Перейти к публикации
Форум - Замок

Родом из Франции


Leo

Рекомендованные сообщения

Если вся ценность дорогих вещей заключается лишь во множестве бриллиантов или жемчуга, они меня мало интересуют.

Карл Фаберже

 

Опубликованное фото

Фамилия Фаберже происходит с севера Франции, из Пикардии. В 1685 г. король‑солнце Людовик XIV росчерком пера отменил Нантский эдикт, сохранявший слабый намек на свободу вероисповедания для гугенотов. В результате, спасаясь от преследований, семья Фаберже вынуждена была бежать в Германию, а впоследствии перебралась в Прибалтику, в Пярну, где обрела свою вторую родину. Именно отсюда Гюстав Фаберже, основатель династии, отправился в Санкт-Петербург с намерением освоить ремесло ювелира. В 1841 году он получил титул ювелирных дел мастера, в 1842 открыл в Петербурге собственную фирму и женился на Шарлотте Юнгштед, дочери датского художника. 30 мая 1846 года у них родился первенец — Петер Карл.

С самых ранних лет Карл крутился рядом с отцом, наблюдал за работой. Мечтая вывести сына в люди, Гюстав отдал его в частную немецкую школу святой Анны, а затем отправил в Дрезден в торговую школу Хандельшул обучаться коммерции. По окончании Карл отправился к знаменитому золотых дел мастеру Джозефу Фридману во Франкфурт, после чего много путешествовал по Европе, побывал в Англии, Франции, Италии и везде знакомился с основами специальности. Получив блестящее фундаментальное образование, по прошествии девяти лет обучения за границей Карл возвращается в Россию. Для того времени он располагал обширными знаниями и имел за плечами колоссальный опыт, массу впечатлений и высочайшую профессиональную подготовку. Яростный поклонник классических стилей, остроумный собеседник, неутомимый выдумщик, юноша обладал незаурядным трудолюбием и желанием стать лучшим. Сомнений в выборе у него не было — расширить семейный бизнес и достигнуть мировой славы.

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

  • Ответы 94
  • Создано
  • Последний ответ

Лучшие авторы в этой теме

Лучшие авторы в этой теме

Поставщик Высочайшего двораОпубликованное фото

В 1870 году в возрасте 24 лет Карл принимает на себя руководство фирмой отца. Энергичный, умный, незаурядный организатор, он достаточно быстро увеличивает предприятие и на базе ювелирной мастерской образует товарищество «К. Фаберже» с уставным капиталом три миллиона рублей. В течение последующих 12 лет Карл вместе с младшим братом Агафоном трудился в императорском Эрмитаже реставратором, изучая технические приемы старых художников, стилистические особенности изделий, выполненных в разные эпохи. Целыми днями Карл проводил время за кропотливой и нелегкой работой, исправляя попорченные временем и людскими руками великолепные драгоценности древнегреческого периода. Результатом стало блестящее знание ювелирного дела во всей его глубине и исторической широте — залог будущего феноменального успеха, не заставившего себя долго ждать. Копия ожерелья из коллекции древнегреческих украшений Эрмитажа, найденных в Керчи, выполненная по заказу германского императора Вильгельма I, привлекла внимание специалистов. В 1882 году дом Фаберже впервые громко заявляет о себе, приняв участие во Всероссийской промышленно-художественной выставке в Москве. Победа была ошеломляющей. Техническое совершенство, неповторимая красота изделий получили высочайшую оценку и были удостоены золотой медали. Оригинальность исполнения вещей настолько понравилась императору Александру III и его супруге Марии Федоровне, что в мае 1885 года Фаберже присваивают звания «Поставщик Высочайшего двора», «Ювелир его Императорского Величества» и Ювелир Императорского Эрмитажа» с правом иметь на вывеске изображение Государственного герба Российской империи. В 1890 году Фаберже удостаивается еще одного звания — Оценщик Кабинета Его Императорского Величества, а также становится потомственным почетным гражданином.

На Всемирной выставке в Париже в 1900 году фирма Фаберже получила мировое признание. Изделия, представленные здесь, произвели фурор и принесли Карлу Фаберже Гран-при, золотую медаль и французский орден Почетного легиона. Парижская гильдия мастеров золотого дела назвала его мэтром. Международная слава росла, число покупателей продукции с клеймом «К. Фаберже» пополнилось членами практически всех монархических династий Европы — в числе заказчиков числились королевские дома Англии, Швеции, Норвегии, Германии, Дании, Франции и даже короли Сиама и Балтимора.

Опубликованное фото

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

Бизнес в изящном искусствеОпубликованное фото

К началу ХХ века компания Карла Фаберже представляла собой корпорацию с несколькими филиалами во всем мире. Дабы удовлетворить постоянно растущий спрос, представительства открывали поочередно в Москве (1887 г.), Одессе (1897 г.), Лондоне (1903 г.), Киеве (1905 г.), а в 1906 году по специальному приглашению Чакрабона Сиамского — в Бангкоке.

В связи с расширением производства и ростом заказов Карлом Фаберже были созданы самостоятельные (подчас автономные) мастерские золотых, эмалевых, серебряных вещей, камнерезная и по изготовлению знаков, жетонов и орденов. Широчайший ассортимент включал в себя не только ювелирные украшения для монархов Запада и Востока, но и уникальные пасхальные сюрпризы для императорской семьи, частные заказы для гвардейских полков, учреждений, ведомств, церковную утварь, подарки‑сувениры, рамки для фотографий, миниатюрные скульптурные фигурки животных и людей, игрушки, часы, букеты из поделочных камней, портсигары, столовые приборы, бонбоньерки, флаконы для духов, печатки, набалдашники для тростей и другое.

Талант предпринимателя Фаберже во многом соперничал с талантом ювелира. О многом говорит тот факт, что огромное количество и разнообразие выпускаемых произведений учитывало не только вкусы, но и достаток различных слоев общества. Изделия фирмы мог приобрести как член императорской фамилии, так и простой служащий.

Фаберже славился редкой способностью находить и привлекать к сотрудничеству таланты — с ним работали лучшие художественные силы обеих российских столиц. Вопреки общепринятому мнению нет ни одного предмета, о котором можно было бы сказать, что его выполнил сам Карл Фаберже. Непосредственно изготовлением занимались другие люди, чьи имена вошли в историю русского ювелирного искусства. К примеру, рисунки и модели создавали известные скульпторы, живописцы и архитекторы того времени: Ф. О. Шехтель, Н. А. Клодт, А. Н. Бенуа, Б. Н. Горский, В. А. Серов и многие другие. Роль самого Фаберже заключалась в способности дать идею, набросать точный эскиз, а главное вдохновить художников на создание вещей, принесших фирме заслуженное призвание. В общей сложности к началу Первой мировой войны в компании работало около 500 человек, выпускающих до 10 000 ювелирных изделий в год. Известно, что все подлинные произведения Фаберже содержат на себе клеймо исполнителя — в этом заключалась особая демократичность главы предприятия. Фаберже предоставлял своим мастерам не только самостоятельно принимать решения, начиная от разработки дизайна и заканчивая окончательной обработкой, но и рекламировать себя как профессионалов, персонализируя именные ювелирные украшения.

Опубликованное фото

Основным критерием для приема в товарищество Фаберже были не национальные, сословные или родственные предпочтения, а вкус, талант и мастерство. Величайшее умение разглядеть и поддержать индивидуальность сотрудника проявилось у Фаберже в работе с Михаилом Евлампиевичем Перхиным: крестьянин по происхождению, самоучка, он при поддержке мэтра смог открыть собственную мастерскую и впоследствии создал многие шедевры с клеймом «К. Фаберже». Стоит упомянуть, что практически все пасхальные подарки от Фаберже выполнены именно мастерской Перхина.

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

Несравненный гений нашего времени

Однако Фаберже славился не только умением собрать вокруг себя команду талантливых профессионалов. Фирменный стиль ювелирных работ до сих пор вызывает споры и неоднозначные оценки. По мнению большинства специалистов особенность этих вещей — неповторимый синтез и воплощение творчески воспринятых и переосмысленных мировых ювелирных техник. Дом Фаберже получил прозвище культурной губки, поскольку виртуозно совмещал готику, рококо, ампир, модерн, веяния арабского востока, Индии, Китая, Японии, а также стиль древнерусского ювелирного искусства.

Опубликованное фото

Дерзкий творец провозгласил принцип, в соответствии с которым цена изделия определялась художественной ценностью модели и мастерством исполнения, а не богатством использованных материалов. Для Фаберже золото никогда не было просто золотом — оно могло быть красным, белым или даже зеленым, а контрастные яркие сочетания цветов давали совершенно фантастические оттенки. Именно Карл Фаберже возродил для России и мира уникальную технологию четырехцветного золота (кватра колор), когда в одной вещи сочетается золото желтое, белое, красное и зеленое. Как писала императрица Мария Федоровна своей сестре английской королеве Анне: «Фаберже — несравненный гений нашего времени». Когда мастер использовал в своих изделиях драгоценные и полудрагоценные камни, они представляли для него в первую очередь декоративную ценность. Именно он впервые широко использовал нефрит, жадеит, ляпис, лазурит, аметист, гелиотроп, топаз, горный хрусталь, халцедон, разнообразные яшмы, родонит, обсидиан, кварц, авантюрин и всевозможные агаты, причем не брезговал применять в одном украшении наряду с драгоценными материалами дерево, сталь и стекло.

Абсолютной новинкой в ювелирном искусстве стали небольшие скульптурные фигурки из драгоценных и полудрагоценных камней — их производство начали под впечатлением от японских нэцкэ. Особенно характерны звери (слоны, змеи, утята, зайцы, медведи), рыбы и птицы. Изготавливали и человеческие фигурки: балалаечник, кучер, маляр. В отличие от фигурок животных человеческие подбирали из различных пород камня так, чтобы удачнее имитировать фактуру и цвет лица, рук, одежды и волос. Особняком в этом направлении стоят цветы: жасмины и нарциссы из белого кварца, душистый горошек из агата, родонита, кварца с листьями из нефрита или зеленой яшмы, ветки рябины и земляники с ягодами из пурпурина помещали в стаканы из горного хрусталя, часто наполовину полого, чтобы цветок казался поставленным в воду. В московской мастерской Фаберже разбили специальную теплицу, где выращивали растения, служившие впоследствии моделями для миниатюр из камней.

До сих пор тщетны попытки покорить одну из вершин творчества Карла Фаберже — знаменитый метод гильошированной эмали — особую технику наложения прозрачной эмали на резной фон. Сама методика была известна давно, однако мастера товарищества достигли совершенства. Взяв за основу цветовую палитру из более чем 120 цветов и оттенков, они каждый раз создавали новый декоративный эффект и неповторимую игру света и тени за счет узоров гильошированного фона, состоящего из вертикальных и горизонтальных полосок, зигзагов, чешуек и «елочки». Как правило, делалось это путем нанесения пяти-шести слоев, каждый из которых подвергали обжигу. Сотрудники Фаберже начали применять машинную гравировку «лучами», «муаром» или «волной», что стало вершиной виртуозности метода. После покрытия эмаль тщательнейшим образом полировали, создавая игру световых лучей, выявлявших рисунок лишь под определенным углом. В 1916 г. на просьбу одного из сыновей Карла Фаберже Александра обучить его эмальерному делу лучший французский эмальер Гуйон огорченно воскликнул: «Вы с ума сошли! Да мы в Париже совершенно не в состоянии делать то, что вы легко делаете в Санкт-Петербурге!»

Опубликованное фото

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

Буря революции

Опубликованное фото

С приходом к власти большевиков товарищество свернуло свою деятельность, в 1918 году головные отделения в Санкт-Петербурге закрылись, Карл Фаберже был вынужден под видом дипкурьера уехать с семьей из охваченной хаосом страны в Швейцарию. За границей, лишенный возможности заниматься любимым делом, он чрезвычайно мучился от бездействия. Близкие часто слышали от него: «…Такая жизнь — это уже не жизнь, когда я не могу работать и приносить пользу. В такой жизни нет смысла».

24 сентября 1920 года великий мастер умер в Лозанне, не оставив сыновьям ничего, кроме маленькой фирмы в Лондоне и громкого имени. В эмиграции в Париже Евгений и Александр Фаберже открыли небольшое предприятие «Фаберже и Ко», торговавшее старыми произведениями фабрики. Попытки спроектировать и изготовить новые не принесли наследникам большого успеха, и со смертью в 1960 г. последнего члена семьи Фаберже, Евгения, компания закрылась.

Однако интерес к работам мастера не пропал. Его неиссякаемая фантазия и изящество форм его вещей сделали дом Фаберже признанным лидером мирового ювелирного искусства, пусть и ушедшего безвозвратно в прошлое, но до сих пор так и не превзойденного.

Опубликованное фото

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

А на прошедшей неделе было День рождения у ... Опубликованное фото

 

Жерар Ксавье Марсель Депардье родился в небольшом городе Шатору, центре департамента Эндр, в 1948 году. Подростком он сбежал из дома, несколько лет бродяжничал, перебиваясь мелкими кражами, и в 16 лет поступил на платные драматические курсы Шарля Дюлена, а затем в парижскую театральную школу Theatre National Populaire. Однокашниками Депардье в этой школе стали Миу-Миу и Патрик Деваэр. Втроем они влились в труппу маленького любительского театра "Cafe de la Gare".

 

Первую роль в кино Депардье сыграл в 1965 году в 20-минутной картине "Битник и барышня", где сыграл, разумеется, битника. В 1970 году он изобразил безымянного хиппи в фильме Агнес Варды "Навсикая". Актера заметили, и он исполнил несколько ролей второго плана на телевидении и в кино, в том числе в экранизации романа Франсуазы Саган "Немного солнца в холодной воде" и в известном фильме "Двое в городе" с Аленом Делоном и Жаном Габеном в главных ролях.

 

Первую большую роль в кино Депардье сыграл в фильме Бертрана Блие "Вальсирующие" в 1974 году. Это была экранизация небольшого романа того же Блие о похождениях обаятельных молодых шалопаев и хулиганов в поисках женщин, денег, автомобилей и удовольствий. Вместе с Депардье у Блие снялись его друзья по театральной школе Миу-Миу и Патрик Деваэр.

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

  • 4 недели спустя...

Эдит Пиаф. «Когда дело касается чуда…»

 

Эдит Пиаф (настоящее имя Эдит Джованна Гассьон) родилась прямо на тротуаре в нищенском парижском квартале. Ее отец — уличный акробат — через месяц после рождения дочери был призван в армию. Когда Эдит было всего два месяца, мать отдала ее на воспитание своей матери, содержавшей притон. Вернувшись из армии, отец стал брать девочку на свои выступления. И поскольку местом его работы был тротуар, можно сказать, что Эдит выросла на парижских улицах.

В пятнадцать лет девочка ушла от отца, взяв на свое попечение младшую сестру Симону, с которой она была неразлучна до конца дней.

К своей вызывающе некрасивой внешности Эдит Пиаф всегда относилась с юмором. Впрочем, также она относилась и к своей жизни, напоминающей головокружительный роман, в котором происходили просто невероятные события. События, больше напоминающие чудеса. «Когда дело касается чуда, никогда не знаешь, настоящее ли оно», — говорила Эдит Пиаф. Чудеса в ее жизни не всегда были настоящими: она переживала боль, горе, любовные взлеты и падения… Но знаменитая певица никогда ни о чем не жалела.

Как уже говорилось, Эдит Пиаф родилась и выросла в нищенском парижском квартале, где ее окружали проститутки, сутенеры и воры. В такой «милой» компании будущая звезда эстрады чувствовала себя вполне комфортно, видимо, потому, что представители криминального мира как могли заботились о маленькой Эдит.

С невинностью Эдит рассталась рано. Как она говорила, ее первым мужчиной стал молодой голубоглазый военный. Именно после этого приключения певица всю жизнь отдавала предпочтение голубоглазым солдатам и матросам, к которым испытывала патологическую страсть. Эдит Пиаф утверждала, что голубые глаза никогда не лгут.

Каждое утро уличной девчонки неизменно начиналось с импровизированной молитвы. «Когда-нибудь я стану богатой, — говорила сама себе Эдит. — У меня будет белый автомобиль, черный шофер и много красивых платьев». А пока гардероб будущей звезды состоял из неизменного черного свитера и юбки, которые она никогда не стирала: как только наряд Эдит приходил в негодность, она выбрасывала его и покупала себе новый — точно такой же.

Когда Эдит исполнилось семнадцать лет, она познакомилась с восемнадцатилетним Луи Дюпоном по прозвищу «Малыш», с которым стала жить в гражданском браке.

Знакомство Пиаф с будущим мужем произошло в дешевом кабачке, где Луи случайно оказался за столиком Эдит. В тот же вечер Луи перебрался в квартиру певицы, где она жила вместе с Симоной. Первое время молодые люди спали втроем в одной постели. Позже Симона писала: «Душа Эдит была чистой. Ничто не могло ее испортить. Может быть, это и не очень хорошо, когда в одной и той же постели спят сразу трое, но в семнадцать лет любовь кажется такой чистой и прекрасной, что я необращала на них никакого внимания и засыпала, как ребенок».

Луи любил Эдит и наивно полагал, что домашнее хозяйство и упорядоченная супружеская жизнь смогут удержать эту взбаломошную девчонку в узде. Но в планы Эдит не входило становиться верной женой и прилежной домохозяйкой: супружеский долг она предпочитала исполнять с любовниками, а стирку и уборку считала занятием скучным и бесполезным.

Через год в молодой семье появился ребенок — дочь Марсель. И почему-то именно с этого момента юная мама стала считать себя абсолютно свободной: она начала петь на парижских улицах, таская малютку с собой, отчего ребенок часто болел. Вскоре младшая сводная сестра Эдит Симона помогла новоявленной певице получить скромный контракт в сомнительном варьете.

Луи новое занятие жены совсем не нравилось, и он, обезумев от ревности, забрал маленькую Марсель с собой. «Либо ты возвращаешься, либо никогда не увидишь дочь», — заявил он жене. Но просчитался: малышка явно мешала певческой карьере Эдит и та совершенно спокойно отнеслась к ультиматуму мужа.

Как оказалось, маленькая Марсель мешала и своему отцу. Вечно простуженная девочка была предоставлена самой себе и, когда ей было два с половиной года, умерла от менингита. Эдит не долго горевала о смерти дочери: на ее горизонте впервые забрезжила звезда славы.

Огромную роль в жизни Эдит сыграл Луи Лепле — директор популярного в те годы в Париже кабаре «Жернис». После знакомства с молодой певицей, которое произошло в 1935 году, он помог ей устроиться на работу в кафе на Елисейских полях. Именно Луи Лепле убедил Эдит сменить имя. Она напоминала ему воробья, и поэтому для ее сценического псевдонима Луи взял слово «пиаф», которое на парижском жаргоне означает «воробышек».

Лепле был единственным человеком, кто разглядел в грубой и вульгарной девчонке великую певицу. Не обращая внимания на советы друзей, он вкладывал в Эдит деньги. И Лепле не ошибся. Первое выступление Пиаф стало триумфом. После того, как девушка, одетая в убогое вязаное платье спела несколько песен, публика разразилась бурными аплодисментами и криками «браво!» и «бис!». Эдит казалось, что это и есть та слава, к которой она так упорно стремилась, но Лепле несколько остудил ее триумфальный пыл. «Никогда не делай уступок зрителю! — сказал он. — Великий секрет закючается в том, чтобы оставаться самим собой. Всегда будь сама собой!»

Уже после нескольких выступлений в клубе о великолепном голосе Пиаф, который часто доводил публику до слез, заговорил весь Париж. Так, услышав как-то раз ее пение, Морис Шевалье воскликнул: «У этой девочки голос живет где-то внутри!»

Несмотря на признание ее таланта, Эдит по-прежнему жила в бедности. Дело в том, что для публики она была забавной обезьянкой, ее специально приглашали на вечеринки, чтобы от души повеселиться над ее оригинальной внешностью и неграмотностью.

«Я была своеобразным феноменом, — позднее вспоминала Эдит Пиаф, — любопытным образчиком человеческой породы, приглашенным лишь для того, чтобы повеселить гостей… Я была для них клоуном. Надо мной смеялись, пусть и беззлобно, но с той бессознательной жестокостью, которая заставила меня пережить самые жестокие минуты».

Эдит прекрасно знала обо всех своих недостатках и старалась их скрывать, а то, что не могла исправить, принимала как должное. Пиаф всегда стараралась прикрыть свои худые ноги и руки, а в лиф платья подкладывала вату, чтобы бюст казался попышнее. Когда юная певица в очередной раз разочаровывалась в любви, она внимательно оглядывала себя в зеркало и философски говорила собственному отражению: «Да, не Венера. Никуда не денешься — было в употреблении! Грудь висит, задница слишком низко, ягодиц кот наплакал. Не первой свежести. Но для мужика это подарок!»

Но «подарком» Эдит пока что была только для всякого сброда: любовники восходящей звезды без зазрения совести пользовались ее телом и кошельком…

В начале апреля 1935 года Луи Лепле убили, судя по всему, из-за нескольких сот франков. За несколько дней до своей гибели, Лепле сказал Эдит: «Я чувствую, что умру. Меня огорчает лишь то, что ты останешься одна, а ты еще нуждаешься во мне. Тебе будут чинить зло, а меня не будет рядом, чтобы отводить удары».

«Как передать ощущение полной пустоты, нереальности, — вспоминала Пиаф о том дне, когда ее привезли в комнату, где было совершено убийство Лепле, — охватившей меня в течение одной секунды и сделавшее безразличной и бесчувственной, будто чуждой окружающему миру? Кругом ходили и выходили люди. Они говорили со мной, но я им не отвечала. Я была словно живым трупом».

Эдит Пиаф была одной из подозреваемых в убийстве Лепле. Ее продержали несколько недель в одиночной камере. Но у полиции не было доказательств, и девушку выпустили. Однако ее имя уже было втоптано в грязь, и после гибели Лепле она долгое время не получала контрактов.

Пиаф снова стала петь в бедных кварталах, при этом не переставая мечтать о славе. В трудные времена певица любила повторять: «Удача это как деньги: она уходит гораздо быстрее, чем приходит». Помимо песни, в ее жизни была целая вереница мужчин. Постепенно у Пиаф сформировалась собственная философия любви: каждую минуту жизни она старалась посвятить либо любви, либо песне. Эдит Пиаф бежала от одиночества, но при этом, больше всего на свете боялась быть брошенной. Певица утверждала: «Женщина, которая позволяет, чтобы ее бросили, — круглая дура. Мужиков вокруг пруд пруди. Каждому любовнику нужно найти замену до, а не после. Если после, то тебя бросили, если до — то бросаешь ты».

Вскоре совершенно случайно Эдит познакомилась с человеком, который перевернул всю ее жизнь, заставив вновь поверить в свои силы и талант. «Я вернулась в Париж потерянная, сломленная, во всем сомневающаяся, даже в себе самой, — впоследствии вспоминала певица. — Раймон Ассо постарался в первую очередь сделать все, чтобы я вновь обрела веру в собственные силы. На меня клеветали, меня оскорбляли, обливали грязью? Ну и что из того! Не я первая, не я последняя испытала на себе такой сильный удар! Нужно закалить свою волю, напрячь все мускулы и драться. Мы будем драться!»

Раймон полюбил Эдит. Она же отвечала ему бесконечными придирками и рассказами о своих многочисленных любовниках, при этом, высмеивая его любую оплошность. И продолжалось это до той минуты, пока Пиаф не поняла, что любит Раймона.

Как-то раз Раймон, внимательно посмотрев на Эдит, заявил: «Я сделаю из тебя великую певицу».

Но задача оказалась не из легких. Конечно, Пиаф пела божественно, но для того, чтобы завоевать сердца публики, этого было мало. Эдит по-прежнему была вульгарна, неопрятна и не умела вести себя в приличном обществе. Кроме того, вокруг нее ошивался всякий сброд.

Однако Раймон сделал все возможное, чтобы Эдит стала великой певицей. Благодаря ему она приобрела изящество, светский лоск и… новую жизнь, в корне отличающуюся от той, что она вела совсем недавно. Ассо добился для Пиаф контрактов в лучших французских мюзик-холлах, записи на студиях, интервью в центральных газетах.

Вскоре Эдит почувствовала себя настолько уверенно, что, не задумываясь, дала Раймону отставку, видимо, решив бросить его до того, как он сам бросит ее. Разрыв с Ассо она объясняла тем, что устала от ежедневных упреков и наставлений. Эдит Пиаф хотела жить только для себя. И, надо сказать, это у нее получалось очень хорошо.

Теперь певица выступала в лучших залах Парижа. Она ни в чем не нуждалась и была предоставлена самой себе. В ее жизни царствовали песня и любовь.

В расцвете своей певческой карьеры Эдит Пиаф познакомилась с боксером Марселем Серданом. Впервые увидев «великую Пиаф», гроза ринга буквально онемел от восхищения, а спустя несколько дней, он нашел предлог, чтобы ей позвонить, и пригласил певицу на ужин. С этого дня в жизни «воробышка» началась новая эпоха.

