал Арамиса.

- Как? - воскликнул он тоном, выражавшим еще большее удивление, чем в

первый раз. - Ваш второй секундант - господин Арамис?

- Разумеется. Разве вам не известно, что нас никогда не видят друг без

друга и что как среди мушкетеров, так и среди гвардейцев, при дворе и в

городе нас называют Атос, Портос и Арамис или трое неразлучных. Впрочем, так

как вы прибыли из Дакса или По...

- Из Тарба, - поправил д'Артаньян.

- ...вам позволительно не знать этих подробностей.

- Честное слово, - произнес Д'Артаньян, - прозвища у вас, милостивые

государи, удачные, и история со мной, если только она получит огласку,

послужит доказательством, что ваша дружба основана не на различии

характеров, а на сходстве их.

Портос в это время, подойдя ближе, движением руки приветствовал Атоса,

затем, обернувшись, замер от удивления, как только узнал д'Артаньяна.

Упомянем вскользь, что Портос успел за это время переменить перевязь и

скинуть плащ.

- Та-ак... - протянул он. - Что это значит?

- Я дерусь с этим господином, - сказал Атос, указывая на д'Артаньяна

рукой и тем же движением как бы приветствуя его.

- Но и я тоже дерусь именно с ним, - заявил Портос.

- Только в час дня, - успокоительно заметил д'Артаньян.

- Но и я тоже дерусь с этим господином, - объявил Арамис, в свою

очередь приблизившись к ним.

- Только в два часа, - все так же спокойно сказал д'Артаньян.

- По какому же поводу дерешься ты, Атос? - спросил Арамис.

- Право, затрудняюсь ответить, - сказал Атос. - Он больно толкнул меня

в плечо. А ты, Портос?

- А я дерусь просто потому, что дерусь, - покраснев, ответил Портос.

Атос, от которого ничто не могло ускользнуть, заметил тонкую улыбку,

скользнувшую по губам гасконца.

- Мы поспорили по поводу одежды, - сказал молодой человек.

- А ты, Арамис?

- Я дерусь из-за несогласия по одному богословскому вопросу, - сказал

Арамис, делая знак д'Артаньяну, чтобы тот скрыл истинную причину дуэли.

Атос заметил, что по губам гасконца снова скользнула улыбка.

- Неужели? - переспросил Атос.

- Да, одно место из блаженного Августина (*23), по поводу которого мы

не сошлись во мнениях, - сказал д'Артаньян.

"Он, бесспорно, умен", - подумал Атос.

- А теперь, милостивые государи, когда все вы собрались здесь, -

произнес д'Артаньян, - разрешите мне принести вам извинения.

При слове "извинения" лицо Атоса затуманилось, по губам Портоса

скользнула пренебрежительная усмешка, Арамис же отрицательно покачал

головой.

- Вы не поняли меня, господа, - сказал д'Артаньян, подняв голову. Луч

солнца, коснувшись в эту минуту его головы, оттенил тонкие и смелые черты

его лица. - Я просил у вас извинения на тот случай, если не буду иметь

возможности дать удовлетворение всем троим. Ведь господин Атос имеет право

первым убить меня, и это может лишить меня возможности уплатить свой долг

чести вам, господин Портос; обязательство же, выданное вам, господин Арамис,

превращается почти в ничто. А теперь, милостивые государи, повторяю еще раз:

прошу простить меня, но только за это... Не начнем ли мы?

С этими словами молодой гасконец смело выхватил шпагу.

Кровь ударила ему в голову. В эту минуту он готов был обнажить шпагу

против всех мушкетеров королевства, как обнажил ее сейчас против Атоса,

Портоса и Арамиса.

Было четверть первого. Солнце стояло в зените, и место, избранное для

дуэли, было залито его палящими лучами.

- Жарко, - сказал Атос, в свою очередь обнажая шпагу. - А между тем мне

нельзя скинуть камзол. Я чувствую, что рана моя кровоточит, и боюсь смутить

моего противника видом крови, которую не он пустил.

- Да, сударь, - ответил д'Артаньян. - Но будь эта кровь пущена мною или

другими, могу вас уверять, что мне всегда будет больно видеть кровь столь

храброго дворянина. Я буду драться, не снимая камзола, как и вы.

- Все это прекрасно, - воскликнул Портос, - но довольно любезностей! Не

забывайте, что мы ожидаем своей очереди...

- Говорите от своего имени, Портос, когда говорите подобные нелепости,

- перебил его Арамис. - Что до меня, то все сказанное этими двумя господами,

на мой взгляд, прекрасно и вполне достойно двух благородных дворян.

- К вашим услугам, сударь, - проговорил Атос, становясь на свое место.

- Я ждал только вашего слова, - ответил д'Артаньян, скрестив с ним

шпагу.

Но не успели зазвенеть клинки, коснувшись друг друга, как отряд

гвардейцев кардинала под командой г-на де Жюссака показался из-за угла

монастыря.

- Гвардейцы кардинала! - в один голос вскричали Портос и Арамис. -

Шпаги в ножны, господа! Шпаги в ножны!

Но было уже поздно. Противников застали в позе, не оставлявшей сомнения

в их намерениях.

- Эй! - крикнул де Жюссак, шагнув к ним и знаком приказав своим

подчиненным последовать его примеру. - Эй, мушкетеры! Вы собрались здесь

драться? А как же с эдиктами?

- Вы крайне любезны, господа гвардейцы, - сказал Атос с досадой, так

как де Жюссак был участником нападения, имевшего место два дня назад. - Если

бы мы застали вас дерущимися, могу вас уверить - мы не стали бы мешать вам.

Дайте нам волю, и вы, не затрачивая труда, получите полное удовольствие.

- Милостивые государи, - сказал де Жюссак, - я вынужден, к великому

сожалению, объявить вам, что это невозможно. Долг для нас - прежде всего.

Вложите шпаги в ножны и следуйте за нами.

- Милостивый государь, - сказал Арамис, передразнивая де Жюссака, - мы

с величайшим удовольствием согласились бы на ваше любезное предложение, если

бы это зависело от нас. Но, к несчастью, это невозможно: господин де Тревиль

запретил нам это. Идите-ка своей дорогой - это лучшее, что вам остается

сделать.

Насмешка привела де Жюссака в ярость.

- Если вы не подчинитесь, - воскликнул он, - мы вас арестуем!

- Их пятеро, - вполголоса заметил Атос, - а нас только трое. Мы снова

потерпим поражение, или нам придется умереть на месте, ибо объявляю вам:

побежденный, я не покажусь на глаза капитану.

Атос, Портос и Арамис в то же мгновение пододвинулись друг к другу, а

де Жюссак поспешил выстроить своих солдат. Этой минуты было достаточно для

д'Артаньяна: он решился. Произошло одно из тех событий, которые определяют

судьбу человека. Ему предстояло выбрать между королем и кардиналом, и, раз

выбрав, он должен будет держаться избранного. Вступить в бой - значило не

подчиниться закону, значило рискнуть головой, значило стать врагом министра,

более могущественного, чем сам король. Все это молодой человек понял в одно

мгновение. И к чести его мы должны сказать: он ни на секунду не заколебался.

- Господа, - сказал он, обращаясь к Атосу и его друзьям, - разрешите

мне поправить вас. Вы сказали, что вас трое, а мне кажется, что нас четверо.

- Но вы не мушкетер, - возразил Портос.

- Это правда, - согласился д'Артаньян, - на мне нет одежды мушкетера,

но душой я мушкетер. Сердце мое - сердце мушкетера. Я чувствую это и

действую как мушкетер.

- Отойдите, молодой человек! - крикнул де Жюссак, который по жестам и

выражению лица д'Артаньяна, должно быть, угадал его намерения. - Вы можете

удалиться, мы не возражаем. Спасайте свою шкуру! Торопитесь!

Д'Артаньян не двинулся с места.

- Вы в самом деле славный малый, - сказал Атос, пожимая ему руку.

- Скорей, скорей, решайтесь! - крикнул де Жюссак.

- Скорей, - заговорили Портос и Арамис, - нужно что-то предпринять.