Марсель не просто любил Эдит, он боготворил ее, выполняя любую ее прихоть, балуя, словно маленькую девочку. Пиаф же, впервые в жизни, хранила верность своему любовнику. Более того, она мечтала выйти за него замуж и родить от него ребенка, что как и для большинства женщин было для нее высшим проявлением любви. Марсель был женат. Но это было не так страшно по сравнению с заключением медиков, которые в один голос заявляли, что у Эдит больше никогда не будет детей.

Однако даже эти грустные моменты не могли помешать счастью влюбленных, которое было настолько феерическим, что почти каждое утро Пиаф просыпалась в слезах. Но, к ужасу Эдит, ее счастье было недолгим. В октябрьское утро 1949 года заголовки газет чернели траурными буквами: «Марсель Сердан погиб в авиакатастрофе»…

Вечером того же дня Пиаф пела в память о Марселе. Зал слушал певицу стоя, оплакивая вместе с ней любовь, которая оборвалась так внезапно…

В тот момент глубина горя Эдит граничила с безумием. Во время исполнения последней песни "Гимна любви", которую она написала в самые счастливые дни своего романа и которую посвятила Сердану, Пиаф упала в обморок.

Позже Эдит говорила: "После смерти моего бесценного Марселя Сердана, ровно через шесть месяцев, я пустилась во все тяжкие и докатилась до самой глубины бездны. Я обещала быть мужественной. Но я не выдержала удара и обратилась к наркотикам. Это наложило печать на всю мою последующую жизнь, которая и без того началась с ужаса и грязи…"

После несложившейся семейной жизни с Луи Дюпоном Эдит Пиаф постоянно повторяла, что больше не верит в брак. Но все же в 1952 году она снова вышла замуж за певца Жака Пиля. На свадебную церемонию Пиаф облачилась в венчальное платье бледно-голубого цвета.

Семейная жизнь Эдит и Жака была весьма странной: муж и жена виделись очень редко, поскольку оба постоянно гастролировали по всему миру. Как-то раз Пиаф зашла к Пилю в гримерную перед его концертом. Пока супруг готовился к выступлению, Эдит что-то ему оживленно рассказывала. Вдруг в комнату заглянула гримерша и сказала Жаку: "Не забудьте снять обручальное кольцо перед выходом, месье Пиль". Впоследствии Пиаф рассказывала, что когда она услышала эти слова, что-то надломилось в ее душе, и она перестала доверять мужу.

Брак Пиаф и Пиля распался через пять лет. Причем, инициатором разрыва был Жак. Эдит трудно было решиться на развод, т. к. больше всего на свете она боялась одиночества.

После развода певица была в отчаянии, и чтобы забыться, она начала пить. "Пьют потому, что хотят забыть кого-то, забыть свои неудачи, слабости, страдания, свои дурные поступки, - говорила позднее Пиаф. – Я тоже пила, чтобы забыть того или другого человека, причинившего мне страдания. Я знаю, что разрушаю себя, но удержаться не могла".

Однажды, когда Эдит бросил очередной любовник, после выступления в кабаре "Версаль", певица заказала "Шампанское". Опьянев, Пиаф встала на четвереньки и с лаем поползла через весь зал. "Я – собака!" – кричала Эдит. На следующий день, вспомнив свое жуткое поведение, певица сгорала от стыда и поклялась больше не пить. Но сама остановиться уже не могла. Вылечиться от алкоголизма ей удалось только в специальной клинике.

На последнем году своей жизни Эдит Пиаф вышла замуж за Теофаниса Ламбукаса, 26-летнего певца греческого происхождения. Через год после свадьбы с Теофанисом Эдит умерла. Убитый горем супруг несколько часов держал тело Пиаф на руках, не желая никому отдавать свою любимую.

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

Жан Рено

 

Настоящее имя известного французского актера Жана Рено — Хуан Морено. Его родители были испанцами, бежавшими из страны в Марокко во время прихода к власти генерала Франко. В июле 1948 года в Касабланке родился Хуан Морено. Отец мальчика был газетным наборщиком, кормившим в семью в одиночку и работавший на износ порой круглыми сутками. Жан помнил, как отец, усталый и совершенно разбитый возвращался домой под утро, и тогда все домашние были вынуждены ходить на цыпочках, боясь потревожить его сон. Маленький Жан привык к тому, что все постоянно одергивают его, приказывают говорить только шепотом. Для любого ребенка, а тем более — мальчика — подобная жизнь немедленно превратилась бы в сущий ад. Как он мог играть и с кем? Ему не позволялось брать игрушки: ведь у отца необычайно тонкий слух, и он может проснуться от любого неосторожного движения ребенка. У Жана даже тапочки были на войлочной подошве, чтобы тот ходил как можно тише.

Как же было возможно бороться ребенку с этой ужасной, давящей тишиной, чем можно было заниматься. И Жан тихо лежал на постели, перелистывая книжки с картинками. Он еще не умел читать и только воображал невероятные приключения, которые, вероятно, переживают герои этой книги. Правда, научившись читать, он понял, что содержание тех книг почти никогда не соответствовало его фантазиям. Жан так хотел поиграть в машинки или в солдатиков, но это было просто невозможно. Когда же он решался взять в руки игрушку, и та неожиданно падала, отец просыпался в ту же секунду и закатывал ужасный скандал. Жан никогда так и не смог забыть, как отец гонялся за ним по всему дому с ремнем в руке.

Спастись от отца можно было только спрятавшись за маминой спиной. Свою маму Жан не просто обожал — боготворил. Для него она — швея-надомница — навсегда осталась недосягаемым идеалом, воплощением женской красоты. Впоследствии он и подруг себе выбирал таких, которые хоть чем-нибудь напоминали его маму. У мамы были длинные волосы, невыразимо прекрасные карие глаза и королевская осанка. Жан никогда не забудет нежный цветочный аромат, которым была пропитана ее одежда. Он любил даже стук ее швейной машинки «Зингер». А как замечательно она умела готовить! Разве можно когда-нибудь забыть необычайный вкус ее пиццы или паэльи? Каждый семейный ужин мама могла превратить в настоящий праздник. Каждое ее кушанье становилось невероятным, восхитительным сюрпризом. В эти недолгие моменты семейной гармонии мама вносила в столовую блюдо, а отец непременно заводил пластинки с записями фламенко и своих любимых Лолы Флорес и Мануэлы Эскобар.

Когда Жану делалось совершенно невыносимо сидеть в гнетущей тишине дома, он выходил на балкон. Это место стало для него настоящей отдушиной. Здесь можно было много часов подряд наблюдать за прохожими, среди которых было огромное количество интересных и разнообразных персонажей — коммерсантов, торговцев, веселых молодых людей и красивых женщин. Жан наблюдал за ними, а заодно придумывал разные истории, в которых все эти люди могли бы участвовать. Вот, например, эта юная красавица — чем не прекрасная принцесса из сказки. А где-то за углом ее ждет коварный колдун-похититель… Если Жану случалось увидеть внизу кого-либо из своих приятелей-мальчишек, он не мог даже крикнуть в ответ на его приветствие: не дай бог, услышит отец. Все, что мальчик мог себе позволить -– это помахать по-дружески рукой или просто кивнуть. Жан даже придумал название для всего этого уличного спектакля, который он сам себе придумал. Действо именовалось «Жизнь других».

По ночам Жан снова и снова представлял себе истории, которые успел нафантазировать за день. Он вспоминал гримасы продавцов, выражения лиц прохожих и даже сам имитировал то продавца, обманывающего покупателя, то почтальона, весело проносящегося на велосипеде. А еще лучше было представить себя в роли крутого парня за рулем шикарного гоночного автомобиля…

Но все это в конце концов мальчику надоело. Пора было оставить мир детских мечтаний и перебраться на улицу, в эту настоящую жизнь. И он, семнадцатилетний, с головой окунулся в эту жизнь, где и драки, и любовь, и даже воровство. К этому времени его мама умерла, а отцу дела до него не было. Единственное, что он говорил сыну, когда тот отправлялся в очередной раз на улицу: «Захочешь есть — вернешься». Когда же Жан ушел из дома окончательно, отец сказал коротко: «Буду рад, если ты не кончишь тюрьмой».

Там, на улице, было множество женщин, но все они оставались для Жана загадкой, красивой тайной, поскольку в Касабланке царили весьма суровые нравы, благодаря которым основным чувством молодого человека по отношению к прекрасному полу мог быть только панический страх. Можно было, конечно, предаваться эротическим мечтаниям в одиночестве, но и только. Мало того, что в то время вообще не существовало противозачаточных таблеток, а презервативы являлись товаром дефицитным, но главное: неприкосновенность и непорочность девушек охраняли их братья и отцы, а их присмотр был надежнее, чем охрана цепной собаки.

Ухаживать за приглянувшейся девушкой молодому человеку позволялось, но подобное ухаживание растягивалось на много лет. Он мог гулять с ней, водить на танцы и в кино, даже — года через три после знакомства — держать за руку, но более того — ни-ни. С тех пор Жан привык никогда не заводить подруг и любовниц на один день. С тех пор, как он не получил возможность проявить свой пламенный темперамент, будучи юношей, он не практиковал кратковременных романов и избегал случайных связей. Когда Жану нравилась девушка, он всегда в первую очередь думал о женитьбе.

А потом была армия, о которой у Жана не осталось никаких приятных воспоминаний. Он помнил только, что постоянно испытывал голод, холод и еще — невероятное одиночество. Эти 18 армейских месяцев так и остались для него кошмарным воспоминанием. Он не получил ни одного письма, ни одной посылки из дома. Другие молодые солдаты регулярно получали сигареты и теплую одежду; он же — никогда.

Жан предвидел, что так оно и будет, но, тем не менее, легче ему от этого не становилось. Он даже успел перед самым отъездом помолвиться с девушкой, с которой совсем недавно познакомился. Ее звали Катрин, и он даже пожалуй, не успел рассмотреть ее как следует. Но так хотелось, чтобы на родине ждал хоть кто-нибудь! Эта милая девушка подарила Жану на прощание туалетную воду от Ланвена, а первые несколько месяцев даже писала жениху короткие письма. Но это было совсем недолго. А Жан смотрел на туалетную воду и прикидывал, хватит ли этого флакона до самого конца службы, если он станет расходовать всего по одной капле в день? Конечно, кому-нибудь может показаться глупым — пользоваться каждый день туалетной водой в казарме с ее постоянной вонью, но Жан свято соблюдал этот ритуал каждый день, как будто он был гарантией того, что и в его жизни наступит светлый период.

Когда Жан вернулся в Ксабланку, то вскоре он увидел и свою невесту, которая стала еще красивее. Загорелая и цветущая, она не узнала Жана и прошла мимо, а он не стал ее окликать.

Жан женился на обычной служащей по имени Женевьева, а потом у супругов появились дети — сын Майкл и дочь Сандра. Рено пытался стать настоящим актером, поскольку всю жизнь его привлекал театр, но вот ему уже было под сорок лет, а ни одного серьезного предложения он так и не получил. Он уже привык приходить в очередную студию, как на работу, и был готов выслушать в очередной раз уклончивый ответ: «Мы подумаем и известим вас о нашем решении». Впрочем, ему доводилось играть совершенно случайные роли в третьеразрядных фильмах.

Бывали и совершенно обидные ситуации. Однажды Рено сделали соблазнительное, по его мнению, предложение: сыграть в одной картине с Роми Шнайдер и Ивом Монтаном. Конечно, это был, как всегда, эпизод, но Жан невероятно обрадовался. Он надеялся, что благодаря звездам кинематографа режиссеры и критики, наконец, заметят и его и оценят по достоинству его игру. Режиссер был, вероятно, в весьма хорошем расположении духа, потому что обронил как бы невзначай, что Жан может написать для себя текст монолога, с которого планировалась начать один из эпизодов. Можно себе представить, как Рено воодушевился. Он сидел над этим монологом несколько ночей и сделал его в виде целой речи, занимающей в фильме не менее 10 минут. Когда режиссер увидел творение Жана, он только усмехнулся и сказал: «Сокращай, Жан. Ничего другого тебе не остается. Так получается, что ты хочешь перетянуть одеяло на себя, а я больше чем уверен, что господину Монтану это положение дел совсем не понравится». В результате сокращений в фильме осталась только самая первая фраза, написанная Рено. Дома он практически не появлялся, дети росли без его участия, а Женевьеву подобное положение дел никак не устраивало. Она не раз говорила, что не хочет быть замужем «за призраком».

Вероятно, Жану, разменявшему уже пятый десяток, так и пришлось бы прожить жизнь в полной безвестности, если бы не случай. Из этой трясины его вытащил Люк Бессон. Однажды Рено пришел на кинопробы для очередного эпизода. В коридоре киностудии толпились молодые люди, и среди них Жан чувствовал себя особенно неуютно: по сравнению с ними он выглядел практически стариком. Пройдет еще совсем немного времени, — думал Жан, — и его из этих студий будут выпроваживать без малейшего стеснения: он и сам понимает, что чересчур стар для дебюта в кино, и его настоящее место находится рядом с диваном и телевизором.

Внезапно Жана позвал молодой ассистент режиссера Люк Бессон и представил его Рафаэлю Дельпару, набиравшему актеров в труппу для съемок нового фильма. Дельпар, однако, едва взглянув на вошедшего Рено, произнес: «Вероятно, это произошла ошибка, но ваша внешность никак не подходит для этой роли». Жан, ничуть не удивившись вышел из кабинета, а из-за двери до него донеслось недовольное: «Люк, разве ты не понял, что я просил тебя подобрать актера на роль героя-любовника. Этот никак на любовника не тянет. Мне нужен молодой актер и притом симпатичный».

Об этом случае Рено тут же забыл, поскольку он привык к подобным ситуациям настолько, что они уже даже не расстраивали его. Тем не менее, прошло всего несколько дней, и Жан получил приглашение от того самого молодого ассистента Дельпара, Люка Бессона, сниматься в главной роли в короткометражном фильме. При встрече с Бессоном Жан выразил удивление, как мог запомнить его начинающий режиссер, на что тот незамедлительно ответил, что не только не думал забывать — об этом не может быть и речи — Люк, оказывается, едва увидев Рено, понял, что именно с этим актером он сделает свой первый настоящий полнометражный фильм, и этот фильм принесет успех им обоим.

Жан и Люк разговаривали в кафе. Жан спросил сразу же, имеет ли молодой режиссер деньги на то, чтобы осуществить этот проект? — «Конечно, нет, — улыбаясь, невозмутимо ответил Бессон, — просто друг одолжил мне камеру на несколько дней, и в эти три дня я намерен снять свое кино». Рено несколько обескуражили эти слова. Тогда сколько же режиссер планирует ему заплатить за съемки? — «Нисколько», — сказал Люк и даже, кажется, удивился подобному вопросу. Жан крайне удивился и сразу ответил, что отказывается от таких условий: слишком много лет он работал практически задаром, на голом энтузиазме, и этим пользовались все, кому не лень. Бессона это не смутило. Он критически осмотрел Жана, а потом произнес миролюбиво: «Ну ладно, я заплачу тебе тысячу франков из собственного кармана. Но имей в виду: больше ты все равно не заработаешь. И незачем тебе строить передо мной крутого. Ты посмотри на себя: ты же совсем нестрашный, и никогда таким не будешь: у тебя глаза добрые, как у большой смирной собаки».

Рено согласился на все условия Бессона. Они вместе сняли эту короткометражку, а вслед за ней фильм «Последний бой», который приобрел известность и завоевал приз. Так и вышло, как рассчитывал Бессон: он сам и Жан прославились вместе, одновременно.

Теперь у Жана были и слава, и возможность двигаться вперед, и богатство, причем все это — сразу и практически в одночасье. И кто бы мог подумать, что именно в этот момент у Женевьевы лопнет терпение? Она не смогла дотерпеть всего несколько месяцев до полной и окончательной славы своего мужа как знаменитого на весь мир актера.

Разрыв между супругами произошел следующим образом. Бессон запланировал съемки нового фильма «Голубая бездна». Это был сложный и достаточно дорогой проект, на который планировалось отвести не менее года. Таким образом, для Жана это означало только одно: он должен собрать все свои вещи, любыми способами приобрести снаряжение профессионального ныряльщика и отправляться на бесконечные тренировки и съемки в неизвестном направлении. Сколько времени занял бы этот процесс — сказать не мог никто — ни сам Жан, ни Люк Бессон. Таким образом, Рено предстояло сделать непростой выбор — сохранить семью (читай — остаться вместе с ней, с женой и двумя детьми, наедине со своим уже, мягко говоря, немолодым возрастом и до конца жизни работать заурядным статистом в ролях третьего плана) или пуститься в погоню за призрачной удачей, рискнуть, поставить все на кон — то есть попытаться, наконец, сыграть главную роль в настоящем (а в этом он был уверен) кино.

Жан размышлял очень долго. Он испытывал угрызения совести из-за того, что слишком мало внимания уделял жене, что дети росли практически без его участия. Как можно бросить семью и пуститься на авантюру. Наверное, надо отказаться; во всяком случае, разум говорит ему именно это. До отъезда оставалось всего полчаса, и Жан уже собрался вынуть свои вещи из чемодана, и вдруг перед ним, как на экране, встала неприглядная картина: он словно увидел себя самого со стороны, старого, никому не нужного, смотрящего по телевизору бесконечный сериал, в домашнем халате. Это был человек, за которого стало бы стыдно и его собственным детям. Видение было настолько явственно и страшно, что Жан впервые перепугался по-настоящему. Он немедленно схватил чемодан и опрометью бросился к двери.

Начались съемки «Голубой бездны». Они были крайне тяжелыми для Жана. Во время съемок одного из эпизодов Рено едва не погиб. Это была сцена глубокого погружения героя фильма, и Люк Бессон, что наилучшим образом эта сцена будет выглядеть, если вести съемки со дна. Люк первым прыгнул в воду. Он ни о чем не тревожился в отличие от Жана, а перед тем, как исчезнуть в темных волнах, сказал Рено: «Твоя задача — просто плыть вниз. Не останавливайся, пока не увидишь свет моего фонарика».

И Рено начал погружение. Он старался делать все именно так, как обучали его опытные инструкторы подводного плавания. Во время погружения он отсчитывал каждую секунду. Внезапно он понял, что не может сообразить, где именно он находится. Он просто потерял ориентацию. Везде была вода: сверху, с боков, снизу — всюду огромные массы ледяной воды. Ее безумный холод проникал сквозь костюм и достигал, казалось, даже костей. Холод заполнил каждый кровеносный сосуд, холод сжимал своей безжалостной рукой сердце… В ушах зазвенело, и Жан почувствовал, что сейчас слышит только свое надрывное и хрипящее дыхание. В голове мелькнуло: «Это конец».

Он всматривался вниз с отчаянием, но никакого фонарика, о котором говорил Люк, не было и в помине. Неужели Бессон обманул, и на самом деле он вовсе не предполагал использование какого-либо фонарика? А что он там еще говорил? О каком-то единении самого ныряльщика и воды? При всем желании Жан не может этого почувствовать. Какое вообще единение со стихией можно ощущать, когда понимаешь только одно: ты в данный момент умираешь.

Жан запаниковал и попытался сорвать с себя маску и костюм, который сдавливал его со всех сторон. Вода стала быстро заполнять маску, и тут Рено увидел далеко внизу маленький фонарик, тот самый, о котором говорил Бессон. Люк терпеливо ждал, когда к нему спустится Рено. Эта мысль придала Жану силы, и он вновь устремился в глубину, хотя и понимал, что должен как никогда точно рассчитывать свои движения — любое из них может стать роковым. И вот, наконец, фонарик Бессона мигнул. Этот знак означал: «снято», а, значит, можно с чистой совестью подниматься из глубины. Но это был еще не конец. Следовало достичь поверхности воды, а силы Жана были на исходе. В этот момент его спасла мысль о жене и детях. Неужели он никогда не увидит их. Какое ужасное слово «никогда», но именно оно способствовало тому, что у Рено словно открылось второе дыхание. Что было дальше — Жан помнил смутно; как ему удалось подняться из воды на поверхность, он никогда не смог бы рассказать. Он на минуту пришел в себя на берегу и то, только оттого, что все тело буквально ломало от непрерывных судорог. Он корчился от рвоты, а руки и ноги стали совсем чужими; их он вообще не чувствовал. Потом он потерял сознание.

Первым, кого увидел Жан, когда врач привел его в чувство, был Люк Бессон. «В целом получилось неплохо, — сказал Люк, — единственное, что у тебя не получилось — это нужное выражение лица. Ты что, забыл, что герой должен опускаться в воду с улыбкой на лице? Он же испытывает блаженство и покой. А что получилось у тебя? Ты зачем так таращил глаза, а потом еще и затряс головой, как ненормальный? Ну да ладно, ничего. Сейчас будем снимать заново. Я уверен — на этот раз все получится». Если бы у Жана было в этот момент достаточно сил, он набросился бы на режиссера и просто растерзал бы его. Так ему, по крайней мере хотелось. Но вместо того, чтобы набить морду Люку, он только слабо кивнул: «Хорошо, Люк, пойдем снимать».

Жена время от времени навещала супруга, но весь ее вид свидетельствовал о том, что отношения между нею и Жаном испорчены окончательно и бесповоротно. Ей, безусловно, было больно, она не могла больше выносить постоянное одиночество, да и дети тосковали без отца; он был им очень нужен, но… Жан ясно понимал, что судьба предоставила ему единственный шанс вырваться из жизненного болота. Подобные подарки делаются только раз в жизни и следующего случая просто не представится. Рено знал, что ни один такой подарок в то же время не преподносится бесплатно. Цена его славы была очень велика — семья, измученная беспросветным существованием жена, дети, но ему уже было все равно. Иначе он никогда не сможет завоевать имя, сдвинуться с мертвой точки, которая в последнее время стала казаться переходящей в бесконечность, наконец, получить деньги и все, что называется достойной жизнью. Он даже не удивился, когда за несколько дней до окончания съемок Женевьева позвонила ему и сухо, бесцветным голосом, сказала, что подала на развод. И это ее окончательное решение, которое больше ничто не в силах изменить.

Жан знал, что так и должно случиться. Домой он больше не вернулся. Когда фильм был окончен, Рено поселился в отеле. Он жил совершенно один, работа была окончена, а будущее маячило впереди достаточно неопределенно. Жан не выдержал напряжения и ежедневного ожидания чуда. Он начал пить, впал в депрессию, казавшуюся нескончаемой. Временами он садился за руль автомобиля и гнал на бешеной скорости по ночным дорогам, не задумываясь о том, что может разбиться или даже в глубине души желая этого. Его постоянно мучила бессонница, и ни одно снотворное от нее не помогало. Он не мог забыться в это время даже во сне.

А потом был оглушительный успех «Голубой бездны», потом появился знаменитый лучший киллер всех времен и народов с грустными глазами — Леон, герой всех подростков, потом были приглашения от знаменитых режиссеров, слава, деньги. Рено достиг всего, о чем мечтал. Единственное, чего у него не было еще очень долго — семьи. До пятидесяти лет он так ни разу и не женился.

Незабываемая встреча состоялась в 1996 году. Проходя по улице, Жан увидел девушку своей мечты, такую, о которой мечтал всю жизнь. Высокая, красивая, просто упоительная. Жан не мог позволить себе так просто дать ей уйти. Он долго бежал за ней по Елисейским полям, а прохожие недоуменно оборачивались ему вслед. Многие узнавали его, но не могли понять --– зачем кинозвезда первой величины преследует неизвестную девушку? Может быть, снимается очередное кино и где-то рядом находится оператор с кинокамерой. А девушка все никак не желала остановиться и своими холодными ответами старалась остудить пыл этого чудака. Только когда Жан в отчаянии крикнул: «Но я же не просто пристаю к вам! Неужели вы не узнаете меня? Я — Жан Рено!».

После этого девушка посмотрела на него недоверчиво, но уже не отказалась зайти вместе с Жаном в кафе, просто выпить кофе. Девушка наконец-то представилась. Ее зовут Натали Дижкьевич, и она работает манекенщицей. «Я никогда не видел таких красавиц, как вы, — сказал Жан. — Как только я увидел вас, я понял, что вы станете моей женой». Девушка недоверчиво усмехнулась: «У меня есть полчаса времени. Если вы сможете за это время убедить меня в этом, то так и быть — я согласна. Но если нет — мы больше никогда не будем разговаривать». И Жан тогда рассказал ей о себе все. Он говорил и говорил, а Натали забыла, что отвела ему всего полчаса на разговоры. Ей казалось, что с ним можно так просидеть до утра.

Потом она поняла, что ей абсолютно все равно, как зовут этого немолодого человека с добрыми грустными глазами, который сидит напротив нее — знаменитый Жан Рено или обычный человек по имени Хуан Морено. Он был ей не только интересен, Натали поняла: он сможет стать для нее настоящим другом. В тот вечер она написала номер своего телефона на салфетке губной помадой, и Жан никогда не забудет, как осторожно он нес домой этот клочок бумаги, боясь, что номер размажется и он никогда не увидит эту чудную девушку. Неужели ему останется потом только выходить каждый вечер на Елисейские поля, каждый вечер в одно и то же время и кричать: «Натали!». Номер, к счастью, не размазался, а Жан, как и обещал, вскоре женился на Натали Дижкьевич. Они никогда не расставались с тех пор. У Натали и Жана родилось двое детей, и до сей поры супруги невероятно счастливы вместе…

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

Кристофер Ламбер

 

У Кристофера Ламбера всегда были очень непростые отношения с окружающей реальностью, причем с тех пор, как он себя помнил. Нет, он не мог бы пожаловаться на обездоленное несчастное детство. Вовсе нет, многим такое детство показалось бы просто даром божьим. Он имел абсолютно все, что необходимо маленькому мальчику, поскольку родители будущей кинозвезды были людьми очень состоятельными и имеющими вес в финансовых кругах. Отец занимал солидный пост в ООН и являлся организатором очень важных дипломатических миссий. Этот человек мог влиять на политическую ситуацию во многих странах мира, и от него зависели судьбы народов. Мать была уважаемым врачом, психоаналитиком с огромным опытом, на прием к которой могли попасть только самые обеспеченные люди.

Таким образом, едва Кристофер появился на свет, уже чуть ли не с первых часов жизни ребенка родители распланировали его будущую жизнь по годам. Им было ясно, кем он должен стать, как выглядеть, какой стиль одежды предпочитать.

Вопреки ожиданиям отца и матери, маленький Кристофер активности проявлять не спешил. Он отчего-то рос чрезвычайно замкнутым и сторонился шумных игр. Кроме того, он был близорук, а подобная деталь также немного портила будущий идеал супермена. Отец вел с сыном долгие разговоры: пусть мальчик знает, как престижно быть финансистом. В этой профессии есть свой азарт и своя романтика. А брокер? О брокерах, по мнению папы, можно было бы написать целые поэмы. Однако каждый раз, когда отец заводил беседы подобного рода Кристофер отчего-то настораживался и как-то съеживался, как будто хотел защититься. Разговоры о деловых удачах и крахах финансистов, которые вели по вечерам его родители, навевали на него не слишком веселые ассоциации, и в его представлении брокеры были отнюдь не отважными и изобретательными авантюристами, а подобием страшных существ из подземного мира, где так темно, сыро и непонятно, а значит — страшно.

С семи лет родители определили Кристофера в элитный швейцарский пансион. Заниматься сыном каждый день у них просто не было времени, да к тому же американская модель воспитания и обучения детей стала входить в моду и в Европе; таким образом, дети видели родителей очень редко, но считалось: это приучает их к самостоятельности.

Через некоторое время родителям Кристофера сообщили, что педагоги находят его поведение, мягко говоря, странным. Учителя не могли понять, отчего он такой тихий, когда нормальным детям положено шалить, шуметь и доводить окружающих до слез (но не чрезмерно, разумеется). Ребенка консультировал психолог в интернате и вынес вердикт: в данном случае нужна помощь более серьезных и квалифицированных специалистов.

Родители Кристофера встревожились не на шутку. Они выбрали самого лучшего психоаналитика и явились к нему на прием вместе с сыном. Врач действительно оказался умным. Он долго говорил с отцом, потом с матерью, после чего попросил их выйти и оставить его с ребенком с глазу на глаз. Кристофер сидел, потупившись и не решался поднять взгляд на доктора, а тот неожиданно сказал: «Малыш, сейчас мы решим твою проблему. На самом деле она очень проста. Хочешь, я скажу тебе одно волшебное заклинание? Оно поможет тебе, и ты сразу станешь таким, каким захочешь?». Кристофер встрепенулся, и его, до этого такие равнодушные и безучастные ко всему глаза, радостно вспыхнули. «Правда? — воскликнул он. — Вы знаете самое настоящее заклинание?». Врач улыбнулся, сам несказанно удивившись эффекту, который произвели его слова. «Я никогда не обманываю, — серьезно ответил он. — Слушай внимательно и не забудь. Как только ты открываешь утром глаза, ты должен сказать про себя несколько волшебных слов: «Я могу делать все, что захочу. Вскоре ты сам себя не узнаешь».

Конечно, врач и предположить не мог, о чем мечтает и чего всей душой желает этот тихий мальчик из обеспеченной семьи. Ему не нужны были элитные пансионы, он не хотел властвовать над людьми и решать судьбы стран одним росчерком пера. Больше всего он хотел играть. За всю жизнь ему так и не удалось ни обзавестись друзьями, ни вдоволь наиграться, поскольку родители в силу своей деятельности постоянно переезжали с одного места на другое. Как привлекали его спортивные игры, как он хотел участвовать в соревнованиях сборной школы, но ему мешала близорукость и постоянная необходимость носить очки. Он ненавидел очки, он хотел общаться с братьями, но и тех отдали в пансионы, разбросанные по разным концам Европы.

Нет, ему все это решительно надоело. Но теперь иное дело: он может делать все, что хочет, а хочет Кристофер создать свой мир, такой, где нет разговоров о биржевых сводках, где нет ни брокеров, ни маклеров — все они не годились на роли героев. Он хотел настоящих героев, которые спасают мир от катастрофы, где добро борется со злом и всегда побеждает его, потому что иначе быть просто не может. А бороться с мировым злом можно только с помощью рыцарского меча; вряд ли мир спасет судорожное махание акцией.

И Кристофер непрерывно сочинял свои волшебные сказки, и это было гораздо интереснее надоевших бесед отца о политике и курсе акций. Этот мир брокеров и политиков мешал мальчику, и тот решил: он сделает все, чтобы этот скучный и нелепый мир никогда больше не мешал его сказочному миру, живущему по своим законам, его единственному миру, который он считал нормальным.

Прошел год, и Кристофер был отчислен из школы, хотя отец делал щедрые финансовые вливания в бюджет пансиона. Не помогло ничего. Кристофер стал совсем другим, и родители его просто не узнавали. Мальчика словно подменили. Он никогда не был грубым и шумным и, несмотря на это, ни одному ученику за всю историю школы не удавалось сорвать такое количество уроков. Он исхитрился так испортить правила внутреннего распорядка уважаемого учебного заведения, что учителя буквально стонали, услышав его имя. Кристофер умел очень потешно изображать учителей, а директор в его исполнении так веселил всех учеников, что об уроках можно было забыть на целый день.

Таким образом, Кристоферу пришлось сменить около 12-ти школ, пока он, наконец, не получил образование. В среднем его терпели в школе около года, но не больше. «Это ужасный ребенок, — говорили учителя, — даже непонятно, кто может из него вырасти». Но если бы они задали этот вопрос самому Ламберу, тот ответил бы совершенно определенно — актером. Однажды он попробовал выступить на любительской сцене в школе и понял: это его призвание. Здесь он может сам выстроить тот мир, который так долго жил в его воображении. Он может бороться со злом в образе рыцаря, здесь он встретит прекрасную принцессу и верных друзей. Когда отец Ламбер задал сыну вопрос, кем он все же собирается стать при таком безответственном поведении, сын незамедлительно ответил: «Актером».

Отец решил, что сына пора воспитывать по-настоящему. Вероятно, его опекали слишком долго, и он решил, что знает жизнь. На самом же деле мальчик глубоко заблуждается, а потому ему следует дать попробовать этой жизни в такой мере, чтобы мало не показалось. И Кристофер отправился служить в армию — таково было желание отца. Когда же сын вернулся из армии, честно отслужив положенный срок, отец задал ему прежний вопрос: кем он собирается стать. Кристорфер ответил четко, как и подобает военному человеку: «Актером».

Отец вновь не согласился с этой, с его точки зрения, дурью. Он отправил сына на стажировку на Лондонскую биржу, после чего тот смог бы работать в солидном банке «Барклай бэнк». Он продолжал надеяться, что его усилия не пройдут впустую, и сын, наконец, поймет, что главное в жизни — деньги, престиж и положение.

Неизвестно, чем занимался Кристофер в процессе стажировки, но продержался он на новом месте всего полгода, и то — только из уважения к его отцу. Друг семьи, банкир, человек весьма влиятельный, сообщил Ламберу-старшему, стараясь щадить его отцовские чувства, что, к несчастью, его сын абсолютно непригоден к работе с финансами. «Я дал тебе все, что можно! — взревел отчаявшийся отец. — Я не понимаю, что еще тебе нужно!». — «Я хочу быть только актером», — невозмутимо ответил сын.

Кристофер Ламбер решил, что сам вправе решать, кем именно ему быть. Он поступил в Парижскую консерваторию драматических искусств, заведение весьма престижное. Правда, и здесь все не было так гладко, как мечталось поначалу молодому человеку. Теория актерского искусства показалась ему предметом наискучнейшим, и он тосковал так же, как и тогда, когда его заставляли уяснить суть теории финансовых потоков. Прошел год — мистическое число для Кристофера — и его отчислили за многочисленные прогулы. Но Кристоферу уже это было безразлично, поскольку свой волшебный мир он все-таки нашел: в это время он уже начал активно сниматься в кино.

Сначала фильмы, в которых снимался Ламбер, были откровенно второсортными. Да и кто бы предложил главную роль человеку, который не может и нескольких шагов пройти без очков. Но однажды произошло чудо. Режиссеру захотелось, чтобы в одной из сцен Кристофер снял очки. Актер чувствовал себя крайне неловко: привычный мир потерял для него привычные очертания; ему казалось, что любому будет заметно — он ничего не видит и крайне растерян из-за этого. И вдруг режиссер закричал, что это — именно то, что он искал так давно: таких мерцающих загадочных глаз нет ни у кого. С тех пор в рецензиях на фильмы с участием Кристофера часто встречалось устойчивое выражение: «эффект мерцающих глаз Ламбера».

Благодаря этим мерцающим глазам он стал известен кинозрителям мира в роли Тарзана и, конечно, борца с мировым злом Коннора Маклауда.

Что же касается личной жизни Горца, то влюблен он был практически постоянно. В старших классах его отношения с возлюбленными носили исключительно платонический характер. Кристофер всегда был уверен, что чувствует малейшее душевное движение своей избранницы. Не всегда этот дар был благом. Случалось, что Кристофер замечал: его девушка, находясь рядом с ним, думает о другом. Почувствовав подобные перемены в настроении возлюбленной, он немедленно уступал место неведомому сопернику.

Женщин у Ламбера было много, но предпочитал он как правило, один и тот же характерный типаж, напоминающий клише сказочной принцессы. Актер признавался: «Я всегда ценил общество женщин белокожих, с пышными формами и яркими, сочными губами».

Особенно много у Ламбера было итальянок. В одной из самых запоминающихся его любовных историй сыграла известная итальянская телеведущая Альба Пьеретти. Наивная женщина полагала, что Кристофер со дня на день сделает ей предложение и даже сделала открытое объявление об этом замечательном событии для прессы. Тем не менее, уже на следующий день Кристофер немного охладил ее пыл, сразу и безоговорочно прервав такие нежные отношения. В свою очередь, он тоже дал интервью журналистом, в котором заявил буквально следующее: «Я никогда не путаю любовь и секс. Я никогда не женюсь на женщине, с которой мне просто нравится делить постель. Настоящая возлюбленная должна уводить меня в мир грез». Естественно, а как же может быть иначе, если этому человеку нужен только волшебный мир; реальный чересчур тяготит его. Он не может позволить себе связи с реальной, земной женщиной.

В первый раз женился Кристофер на довольно-таки известной актрисе Дайен Лэйн. Собственно, сначала он даже и не знал, что в этом случае не он выбирал, а его выбирали. Уж очень поразил воображение Лэйн Кристофер в роли Тарзана. Она решила, что непременно познакомится с этим парнем, а если он и дальше ей понравится — то обязательно женит его на себе. Лэйн была женщиной решительной, привыкшей брать на себя всю инициативу. Как-то оказавшись рядом с Ламбером на съемках какого-то телешоу, Дайен первой подошла к своему избраннику, и с тех пор они практически не расставались. Этой любимой удавалось уводить Кристофера в мир грез не более десяти лет. И все время инициатива была на ее стороне. Даже в тот знаменательный момент, когда Ламберу следовало сделать Лэйн предложение, та легонько, под руку, подвела его к витрине магазина и, выразительно указав на обручальное кольцо, нежно проворковала: «Я хочу вот это». Тогда Кристофер все понял и сделал так, как ждала от него она.

Десять лет инициативы — это и для Лэйн оказалось чересчур много. В 1994 году она не выдержала и подала на развод. Она больше не могла создавать мир грез; он давался ей все труднее. Кристофер отнесся к расставанию с женой философски. В интервью он сказал: «Все могло быть иначе, если бы мы оба не были актерами. Мы проводили по 8 месяцев врозь и за много лет устали реанимировать отношения после новой разлуки».

Три года Ламбер провел холостяком, а потом встретил очередную принцессу — экзотическую метиску, в которой причудливо смешались иранская и японская кровь — Джеймиз Хафт. Кристофер был от нее в восторге, поскольку красавица вновь заставляла его грезить наяву и воображать все новые и новые чудесные сказки. Ламбер это подтверждал: «Она прекрасна как райская птица. Она вернула мне способность грезить наяву».

Джеймиз отвечала всем критериям, необходимым для того, чтоб стать женой своего взыскательного прекрасного принца из страны грез. Главное — она нашла общий язык с его дочкой от первого брака, а, надо сказать, что эту малышку Кристофер просто обожает. Она так любит сказки, так же сильно, как и он сам; они могут разговаривать на одном языке — взрослый, так и не сумевший вырасти, и ребенок. Ламбер абсолютно счастлив: ведь он добился всего, чего хотел — построил свой сказочный мир взамен унылой реальности, да еще оказалось, что сказка способна приносить неплохие доходы. Оставаться вечным ребенком, жить в шикарном доме с упоительно красивой женщиной — о чем еще можно мечтать?

Единственное, что омрачает совместную жизнь семейной пары — невозможность обойтись без разлук. Когда Кристофер активно снимался в голливудских фильмах, он купил себе дом в Калифорнии, куда перебрался из Парижа, но стоило ему немного осесть на новом месте, как вмешалась судьба: он получил приглашение на съемки новой серии «Горца» в Европе. А значит, снова нужно расставаться с семьей. Кристофер не может пропустить очередную серию своей волшебной сказки. Сказка для него — важнее всего.

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

Далида: «Жизнь мне невыносима»…

 

Известная французская певица Далида 3 мая 1987 года начертала на белом картоне: «Жизнь мне невыносима, простите меня!» — и тихо ушла из жизни.

Самоубийство знаменитой певицы вызвало всеобщий шок и пресса, еще совсем недавно критикующая последний альбом Далиды, теперь рассыпалась в любезностях, превознося ее творчество и называя не иначе, как «искусством самой высшей пробы». Но как бы ни было изменчиво мнение публицистов, время все расставило по своими местам: песни Далиды действительно оказались «слишком хороши, чтобы их забыли».

Незадолго до 15-летней годовщины ее трагической кончины, Брат певицы, Орландо, выпустил сборник Далиды, состоящий из четырех дисков. Почитатели творчества певицы мгновенно раскупили все те экземпляры, которые поступили в продажу.

Далида за тридцать лет своей творческой деятельности записала невероятное количество песен (более тысячи), причем на разных языках. Сама себя она иной раз в шутку называла «заводом по производству песен». Ее брат также планировал создать художественный фильм, посвященный памяти Далиды. И по сей день певица остается одной из любимейших певиц французов, и не только.

Настоящее имя певицы — Иоланда Джигиотти. Родилась она в семье итальянских эмигрантов в 1940 году в столице Египта — Каире. Родители Далиды были музыкантами, и видимо это повлияло на выбор ее профессии. Известно, что до 16-ти лет Далида пыталась тщательно скрыть свой небольшой физический недостаток — легкое косоглазие. Она страдала комплексом неполноценности и даже носила очки, постоянно переживая, что они ей совсем не идут. В такой вот ситуации она все-таки нашла в себе силы и подала заявку на участие в конкурсе красоты «Мисс Египет», пытаясь таким способом раз и навсегда избавиться от невыносимого комплекса. К своему удивлению она стала победительницей конкурса, и немедленно распростилась со своими очками, выбросив их в мусорное ведро.

Безусловно, своенравная девушка не смогла бы рассчитывать на какую-либо карьеру в государстве Египет, где подавляющее большинство жителей, мусульмане, предвзято относились к женщинам, тем более таким, которые пытались нарушить установленные веками традиции. Женщина должна сидеть дома, но никак не выступать на сцене. Далида скорее всего так и осталась бы в этой стране, но, когда она снялась в нескольких фильмах, исполняя эпизодические роли, она впервые столкнулась с общественным мнением, настроенным явно против артисток. Быть изгоем она естественно не пожелала и без промедления решила покинуть восток. Она купила билет до Парижа, на те деньги, которые ей удалось накопить, села на самолет и с жалкой сотней франков в кармане вышла в знаменитом аэропорту «Шарль де Голль», даже и не мечтая о звездной карьере.

Именно Париж сделал ее знаменитой и богатой, подарил ей любовь и страдания. Здесь один за другим ушли из жизни все ее любовники (по странному стечению обстоятельств, все они покончили жизнь самоубийством), здесь же погибла и она сама. Но тогда все только начиналось, и юная певица пока не догадывалась о своем великом будущем.

В Париже она устроилась на работу в одном из кабаре, где и начала петь. Спустя какое-то время она решила попытать счастья в конкурсе молодых исполнителей. Этот конкурс проводился по понедельникам на радио Европа-1, и потому так назывался «понедельники». В день выступления Далиды два метра французской песни — директор радиостанции Люсьен Моррис и известный импресарио Эдди Барклай — мучительно раздумывали над тем куда пойти: либо на прослушивание, либо в ресторан. Они даже бросили кости по этому поводу, и выпало «слушать», т. е. идти на прослушивание очередных исполнителей-новобранцев. Безо всякого энтузиазма два несчастных, но знаменитых француза вошли в здание радиостанции. В тот момент пела Далида…

Вечером этого же дня Эдди Барклай подписал с молодой певицей контракт. Что же касается Люсьена Морриса, то он впоследствии стал ее супругом. Уже спустя несколько месяцев ее имя знал буквально каждый француз. На всех радиостанциях звучал голос обворожительной египетской итальянки. Джонни Холидэй, Клод Франсуа и даже великие Шарль Азнавур с Морисом Шевалье были отодвинуты на задний план. Все словно помешались на песнях Далиды. Французские знаменитости чуть было не обиделись на нее, но вряд ли кто из них мог устоять перед чарующим обаянием молоденькой и красивой девушки, да к тому обладающей несомненным талантом. Отныне Далида имела возможность часто общаться с великими французами, которые с удовольствием проводили время в ее обществе, потягивая бургундское в каком-нибудь уютном кафе на Монмартре. Ее узнавали на улице, улыбались и здоровались, а молодые поклонники дарили букеты алых роз в знак любви и уважения. Позже Далида назвала это время самым лучшим периодом в своей жизни.

Конечно, ее законный супруг никак не мог быть доволен подобным положением дел, он мучался от ревности и подозревал Далиду во всех тяжких. Бесконечные ссоры и выяснения отношений превратились в пытку. Далида сбежала от мужа, что повергло в смятение бедного Морриса. К тому же сбежала она с неким художником-авангардистом. Моррис был подавлен и сломлен, но он до последних дней оставался самым верным и преданным другом певицы. Он терпел любые ее выходки и все прощал.

Молодой итальянский композитор Луиджи Тэнко стал второй любовью Далиды, самой большой и сильной страстью. Певице исполнилось 26 лет, когда они познакомились. Случилось это в Риме в 1966 году. Все восхищались этой парой. Тэнко, вдохновленный любовью, написал песню для Далиды, которую они потом исполнили вместе на фестивале в Сан-Ремо. В то время фестиваль считался самым престижным музыкальным мероприятием в мире. Многие стремились принять в нем участие и порой ставили на карту все. Новый дуэт обещал быть замечательным, и не только влюбленные ожидали успеха, но и все окружающие. Но, к сожалению, выступление обернулось полным провалом. Честолюбивый итальянец, возлагавший большие надежды на фестиваль, был совершенно сражен. Когда пара вернулась в Париж, Тэнко в порыве отчаяния пустил себе пулю в лоб прямо в гостиничном номере, где остановились любовники.

Далида очень тяжело пережила эту трагедию, и даже пыталась покончить собой спустя месяц после похорон Тэнко. Она набрала в ванну воды и вскрыла себе вены. Последнее, что ей запомнилось, это то, как вода постепенно начала окрашиваться в розовый цвет. К счастью, ее спасли. Когда Далида очнулась, она обнаружила, что находится в больнице, а рядом был ее верный муж Люсьен. В тот момент она ему сказала: Люсьен, никогда не делай того, что я сделала».

Увы, Люсьен ее не послушал. Через два года, уже после развода с Далидой, он совершенно опустился. Беспробудное пьянство закончилось трагедией. Люсьен Моррис выбросился из окна одной из многоэтажек на окраине Парижа.

Далида предприняла еще одну попытку обрести семейное счастье. Она вышла замуж за человека по имени Ричард Шамфрей, правда, в Париже его называли чаще графом Сен-Жерменом, поскольку Ричард считал себя вторым воплощением графа. Вообще он был мистиком и авантюристом. Во всеуслышание он заявлял, будто знает секрет бессмертия, потому-то и сам живет вот уже несколько сотен лет. Но эти причуды нисколько не отражались на семейном благополучии пары. Ричард был верным мужем. Он повсюду сопровождал Далиду, ездил вместе с ней на гастроли, был рядом во всех турне и путешествиях. Так продолжалось семь лет. Но в конце концов, Далида устала от постоянного присутствия чересчур верного мужа, и к тому же ревнивого. Развелись они без скандалов, вполне миролюбиво, и продолжали поддерживать отношения, периодически созваниваясь. А через три года несчастный Ричард Шамфрей, бессмертный граф Сен-Жермен, каковым он себя когда-то называл, повесился в своем загородном особняке. Его тело было обнаружено почтальоном спустя несколько недель. Самоубийство как будто преследовало певицу.

После смерти Ричарда она уже не была так жизнерадостна и легкомысленна, как когда-то. Нервы стали сдавать, и она все чаще срывалась, а в последние годы жизни совсем не могла себя контролировать. Далида все чаще стала прибегать к наркотическим средствам, или алкоголю, чтобы снять депрессивное состояние, но с помощью этих средств вряд ли можно добиться чего-то положительного. Депрессии становились более глубокими и продолжительными после каждого очередного алкогольно-наркотического загула. Далида пребывала в сумрачном состоянии месяцами, можно сказать, она убивала себя несколько лет.

Последние несколько лет она провела в своем особняке на Монпарнасе, оставаясь в полном одиночестве и совершенно удалившись от людей. Лишь пара карликов, Петро и Лючия, скрашивали одиночество звезды, вернее они только лишь помогали по хозяйству, не более. Но и с ними приключилась беда: в 1987 году они внезапно заболели неизвестной болезнью и вскоре умерли, один за другим.

Видимо эта двойная смерть оказалась последней каплей. Далида, отгородившись от всего мира, полагала, что ее никто не понимает, все любовники, которые у нее теперь появлялись, надолго не задерживались, а наркотики и алкоголь сильно подорвали здоровье. Правда, она делала попытки выйти в свет, последний раз ее видели в парижском зале «Олимпия». Это было за несколько дней до смерти. Она пела с Шарлем Азнавуром и была как всегда ослепительна. Зрители были в восторге…

А затем в газетах появился некролог, сообщавший о том, что Далида покончила собой: когда ее нашли, она лежала в изящной позе, в ослабевшей руке оставался недопитый бокал, а рядом белел кусок картона с последними прощальными словами певицы.

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

Ледяное сердце. Ален Делон

 

Этот человек всегда был загадкой и для публики, и даже для его биографов: уж слишком много всего было перемешано в его богатой событиями жизни. Этих сюжетов хватило бы на множество романов, притом написанных в самых разнообразных жанрах. Недаром одна из одиозных биографий этого актера так и называлась — «Тайны Делона». Ее автор, Роже Виоле, представил своего героя крайне противоречивым — и прекрасным, и отвратительным одновременно, причем и то и другое присутствовало в неравномерных пропорциях. А где же истина — до сих пор не понятно никому, а может быть, даже самому Делону. В 1996 году в интервью журналу «Телерама» он говорил: «В течение 25 лет я делал, что хотел и с кем хотел, где хотел и когда хотел… Такому человеку, как я, не прощают то, что он столько лет посылал всех подальше. И по-человечески это можно понять…»

Жизненный и артистический путь актера был очень негладким. Он часто срывался, но каждый раз вновь оказывался на поверхности. Его личная жизнь также была весьма двусмысленной: чего только стоят предположения Виоле по поводу его бисексуальности. Да, он дружил с такими гомосексуалистами, как великий Лукино Висконти, Жан Ко, Марк Аллегре, Жан-Клод Бриали, но никто не рискнет утверждать, будто женщины в жизни Делона занимали небольшое место. Его многочисленные романы и бурные расставания всегда привлекали внимание публики и поддерживали неутихающий интерес к его личности.