- Этот молодой человек исполнен великодушия, - произнес Атос.

Но всех троих тревожила молодость и неопытность д'Артаньяна.

- Нас будет трое, из которых один раненый, и в придачу юноша, почти

ребенок, а скажут, что нас было четверо.

- Да, но отступить!.. - воскликнул Портос.

- Это невозможно, - сказал Атос.

Д'Артаньян понял причину их нерешительности.

- Милостивые государи, - сказал он, - испытайте меня, и клянусь вам

честью, что я не уйду с этого места, если мы будем побеждены!

- Как ваше имя, храбрый юноша? - спросил Атос.

- Д'Артаньян, сударь.

- Итак: Атос, Портос, Арамис, д'Артаньян! Вперед! - крикнул Атос.

- Ну как же, государи мои, - осведомился де Жюссак, - соблаговолите вы

решиться наконец?

- Все решено, сударь, - ответил Атос.

- Каково же решение? - спросил де Жюссак.

- Мы будем иметь честь атаковать вас, - произнес Арамис, одной рукой

приподняв шляпу, другой обнажая шпагу.

- Вот как... вы сопротивляетесь! - воскликнул де Жюссак.

- Тысяча чертей! Вас это удивляет?

И все девять сражающихся бросились друг на друга с яростью, не

исключавшей, впрочем, известной обдуманности действий.

Атос бился с неким Каюзаком, любимцем кардинала, на долю Портоса выпал

Бикара, тогда как Арамис очутился лицом к лицу с двумя противниками.

Что же касается д'Артаньяна, то его противником оказался сам де Жюссак.

Сердце молодого гасконца билось столь сильно, что готово было разорвать

ему грудь. Видит бог, не от страха - он и тени страха не испытывал, - а от

возбуждения. Он дрался, как разъяренный тигр, носясь вокруг своего

противника, двадцать раз меняя тактику и местоположение. Жюссак был, по

тогдашнему выражению, "мастер клинка", и притом многоопытный. Тем не менее

он с величайшим трудом оборонялся против гибкого и ловкого противника,

который, ежеминутно пренебрегая общепринятыми правилами, нападал

одновременно со всех сторон, в то же время парируя удары, как человек,

тщательно оберегающий свою кожу.

Эта борьба в конце концов вывела де Жюссака из терпения. Разъяренный

тем, что ему не удается справиться с противником, которого он счел юнцом, он

разгорячился и начал делать ошибку за ошибкой. Д'Артаньян, не имевший

большого опыта, но зато помнивший теорию, удвоил быстроту движений. Жюссак,

решив покончить с ним, сделал резкий выпад, стремясь нанести противнику

страшный удар. Но д'Артаньян ловко отпарировал, и, в то время как Жюссак

выпрямлялся, гасконец, словно змея, ускользнул из-под его руки и насквозь

пронзил его своей шпагой. Жюссак рухнул как подкошенный.

Освободившись от своего противника, д'Артаньян быстрым и тревожным

взглядом окинул поле битвы.

Арамис успел уже покончить с одним из своих противников, по второй

сильно теснил его. Все же положение Арамиса было благоприятно, и он мог еще

защищаться.

Бикара и Портос ловко орудовали шпагами. Портос был уже ранен в

предплечье, Бикара - в бедро. Ни та, ни другая рана не угрожала жизни, и оба

они с еще большим ожесточением продолжали изощряться в искусстве фехтования.

Атос, вторично раненный Каюзаком, с каждым мгновением все больше

бледнел, но не отступал ни на шаг. Он только переложил шпагу в другую руку и

теперь дрался левой.

Д'Артаньян, согласно законам дуэли, принятым в те времена, имел право

поддержать одного из сражающихся. Остановившись в нерешительности и не зная,

кому больше нужна его помощь, он вдруг уловил взгляд Атоса. Этот взгляд был

мучительно красноречив. Атос скорее бы умер, чем позвал на помощь. Но

взглянуть он мог и взглядом мог попросить о поддержке. Д'Артаньян понял и,

рванувшись вперед, сбоку обрушился на Каюзака:

- Ко мне, господин гвардеец! Я убью вас!