Будущий красавец с ледяным сердцем родился в семье мелкого предпринимателя Фабьена Делона и фармацевта Эдит Арнольд. Основное чувство, с которым актер возвращался в годы своего детства можно определить как крайняя обездоленность и обида. Лучшие годы в жизни каждого человека для него стали постылыми. Отец не проявлял к нему ни малейшего интереса. Он оставил семью, когда Алену было всего три года, но мальчик тем не менее навсегда запомнил боль, которую причинил ему уход отца к другой женщине. Эдит Арнольд недолго оставалась одна, и вскоре вышла замуж за владельца мясной лавки. Мать и отчим целиком занялись работой, предоставив Алена самому себе, хотя не могли не понимать, что тот нуждается в постоянном присмотре. Они не придумали ничего лучше, как отдать сына на воспитание в семью охранника тюрьмы, а потому игры в тюремном дворе стали для Алена привычными. Он видел, как покидают тюрьму заключенные, как одни из них остаются в одиночестве, другие же оказываются в окружении родных и близких. Но кто бы мог тогда подумать, что через некоторое время такой жизнью станут жить большинство его героев, а сцены кинофильмов — сниматься у таких знакомых с детства ворот?

Благодаря неуемному и взбаламошному характеру Ален менял одно учебное заведение за другим. Немного дольше он задержался в интернате иезуитов, и то, наверное, лишь потому, что обладал ангельским голосом и прекрасно пел на клиросе. В то же время святые отцы так и не смогли привить своему подопечному хоть каплю смирения. Напротив, палочная дисциплина заставила Алена бежать куда глаза глядят, а именно — в Америку. В Америку ему, правда, попасть так и не удалось: нерадивого ученика быстро отловили и препроводили на место учебы.

В конце концов учителя решительно отказались от Алена и после очередного исключения ему пришлось вернуться под отчий кров, где заботы родителей о нем сводились лишь к тому, как накормить и одеть сына. А ему этого совершенно не хватало. Впоследствии известный немецкий психиатр скажет о нем: «Ужасный ребенок, это ужасно несчастный ребенок».

Ален был обделен любовью катастрофически, всеми ее проявлениями, как положительными, так и отрицательными. Родителям на него было попросту наплевать. Ему ни в чем не противоречили, ни в чем не убеждали, никогда не держали, не беспокоились. Не хочешь учиться? — Ну и не надо. Помогай отцу в мясной лавке. О матери Ален говорил позже: «Знаете, что такое остаться без матери, которая тебя бросила, а потом услышать… как она тебя воспитывала и заботилась. Никому такое не пожелаю!». Неудивительно, что он решил как можно быстрее покинуть родной дом, и в семнадцать лет записался добровольцем (как говорил сам Делон, его «вынудили стать добровольцем») в армию. В то время Франция вела изматывающую войну в Индокитае, и ей непрерывно требовалось пушечное мясо, поэтому на семнадцатилетнего Алена решили посмотреть как 21-летнего, т. е. совершеннолетнего. В принципе общеизвестно, что до совершеннолетия в руках молодого человека должна находиться книга, а отнюдь не ружье, но в Ален, тем не менее, отправился в Сайгон.

Юноша получил возможность вдоволь пострелять и поиграть жизнью. Конечно, здесь было опасно, но все же не так страшно. Самым тяжелым испытанием для него оказалась дисциплина, а потому в Индокитае Ален провел всего 8 месяцев, после чего начальство, вконец раздраженное его бесконечными самоволками и угоном джипа, решило, что разумнее будет отправить его на родину. А дома его ждал сюрприз: в порту Тулона Алена встречала полиция: кто-то настучал, что он везет с собой оружие. Оружия, правда, так и не нашли, но на 45 суток все-таки посадили, а уж из тюрьмы Ален вышел с чувством отчаянного отвращения буквально ко всему на свете. Он отправился в Марсель, город, имеющий славу самого криминогенного во Франции. Ален, красивый, да еще к тому же умеющий обращаться с оружием, имел огромный успех не только у девушек, но и у марсельских «авторитетов». В частности, он близко познакомился с Франсуа Маркантони, который в дальнейшем сыграет в его судьбе определенную роль, в частности, с «делом Марковича». Этой дружбе Делон остался верен на всю жизнь.

Из Марселя Ален перебрался в Канн, где и произошла встреча, перевернувшая его жизнь. Знаменитый американский продюсер Селзник обратил внимание на проходящего мимо красивого юношу и предложил ему отправиться в Рим на пробы к фильму «Прощай, оружие!». На съемочной площадке Ален выглядел скованным и растерянным, но только до тех пор, пока ему не дали в руки оружие. В этот момент его взгляд приобрел осмысленность, а движения стали гибкими и уверенными. Селзнику стало ясно, что у парня великолепные задатки, но он о них даже не подозревает. Продюсер предложил Делону семилетний контракт с Голливудом, но Ален уклончиво обещал подумать.

Из Рима Делон отправился в Париж, где познакомился с актерами Жан-Клодом Бриали и Брижит Обер. Брижит хотя и была старше Алена на 8 лет, но была очарована им мгновенно. Ее привлекало даже то, что юноша не знал, кто такие Моне, Ренуар и Сезанн, картины которых впоследствии он станет коллекционировать. Брижит уговорила Алена пойти на театральные курсы. Тот согласился, но вскоре, естественно, сбежал. Что же касается Бриали, то именно он замолвил слово за своего друга перед Пьером-Гаспаром Юи, искавшего главного героя для своего нового фильма «Кристина». Режиссер сумел увидеть в молодом непрофессиональном актере поразительную фотогеничность. Он решил, что Делон составит прекрасный дуэт с немецкой кинозвездой Роми Шнайдер.

Делону пообещали, что он будет играть с очаровательной партнершей; Роми, в свою очередь, пребывала в полной уверенности, что станет играть с молодым и очень талантливым актером. Ален даже не подозревал, насколько популярна Роми в Германии. Ему всучили охапку белых роз, чтобы он достойно встретил юную звезду в аэропорту и предупредили, что немочка не знает практически ни слова по-французски. Ален же твердо понял только одно: за съемки она получит 75 млн. старых франков, а он — 300000.

Самый знаменитый любовный роман столетия начался отнюдь не с влюбленности с первого взгляда, а с откровенной взаимной неприязни. Роми позже вспоминала: «Я увидела молодого типа — намного более красивого, намного лучше причесанного, намного лучше одетого, чем мне хотелось бы». Как же выглядел в то время 23-летний Делон? Паскаль Жирарден писал: «Глаза инквизитора или распятого Христа, тонкие густые темные волосы, четко очерченный, словно на книжной иллюстрации овал лица — то ли прелата, то ли безумного ангела, выдающиеся скулы, широкий лоб, тонкий рот, но нежные губы и упрямый подбородок человека, готового ввязаться в драку, не вполне гармонирующие с остальным лицом».

Именно эта неотразимая красота Алена сначала так оттолкнула Роми, как будто она смертельно перепугалась, что может безоглядно влюбиться. Роми уже успела влюбиться, и не раз. Одной из самых серьезных ее привязанностей был немецкий актер Хорст Бухгольц, с которым она даже собиралась пожениться, но она отличалась большой влюбчивостью, романтичностью и сентиментальностью, а потому продолжала жить в ожидании большой и необыкновенной любви. Однако, словно предчувствуя разрушительную силу будущей страсти, девушка невольно внутренне ощетинилась. Она нашла в себе силы улыбнуться Делону и даже мило прощебетала «мерси», принимая от него белые розы, но не более. Ален заметил, что произвел на Роми отталкивающее впечатление, но подобное обстоятельство его ничуть не смутило: он знал цену своему неотразимому обаянию. По сценарию будущего фильма между героями возникала страстная любовь, а потому Ален решил, что должен быть чрезвычайно любезен с Роми, тем более, его очень веселило, как эта любезность выводит ее из себя еще больше.

И Роми на самом деле буквально с ума сходила от бешенства, когда видела этого самовлюбленного красавца, по крайней мере ей так казалось. Ее раздражали его вечные опоздания на съемочную площадку, его безразличие к ней и эта подчеркнутая любезность. Она привыкла, что в Германии вызывала восхищение и любовь публики; он же вел себя так, словно понятия не имел, звезда какой величины работает в паре с ним. Роми вспоминала: «Я с трудом переносила его. Между нами все время шла война». Когда он влетал на съемочную площадку, как обычно, опоздав, Роми сурово хмурилась и, пытаясь отчитать его, начинала: «У нас в Германии…», но Ален никогда не давал ей закончить эту лекцию, прерывая девушку презрительным смехом. И все же при всем этом многие актеры замечали, что Роми постоянно ищет Алена глазами, стоит ему хоть ненадолго отойти. Она скучала по нему, пока не решаясь признаться в этом себе самой.

Перед тем, как начались натурные съемки в Вене, Ален и Роми отправились в Брюссель на Праздник кино. В дороге они больше не ссорились, более того, между ними началось нечто вроде флирта, и бдительные родственники Роми, в частности, ее мать Магда Шнайдер, немедленно заметили в дочери разительные перемены. Что касается Магды, то она была просто взбешена: как могла ее дочь влюбиться во «французского плебея»? Она пыталась отрезвить Роми, говоря ей: «Ты ведешь себя неприлично: вешаешься ему на шею», но нотация возымела противоположное действие — Роми уехала вслед за Аленом в Париж и поселилась в его квартире. Так начался этот любовный «роман века». О нем было очень много написано, и он действительно отразился на всей жизни Роми, перевернув в ней все до основания, и многие утверждают, что именно эта безумная любовь косвенно явилась причиной самоубийства актрисы.

Оправившись от первого шока, родственники Роми решили не устраивать публичный скандал, но наоборот — с привычной им буржуазностью взглядов — придать отношениям дочери с ненавистным им французом хотя бы подобие приличия. Они затеяли долгую переписку с Аленом, суть которой состояла в том, чтобы втолковать ему, в каком двусмысленном положении оказалась из-за него Роми. Наконец, цель была достигнута: Делон согласился на обручение. Он и ничего не подозревающая Роми приехали в швейцарское имение семьи Шнайдер Лугано. Только на месте девушка узнала истинную цель приезда и пришла в ярость: почему все приготовления к обручению и переговоры велись за ее спиной? Как она объясняла в своих мемуарах: «Об обручении мы поговаривали, а о браке никогда. Ален и так был моим супругом, а я его женой. Мы не нуждались ни в каких документах».

И уже в это время отношения двух влюбленных дали заметную трещину. Артистическая карьера Алена стремительно шла в гору. Роми тоже снималась, но не так активно. Они редко виделись, поскольку приходилось постоянно находиться в разъездах, а когда встречались, то постоянно были окружены толпой журналистов и фоторепортеров. Вернее, все внимание прессы привлекал именно Ален, а Роми оставалась в стороне, все больше напоминая его бледную тень, постоянно следующую за ним по пятам. Актриса переживала подобное отношение к ней прессы и публики крайне тяжело. Она плакала, а Делон решительно отказывался понимать ее состояние. Ален и Роми ссорились теперь почти ежедневно. Делон вспоминал: «Роми принадлежала к тому классу, который я ненавидел больше всего на свете. Как я мог за короткий срок освободить ее от тех взглядов, которыми ее пичкали до этого 20 лет? Существовали две Роми Шнайдер. Первую я любил больше всего на свете. А вторую я так же яростно ненавидел».

Совместных работ в кино у актеров пока не предвиделось, и Роми была вынуждена отправиться в Германию, где она была еще востребована, а Ален получил предложение от Лукино Висконти сыграть одну из ролей в фильме «Рокко и его братья». Роми старалась при первой же возможности навестить любимого в Милане или Риме, однако Висконти каждый раз испытывал при виде ее сарказм и почти открыто негодовал. Конечно, следует принять во внимание, что режиссер был откровенным гомосексуалистом, и в настоящее время это ни для кого не является секретом, но нельзя утверждать подобно Виоле, будто между Висконти и Делоном существовали связи такого рода.

Роми была отвратительна даже сама мысль, предположение о гомосексуализме в отношениях режиссера и своего возлюбленного, поэтому она долгое время отвечала отказом на многочисленные предложения Делона поближе познакомить ее с Висконти. После уговоров с его стороны и бурных протестов со стороны Роми, она все же решила согласиться, и первая встреча состоялась. Актриса с негодованием описала ее в своей книге воспоминаний: «Мы с Аленом направляемся к Висконти. Он сидит в салоне в огромном кожаном кресле и смотрит на меня, как бы говоря: «Так вот она какая, подружка Алена! Придется лишить его всяких иллюзий на ее счет». За столом они с Аленом пикируются, словно соблазняя друг друга… В те времена… много болтали об их отношениях. Я считаю, что Висконти просто любил Алена, ибо чуял в нем талант большого актера, и ему хотелось придать форму этой сырой материи. При этом он вел себя как тиран, претендуя на его исключительное внимание». Как бы отвечая Роми, Ален в собственной книге пишет: «Это был эстет, он любил красоту, отдавая предпочтение мужской. Он не был влюблен в меня, но увлечен, это верно». Что же касается Магды Шнайдер, то она высказалась в отношении ненавистного зятя более кратко и зло: «Роми делит Делона с мужчиной». Естественно, что в оказавшись в потоке подобной грязи надо было бы обладать огромной любовью, да притом еще стальными нервами, чтобы верно отделить правду от вымысла. Вряд ли Роми была способна быть настолько мудрой, чтобы воспринимать спокойно такую информацию, и ее отношения с Делоном трещали по швам.

Влюбленные все более и более отдалялись друг от друга. Особенно упорно за иллюзию счастливого брака держалась Роми, тогда как Ален был настроен гораздо решительнее. Когда в 1963 году Роми отправлялась в Голливуд сниматься у Орсона Уэллса, Делон проводил ее в аэропорт, но уже был уверен в том, что в отношениях со Шнайдер необходимо ставить точку. Когда Роми вернулась в Париж через несколько месяцев, он ее не встречал. Вернувшись домой, актриса не обнаружила там Алена — только записку от него и букет цветов — сорок черных роз. В записке бывший возлюбленный писал: «Мы были обвенчаны, не успев пожениться. Наша профессия — мы совсем не видимся и сталкиваемся в аэропортах — лишает нас всякого шанса избежать разрыва. Я возвращаю тебе свободу и оставляю себе твое сердце». Так закончилась эта пятилетняя связь, начавшаяся белыми и завершившаяся черными розами.

Для Роми это был страшный удар, от которого она всю жизнь так и не оправилась. Она честно пыталась жить без Алена, дважды побывала замужем, и оба раза плачевно. Роми даже начала думать, что ее преследует нечто вроде проклятья: первый муж покончил с собой, сын погиб… В конце концов Роми не могла больше жить без алкоголя и наркотиков, особенно после того, как по суду вынуждена была отдать дочь второму мужу. В результате в конце мая 1982 года актриса покончила с собой.

Магда Шнайдер немедленно обвинила в смерти дочери Делона. Как он мог так безжалостно поступить с ней, лучше других зная, каким смертельным ударом окажется для Роми этот разрыв? Но кто имеет право выносить какой-либо вердикт, когда дело касается интимных отношений между мужчиной и женщиной. Скорее всего, Роми так никогда и не смогла преодолеть определенные предрассудки своей среды, о которых говорил Ален. Она хотела властвовать над ним, чтобы удержать его, порой только для этого лишний раз подчеркивая его необразованность и не раз заставляя вспомнить, что она — профессионалка в кино, тогда как он пришел сюда из мясной лавки отчима и из армии. Прекрасно отдавая себе отчет или — пусть даже чувствуя желание женщины властвовать над ним, — Ален решился на разрыв. И вряд ли можно обвинять Делона в том, что он не мог предвидеть, как отразится его поступок на дальнейшей нескладной жизни его немецкой «куколки».

Вероятно, имей Роми Шнайдер поменьше амбиций, их совместная жизнь могла бы длиться несколько дольше. Например, вторая, законная, супруга Делона, Франсин Кановас, оказалась более дальновидной и к тому же более изобретательной.

Франсин познакомилась с Делоном в Испании, куда она только что приехала из Марокко. Девушка развелась со своим мужем и оставила ему маленькую дочку; сама же решила начать жизнь с чистого листа и стать, например, фотографом. В ожидании предложения настоящей работы, Франсин подрабатывала в одном из веселых заведений на побережье. Там и произошла встреча актера с его будущей женой. Он днем был занят на съемках фильма «Черный тюльпан» и регулярно звонил Роми, с которой тогда еще не решил окончательно расстаться, а ночью развлекался вместе с друзьями так, как умел. Итак, в одном из увеселительных заведений перед ним предстала милая девушка, в коротенькой юбке, с шикарными волосами, улыбающаяся, смелая. Вернее, авантюристка; поскольку, узнав кинозвезду, она, не задумываясь выпалила: «Я — ваша сестра, Натали». Ален был слегка шокирован подобной наглостью, но в этой же наглости скрывалось и нечто притягательное. Друзья подержали такую забавную, по их мнению, шутку: да, конечно, — подтвердили они, — вы поразительно похожи, хотя если сходство и прослеживалось, то исключительно в авантюризме, присущем как одному, так и другому.

Прошло совсем немного времени, и Натали объявила Алену, что ждет ребенка, и тот решил, что отношения должны быть узаконены. Скромная свадьба Натали и Алена состоялась в августе 1964 года в маленьком поселке и в присутствии всего двоих свидетелей. Французская пресса восприняла это известие с крайним разочарованием. Например, «Фигаро» откровенно заявила, что Делон «положил конец своей легенде», «больше его не будут описывать как сердцееда, опасного соблазнителя, Казанову…». Впрочем, далее журналист высказывал одобрение подобного шага Делона: «Отныне перед нами актер, который интересовал нашу газету только с этой стороны». Описывая свадьбу, одна из журналисток много внимания уделила одежде молодоженов (жених был в светло-сером костюме, а невеста — в голубом платье), а потом не удержалась от замечания: «Оба выглядели очень смущенными».

Вскоре после бракосочетания Делон отправился на съемки в Голливуд вместе с женой на сносях, любимой собакой и любимым автомобилем, няньками для будущего ребенка и кухарками. В США и родился его первенец — Антони. Алена отпустили со съемок на полчаса, чтобы тот смог поцеловать новорожденного и его мать. Потом он снова вернулся к работе, а Натали вместе с ребенком решил отправить во Францию.

Впрочем, в Голливуде Ален тоже не задержался. После одного из типичных для американской печати скандалов, он покинул эту страну и вернулся во Францию, где за время его отсутствия популярность звезды начала несколько убывать. Ален немедленно начал наверстывать упущенное: снялся в «Искателях приключений» Робера Энрико, «Самурае» Мельвиля, «Дьявольски ваш» Жюльена Дювивье. В 1969 году начались съемки фильма «Бассейн» Жака Дерея и, когда речь зашла о кандидатуре актрисы на роль главной героини, Делон неожиданно и совершенно безапелляционно заявил: «Только Роми». Действительно, бывшая возлюбленная Алена как нельзя лучше походила для этой драмы любви, ревности и мести. Только их личные взаимоотношения смогли бы сделать фильм правдивым. Таким он и получился, почти автобиографическим и для Роми, и для Алена.

Шнайдер и Делон снова встретились после шестилетней разлуки. Они явно скучали друг без друга, а во время съемок интимных сцен получали истинное удовольствие. Удовольствие, кстати, от подобного созерцанию чужих чувств испытывала и вся съемочная группа, а Роми и Ален, словно потеряв голову, открыто демонстрировали свой роман прямо на глазах миллионов кинозрителей. Это одновременно и завораживало, и шокировало. В печати стали появляться откровенные статьи о вновь вспыхнувшей страсти между двумя бывшими любовниками.

Впрочем, Делон и не собирался особенно скрывать, что отношения с Роми, бывшей тогда замужем за Даниэлем Биазини, возобновились. Правда, к этому времени он уже не был тем очаровательным юношей, которого когда-то знала Роми. Он занимался бракоразводным процессом с Натали и в перерывах между съемками навещал Брижит Бардо. Роми очень тяжело переживала двойственность своего положения. У нее не выдерживали нервы, случались истерики. Актриса находилась на грани нервного истощения. Однажды во время очередной ночевки Алена у Брижит Бардо Роми позвонила возлюбленному и, рыдая, сказала, что ей очень плохо и страшно. Делон в тот же момент бросил презрительно усмехающуюся Брижит и полетел утешать Роми. И все же это было уже не настоящее чувство, а только его иллюзия, воспоминание, быть может, и приятное, но невозвратное, ибо никому еще не удавалось войти дважды в одну и ту же реку. Итог их совместной жизни Ален подвел таким образом: «Мы прожили вместе более пяти лет. Ты со мной... Я с тобой!.. Потом жизнь разлучила нас. Ты была необузданной, но цельной натурой... Как объяснить, что, играя ради людей, не похожих на нас, мы... теряем власть над собой... После фильма "Бассейн" ты стала мне сестрой, а я тебе - братом. Наши отношения были светлыми и чистыми. Не было больше страсти. Ее место заняло более прекрасное чувство - дружба...».

А вскоре Алену и вовсе стало не до Роми. Его бракоразводный процесс осложнился, причем самым серьезным образом. Нашелся свидетель, который слышал, как Ален заявил своему телохранителю-югославу Стефану Марковичу: «Если ты ограбишь меня — я прощу, но если переспишь с моей женой — убью». Естественно, что Натали, практичная и решительная, не стала лить слезы по поводу многочисленных измен своего супруга, но, считала она, если уж он живет так, как ему нравится, то кто может принудить ее стать примерной домохозяйкой? Она — привлекательная женщина и что странного в том, что ей нравятся такие же привлекательные мужчины, с которыми можно замечательно провести время. Впоследствии, когда Делона спрашивали, действительно ли изменяла ему Натали, тот ограничивался ответом: «Это только ее дело». Значит, изменяла. По крайне мере, таково было мнение читателей газетных репортажей, публики.

И в этот момент, когда полным ходом шли съемки «Бассейна», в газетах появились статьи, посвященные внезапному убийству Стефана Марковича. Его труп, завернутый в мешковину, был найден на одной из парижских свалок. Тут-то Делону и припомнили его слова: «Переспишь с моей женой — убью». На вопросы Ален отвечал: «Стефан был моим дублером, но в первую очередь — моим другом. Всем известно, что он получил политическое убежище во Франции. Это я вытащил его из тюрьмы. Как же я мог бросить его на произвол судьбы? Я опасался, что он снова окажется за решеткой. Поэтому нашел для него работу и жилье. Он жил в моем частном особняке на авеню Мессины, где было достаточно места, чтобы мы не сталкивались. Я устроил его там. И вот…»

По делу Марковича началось следствие. В квартире произвели обыск и изъяли записную книжку Стефана, в которой фигурировали адреса и телефоны гангстеров, жуликов, актеров — одним словом, тех людей, с которыми югослав мог познакомиться исключительно благодаря Делону. Далее выяснилось, что у Алена вообще почему-то была такая страсть — дружить с югославами с сомнительным прошлым, причем многие из них погибли при сомнительных обстоятельствах. Так, один из таких югославов, Милош Милошевич, также находившийся в близких отношениях с Делоном, тоже был убит при непонятных обстоятельствах: его тело обнаружили рядом с трупом его любовницы. Улик практически не нашлось никаких, и полиция была вынуждена констатировать убийство и самоубийство.

Что же касается Марковича, то незадолго до смерти он отправил письмо своему брату в Югославию, где говорилось приблизительно следующее: «Если со мной случится схожее с покойным Милошем, тебе нужно бы знать, что я тут веду войну, мне известны ее правила, так что приходится быть бдительным… Стало быть, знай, что я не при чем, и, если окажусь в тюрьме, это будет подстроено. Кем? Называю виновных — семью, в которой живу, и наверняка Алена Делона лично, человека слабого духом и больного, чье суждение меняется по каждому поводу, и, в зависимости от интриги, доверяющему всякому, кто имеет влияние на него».

Именно это письмо дало следствию повод принять версию ревности. Югослав на самом деле был очень красив и пользовался, мягко говоря, благосклонностью Натали. К тому же это письмо говорило вовсе не о дружеских чувствах, которые вроде бы должен был испытывать Стефан по отношению к своему покровителю (только враждебность могла продиктовать слова вроде «слабый духом», «больной» и проч.). Ален же утверждал, что отношения между женой и ее любовником мало его волновали; к тому же он уже начал бракоразводный процесс. Кроме того, Делона не было в Париже в момент предполагаемого убийства. Правда, на съемочной площадке в тот день он тоже не появлялся, но далее следствие зашло в тупик.

Выдвинули еще одну версию: заказное убийство. В том же письме Маркович упоминал имя известного марсельского гангстера — Франсуа Маркантони, друга Алена (погибший называл его «Марком Антонием» и «хромым корсиканцем»). Это была давняя дружба. Маркантони встретил Алена сразу после возвращения того из Индокитая и всегда считал его «сыном». Маркантони помогал актеру во время съемок гангстерского боевика «Борсалино», и Делон никогда не стеснялся появляться в обществе этого «крестного отца». Вместе с Маркантони в деле оказался замешанным кандидат на пост президента Франции Жорж Помпиду. Дело в том, что труп югослава обнаружили в непосредственной близости от вилл Помпиду и Маркантони.

Маркантони привлекли по делу Марковича, попытавшись раскрутить версию о том, что по заказу Делона и заодно, быть может, и Помпиду, которого Стефан шантажировал, гангстер ликвидировал югослава и засунул тело в чехол из-под матраса. Против Маркантони, однако, тоже не нашлось неопровержимых улик, а по поводу своего друга Алена тот с сожалением высказался: мол, тому всегда вредили «сомнительные знакомства» (очень двусмысленные слова, если учесть, что их произносил «крестный отец» марсельской мафии). «Ален — не тот парень, который способен кому-либо навредить или отомстить», — добавил Маркантони с явным неодобрением.

Заодно к делу привлекли и Помпиду, который, как оказалось, тоже был замешан в оргиях, которые устраивал югослав, а потом снимал на пленку. Помпиду — единственный, кто сумел выйти сухим из воды. Несмотря на всю газетную шумиху, он был благополучно избран президентом. Делон голосовал за него. А как еще он мог поступить, надеясь, что его молчание на следствии будет вознаграждено. Но не тут-то было. Актера снова обвиняли во всех мыслимых и немыслимых грехах. Он в то время заявлял: «… Постепенно бессилие следователей что-либо доказать превратилось в ненависть (и это еще не самое сильное слово). Меня следовало «так или иначе» наказать, бросил мне в лицо один из них, и, как сказал другой, для этого «настанет день»».

Для подтверждения догадок следствия был вызван в качестве свидетеля еще один югослав, находившийся в близких отношениях с Марковичем — Урош Милешевич. Ему устроили очную ставку с Маркантони и братом погибшего Александром, после чего признали невменяемым. Милешевич был отпущен из полицейского участка и буквально на следующий день убит. Причастность Маркантони к убийствам югославов уже не вызывала сомнения практически ни у кого, но доказательств опять же не было, а сам Маркантони предпочитал хранить молчание. Версии становились все более фантастическими. Единственное, что их объединяло — это имя Делона.

Таким образом «дело Марковича» тянулось 7 лет, заняло в общей сложности 50000 страниц. В результате Маркантони был отпущен на свободу, а в печати опубликовано довольно-таки безжалостное резюме: «Можно зайти слишком далеко, приписывая Алену Делону, играющему в кино роли негодяев, сделавших его таким популярным — намерение с помощью одного из своих друзей, Маркантони, отделаться от обременительного, ставшего к тому же шантажистом, конфидента». И на протяжении всего этого времени Ален продолжал работать, стараясь огромными нагрузками заглушить невероятную внутреннюю тревогу…

После окончания любовной истории с Роми Шнайдер и развода с «сестренкой» Натали Ален все чаще стал появляться в обществе очаровательной длинноногой блондинки, актрисы Мирей Дарк. С этой женщиной он в общей сложности прожил 15 лет, хотя узаконивать отношения на сей раз не стал. Он активно занимался бизнесом, чтобы утвердиться не только как актер, но и как человек. Чем только Делон не занимался — одновременно с киносъемками выпускал косметику для мужчин, спонсировал боксерские поединки, разводил лошадей…

Отношения с Мирей начались у Алена, как обычно, с бурной страсти, а потом любовники постепенно превратились в добрых друзей. Познакомились Ален и Мирей в самый разгар «дела Марковича». Мирей Дарк вспоминала: «Прежде он представлялся мне слишком красивым и внушал страх, а здесь он оказался в такой ситуации, когда проявилась его слабость, когда он стал нуждаться во мне, когда он стал доступен. И я забыла свой страх».

Мирей любила Алена нежно и страстно. Главное, что ее огорчало и, более того, причиняло невыносимые страдания — это невозможность иметь ребенка: актриса страдала тяжелым заболеванием сердца. Мирей пишет: «До этого (до встречи с Делоном), много снимаясь, я в течение десяти лет только и делала, что меняла отели. Некогда было вздохнуть. Мне надоело в одиночестве рассматривать себя в зеркале. А также причесываться, краситься, изображать некий персонаж. Мне захотелось жить с мужчиной, заботиться о нем, создать семью, жить как женщина, а не как актриса… У меня было несколько жизней с Аленом. Казалось, я все время снимаюсь в каком-то фильме. Мы принимали в доме много гостей. Все выглядело так, будто я делаю то, что хочу и чего бы иначе никогда не смогла бы сделать. Я вела дела. Я использовала свою свободу, чтобы вкладывать свои силы в абсолютно разные вещи. Ради него, ради него, ради него». Мирей, наконец, поняла, что значит — быть нужной ему, быть хозяйкой его дома и все же он бросил ее.

После пятнадцати лет совместной жизни супруги расстались: однажды Ален объявил, что полюбил другую — жену известного гонщика Дидье Пирони — Катрин. «Так не может больше продолжаться. Я полюбил другую», — заявил Ален вскоре после того, как Мирей оправилась после перенесенной на открытом сердце операции. Мирей была просто убита. Она не стала требовать каких-либо объяснений от Алена; собрала свои вещи и ушла от него. А Делон своей любви к другой признавался на страницах газет: «Что касается меня, то я предпочитаю самое прекрасное имя на свете — Катрин»; ей — Кики, как он ее называл, актер посвятил один из своих фильмов — «Слово полицейского». Мирей осталось только смириться с неизбежным.

Вскоре после разрыва с Аленом актриса попала в автомобильную катастрофу, и ее жизнь держалась буквально на волоске. Ален не бросил ее в беде. Он не выходил из больничной палаты, в которой лежала Мирей, он не спал ночами, и сама актриса признавалась, что, если бы не дружеское участие и любовь Алена, ей ни за что не удалось бы выжить. Правда, едва жизнь Мирей оказалась вне опасности, Ален немедленно оставил ее. «Там, в клинике, мы и расстались по-настоящему», — сказала Мирей.

Мирей и Ален остались не только друзьями, но и деловыми партнерами. Год после разрыва с Делоном Мирей страдала от тяжелой депрессии, но потом нашла в себе силы вернуться к управлению филиалом одной из его фирм, а впоследствии и ее личная жизнь наладилась. Единственным существом, так и не пережившим разрыв супругов, стал любимец Алена, пес Ману. Он очень любил Мирей, тосковал без нее и отказывался от еды. Собака оживлялась только в те моменты, когда Мирей приходила навестить Делона. Однажды, наконец, и до Ману дошло, что его любимая хозяйка больше не появится, и он буквально сгорел за несколько недель. Но люди, как известно, гораздо выносливее собак.

Тем временем бесконечные романы Алена, все из которых упомянуть просто невозможно, ибо для этого потребовалась бы отдельная книга, продолжались. Как-то Мирей Матье, очередное кратковременное увлечение актера, предложила ему спеть. Почему бы и нет? Сказано — сделано, и Делон в 1987 году выпустил пластинку под названием «Как в кино». Когда он занимался рекламным клипом для этой пластинки, одна из певиц приболела и попросила подругу подменить ее. Этой подругой оказалась голландская манекенщица Розали ван Бремен. Во время репетиции красавица произвела неизгладимое впечатление на Алена, и с тех пор они практически не расставались. Вскоре у супругов родились двое детей — дочь Аннушка и сын Ален-Фабьен. Многие друзья Алена правильно расценили шаг разумной девушки: этого жеребца можно заарканить только продолжением рода. Тем более, Делону шел уже шестой десяток, и дети воспринимались им как подарок судьбы. Ален на людях демонстрировал, что совершенно счастлив, хотя семейная жизнь с Розали достаточно скоро начала давать трещины. Женщина несколько раз пыталась сбежать от своего мужа в Голландию. Один из таких побегов совпал со съемками Делона в фильме «Один шанс на двоих». Розали уведомила супруга о своих намерениях по мобильному телефону, после чего члены съемочной группы в шоке наблюдали истерику у самого красивого мужчины в мире.

Совместная жизнь Розали и Делона продолжалась 15 лет, после чего, устав от домашних забот и невыносимого (по ее словам, «гнусного») характера супруга, молодая женщина забрала детей и уехала в Голландию к матери. Развод стал совершенно неизбежен. Ален по этому поводу посетовал: «Пятнадцать лет совместной жизни, двое детей. Моя дочь родилась, когда мне было 55 лет, сын - когда мне исполнилось 59. Я мечтал об этом всю свою жизнь. Они являются моей силой, придают равновесие моей жизни, делают меня неуязвимым. И вот все превратилось в дым». В газетах недвусмысленно намекали, что все еще молодая, 34-летняя Розали просто-напросто решила «поменять коня» и быстро нашла кандидата. Когда Делону задавали вопросы по поводу его развода, он уклончиво отвечал: «Мы с женой принадлежим к разным поколениям. Нас разделяют 32 года. В свои 20 лет Розали отдала мне свои лучшие годы. Теперь она хочет наверстать упущенное…», а потом добавил: «Исходя из моего опыта, я теперь спрашиваю себя, созданы ли мужчины для того, чтобы жить с женщинами. Я так и не научился их понимать. Я так и умру, не поняв женщин. Лучше всего - жить не вместе, а рядом с ними».

Делон не мог понять, насколько невыносимой была в его доме жизнь голландской манекенщицы, от которой требовалось заниматься домашним хозяйством и детьми. Действительно, ужас! Недаром актера всегда обвиняли в «тиранстве и жестокости» по отношению к любимым женщинам. Когда умерла Роми Шнайдер, ее мать опубликовала статью, в которой выплеснула все, что думала о ненавистном ей человеке, даже не человеке — нет — чудовище. На весь мир Магда Шнайдер объявила: «Он мог делать с ней все что угодно. Поцелуями и побоями он заставлял ее приобщаться к новой морали: теперь все дозволено. Мужчины могут бить женщин. Мужчины могут спать с мужчинами, получая от этого всяческие блага». Ален Делон решил не отвечать ни слова на все эти обвинения, не оправдываться: ни в садистских наклонностях по отношению к женщинам, ни в мазохизме по отношению к самому себе, ни в гомосексуальных пристрастиях.

Делон всегда знал, что обладает способностью приобретать врагов, причем часто на пустом месте. Он привык к нелюбви с детства, поэтому никогда не удивлялся, когда пресса публиковала статьи с инсинуациями типа: «Когда Ален Делон говорит о любви, он не говорит о женщинах, которых любил. Только рассказывая, как помер его любимый тибетский дог, он произнес: «Я так его любил». Если бы он был мусорщиком, все улицы были бы забиты нечистотами». Хотя что удивительного в том, что если тебя часто предают люди, то только и остается, что отдать любовь животным… А последний его развод… «Что случилось, то и случилось, — сказал Делон. — не люблю возвращаться к прошлому». Надо просто жить дальше, не обращая внимания на «собак», которые сопровождают твой караван.

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

Роже Вадим. Соблазнитель от Бога

 

Кинокритики всех стран утверждали, что Роже Вадим, французский режиссер как никто другой умел создавать невыразимо очаровательные фильмы, которые с полным правом можно назвать фильмами эпохи. В каждом его творении непременно принимала участие очаровательная юная дебютантка. Вероятно, Роже Вадим можно с полным правом назвать современным Пигмалионом, потому что он умел разглядеть настоящую красоту, которую затем признавал весь мир. Сама же красота не могла устоять перед неотразимым создателем и очаровывалась им. Роже Вадим был романтичен в своем отношении к женщинам, и в этом виновата скорее всего его русская кровь. Роже Вадим — это псевдоним Вадима Племянникова, сына русских эмигрантов.

Первой женой Роже Вадима была Брижит Бардо, второй — Катрин Денев, третьей — Джейн Фонда. Всего у Роже Вадима было официально зарегистрировано четыре официальных брака и, соответственно, он имел четверых детей от разных матерей. Таким образом, замечательный мастер кинематографа гениально срежиссировал и собственную жизнь, в которой был идеальный подбор красивейших актрис и которая завершилась таким печальным, но неизбежным для всех концом. Он не дожил до весны, которую любил так страстно и до первых бутонов, напоминавших ему, вероятно, всех его любимых. Ведь женщин он воспринимал как прекрасные цветы.

О Роже Вадиме писали как о «соблазнителе лучших девственниц мирового кинематографа». Режиссер в любовных делах ощущал себя первооткрывателем. В каждом таком юном «бутоне» он умел разглядеть никем до него не открытую и не разгаданную красоту. Невинность его покоряла, и он умел довести ее до идеального совершенства. Говорили, что Вадим обладает сверхъестественным чутьем на женщин, которые в будущем обещают стать секс-символами. И он не мог устоять перед ними: он красиво их соблазнял и давал роли в своих кинолентах, а потом его «лучшие девственницы» превращались в звезд мирового кинематографа, они становились национальными символами. А самое главное — ни одна из жен или любовниц Роже Вадима никогда не говорила о нем ни единого плохого слова. О таком не мог мечтать даже легендарный Дон Жуан.

Роже Вадим был по-мужски кокетлив и в меру тщеславен, а потому ему нравилось представлять себя в образе некоего демона-искусителя. Когда он издал книгу своих воспоминаний, ее заглавие звучало наивно-хвастливо: «Воспоминания дьявола». На обложке красовался сам неотразимый искуситель, черноглазый, с эффектными черными бровями, в обтягивающем черном свитере. Да, в таком обличье он действительно заставлял читателя невольно вспомнить о падшем ангеле Люцифере.

И все же это была только мальчишеская бравада. Люцифер был чересчур мрачным образом. Гораздо больше ему подошла бы роль пушкинского, русского, Дон Гуана, истинного поэта, который мог говорить такой невинности как Катрин Дорлеак: «Вас полюбя, люблю я добродетель», а о неизвестной подруге вспомнить внезапно словами: «Инеза? Черноглазую? О, помню»…

Будучи сам сладострастным, Вадим любил только таких героев, и большинство его фильмов посвящено им — Вальмону, Казанове, маркизу де Саду… Вадима ни в коей мере нельзя было назвать дьяволом-соблазнителем, потому что он обладал редким талантом любить. Когда он был влюблен по-настоящему, он был верен своей избраннице и являл собой образец целомудрия. Этой своей верности Вадим нисколько не стеснялся и честно писал в мемуарах, например: «Мы с Брижит хранили друг другу верность все годы нашего брака. Ведь тогда было совсем не то, что сейчас».

Вероятно, и старомодность его в вопросах любви была поэтичной по-русски, со всеми приметами русского понимания любовных отношений: невеста должна быть целомудренной, родители представлять собой высший авторитет, в браке взаимная верность должна являться непременным условием. Верность вообще была для него свята, и он хранил ее до угасания чувства любви, до полного разрыва.

Правда, некоторое время Вадиму приходилось надевать на себя маску циника. Он выяснил, что подобный образ котируется гораздо выше нежели имидж благородного идальго, поэтому оставалось только удачно распродавать себя. Именно из-за этого так перепугалась сначала Джейн Фонда, наслышанная о бесконечном цинизме французского режиссера. Поэтому когда Вадим попытался преложить ей роль в своем фильме, американка Джейн дала ему решительный отпор, причем в самой жесткой форме. Она даже побоялась говорить с ним и передала записку через своего агента: «Мисс Фонда не видит никакой возможности сотрудничества с господином Вадимом». И все же личное знакомство состоялось: видимо, вмешалась сама судьба, и Фонда не смогла устоять перед его неотразимым очарованием. Она была буквально опьянена им. Она не могла не влюбиться в него. Но это произошло уже позже.

Вадим действительно опьянял. В своих чувствах он был искренним, и ни одна женщина не могла справиться с подобным накалом. Нельзя сказать, что свой талант Вадим использовал лишь для того, чтобы соблазнять. Он в равной степени был соблазнен и опьянен сам — то пятнадцатилетней Брижит Бардо, то семнадцатилетней Денев, то девятнадцатилетней Аннет Стройберг. Каждый раз он был влюблен искренно.

Карьера Вадима началась в начале 1950-х годов. Он работал в репортером в журнале «Пари Матч» и не имел за душой ничего. Единственным его богатством были молодость и красота. К слову сказать, Вадим как истинный русский, ничего не умел копить, откладывать на черный день. Ему это было просто не свойственно. Даже когда деньги появлялись, и пусть даже в большом количестве, он исхитрялся раздавать все до копейки — то друзьям, то женам, то подругам, то детям.

В 1952 году Вадим познакомился с Брижит Бардо. Она была уже довольно известной, поскольку дважды ее фотографии появлялись на обложках популярного женского журнала «Элль». Уже в это время фотографам понравилась симпатичная девочка, которая буквально излучала радость жизни. На одной из таких обложек Вадим и увидел очаровательную Брижит. Поскольку он работал журналистом, то для него не составило большого труда познакомиться с Бардо. Уже с первой встречи, с первого взгляда они были влюблены друг в друга.

Брижит родилась в достаточно обеспеченной буржуазной семье. Ее родителям совершенно не подходил какой-то неизвестный Вадим Племянников. Однако Вадим проявил поразительное упорство, уговаривая родителей любимой в течение трех лет. Они сдались только тогда, когда их дочери исполнилось восемнадцать лет.

Он добился своего: свадьба состоялась. Она была именно такой, как мечталось родителям Брижит — очень приличная, откровенно буржуазная — с гражданской регистрацией в мэрии, с ужином в родительском доме и церковным бракосочетанием на следующий день.

Были и гости — друзья Вадима, журналисты из «Пари Матч». Все они пришли облаченные в смокинги. Это обстоятельство сильно стесняло молодых людей, и они были похожи на стайку неловких пингвинов. Они вели себя необычно тихо, держали в руках свои фотоаппараты и ждали Вадима у лифта, а тот, спустившись ним, начал в подробностях рассказывать, как провел ночь в доме родителей Брижит.

Как оказалось, вся семья отужинала в приличной обстановке за неспешным церемонным разговором, после чего для Брижит настало время отправляться в свою комнату. Естественно, что Вадим рванулся вслед за ней. Однако не тут-то было. Не прошел он и одного шага, как был решительно остановлен отцом Брижит. «В моем доме между вами ничего не произойдет, — безапелляционно заявил родитель. — По крайней мере, до того, как вы станете женаты официально». Услышав такие слова Брижит обернулась, и вместе с Вадимом они хором воскликнули: «Но ведь мы уже женаты!». «Ничего подобного, — сказал отец. — Я ничего не хочу и слышать о вашей близости до тех пор, пока брак не будет освящен в церкви». Конечно, наивный отец и предположить не мог, что Вадим и Брижит уже много раз встречались в фотостудиях, однако он был непоколебим, а потому Вадим, женившись, наконец, на своей красавице, первую брачную ночь провел, ворочаясь в гостиной на софе, в полнейшем одиночестве.

Брижит и Вадим очень любили друг друга и главное — они были честны друг с другом: были вместе, пока любили и расстались, когда разлюбили. Брижит ласково называла Вадима Ва-Ва, а он ее — Бри-Бри. Через сорок лет Брижит Бардо искренне говорила: «Вадим был не просто моей семьей, он был моим братом по крови». Они сделали друг друга, они стали знаменитый благодаря друг другу. Их брак был нежным и пламенным, но отношения искренней дружбы сохранились между Брижит и Вадимом даже после того, как их брак исчерпал себя. Уже будучи свободными от брачных уз они вместе работали в пяти фильмах. Единственным отличием от других женщин являлось нежелание Бардо иметь от Вадима детей. Поэтому дети у них так и не появились. Возможно, впоследствии Брижит горько пожалела об этом, и это было заметно во время ее присутствия на похоронах Вадима. Она выглядела безнадежно одинокой, тогда как все остальные жены режиссера пришли с его детьми, ставшими для них единственным воспоминанием о нем. У Брижит же не было ничего, только фильмы и только воспоминания…

Следующей супругой Вадима стала датчанка Аннет Стройберг. Эта женщина имела вполне определенные планы, когда приезжала в Париж. Во-первых, она хотела сниматься в кино, а во-вторых, ей срочно требовалось найти мужа. Это было начало 1960-х годов. Скандинавские красавицы находились в это время на пике популярности. Все обложки журналов пестрели их загорелыми лицами, обрамленными роскошными платиновыми волосами. Наследницы викингов развернули настоящую охоту за холостяками. Наверное, это был первый раз, когда не Вадим выступал в роли охотника. Наоборот, это его прекрасная дама превратилась в охотницу.

Вадим идеально подходил для Аннет. С Брижит он уже расстался довольно-таки длительное время назад. Ради него Аннет приехала в Сен-Тропез, где он проживал с одним-единственным вечерним платьем в чемодане. Правда, надеть его Аннет так и не удалось: она предпочла продать наряд, чтобы иметь возможность купить для своего избранника подарок на день рождения. Сердце какого мужчины осталось бы непоколебимым при столь трогательном проявлении искренней любви? И Вадим сдался.

Вместе с новой супругой режиссер поселился на Елисейских полях. Как водится, Вадим тут же начал снимать Аннет в кино, однако именно в это время и начались их первые конфликты. Дело в том, что Вадим был до мозга костей профессионалом. Непрофессиональной работы он на дух не переносил, а Аннет полагала, что учиться ей больше ничему не надо. Она отказывалась посещать актерские курсы и даже не стремилась хоть сколько-нибудь поработать над приличным французским произношением. В конце концов, охотница получила все что желала — два в одном — мужа –режиссера, так неужели же этого мало для полного счастья и успеха?

Вадим некоторое время мирился с подобным отношением своенравной скандинавки. Ему удавалось скрывать недостатки Аннет благодаря своему исключительному режиссерскому мастерству. Наконец, на экраны Франции вышел фильм с участием Стройберг «И умереть от наслаждения». Критики не разделяли энтузиазма Вадима. Ни один из них так и не пожелал умереть от подобного наслаждения. Все они были единодушны: у Аннет просто нет и даже быть не может актерского дарования. Да и сам Вадим понимал, что они правы. В своих воспоминаниях он писал: «Она не переносила, если кого-нибудь показывали на экране дольше, чем ее саму. Маленькая Стройберг, которая еще недавно мыла посуду в придорожном кафе, чтобы иметь карманные деньги, окончательно потеряла голову».

У супругов родилась дочь Натали. Вадим просто обожал этого ребенка, однако их жизнь с Аннет превратилась в невыносимый кошмар. Она была просто несносной. То вдруг Стройберг куда-то убегала от мужа, то неожиданно возвращалась, вся в слезах, при этом требуя сочувствия и понимания. Она клялась каждый раз, что этот раз — последний; она ни за что и никогда не поступит так же. Но проходило совсем немного времени, порой не больше недели, и все повторялось сначала. Почему-то каждый раз в череде этих уходов центральное место занимал голубой чайный сервиз. Это был «пунктик» Аннет. Вадим писал: «Когда она уходила от меня, то, бывало, возвращалась, вспоминая про забытый второпях паспорт или меховое манто. Но никогда-никогда она не забывала о голубом сервизе. Это было первое, что она брала с собой». Когда Вадим возвращался домой и обнаруживал, что голубой чайный сервиз отсутствует в своем привычном месте на этажерке, он уже безошибочно знал: Аннет ушла от него к очередному любовнику. В заключение Вадим писал: «Может быть хоть теперь (режиссер имел в виду отношения своей бывшей супруги с мужчиной) Аннет научилась не оставлять его в середине ужина»…

Именно в то время, когда в доме режиссера кочевал то туда, то сюда этот мистический голубой чайный сервиз, Вадим встретил молодую дебютантку Катрин Дорлеак. Катрин еще не была в то время блондинкой, наоборот — очень темной шатенкой. Она скромно одевалась, носила стрижку каре и всем говорила, что никогда не станет актрисой подобно ее старшей сестре Франсуазе. Франсуаза считалась почти звездой новой волны французского кино. Вадим вспоминал об их первой встрече: «В тот вечер, когда я с ней познакомился, она танцевала чарльстон, который был снова в моде. Ей нравилось смеяться и идти по жизни то смеясь, то хмурясь». Она очаровала режиссера, и он по своей привычной программе: влюбившись — пригласил ее сниматься в кино. Юная дебютантка сыграла в картине, рассказывающей историю маркиза де Сада. Данный любовный опыт был классическим: маститый режиссер соблазнил молодую девушку, дебютантку. Начались регулярные встречи между влюбленными, завершившиеся беременностью Катрин.

В то же время Вадим еще не успел оформить развод с Аннет Стройберг. Он обещал жениться на Катрин как только все формальности будут улажены. О своем разводе с Аннет режиссер пишет: «Ее родители все время обсуждали со мной какой-то кухонный гарнитур, который должен быть возвращен в случае смерти одного из супругов или в случае развода. Я подписал, не глядя, какие-то бумажки в полном убеждении, что времен Бальзака ничего подобного никто не подписывал».

Наконец, все было закончено, и эта страница перевернута. Катрин и Вадим решили отпраздновать экзотическую свадьбу на Таити. Неожиданно все романтические планы влюбленных разрушила Аннет. Она позвонила бывшему мужу и заявила: «Только попробуй жениться н этой девушке, и я немедленно заберу у тебя Натали». Вадим, безумно любивший дочку, сдался.

Катрин ничем внешне не выдала своего смятения. Она всегда отличалась стоическим характером. Ей и в голову не пришло бы на что-то жаловаться любимому. Однако любая в такой ситуации была бы потрясена, и Катрин в этом смысле тоже не являлась исключением. Она была прежде всего юной женщиной, как и все остальные, хотя и с колоссальной выдержкой. Даже Вадим заметил, что в тот день, когда он объявил любимой, что свадьбы не будет, что в ней что-то надломилось. «Катрин, казалось, понимала мою позицию в этом вопросе, но я полагаю, что начиная с того дня в ней что-то изменилось». А как еще должна была отреагировать на подобное известие девятнадцатилетняя девушка, которой жених заявил, что свадьба не состоится, а ребенок будет вот уже скоро. Наверное, именно в это время у Катрин изменилась вся жизненная программа. Эта душевная травма, хотя и невысказанная, осталась с ней на всю жизнь.