Каюзак обернулся. Помощь подоспела вовремя. Атос, которого поддерживало

только его неслыханное мужество, опустился на одно колено.

- Проклятие! - крикнул он. - Не убивайте его, молодой человек. Я должен

еще свести с ним старые счеты, когда поправлюсь и буду здоров. Обезоружьте

его, выбейте шпагу... Вот так... Отлично! Отлично!

Это восклицание вырвалось у Атоса, когда он увидел, как шпага Каюзака

отлетела на двадцать шагов. Д'Артаньян и Каюзак одновременно бросились за

ней: один - чтобы вернуть ее себе, другой - чтобы завладеть ею. Д'Артаньян,

более проворный, добежал первым и наступил ногой на лезвие.

Каюзак бросился к гвардейцу, которого убил Арамис, схватил его рапиру и

собирался вернуться к д'Артаньяну, по пути наскочил на Атоса, успевшего за

эти короткие мгновения перевести дух. Опасаясь, что д'Артаньян убьет его

врага, Атос желал возобновить бой.

Д'Артаньян понял, что помешать ему - значило бы обидеть Атоса. И

действительно, через несколько секунд Каюзак упал: шпага Атоса вонзилась ему

в горло.

В это же самое время Арамис приставил конец шпаги к груди поверженного

им противника, вынудив его признать себя побежденным.

Оставались Портос и Бикара. Портос дурачился, спрашивая у Бикара,

который, по его мнению, может быть час, и поздравляя его с ротой, которую

получил его брат в Наваррском полку. Но все его насмешки не вели ни к чему:

Бикара был один из тех железных людей, которые падают только мертвыми.

Между тем пора было кончать. Могла появиться стража и арестовать всех

участников дуэли - и здоровых и раненых, роялистов и кардиналистов. Атос,

Арамис и д'Артаньян окружили Бикара, предлагая ему сдаться. Один против

всех, раненный в бедро, Бикара все же отказался. Но Жюссак, приподнявшись на

локте, крикнул ему, чтобы он сдавался. Бикара был гасконец, как и

д'Артаньян. Он остался глух и только засмеялся. Продолжая драться, он между

двумя выпадами концом шпаги указал точку на земле.

- Здесь... - произнес он, пародируя слова Библии, - здесь умрет Бикара,

один из всех, иже были с ним.

- Но ведь их четверо против тебя одного. Сдайся, приказываю тебе!

- Раз ты приказываешь, дело другое, - сказал Бикара. - Ты мой бригадир,

и я должен повиноваться.

И, внезапно отскочив назад, он переломил пополам свою шпагу, чтобы не

отдать ее противнику. Перекинув через стену монастыря обломки, он скрестил

на груди руки, насвистывая какую-то кардиналистскую песенку.

Мужество всегда вызывает уважение, даже если это мужество врага.

Мушкетеры отсалютовали смелому гвардейцу своими шпагами и спрятали их в

ножны. Д'Артаньян последовал их примеру, а затем, с помощью Бикара,

единственного из гвардейцев оставшегося на ногах, он отнес к крыльцу

монастыря Жюссака, Каюзака и того из противников Арамиса, который был только

ранен. Четвертый гвардеец, как мы уже говорили, был убит. Затем, позвонив в

колокол у входа и унося с собой четыре шпаги из пяти, опьяненные радостью,

они двинулись к дому г-на де Тревиля.

Они шли, держась под руки и занимая всю ширину улицы, заговаривая со

всеми встречавшимися им мушкетерами, так что в конце концов это стало похоже

на триумфальное шествие. Д'Артаньян был в упоении. Он шагал между Атосом и

Портосом, с любовью обнимая их.

- Если я еще не мушкетер, - произнес он на пороге дома де Тревиля,

обращаясь к своим новым друзьям, - я все же могу уже считать себя принятым в

ученики, не правда ли?

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

"Три мушкетера" 1948 год. Режиссер - Джордж Сидни.

 

В кабинете Тревиля. Слева направо: Тревиль, д'Артаньян, Атос, Арамис, Портос:

Опубликованное фото

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах


×
×
  • Создать...