И на самом деле случай с Вадимом переменил отношение Катрин к жизни. Она стала великой актрисой, но никогда так и не вышла замуж. Катрин этого больше не хотела. Денев не испытывала обиды на любимого, но она приняла решение раз и навсегда. Когда Вадим увидел ее после родов, молодая женщина выглядела подурневшей. Она заявила совершенно безапелляционно, что с сегодняшнего дня они должны расстаться. Сама же она решила перебраться на другую квартиру и кардинально сменить цвет волос. Вадим воспринимал Катрин следующим образом: «Сегодня Катрин Денев богата, она любит и любима. Она добилась своего места в королевстве звезд. Это называется «волшебная сказка», не так ли?».

Наивный Вадим в этом случае, пожалуй, ошибался. Катрин вряд ли назвала бы такой стремительный поворот своей судьбы волшебной сказкой; скорее всего, она определила бы в качестве причины подобного успеха силу собственного характера. Эта женщина оказалась сильнее, чем предполагал Вадим, она была даже сильнее его самого, а какой мужчина добровольно признает, что потерпел поражение от женщины? Мужчина в этом случае предпочтет сказать, что с женщиной произошли непонятные перемены, например: «она стала непримиримой, неуступчивой, авторитарной, с ней стало невозможно общаться» и проч., тогда как истина находилась на поверхности: Катрин Дорлеак не смогла больше носить свою прежнюю фамилию. Ее просто не стало, а на ее место заступила Катрин Денев, совершенно иная. А малышка Дорлеак умерла в тот момент, когда любимый обошелся с ней таким образом. Изменился даже актерский имидж Катрин. Она больше не могла играть наивных чистых девушек. Такая роль была, например, в известном на весь мир в кинофильме «Шербурские зонтики», но в то время она была целиком поглощена Вадимом, и только благодаря ему эта роль стала удачей молодой актрисы. Впоследствии Катрин Денев лучше всего подходили роли надменных холодных красавиц, прячущих глубоко в душе свою внутреннюю драму.

Когда через тридцать пять лет Катрин Денев безутешно плакала на похоронах Вадима, она, скорее всего оплакивала не только и столько его, сколько саму себя, ту самую Катрин Дорлеак, судьба которой перевернулась в тот день, когда любимый объявил ей, что они никогда вместе не поедут на Таити.

Любовная история Вадима с Джейн Фонда носила совершенно иной характер. Эта актриса уже очень известной, одной из самых кассовых в Голливуде. Помимо всего прочего, у нее имелось неплохое состояние. Вадим говорил, что только с Джейн был счастлив как никогда в жизни. Она еще долго вызывала в нем ностальгические воспоминания о Калифорнии и белом песке теплого океана и море солнца. Режиссер говорил, что восемь лет их брака были совершенно безоблачными, и причиной этого был замечательный характер Джейн. Она была неизменно веселой и легко прощала незначительные легкомысленные увлечения мужа. Эти восемь лет супруги являлись образцом идеальной пары: Джейн с ее сильным характером, светлым умом, с ее дисциплиной и он — великолепный мастер и отличный любовник. Фонда сыграла в фильмах Вадима «Рондо» и «Барбарелла». Режиссер говорил, что работать с ней — одно удовольствие, поскольку Джейн — профессионал в самом высоком смысле этого слова.

О своей жене Вадим писал: «Наши отношения, в физическом и всех прочих смыслах, казались идеальными. Я любил ее страну, ее семью, ее друзей. Она, казалось, оценила Францию и моих друзей. Нас объединяло общее любопытство к людям и предметам, вкус к путешествиям».

Супруги приобрели ферму во Франции, и Джейн немедленно принялась разводить там сад по собственному вкусу. Когда Вадим сразу не понял смысл деятельности супруги и поинтересовался, почему она не захотела купить сразу ферму с садом, Джейн резонно объяснила, что не существует такой фермы, на которой произрастали все деревья, которые она хотела бы видеть.

Но Джейн помимо всего отличалась еще и невероятной активностью. Казалось, всего, что дала ей жизнь, чересчур мало для полной самореализации. Ей было недостаточно работы в кино и ребенка. Она включалась в борьбу за все на свете: права чернокожего населения, против вьетнамской войны, против неравноправного положения женщин в обществе. Вадим этого понять не мог. Для него такое поведение супруги было равносильно измене. Он пишет: «Откровенно говоря, никак не решу, что обиднее: потерять женщину из-за какого-то гитариста или же из-за великой идеи?». Джейн предпочла мужу идеи, и брак распался.

Последней любовью в жизни Роже Вадима стала театральная актриса Мари-Кристин Барро. Как и с предыдущими женами, Вадим специально для своей избранницы поставил театральный спектакль, а потом женился на ней. Любопытно, что в мэрии, где происходило бракосочетание, стоял и традиционный бюст Марианны — символа Франции, моделью для которого послужила Брижит Бардо. Так произошла встреча первой любви мастера и последней.

Мари-Кристин Барро шутила, что полагала всю жизнь, будто Вадим выбирает себе в жены только образцы женской красоты. Она не считала себя по-настоящему красивой, однако этот брак был самым спокойным и, наверное, Мари-Кристин сумела дать мужу то спокойствие и уверенность, которую он пытался отыскать всю свою жизнь. Мари-Кристин никогда не заботилась о совместных проектах. Ее больше беспокоило благополучие Вадима, и она заботилась о нем как могла, покупала ему его любимые книги и конфеты, которые он предпочитал. Супруги постоянно уезжали в конце недели отдыхать в провинцию, часто бывали на ферме Вадима От-Савуа. Мари-Кристин оставалась рядом с мужем до последнего дня его жизни, самоотверженно ухаживая за ним в больнице. Он умер у нее на руках.

Всего в жизни Роже Вадима было четыре брака. Третий продлился недолго: всего год он прожил с немкой Катрин Шнайдер, богатой наследницей сталепромышленников. От любимых женщин у Вадима было четверо детей, которые очень радовали его: Натали от Аннет Стройберг, Кристиан от Катрин Денев, Ванесса от Джейн Фонда и Ваня от Катрин Шнайдер. Он постоянно виделся с детьми в выходные. Правда, Вадим никогда не мог запомнить, кого из детей к какой матери отправлять. В своей книге он записал: «Мои дети живут в разных столицах мира, со своими мамами. Я получаю своих детей на уик-энд и потом отправляю их самолетами в Рим, Лос-Анджелес и так далее к их мамам. Но при этом, разумеется, путаю. И каждая получает ребенка другой!». И в этом финале чувствуется профессионализм режиссера, придумавшего такую необычную и неожиданную концовку.

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

Роми Шнайдер. По ту сторону экрана

 

Французы считают самой замечательной актрисой ХХ века Роми Шнайдер. По результатом всех опросов, проводимых во Франции, она опережает даже таких знаменитостей, как Мерилин Монро и Элизабет Тейлор, Катрин Денев и Брижит Бардо. В чем же секрет ее популярности? Бесспорно, это и ее красота, и обаяние, и одаренность, и ее блестящая карьера в кино, и трагическая жизнь. Как это ни печально, но именно трагедия возносит человека в глазах общественности на высоты, недосягаемые для прочих, чья жизнь и смерть не была отмечена чем-либо исключительным.

Роми Шнайдер умерла в 1982 году в возрасте 44 лет. Ее последние годы жизни были на редкость драматичными. Еще при жизни многие критики пытались разгадать «загадку этой актрисы». Но она все равно оставалась «черной жемчужиной Тихого океана», хотя некоторые и полагали, что знают о ней достаточно много. Роми Шнайдер стала для французов олицетворением одновременно и счастливой и трагической судьбы, символом уходящего века. Не удивительно, что ее смерть вызвала всеобщее потрясение и породила многочисленные слухи и версии, среди которых на первом месте была версия о самоубийстве. Никто не верил официальному заявлению, что актриса скорчалась от сердечной недостаточности…

Родилась Роми Шнайдер 23 сентября 1938 года в семье актеров Магды Шнайдер и Вольфа Альбах-Ретти, в Вене. Ее настоящее имя — Розмари Альбах-Ретти. Впервые она снялась совсем юной (15 лет) в фильме, в котором играла ее мать, это была замечательна картина с романтическим названием «Когда вновь расцветает белая сирень».

После ее пригласил на съемки фильма режиссер Эрнст Маришки в качестве главной героини по имени Сисси. Последовала целая череда серий этого фильма и прозвище Сисси накрепко пристало к Роми Шнайдер. Многие ее воспринимали именно по этой роли.

Героиня Роми, Сисси — супруга австрийского императора Франца Иосифа, императрица Елизавета, чья жизнь окончилась трагически. Для австралийцев, прелестная Роми, сыгравшая их любимую императрицу, и по сей день остается легендой. Это был трехсерийный художественный фильм о семейной и личной драме императрицы. Юная Роми Шнайдер, которой в то время было всего-то 18 лет, играла великолепно. После этого фильма она мгновенно стала общепризнанной кинозвездой. Путь к европейской славе оказался настолько стремительным, что Роми не могла воспринимать его всерьез и к сожалению этот путь оказался слишком кратким.

По поводу этого фильма в прессе писали: «Замысел режиссера не простирался дальше желания порадовать публику романтическими перипетиями влюбленной пары, роскошной съемкой королевских апартаментов и альпийских лугов. Тут было все, что обычно нравится зрителю: милые недоразумения, счастливые случайности, нестрашные козни отдельных отрицательных персонажей, торжественный бал, на котором царила, ослепляя юностью, очарованием, невиданной красотой туалетов, простая девушка, на которой женился король».

Австрийцы называли Роми Шнайдер «австрийской Марлен Дитрих», ее имя и фотопортреты обошли все газеты и журналы. С первых же кадров картины она покорила зрителей какими-то невероятными обаянием и загадочностью.

Казалось, что вся ее жизнь будет усыпана розами. Не случайно же и настоящее ее имя — Розмари — в переводе означает «роза». Она действительно родилась счастливицей, ведь ей не пришлось добиваться славы — слава сама «явилась к симпатичной немецкой девочке, взяла за руку и повела на съемочную площадку».

Перед премьерой первой серии фильма «Сисси» в городах Австрии и Германии все стены были оклеены плакатами с громкими заявлениями: «Завтра вам предстоит влюбиться в Роми Шнайдер». И это заявление было небезосновательным, оно свершилось. После показа фильма для Германии и Австрии юная Роми превратилась в кумира, фильм-трилогия стал национальным достоянием этих двух стран.

Как ни странно, одна из красивейших актрис экрана вовсе не считала себя таковой. Да, на экране она выглядела бесподобно: в любом ракурсе и при любом освещении Роми оставалась красавицей. Но сама она в жизни убивалась по поводу своих чересчур пухлых щечек и маленьких глаз. Но для зрителя ее небольшие глаза были лучиками света, они словно что-то скрывали и в то же время манили, приковывали к себе, завораживали… В жизни коренастая фигура актрисы, по поводу которой она тоже немало горевала, на экране становилась как по волшебству стройной и изящной, даже изысканной. Конечно, можно было бы сказать, что в том заслуга операторов, или гримеров, но никакие ухищрения съемочной группы не смогли бы придать даже самой симпатичной актрисе того шарма, каким обладала Роми. Она, буквально, излучала обаяние и женственность, силу и слабость одновременно. Именно это и сделало ее мечтою многих мужчин. «Не „деланная“, не отрепетированная, а та, которая была ее вторым „я“» — вот, что так притягивало людей. Второе „я“ Роми и было ее загадкой, которую многие пытались разгадать. И это чудо было заметно уже в первом фильме актрисы.

Обрушившаяся на нее так внезапно эта самая слава, словно бы вовлекла очаровательную актрису в своеобразную игру. Все полагали, что она просто призвана играть лишь императриц и высокопоставленных особ в романтических фильмах, мелодрамах и т. п. Ее не просто видели в таком образе, но любовно называли не иначе, как Сисси, как ласково именовали домашние императрицу Елизавету.

Конечно, Роми Шнайдер совсем не желала мириться с этим «киноштампом». «Императрица Елизавета» превратилась для Роми в кошмар, к тому же публика требовала продолжения и новых серий. Продюсеры, конечно же, не хотели отказываться от больших гонораров, которые приносил им фильм о Сисси. Мать Роми, достаточно популярная в Германии актриса Магда Шнайдер, также требовала от дочери возвращения в «императорскую сказку». Роми говорила по этому поводу: «Нет ничего опаснее для актера, чем дать поставить на свой лоб штамп. Мой штамп называется „Сисси“».

Она уже начала сниматься в других картинах, и от работы над четвертой серией о Сисси Роми наотрез отказалась. Продюссеры и режиссер уговаривали ее как только возможно, предлагали гонорар в миллион марок, но Роми твердо „нет“. Был страшный скандал в семье, но…

Она долгие годы боролась с общественным мнением и с предвзятым отношением режиссеров к ее способности играть нечто большее, чем просто романтических героинь. В итоге, ей все-таки удалось не только сломить мнение общественности, но и создать действительно незабываемые по силе и внутренней красоте образы героинь.

В 1958 году она сыграла роль в фильме «Кристина» французского режиссера Пьера Гаспар-Юи. Роми и не предполагала, что ее поездка в Париж будет не просто важным шагом в ее карьере, но во многом изменит ее личную жизнь. Здесь она встретит свою первую любовь, самую сильную и страстную, которая повлияет на всю ее последующую жизнь. На съемках одного из фильмов она познакомиться с Аленом Делоном, тогда еще только восходящей звездой французского кино. После тяжелого разрыва с ним, в середине 1960-х годов, Роми Шнайдер будет отчаянно метаться, пытаясь найти забвение с другими мужчинами. Она несколько выходит замуж, рожает детей, но забыть Делона ей вряд ли удалось. Когда погибает ее сын, ее первенец, в результате несчастного случая, рядом с ней оказывается именно Делон. А потом, потом погибает она, и в последний путь ее провожает опять он — ее первая и самая сильная любовь.

После ее кончины Ален Делон, давая интервью для журнала «Пари матч», вспоминал эту прекрасную любовь, но ведь в разрыве был повинен только он сам. Он испугался, что будет всю жизнь находится в тени славы гениальной жены. Он опасался, что его будут называть только «мужем Роми Шнайдер». И Делон сбежал от нее, и искалечил ей всю жизнь. Роми в последние годы жизни оставалась совсем одна, никем непонятая она начала принимать наркотические средства, которые сильно подорвали ее здоровье. В момент глубочайшей депрессии рядом с ней не оказалось никого, и она ушла из жизни.

Как отмечали в прессе, она была не просто очаровательной женщиной, но бесконечно гениальной и талантливой актрисой. Все те фильмы, в которых ей довелось в полной мере отобразить глубину своего таланта, были «своеобразным откликом на ее личную жизнь». Это и пронзительно сыгранная роль в «Бассейне», где она играла с Делоном, и в фильме «Поезд», где ее партнером был Трентиньян, затем «Старое ружье», снятый в паре с Филлипом Нуаре. Даже небольшие роли удавались ей на славу, как например, в фильме Клода Миллера «Под предварительным следствием». Довольно автобиографической была картина А. Жулавского «Главное — любить». За роль в этой картине Роми Шнайдер получила премию «Сезар». И наконец, лента Ж. Руффио «Прохожая из Сан-Суси» оказалась далеко не самой лучшей попыткой Роми. Здесь уже было заметно, что актриса, подсевшая на транквилизаторы, находилась далеко не в самой лучшей форме, к большому сожалению ее поклонников, которые, впрочем, готовы были простить своей любимице все.

С Аленом Делоном Роми познакомилась на съемках «Кристины», затем она несколько лет прожила с ним в Париже. Здесь Делон познакомил актрису с замечательным итальянским режиссером Лукино Висконти, который в дальнейшем сделал многое для ее профессионального роста.

Самыми успешными для Роми были семидесятые годы, когда один за другим выходили фильмы с ее участием. За эти годы Роми несколько раз получила высшую награду французского кино — статуэтку «Цезарь». Одно только ее участие в картинах «Простая история», или «Групповой портрет с дамой» сделали эти фильмы аншлаговыми.

Успехи в кино сопровождались, увы, трагедиями в личной жизни. Сначала разрыв с Делоном, потом — годы потрясений, от которых она попыталась спастись в Голливуде. Потом возвращение в Европу, где наступил как будто просвет в личной жизни актрисы. Она вышла замуж за германского актера Харри Мейеном. Но он страдал от алкоголизма и в 1979 году, не сумев справиться с депрессией, покончил жизнь самоубийством. Роми была не просто подавлена, она была раздавлена. Снова начались депрессии, но ее воодушевляло присутствие сына — Давида-Кристофера (сына от Харри). Как раз в этот период Роми и начала злоупотреблять разного рода лекарственными препаратами. В результате она попала на операционный стол: в мае 1981 года ей удалили одну почку. А потом, в июле этого же года, погиб сын.

В своем дневнике Роми писала: «Я устала. Моя жизнь — ад, он всегда у меня перед глазами». В последнем фильме, где она снималась, «Женщина из Сан-Суси» (1982), героиня была смертельно больной молодой женщиной, что как раз подходило по содержанию состоянию самой Роми. Роль была сыграна блестяще и достоверно, ведь Роми играла словно бы самое себя.

23 сентября все того же страшного года ее не стало. Как писали в прессе: «перестало биться сердце Роми Шнайдер — одной из гениальных актрис Европы (по мнению самого Висконти). Брижит Бардо сказала, что ее убила жизнь. В австрийском журнале «Профиль» писали: «Роми Шнайдер никогда не скрывала, что готова жить против всех правил. Но жизнь ее подвела…»

Но вернемся к истокам, вернее к самым счастливым годам жизни Роми, когда она уехала во Францию. Фильм с ее участием «Флирт», оскорбленные отъездом актрисы заграницу, немцы не признали. И вовсе не потому, что был плох, просто появились слухи, те самые слухи, которыми как известны съемочные площадки. Немцы узнали, что их любимица, их национальная гордость, крошка Роми, самым глупым образом закрутила роман со своим партнером по фильму. Тогда это был никому не известный французский актер Ален Делон.

Отношения между Роми и Делоном складывались сначала не так уж и романтично. Режиссер, снимавший «Флирт», совершенно измучился и надеялся поскорее закончить работу над картиной. Работа на съемочной площадке походила на ад: главные герои постоянно ссорились, спорили… Словом, ни о какой любви и речи быть не могло. Любовные сцены фильма давались с невероятным трудом. Позже Роми вспоминала: «С первого дня мы находились в состоянии войны и так цапались друг с другом, что от нас летели пух и перья».

Для молодого Делона роль в фильме «Флирт» была первой пробой, а Роми к тому времени уже совершенно вжилась в образ звезды. Нескладный дебютант, на ее взгляд, был полной бездарностью. Несомненно, что такое пренебрежение сильно задевало Делона. Тогда он называл ее, «невесту Европы», весьма непочтительно — «надутой гусыней». Но, неожиданно для всех, после окончания работы над фильмом между двумя актерами вспыхнула самая настоящая любовь. Безумная, с ночными звонками, волнениями, неожиданными решениями, изменением планов и пр. Планы изменились у Роми. Слова Алена: «Приезжай в Париж. Будем жить вместе», — совершенно изменили ее жизнь.

Австрийские и германские зрители бурно переживали по поводу непонятной любви Роми. Они никак не могли ей простить измены. Отъезд актрисы в Париж вызвал, буквально, шквал негодования. Первые полосы газет пестрили заголовками «Предательница» и все в таком духе. Похвалы сменились презрительным: «Жаль, что она стала продажной девкой». Увы, Роми тогда не осознавала, что, покидая родину, теряет многое. Она плохо говорила по-французски, едва ли она могла играть во французских фильмах с тем же блеском, как в Австрии или Германии. Ее мать тогда говорила, что она сошла с ума, но, как известно, чтобы влюбиться надо, действительно, немного сойти с ума. А Роми влюбилась. Ей было двадцать два года, и мать не понимала, почему и ради чего она отказывается от славы и бешеных гонораров, и вообще от будущего. По ее мнению смазливый мальчишка в потертых джинсах и рубашке нараспашку того не стоил. Возможно, ее мать была права, но только человек с холодным сердцем может отказаться от любви, тем более от такой, которая поразила Роми. И весной 1959 года влюбленные обручились.

Они поселились в небольшом скромненьком маленьком отеле, где не было никаких удобств, но из окон открывался изумительный вид на Сену. Они были счастливы. Днем парочка каталась по Парижу на потрепанном «Рено», но им казалось, что «за их плечами крылья».

Роми забыла о себе, о своей карьере. Теперь актриса Германии номер один стала безмолвной тенью Делона. Она повсюду сопровождала его, в качестве невесты она ездила с ним на все съемки. Впервые в жизни она играла перед камерой, а тихонько пристраивалась где-нибудь неподалеку от съемочной площадки и терпеливо дожидалась Делона. И никому до нее не было дела. Правда, немецкие режиссеры все еще звонили ей иногда, ведь Роми по-прежнему оставалась самой кассовой актрисой на родине. Делон безжалостно смеялся над подобными звонками и приглашениями, сыграть в очередном немецком фильме. По его мнению, немецкое кино, вообще, было самым бездарным.

Конечно, Роми переживала, ведь она была такой деятельной и энергичной, импульсивной и эмоциональной. Она так хотела играть, работать, но Делон с чисто мужским эгоизмом полагал, что ей достаточно его большой любви.

Как-то раз во время съемок фильма «Под ярким солнцем» режиссер заметил сидящую как всегда в стороне симпатичную молодую женщину. Он поинтересовался, кто это, и был поражен, узнав, что это была та самая, знаменитая Сисси. Возможно, из симпатии и желая доставить ей хоть немного радости, он дал Роми небольшую роль. Роми, привыкшая блистать на экране с пятнадцати лет, исполнявшая совсем недавно с неизменным талантом лишь главные роли, была оскорблена до глубины души. Но ей пришлось подавить эти неприятные чувства, ведь рядом был ее любимый, ради которого она была готова играть даже такие незначительные роли, лишь бы не подавлять своей значимостью, которой так боялся Делон.

Алена Делона пригласили сниматься в фильме «Рокко и его братья», у самого Висконти. Вместе с Роми они поехали в Италию. Этот фильм принес Делону всемирную славу, а Роми по-прежнему оставалась в тени. Но Висконти быстро понял, что мучает невесту Делона. Он, конечно, заметил ее таланты, и именно он заставил ее учить французский язык. «Без этого, Ромина, ты пропадешь» — заявил великий режиссер. Роми всерьез занялась языком, она зубрила французский день и ночь, а потом Висконти пригласил ее играть в своем фильме «Бокаччо-70». Роми была счастлива: ведь она не просто вернулась на съемочную площадку, она теперь имела возможность играть рядом с великим маэстро. Висконти помог Роми пройти настоящую школу актерского мастерства, кроме того, он занялся ее внешним обликом, познакомив с лучшими международными модельерами.

Среди прочих, была и Габриэль Шанель, которая, едва взглянув на Роми, бросила небрежно: «Худеть». Шанель создала для актрисы исключительные туалеты, которые превратили и без того очаровательную Роми в образец изящества и лоска. Известный куафер Александр тоже взял Роми под свою опеку: он создавал для актрисы эксклюзивные прически. Отношения Роми и Висконти напоминали дружбу взрослой дочери и отца, ведь он сумел вдохнуть в нее новую жизнь, вытянул из водоворота однообразной парижской жизни. В фильме «Бокаччо-70» Роми впервые проявила себя, как французская актриса. Правда, у нее были серьезные соперницы — Софи Лорен и Анита Экберг. Но как ни удивительно, критика очень дружелюбно отнеслась к новой Шнайдер. Все в один голос хвалили ее, отметив, что французский экран заполучил нечто удивительное и бесподобное в лице Роми.

Актриса вернула свою славу, но в то же время она потеряла свою любовь. Ален Делон весьма странно прореагировал на столь трудный дебют невесты. Она не дождалась от него ни хоть сколько-нибудь полезных советов, ни простой дружеской поддержки, тем более не выказал он и прежней своей пылкой привязанности. «Мы плачем, приходя на свет, а все дальнейшее подтверждает, что плакали мы не напрасно…» В момент своего нового взлета Роми поняла, что теряет любимого. Она поняла это еще задолго до того, как сам Делон это успел осознать. Они еще оставались вместе, но это была лишь формальная близость. Роми плакала по ночам, а он как будто не замечал, что с ней происходит. Все чаще он пропадал, говоря, что занят на съемках. Конечно, она догадывалась, что он изменяет. Его молодая страсть прошла, как и прошла его молодость. Он превратился в зрелого мужчину, причем, мужчину дьявольски красивого, которому поклонницы просто прохода не давали. Вряд ли Роми теперь могла надеяться на свадьбу, но все-таки она могла его удержать, если бы не была так горда.

Возможно, в пику изменяющему Делону она уехала в Голливуд, сниматься в очередном фильме. Тем самым Ален Делон был предоставлен самому себе и толпе обуреваемых страстью поклонниц. По сути Роми сама сделала первый шаг к разрыву. Спустя какое-то время, а именно — в августе 1964 года, от Делона пришло письмо. Это было прощальное письмо, в котором он сообщал, что актриса Натали Бартелеми ожидает от него ребенка. Теперь он был совершенно потерян для Роми. И хотя она перед отъездом смутно понимала, что они расстаются, но в глубине души все-таки надеялась: он приедет к ней, он будет просить ее любви или что-то в этом роде. Увы, реальность оказалась жестокой для нее. Разрыв с Делоном поверг ее в отчаяние.

К этому добавились газетные статьи, которые безжалостно копошились в их жизни, поднимая на свет порой самые интимные детали. Роми с головой ушла в работу, она снималась как одержимая, меняя филь за фильмом. Работать на съемочной площадке порой приходилось по восемнадцать часов. Чтобы снять усталость и взбодрить себя, Роми изредка прибегала к помощи шампанского. Это помогало, но лишь на какое-то время, а потом тоска наваливалась с новой силой, и она словно бы деревенела. «Ну, Ромина, надо быть мужественной» — утешал ее Висконти. Он помогал ей выйти из оцепенения, но она мучилась от сознания того, что ее бросили, ее предали. Роми надеялась, что сможет забыть Делона, заменив его новом мужчиной. «Пустоту надо заполнить, и тогда будет легче». Как она ошибалась тогда!

Роми познакомилась с режиссером Харри Мейена, а в июле 1966 года вышла за него замуж. Она была беременна, и Харри ради нее оставил жену, с которой прожил двенадцать лет в мире и согласии. Потом у Роми родился мальчик, ее первенец Давид. Супруги поселились в Гамбурге, и Роми была счастлива. Она хотела стать хорошей женой и матерью, и так любила своего сына и мужа, хотя любовь к мужу скорее походила на благодарность. Ему удалось вырвать ее из депрессии, утолить тоску и отчаяние. Она была благодарна ему за сына. В дневнике она писала: «Харри дал мне уверенность. Я стала гораздо спокойнее, болезненное возбуждение, кажется, оставило меня. За это время я не сделала ни одного фильма, и тем не менее чувство пустоты больше не преследует меня. Мы стали семейной парой, и я охотно провожу время в нашей четырехкомнатной квартире».

Это было так похоже на обман, на самовнушение. Она словно бы говорила себе: мне хорошо, мне очень хорошо… Со временем это заклинание стало терять свою силу. Все чаще в дневнике Роми стали звучать нотки недовольства, раздражения и скуки. Ей наскучила роль домохозяйки, она устала от криков сына, от мелочных забот и от всегда такого внимательного мужа. Теперь Роми чувствовала себя в четырехкомнатной квартире, словно в клетке. Ей не хватало воздуха свободы, живого человеческого общения, или… ей не хватало Делона?

Она тосковала, и возможн6о, это чувство долетело по адресу. Однажды в квартире раздался звонок, она сразу узнала голос. «Приезжай в Париж. Я снимаю фильм. Есть классная роль для тебя» — опять этот предательски любимый голос нарушал ее покой, ломал ее жизнь, но она не могла не откликнуться.

И снова она, как когда-то в забытой юности, в Париже — в городе своей самой сильной и наверное единственной любви. Она играла в фильм «Бассейн», который немного повторял печальную историю их романа в Делоном. Зрители еще помнили об их красивой любви, и едва фильм вышел на экраны, как публика буквально атаковала все европейские кинозалы. Потом начались интервью, Роми часто спрашивали, не помешали ли ей прежние отношения с Делоном играть эту роль. На что она отвечала: «Нисколько! Я работала с ним, как с любым другим партнером. Нет ничего холоднее мертвой любви…» У Делона тоже спрашивали о его чувствах к Роми, он говорил: «Когда мы с ней встретились впервые, она была девочкой, а сейчас я вижу перед собой зрелую прекрасную женщину».

С этого фильма началось триумфальное шествие Роми Шнайдер по киноэкранам всего мира. Фильмы с ее участием следовали один за другим. В «Людвиге», режиссером которого был Висконти, она сыграла главную роль, принесшую ей награду на фестивале. В журнале «Пари матч» ее, иностранку, назвали «звездой французского кино». А потом начались съемки в фильме «Поезд». В этой картине передавалась история любви, которая оказалась даже выше смерти. Но увы, счастье, отпущенное ей Богом, касалось только ее творческой карьеры, что касается личной жизни, то в ней талантливой актрисе не хватало таланта. Она не умела быть мудрой и терпеливой женщиной, она делала ошибку за ошибкой, даже и не подозревая об этом, лишь с годами осознав, что же она наделала. Правда ей хватало мужества признаться: «Знаю, что у меня плохой характер, часто я бываю невыносимой».

Отношения с Харри окончательно разладились, и через два года после свадьбы они расстались. Харри был мягким и добрым человеком, его жизненный опыт (ведь он был много старше жены) позволял ему многое прощать Роми и удерживать ее от непродуманных шагов. Но когда Роми стала «великой», все советы мужа казались ей глупыми нападками, нелепыми колкостями. Она отвергала его мнение. Ссоры супругов часто сопровождались теперь ее истериками и бранью мужа. Не выдержав, Роми бросила Харри, забрав с собой и сына. Она вновь поселилась в Париже. А спустя какое-то время у нее начался роман с Даниэлем Бьязини — ее личным секретарем.

Бьязини был выходцем из интеллигентной и богатой семьи, и хотя он был вполне уравновешенным молодым человеком, но отличался некоторым легкомыслием. Это смущало и расстраивало Роми, желавшую видеть в своем партнере абсолютную верность и преданность. Правда, Даниэль очень сблизился с ее сыном, что было очень важно для Роми. Для Давида ее новый спутник жизни был старшим товарищем, другом и в тоже время прекрасным наставником. С ним он мог и погонять мяч, и подраться, и поговорить о серьезных «пацанских» делах. Родители Даниэля с радостью приняли Давида и очень привязались к нему, эта привязанность стала взаимной. Давид относился к старикам Бьязини, как к родным дедушке и бабушке. Их вилла стала для него родным домом, где он чувствовал себя вполне уютно. Его мама много снималась, постоянно была в разъездах, он так редко видел ее. Так что новая семья давала ему полное ощущение домашнего тепла.

Роми тоже была довольна, ей казалось, что в ее жизни, наконец, наступило полное равновесие. Даниэль ее обожал, сын был доволен и обласкан его родителями, возвращаясь домой, Роми всегда встречала лишь доброту и любовь. Все было так похоже на настоящую большую семью, с бабушками и дедушками. Роми начала бракоразводный процесс с Харри. Она выплатила ему почти полтора миллиона марок, чтобы добиться своего. Наконец, в декабре 1975 года она вышла замуж за Даниэля. Тогда она говорила: «Всю жизнь я пыталась собрать под одной крышей мужчин, детей, профессию, успех, деньги, свободу, уверенность, счастье. В первый раз все рухнуло. С Даниэлем я делаю новую попытку».

Вскоре у нее появилась дочка Сара — это было чудесное событие в семье Бьязини. Роми, казалось, забыла все свои прежние горести и разочарования. Теперь у нее была семья, двое детей, любимый муж и любимая работа. А работа продолжалась, и по-прежнему приносила ей не только удовольствие, но и бешеный успех. Роми получила второго «Сезара» — ее талант вновь был высоко оценен. В этот момент она получает телеграмму из Гамбурга: ее бывший муж Харрис, не выдержав разлуки с Роми, повесился. Она вылетает в Гамбург. Толпа голодных до сенсаций журналистов набросилась на нее уже в аэропорту: «Не считаете ли вы себя виноватой в гибели этого человека? Вы отняли у него хорошую, добрую жену, а что дали взамен?»

Да, смерть Харри тяжким грузом легла на ее совесть, после этого несчастья она вновь потеряла, едва обретенное, душевное равновесие. В обвинения звучала такая горькая правда, она и сама это понимала, но, увы, изменить уже ничего не могла. Ее новый муж, Даниэль, был еще слишком молод и совсем не обладал теми качествами, которые помогли бы Роми выдержать этот удар. Он требовал от нее выдержки. Кроме того, в силу своего возраста или характера, Даниэль вовсе не был из числа домоседов и примерных семьянинов, каким был Харри. Роми опять мучилась от ревности, она подозревала его.

И хотя она могла часами себя утешать, что она великая, она звезда, но от ревности это не спасало. Ее самолюбие было задето, не просто задето, она была оскорблена. Ведь ради Даниэля она рассталась с Харри. Кроме того, ей казалось, что Даниэль рядом с ней из-за глупого мужского тщеславия, ему льстило внимание и любовь звезды мирового кино. Ей не хватало мудрых советов Харри, ей не хватало поддержки, она опять чувствовала себя бесконечно одинокой. Она начала пить и теперь уже не скрывала этого. И все опять повторилось: алкоголь снимал стрессовое состояние на какое-то время, а потом наступали еще более тяжкие депрессии. Хорошее настроение как будто навсегда покинуло ее, уверенность таяла день ото дня, ведь от алкоголя страдала не только ее душа, но и внешность. Гримеры порой не знали, что им делать, когда Роми являлась на съемочную площадку вся опухшая, с мутными глазами и вялым взглядом, который уже не излучал былой чарующей загадочности. Конечно, гримеры были не в силах изменить ее взгляд, но и для того, чтобы поправить ее внешность им требовалось порой несколько часов.

Конечно, быть звездой и быть хорошей женой при этом – такое удавалось немногим женщинам. Всегда приходится чем-то жертвовать. Роми пыталась удержать в своих руках и то, и другое, и в конечном итоге, надорвалась. Ее нервы были совершенно расшатаны. Она говорила Даниэлю глупые и обидные слова, часто намекала на разницу в возрасте. Он же считал, что эта самая возрастная разница сделалась для нее чем-то болезненно-маниакальным. Позже он говорил: «Мне на это было наплевать, но Роми, когда ей исполнилось сорок, вдруг начала панически этого бояться. Она стала жуткой собственницей и ревновала меня без причины. Она постоянно говорила о нашем будущем — каково нам будет через десять лет, когда ей стукнет 50, а мне лишь 39? Какие роли ей тогда еще будут предлагать? Эта тема занимала все наши разговоры, мы ругались как ненормальные».

Роми стала принимать транквилизаторы, и чем дальше, тем их количество все более увеличивалось. «У нее это добро всегда было в запасе, как спасательный круг», — печально констатировал Даниэль. Снотворные таблетки она запивала вином, чтобы они лучше усваивались. После очередного такого приема ее едва откачали. А потом, в апреле 1981 года, врачи обнаружили у Роми опухоль. Правда, она была доброкачественной, но тем не менее, одну почку пришлось удалить. После операции Роми впала в еще большую депрессию: на спине остался безобразный шрам длиной в двадцать сантиметром, а утолять горести с помощью вина и транквилизаторов с одной почкой вообще было немыслимо.

Конечно, ее внешность сильно изменилась, под глазами появились мешки и черты лица стали приобретать размытые очертания, но она предприняла отчаянную попытку. Она решила сняться для «Плейбоя». Позже фотограф признавался, что ему было настолько неловко и даже отвратительно, ведь ему предстояло сделать что-то невозможное — воскресить былую красоту «невесты Европы». Роми же искала новых способов для самоутверждения, теперь она решила найти нового мужа. Роми развелась с Даниэлем, брак с которым продолжался уже шесть лет. Это случилось зимой 1981 года. Даниэль согласился только потому, что устал от ее истерик и безумных поступков. Но был один человек, который никак не желал мириться с разводом — Давид. Он так любил своего приемного отца, что не пожелал с ним расставаться. Увы, он был единственным, кто еще хотел сохранить семью.

Позже Даниэль написал в своей книге «Моя Роми» по этому поводу: «Давиду нужна была семья, стабильность, защищенность — уютный покой, это он унаследовал от матери. Он был очень подавлен разводом своих родителей. Я помню, как он радовался, когда мы поженились и когда появилась на свет его младшая сестренка. Наше расставание было для него драмой, он боялся потерять все, что любил. Из-за этого он закатывал матери жуткие сцены. И когда у Роми появился новый спутник жизни, Лоран Петен, он-то в глазах Давида и стал главным виновником. И мальчик ушел в единственную семью, которая у него еще оставалась, — к моим родителям. Конечно, это причиняло Роми боль. Но она ничего не смогла бы с этим поделать. Давиду было уже 14, и он, скорее всего, просто сбежал бы из дому…»

Сын решительно отказался жить с матерью и ее новым мужем, для Роми это было тяжелым периодом. Давид был ее первенцем, и она не могла потерять его, но даже это не образумило женщину, она продолжала все делать по-своему. Она жила с дочкой, а Давид у родителей Даниэля. Роми всегда не хватало сына, хотя они часто встречались в кафе, беседовали. Он тоже скучал по матери и по сестренке, но не желал признавать мсье Петена — нового спутника матери. Возможно, со временем трения между матерью и сыном как-нибудь уладились, но судьба распорядилась иначе.

Давид возвращался домой поздним вечером к старикам Бьязини. Их вилла была огорожена железной решеткой, обрамленной поверху острыми зубцами. Подросток всегда легко перелазил через эту преграду, не желая дожидаться, пока привратник отопрет калитку. И в этот раз он полез наверх, но в самый неподходящий момент его рука сорвалась и он животом напоролся на острие. Он все-таки перелез через ограду и дошел до дома, прикрывая рану майкой. Дома были и старики и Даниэль. Когда мальчик вошел в гостиную, зажимая рану руками, Даниэль подскочил к нему и чуть приподнял майку. Тут же на него брызнул целый фонтан крови, острие забора задело аорту. Уже в машине Давид, видя волнение Даниэля, спросил: «Ты думаешь, что я умру?»

Операция продолжалась шесть часов, врачи и сестры сновали по коридору, Роми выла, словно раненый зверь. Обстановка становилась все нервознее, наконец, врачи сказали, что все кончено. Роми была вне себя. У больницы уже дежурила толпа репортеров, друзьям удалось провести Роми до машины, где она рухнула под сиденье, чтобы не видеть вспышек фотокамер. Начались самые страшные дни. К ней прилетел Ален Делон и все время был рядом. Он занялся похоронами, он сделал все, чтобы облегчить страдания Роми. Но она погрузилась в себя и как будто уже не замечала ничего вокруг нее происходящего. Роми изредка приходила в себя, но близость Делона ее уже не радовала: та молодая любовь, когда-то крепко их связавшая, теперь давно была утрачена. Но память о ней все-таки заставила Делона быть рядом с Роми.

Наступила зима 1981 года. Делон и Шнайдер по-прежнему держались в когорте самых лучших актеров французского кино. Теперь их снова называли самой красивой парой. Ален и Роми иногда появлялись перед теле- и фотокамерами. Делон говорил: «Смотри-ка, мы с тобой еще самые лучшие. А знаешь, я думаю, что и через двадцать лет ничего не изменится». Пожалуй, можно заметить, что эти слова он говорил не для публики, а только для нее. Он словно бы просил ее жить, ведь все видели, что Роми словно тает на глазах. Ален Делон решил спасти ее в очередной раз работой, как когда-то. Он начал снимать фильм, сюжет которого в который раз перекликался с их жизнью — это была история о мучительном восхождении к славе, в жертву которой приходится приносить порой слишком многое.

Роми ожила, работа всегда ее отвлекала от личных горестей. Потом она загорелась тоже снять фильм. В качестве сюжета она решила избрать роман, который так любил Давид. Этот фильм она хотела посвятить памяти Давида и Харриса. Роми приложила все усилия, что закончить работу над фильмом, теперь время жизни для нее определялось сроком завершения съемок. В то время, знавшие ее люди, говорили, что, если бы не этот фильм, Роми умерла бы значительно раньше. На первых кадрах ее картины «Прохожая из Сан-Суси» значилось посвящение: «Давиду и его отцу».

Через девять месяцев (эти мистические цифры) после смерти сына, скончалась и Роми Шнайдер. Все французские газеты поместили статьи, посвященные самоубийству великой актрисы. Ален Делон оставался с ней до конца и после кончины Роми позаботился о том, чтобы ее прах покоился под одной плитой с прахом Давида на тихом кладбище деревни Буасси под Парижем.

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

Всё, что можем, Алесь, своими скромными силами. И Драйву огромное спасибо за помощь в подборе фотографий.

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

Мишель Мерсье

 

Когда перед французской актрисой Жоселин Мерсье встал вопрос, какой псевдоним взять, она думала недолго. Девушка была абсолютно согласна с продюсером, что ее имя в своем первозданном варианте звучит немного неблагозвучно. Ей и самой не нравилось имя Жоселин. Гораздо лучше звучит — Мишель Мерсье. Единственное, что ее смущало — как отнесутся родители к тому, что она хочет взять себя имя горячо любимой покойной сестры. Но, к ее счастью или несчастью родители согласились. Почему — к несчастью? Впоследствии Жоселин не раз убеждалась в том, что взять себя имя покойного — не просто плохая примета; это может стать причиной самой непредсказуемых бед и несчастий, и никто не может знать, чем именно обернется для человека подобный поступок.

Но тогда, когда родители дали свое согласие, Жоселин страшно обрадовалась. Она помнила и очень любила свою младшую сестренку Мишель. Да ее трудно было не любить. Эта девочка, естественно, была полной противоположностью Мишель и источником постоянной радости для ее родителей. Во-первых, Жоселин с детства была просто красавицей, и на нее постоянно заглядывались мальчики. А Мишель — наоборот, не отличалась особой красотой и, вероятно, потому всегда была очень тиха и застенчива. Немного угловатая, но главное — такая послушная и аккуратная Мишель была настоящей надеждой родителей, особенно отца, владевшего в Ницце большой фармацевтической фирмой. Раз уж Бог не дал ему наследников, — думал господин Мерсье, то нужно думать о том, кто продолжит его дело. На вертихвостку Жоселин нельзя было положиться: и так ясно, что серьезным делом она заниматься не сможет никогда, но зато Мишель — идеальная кандидатура на высокий пост владелицы компании. Она не позволит погибнуть семейному делу.

Жоселин родители считали совершенно никчемной и бестолковой. Она целыми днями занималась танцами и смотрелась в зеркало. Ни о каком серьезном, по мнению родителей, деле старшая дочь просто не была способна думать. Она мечтала стать балериной, а не разбираться в фармацевтике. Жоселин совершенно не интересовали домашние дела, тогда как Мишель не отходила от матери буквально ни на шаг. Она была лучшей помощницей по дому, и все, порученные ей дела, исполняла без малейшего ропота. Мать обожала Мишель — еще бы — отличная хозяйка из нее выйдет. Она вплетала разноцветные ленточки в ее волосы, стараясь сделать наряднее свою любимицу. Жоселин никогда не ждала от матери подобных проявлений любви: она предпочитала следить за своей внешностью сама. К тому же, она терпеть не могла бантики; у нее рано сформировались собственные понятия о том, что красиво, а что нет. Ее тоже заставляли работать по дому, но Жоселин придумывала тысячи способов для того, чтобы саботировать трудовую хозяйственную повинность. Она даже думать не могла ни о том, что всю жизнь придется провести среди этих старых фамильных комодов и сервантов, а в лучшем случае — в аптеке, среди огромного количества склянок с неизвестным содержимым.

Естественно, что родителей подобные настроения старшей дочери раздражали до крайности. Мать никогда не могла сдержать отрицательного отношения к этой «вертихвостке». Она вообще не отличалась особой деликатностью, а в гневе могла ударить, и рука у нее была очень тяжелая. Как-то раз она ударила Жоселин по лицу, и притом прилюдно, когда они стояли перед витриной модного магазина, а девушка осмелилась попросить купить ей очень понравившееся платье. У него была такая замечательная пышная юбка! От стыда и оттого, что все прохожие видели ее позор, Жоселин разрыдалась и крикнула матери: «Ты никогда бы так не поступила с Мишель!».

Когда Мишель умерла, отчаянию родителей не было предела. Жоселин понимала, что никогда не сможет заменить им сестру, тем более, что после смерти Мишель Жоселин вообще перестали замечать. Она чувствовала себя совершенно ненужной. Когда ей предоставилась возможность уехать в Лондон, Жоселин не раздумывала. Она надеялась, что там сможет стать балериной. Тем не менее, чаяния девушки не оправдались: ей недвусмысленно дали понять, что карьера балерины — это не для нее. Жоселин ничего другого не оставалось, как вернуться в семью.

Родители встретили дочь очень холодно. Они были уверены, что Жоселин в Лондоне просто развлекалась, вырвавшись из-под присмотра домашних. Мать при первой же встрече с дочерью сказала страшную фразу, которая потом преследовала несчастную Жоселин всю жизнь. Неосторожные слова матери превратились в родительское проклятие, потому что были произнесены от сердца. «Из тебы никогда не получится нормальной актрисы, — заявила разгневанная мать. — И не только артистки, но даже приличной жены или матери из тебя никогда не выйдет. Ты — самая обыкновенная шлюха, и останешься такой на всю жизнь!».

Это было ужасно обидно и несправедливо, потому что, хотя Жоселин и была свойственна обычная женская кокетливость, но непорядочной она не была никогда. Самое обидное, что она была совершенно невинна, выслушивая проклятия матери. Девушка понимала, что на самом деле мать хотела сказать совершенно другое: «Ты никогда не сможешь заменить мне Мишель». Но сказанного обратно не вернешь.

В 1957 году Мерсье получила приглашение сниматься в кино, причем это событие произошло совершенно неожиданно для нее, когда она не ждала ничего подобного. Прекрасным весенним днем девушка гуляла в городском саду вместе со своим отцом, и на нее обратили внимание два прилично одетых солидных господина; один из них — Дени де ла Пателльер — был режиссером, а второй — Мишель Одиар — сценаристом. Увидев эту очаровательную красавицу, так и излучавшую радость жизни и обаяние молодости, они поняли: это та самая актриса, которая так необходима им для комедийного фильма «Поворот ручки».

Мишель-Жоселин согласилась, и эта роль сразу сделала ее звездой. Приглашения от режиссеров следовали одно за другим. Всем пришлась по вкусу ее чувственная красота. К тому же, камера, как говорится в кино, «любила» Мишель. Она была невероятно фотогенична, а в кадре выглядела естественно и непринужденно. Однако Мишель не торопилась принимать все предложения без разбора. Вероятно, ее постоянно останавливали слова, сказанные матерью в порыве гнева, это родительское проклятие. Мишель уверяла себя, что ее не прельщают, как многих молодых девушек, возможность сделать в кино карьеру и завоевать славу. Для нее гораздо важнее оказаться успешной как женщина, то есть создать семью: ведь недаром она сменила свое неблагозвучное имя Жоселин на такое красивое и целомудренное — Мишель. Она должна стать примерной женой хотя бы для того, чтобы доказать матери: она ничем не хуже своей покойной сестры.

Но в любви Мишель хронически не везло, причем с самого первого раза. Этим первым возлюбленным оказался весьма странный молодой человек по имени Джи. Он был молод, привлекателен и безумно романтичен. Его настолько переполняла романтика, что простой девушке все это было крайне трудно понять и оценить. Мишель много раз выслушала, что она — существо неземное, обладающее красотой поистине небесной, а потому ее надо боготворить и преклоняться перед ней. Ей хотелось любви, и Джи соглашался: конечно, для любви, но совершенно особенной, неземной. Любовь к Мишель должна быть ни на что не похожей, возвышенной.

Наивная Мишель предполагала, что Джи вот-вот сделает ей предложение, назовет своей женой, но тот делать этого отчего-то не торопился. Целыми днями он читал Мишель наизусть творения восточных мистиков, в которых та мало что понимала. Они проводили вместе долгие ночи без сна, но молодому человеку почему-то и в голову не приходило заняться с ней любовью, зато он непрерывно разглядывал ее тело, любовался, читал стихи, а потом вел любоваться восходом солнца. А скромная Мишель была уже почти на грани отчаяния. Что же это за неземная любовь. Она в конце концов уже хочет испытать ее, а если, то, что происходит между нею и Джи — и есть та самая неземная и необыкновенная любовь-поклонение Прекрасной Даме, то приходится призадуматься — а так ли уж нужна она тебе? Мишель вдруг ясно осознала — ей хочется простой, земной любви, без поклонения и обожания. При этой мысли на мгновение ей показалось, что она слышит недобрую усмешку матери и ее слова о том, что ее дочь — просто шлюха, как говорится, по определению, и ждать от нее чего-то иного больше просто не приходится.

Мишель едва не запуталась окончательно в своих отношениях с романтичным и неземным Джи, но как раз в это время ее пригласили в Италию на съемки кинофильма «Ночи Лукреции Борджиа». В Вечном городе молодую французскую актрису с экстравагантной внешностью представили иранскому шаху Мохаммеду Реза Пехлеви, занятому поисками очередной молодой супруги. Просматривая, как обычно, утренние газеты, шах увидел фотографию Мерсье и понял, что это — та самая девушка, которую он искал всю жизнь.

Первая встреча с шахом запомнилась Мишель совершенно мучительным ощущением. Она не знала, как правильно вести себя и постоянно краснела под его раздевающим откровенным взглядом. Мишель не помнила, что вообще говорила этому господину с пугающим, почти плотоядным блеском в глазах. Она чувствовала маленькой школьницей, которую вызвали к доске, и та не знает, что отвечать, поскольку вопросы преподавателя неясны, а взгляд — оценивающий. Мишель долго плакала в своем гостиничном номере. А причиной этого был все тот же ужасный взгляд шаха. Как он посмел смотреть на нее так, словно она рабыня или проститутка? Разве она хотя бы одним взглядом или жестом дала понять, что является таковой? Как раз — наоборот. Так почему же они смеют думать о ней как о легкой добыче? Почему ее все принимают не за ту, кем она является на самом деле? Позже Мерсье передали слова шаха, сказанные им после этих неудачных «смотрин»: «Эту девушку, несомненно, поцеловала сама богиня любви. Но она сама пока этого не понимает. У нее впереди ослепительное будущее».

Надо сказать, что Мишель ничуть не воспарила, услышав эти слова. Она не видела в них ни малейшего повода для гордости. Наоборот, Мерсье стала относиться к собственной внешности довольно подозрительно, словно ждала от нее неприятных сюрпризов.

Чтобы не давать людям ни малейшего повода сомневаться в своей порядочности, Мишель принимала самые серьезные меры (только бы не подумали о ней как о распутнице!). Когда Мерсье пригласили на пробы в Голливуд, где планировались съемки фильма с участием Элвиса Пресли, то на одной из торжественных презентаций Мишель появилась в строгом черном, почти чопорном платье, наглухо скрывающем все достоинства ее фигуры. Она даже не стала делать прическу и накладывать на лицо косметику. И все же, несмотря на принятые меры предосторожности, Мишель поняла, что ее маневр не совсем удался. Она замечала, с каким откровенным восхищением смотрят на нее все мужчины.

Что же касается продюсера будущего фильма, Хелла Уоллеса, то он совершенно потерял голову от молодой актрисы. Он пригласил ее на первый же танец и даже не смог сдержать естественного мужского порыва — слегка прижать к себе эту гибкую и восхитительную красавицу. Он хотел сказать Мишель, насколько она прекрасна и какая честь для него… Он и рта раскрыть не успел, потому что красавица в то же мгновение оттолкнула от себя этого, по его мнению, нахала. «Кто позволили вам так прижиматься ко мне?» — резко и отрывисто произнесла она. Она просто задыхалась от возмущения. В тот же вечер мадемуазель Мерсье уже паковала свои вещи, чтобы отправляться назад, в Европу. Голливуд — это самое настоящее гнездо разврата, — в этом она убедилась окончательно и бесповоротно, и никто не смог бы ее разубедить.

Когда самолет пролетал над Атлантикой, Мишель раздумывала: а что если покончить с карьерой актрисы раз и навсегда? Потом она вспомнила, как пыталась начать самостоятельную жизнь танцовщицы в Лондоне. В то время она была милой, веселой и обаятельной. Ей было приятно мужское общество. При этом никто не смотрел на нее как на доступную женщину, и она чувствовала себя легко и свободно. Что же изменилось в ней с того времени? Куда исчезло это милое и такое естественное для женщины кокетство? Она поняла, что ей претит сама мысль о том, что кто-то смеет смотреть на нее как на шлюху.

Мишель вернулась в Париж и немедленно решила перевернуть свою жизнь до основания. Прежде всего, по ее мнению, следовало выйти замуж и стать примерной женой. Брак был так поспешен, словно актриса пыталась сбежать от своей судьбы. Она особенно не выбирала, она была готова отдать руку первому встречному. Таким первым встречным стал ее первый муж Уильям. У него имелась небольшая квартирка на острове Миньо. Там обосновалась Мишель и стала со всем рвением налаживать идеальный семейный быт. Нужно, что каждый понял, что ее семья — самая настоящая, милое и уютное гнездышко. Она завела двух овчарок и служанку, обустроила жилище по собственному вкусу: на стенах развесила картины, там и сям расставила вазы и простенькие безделушки.

Казалось, домашнее хозяйство завладело всеми помыслами Мишель. Она была буквально упоена постоянными хлопотами на кухне. Ей даже по-настоящему нравилось возиться в саду. Конечно, она практически ничего не умела как хозяйка, но так хотела научиться всему. Однажды она захотела сделать деревья в саду несколько красивее и с энтузиазмом взялась за их обрезку. Правда, она не учла, что это было время цветения, и служанка, увидев, чем занимается ее хозяйка, пришла в неописуемый ужас. «Мадам, вы погубите деревья!», — закричала она и отобрала у Мишель садовые ножницы.

Мишель старалась преуспеть и на съемочной площадке, и дома, где готовила Уильяму его любимые спагетти и регулярно поливала цветы на окнах. Главное — чтобы ему было хорошо. А он, посмотрев картину Франсуа Трюффо с участием супруги «Не стреляйте в пианиста», сказал за ужином только одно: «В первый раз встречаю женщину с таким поразительным талантом. Днем играет проститутку, да так, что от настоящей не отличишь, затор вечером — это воплощенная добродетель. И как это у тебя получается?». Данная недоумевающая фраза на самом деле звучала упреком. Он ждал от жены невероятных страстей, море сексуального огня; он вовсе не хотел видеть ее скромной домохозяйкой, которая целыми днями упоенно возится у плиты. Ему казалось, что его жестоко обманули. Быть может, это странно, но Уильям хотел всего того, что видел на экране — капризов и безумств, отчаянной страсти и упоительного кокетства; иначе зачем бы ему жениться на такой женщине? Для роли скромной, всегда послушной и никогда не перечащей домохозяйки он без труда мог бы подыскать и другую женщину.

Уильям приходил временами в бешенство, потому что чувствовал: там, на съемочной площадке, она — настоящая; этот вулкан страстей — не выдумка и не искусная игра. Она такая на самом деле, но ее что-то сдерживает, что-то не позволяет этому вулкану свободно прорваться наружу. Но Уильям не был прекрасным принцем, призванным освободить своим поцелуем от злого колдовства прекрасную принцессу; для этого он недостаточно любил ее и к тому же был никуда не годными психологом. «Обманула!» — вот единственное, что было доступно его разумению. Если она может — там, в кино, то почему не может или не хочет с ним? Сколько он ни старался раздразнить ее, добиться хоть одной искорки, таящейся в этом воплощении настоящего эротического вулкана, у него не получалось ничего.

В начале 1960-х годов в Локарно произошел кинофестиваль, на котором Мишель Мерсье, сыгравшая в картине «Рычащие годы», получила первый приз за лучшую женскую роль. Казалось, можно было только радоваться: впереди открывались необыкновенные возможности для карьеры, но Мишель как будто поставила себе целью не стремиться к вершинам славы. Она откровенно радовалась только тогда, когда какая-нибудь соседка хвалила ее аккуратно подстриженный газон или выращенные ею цветы.

Но в 1963 году в ее судьбе произошел крутой поворот, просто как в сказке. Ранним утром в ее доме раздался телефонный звонок. Мишель даже не успела еще приготовить Уильяму его утренний кофе. Оказалось, что Мишель приглашают принять участие в пробах для съемок фильма «Анжелика». И надо же так случиться, что сама Мишель только что прочитала этот бестселлер Анн и Сержа Голон. Она была одержима Анжеликой. Еще ни одну женщину она не чувствовала так сильно, буквально всеми клеточками души. Разумеется, не могло иначе и быть, она была просто создана для этой роли, и ее утвердили практически сразу.

Мишель Мерсье пришлось сниматься одновременно в двух фильмах про Анжелику — «Анжелика — маркиза ангелов» и «Великолепная Анжелика». Самое интересное, что в первом фильме актриса должна была играть взрослую женщину, познавшую жизненные невзгоды и закаленную неудачами, а во втором она была еще совсем юной, семнадцатилетней девушкой, для которой все неудачи и страшные приключения были впереди. Мишель целиком отдалась роли. Впервые в жизни она не думала, что обязана быть примерной женой и хозяйкой. Ей было не до этого. Конечно, иногда она задумывалась над произошедшими в ней переменами, и это немного пугало, однако ненадолго. Анжелика для Мерсье была как одержимость, как прекрасная болезнь, как первая любовь.

В декабре 1964 года в «Мулен Руж» состоялась премьера фильма. Это был настоящий триумф Мерсье. Ее долго не хотели отпускать со сцены, и актриса буквально утопала в цветах. Она улыбалась, ведь этого требовало ее положение, но в душе бушевал настоящий ураган страха и отчаяния. Причиной волнений Мишель стал Уильям. С ним стало происходить нечто странное, причем это произошло сразу после того, как супругу довелось посмотреть уже отснятый материал «Анжелики». Уильям бросил работу. Он пил целую неделю, как завзятый алкоголик. Накануне премьеры он устроил жене сцену: забился перед ней в эпилептическом припадке, колотясь головой об пол и крича нечто невразумительное. Перепуганная Мишель немедленно вызвала врача, но тот осмотрел Уильяма и заявил, что дражайший супруг устраивает чистейшей воды симуляцию. Он хочет шантажировать жену.

Возмущенная Мишель потребовала от Уильяма объяснений, однако его истерика все еще продолжалась. Он мог только кричать что-то странное и не поддающееся объяснению: «Я обещаю тебе, — орал он, — что с завтрашнего дня начну принимать снотворное вместе со спиртным. Ты хочешь, чтобы я сошел с ума? Ну конечно, ведь ты всегда только этого и добивалась! Вот и добилась. Я стану сумасшедшим, и не думай, что это меня пугает. Я хочу стать сумасшедшим! По крайней мере, это станет гарантией того, что ты не сможешь бросить меня никогда! Ведь разводы с сумасшедшими запрещены».

Так Мишель впервые столкнулась с проявлениями родительского проклятия. С тех пор все ее мужчины не могли иначе реагировать на нее, как будто она и на самом деле была заколдована, и первым, пострадавшим от ее экранного мифа стал Уильям. Но тогда Мишель еще не догадывалась об этом. В своей наивности она и предположить не могла, что для всех мужчин мира является идеальным символом чувственности, непокорной красоты, которая пока только не нашла своего хозяина, и как только такой хозяин будет найден, как недоступная красавица станет воплощением вожделения, для которого не существует ничего невозможного. Сколько Мишель не уверяла бы супруга, что ей хочется только одного: тихой и размеренной семейной жизни, приготовления обедов, ежедневной заботы о муже, о почти целомудренных, стыдливых ласках в постели. Пусть она говорит теперь что угодно: Уильям больше никогда не попадается на эту уловку. Да она просто лжива по самой сути; она — воплощение лжи. Он и раньше подозревал, что вся эта домовитость — ненастоящая, а уж теперь… Все эти годы, что она жила с ним, вокруг него был только ложь и наглый обман!

А Мишель даже не понимала, что происходит с ее мужем. Она искренне считала себя виноватой в его внезапной душевной болезни. Конечно, ведь на время съемок, ей пришлось надолго оставлять семью; вероятно, Уильям сильно тосковал, да и, признаться, она столько раз укоряла саму себя, что, упоенная Анжеликой, совершенно забыла, что ее призвание — быть хранительницей домашнего очага. Мишель считала, что все еще можно исправить; она не замечала, что дальнейшая семейная жизнь становится просто невозможной. Она дала Уильяму клятву, что ради его спокойствия и выздоровления она забудет о кино, посвятит себя дому целиком и полностью. Она станет идеальной женой, у них появится ребенок, и все будет хорошо. Напрасно несчастная Мишель тешила себя такими иллюзиями. Ему не нужна была жена и мать, он хотел ту страстную любовницу, которую видел на экране. Только ее, Анжелику. Но Мишель отказывалась поверить в это и все оттягивала финал, а он в результате оказался устрашающим.

Запои Уильяма стали между тем явлением обычным. Мишель в это время ухаживала за мужем как за больным. Как-то раз она не смогла оставить на произвол судьбы напившегося супруга и попросила своего друга Мишеля Лемуана вместо нее встретить родственников в аэропорту. Лемуан с удовольствием уселся за руль новенькой, недавно приобретенной Мишель «альфа-ромео». Актриса ждала родственников, но вместо них пришло срочное сообщение от полиции. Лемуан по дороге в аэропорт попал в серьезную аварию. Странно, но у совсем новой машины отказало рулевое управление. Водитель на полном ходу врезался в дерево, и только чудо спасло его от смерти.

Буквально через день после этого несчастного случая Мишель решила устроить уборку в комнате мужа и случайно открыла сценарий фильма, над которым тот работал в последнее время, пока снова не ушел в запой. Страницы открылись как бы сами собой, и Мишель с ужасом прочитала: «Она бесподобно красива, и он, конечно же, не стоит ее. Она собирается бросить его и только выбирает день, когда лучше сообщить ему эту новость. Но он и так обо всем знает, как знает и то, что никому не позволит обладать этой женщиной. Он предпочитает убить ее, тем более что об этом никто не догадается. Он испортит тормоза у машины, а вдобавок немного подпилит дерево, что стоит у самой дороги. Она обожает быстро ездить, и ее смерть неминуема, это совершенно точно. Она непременно разобьется, а ее упоительное лицо будет безобразно изуродовано».

Мишель похолодела. Теперь она была уверена: авария, в которую попал Лемуан, подстроена ее безумным супругом. Он и вправду заболел и был помещен в психиатрическую лечебницу. Сама же Мишель находилась в состоянии постоянного стресса. Еще немного, и ей тоже понадобится помощь психиатра. Мишель считала, что во всех ее несчастьях повинна только ее внешность, перед которой был неспособен устоять ни один мужчина; все они видели только обольстительный образ, и больше ничего. Хотя даже она сама не смогла бы не признать, что ее Анжелика бесподобно хороша, но ей все чаще приходила в голову мысль: это очарование от дьявола. А как же может быть иначе, если красота является причиной бед и крушения надежд на мирное семейное счастье?

Но как бы ни переживала Мишель, как бы она ни изводила себя бесплодными размышлениями по поводу своей вины в трагедии Уильяма, это была только первая ласточка. После развода с мужем она долго приходила в себя, но в ней еще жила надежда, что любовь найдет ее. Ей обязательно встретится по-настоящему любящий человек, который поймет ее и станет любить несмотря на внешность, как ни парадоксально это звучит.

Следующим избранником Мишель стал молодой художник. Он был настолько безумно влюблен в нее, что заставил поверить, что она сможет возродиться и что истинная любовь существует на самом деле. Мерсье снова вышла замуж и, как и раньше, всю себя посвятила семье, искренне стараясь не повторять прежних ошибок. Естественно, она никогда не изменяла мужу, об этом не могло быть и речи. Она была настолько сдержанна и серьезна, что у любимого не могло и мысли возникнуть об измене. Даже журналисты, падкие до сплетен, не могли сказать ничего хоть сколько-нибудь сомнительного относительно поведения Мишель. Однако через некоторое время история повторилась, словно копируя предыдущую. Избранник Мишель начал нервничать, а потом его придирки превратились в самую настоящую бешеную ревность. Он не верил ни единому ее слову. Она изменяет, и он в этом уверен, потому что чувствует — она не может не изменять; она чересчур соблазнительна и просто создана для любви, неважно с кем. Мишель измучилась до предела, безуспешно стараясь уверить в мужа в собственной невинности, но он видел перед собой только Анжелику, и единственным его желанием было оградить Мишель от присутствия в ее жизни других мужчин, каждый из которых воспринимался им как соперник.

Однажды Мишель испытала настоящее «дежа вю». Однажды художник решил продемонстрировать жене одну из своих последних работ. Это был вырезанный из журнала портрет Мишель, который он порезал на кусочки и наклеил на старое зеркало. Зрелище было отвратительным и отталкивающим. Ее красота превратилась в воплощение уродства. Ничего более страшного Мишель в своей жизни не видела. Она поняла -- это намек, и очень прозрачный, и скоро любимый приведет в исполнение свои тайные желание. Чем он руководствовался — неизвестно, но явно был уверен в том, что его жена заслуживает наказания, а самым страшным станет наказание уродством. Если она так гордилась своей неземной красотой, то за этот грех и соблазн ее следовало жестоко покарать. Соблазняя мужчин, Мишель калечит их судьбы и делает сумасшедшими, а значит — и сама должна узнать, как это бывает больно.

После того случая прошло всего несколько дней, и художник привел приговор в исполнение. Он даже не стал искать повода для ссоры, просто бросился на Мишель и изо всех сил ударил ее в лицо тяжелым перстнем с печаткой. Женщина услышала, как страшно хрустнул нос, а потом что-то острое глубоко полоснуло ее по щеке и по лбу. Спасаясь от разъяренного мужа, Мишель заперлась в ванной и сразу же бросилась к зеркалу. Она почти ничего не видела: кровь заливала ей глаза, а зеркало отражало копию той самой страшной фотографии, которую на днях показывал ей художник. Он все еще ломился в дверь ванной, когда приехала полиция, а Мишель немедленно отправили в больницу, где ей поставили неутешительный диагноз: двойной перелом носа. Мишель поняла, что в больнице останется надолго.

Она боялась подходить к зеркалу. Каждый раз было невыносимо мучительно видеть страшные кровоподтеки, распухшие губы и черные синяки под глазами. Мишель лечилась два месяца и за это время перенесла несколько пластических операций. А самое страшное было по ночам, когда она оставалась наедине со своими мыслями, а в голове звучал голос матери, откровенно злорадный и издевательский: «Ты получила то, что хотела. Теперь ты — уродина. Ты навсегда потеряла свою красоту, и больше ни один мужчина в мире не захочет посмотреть на тебя». Однажды Мишель не выдержала и закричала: «Нет, я не потеряю красоту, потому что я — Анжелика. Я хочу и стану прежней Анжеликой!», а потом она стала горячо молиться, хотя никогда не считала себя особенно верующей: «Господи, пожалуйста, сделай меня такой, какой я была. Я хочу снова стать Анжеликой».

После долгого изнурительного лечения Мишель отправилась отдыхать на Ривьеру с ее благотворным морским климатом, ее пронзительно свежим воздухом. Купаясь в море, Мишель чувствовала, что возрождается едва ли не на глазах. Прошло совсем немного времени, и Мишель снова стала прежней — искушением для всех мужчин Европы. Но снова каждый встреченный ею мужчина почему-то непостижимым образом был уверен, что ее спальня никогда не пустует, а поклонники для нее представляют собой приблизительно то же, что и цветы в вазах, которые эта красавица привыкла менять каждый день.

Что же касается матери, то и она была убеждена, что ее дочь ведет распутный образ жизни; она совершенно безнадежна и не способна заключить действительно прочный нормальный брак. А всему виной, по мнению ее матери, были сомнительные связи Мишель, поскольку она может водиться исключительно со всяким отребьем, а приличных мужчин заметить просто не способна.

И только в 1969 году Мишель вышла замуж за человека, которого целиком и полностью одобрили ее родители. Это был друг семьи Ален Рено. Правда, мать Мишель и в этом случае не удержалась от того, чтобы не сказать дочери ядовито: «Может быть, на этот раз ты сумеешь сыграть роль приличной жены».

Мишель твердо решила, что обязательно докажет матери, себе, всему миру, что она — на самом деле хорошая жена. Она делала все возможное и невозможное для этого, хотя по временам и не понимала, а для чего она все это делает. На что ушло столько лет жизни, которые кроме несчастья, ничего ей не принесли?

Ален Рено отличался от предыдущих супругов Мишель. Он никогда не настаивал на том, чтобы все свое свободное время жена проводила дома и — тем более — бросала свою работу. Напротив, Ален хотел, чтобы она продолжала активно сниматься. И Мишель отправилась на съемки очередного фильма «Скандал в Риме». Ей было тоскливо даже в предрасполагающей к романтизму атмосфере солнечной и теплой Адриатики. Мишель чувствовала себя бесконечно одинокой и часто лежала на пляже в полном одиночестве, размышляя о том, что она сделала неправильно и почему ей так плохо, хотя она изо всех сил старалась соответствовать материнским идеалам. Ей не хватало искреннего мужского внимания. Конечно, Ален каждый вечер звонил ей из Парижа и непременно спрашивал о ее делах, успехах и проблемах, но это не грело ей душу. Не раз он говорил, что любит ее, но эти слова почему-то не убеждали. Мишель буквально умоляла Алена приехать к ней, навестить хотя бы ненадолго. Он обещал каждый раз, но не приезжал.

Ален говорил, что должен работать сам и он ценит работу своей жены. Мишель же не раз признавалась себе в том, что безумно устала от жесткого и одновременно беспорядочного режима актерской жизни. Годами она была стеснена рамками проб, когда каждое утро нужно просыпаться невыносимо рано. А бесконечные дубли, а ночи в дешевых отелях, похожих один на другой! Мишель поняла: она просто несчастна и при этом несчастна глубоко и безнадежно. Слава никогда не привлекала ее, восторги поклонников не согревали. Наконец, она очень устала доказывать, что может стать идеальной женой. По-настоящему это никому не надо и ей самой в первую очередь. Проклятие матери впивалось в ее душу, оно выпило ее до дна, и она просто устала…

Однажды режиссер фильма Карло Лидзани снимал Мишель два часа подряд в холодной воде. Когда же дубли были закончены, и режиссер удовлетворился проделанной работой, оператор с чистой совестью выключил камеру, а про актрису просто забыли. Лодка Лидзани направилась к берегу, а Мишель, совершенно обессиленная, так и осталась в море. Внезапно она потеряла сознание, а пришла в себя уже на берегу. Первое, что она увидела — лицо молодого человека, очень взволнованного и очень красивого. Его красоту она отметила в первую очередь, буквально сразу после того, как к ней вернулась способность осознавать происходящее.

Ее спаситель, хрупкий светловолосый молодой человек представился — Питер Коллинсон, режиссер. Он случайно оказался на побережье во время съемок фильма и его помощь пришла как никогда кстати: Мишель едва не погибла в волнах. Мишель подумала, что Питер немного похож на ее первую любовь — Джи. Наверное, у него были такие же очаровавшие ее когда-то мечтательные глаза. Однако в отличие от Джи, в Питере чувствовался мощный и страстный темперамент. Мишель подумала, что, наверное, если бы ее жизнь сложилась немного иначе, она с радостью отдалась бы порыву страсти и оказалась бы в его объятиях. Но сейчас все не то… Как же можно даже думать об этом: ведь Мишель — замужняя женщина, она совсем не похожа на всех прочих ветреных актрис, и она никогда не давала повода думать о ней низко и грязно…

А Питер тем временем продолжал ежедневно приходить на съемочную площадку, как на работу. Он не подходил к Мишель, не пытался познакомиться поближе, проводить в отель. Он только стоял и смотрел на нее. За все время их знакомства Мишель и Питер едва обмолвились несколькими ничего не значащими фразами. Но Питер снился Мишель каждую ночь. Каждый раз он представлялся ей ангелом, обещающим небесные наслаждения и зовущим в неведомую, но прекрасную даль.

А потом Питер Коллинсон прислал к Мишель своего агента. Он предлагал ей роль в собственной картине «Драчуны». Мишель долго сомневалась. С одной стороны, супружеский идеал твердо говорил ей «нет»: надо отказаться, потому что этот светловолосый ангел не дает ей покоя даже во сне, а что же будет, если они начнут работать вместе? «Надо отказаться», — сказала она себе, но вместо этого, словно помимо собственной воли, произнесла: «Да, я согласна».

Коллинсон снимал свою картину в Турции. Местность, в которой проходили съемки, была пустынна и безлюдна и отчего-то навевала мысль об Аде, таком, каким его описывал в своем бессмертном произведении Данте. Каждый день приходилось добираться от гостиницы несколько километров по горным тропам среди камней и отвесных стен, а потом проделывать тот же путь обратно — по извивающейся как змея дикой дороге. Но Мишель была совершенно счастлива, потому что впервые в жизни поняла, насколько свободной она может быть. В эти упоительные дни актриса записала в своем дневнике: «У меня никогда в жизни не было подобных отношений с режиссером, да и, пожалуй, и с мужчиной. За все время у нас не произошло ни единой ссоры, ни одной размолвки. Я никогда не думала, что мужчины способны быть такими нежными. Я должна признаться, что меня влечет к нему с такой силой, что не существует никакой возможности сопротивляться. Я уверена, что и его тоже влечет ко мне. Это страстное чувство взаимно». Вскоре после этого Питер признался, что любит ее.

Он повел Мишель погулять в горы в перерывах между съемками и там, среди скал и высокой травы сказал, что полюбил ее с первого взгляда. Мишель в тот день поняла, что любовь может быть поистине упоительной. Она пребывала в таком восторге и экстазе, какого ей не доводилось испытать за всю жизнь. В те минуты она понимала, что рождена для настоящей любви, потому что только в ней может таиться то счастье, которое она так долго и бесполезно искала.

Но настало утро, и Мишель словно переродилась. Она чувствовала только растерянность. Она была настолько разбита, что не сумела даже заставить себя выйти на съемки в этот день. Она представляла себе то лицо матери, перекошенное гневом, яростный блеск в глазах Алена, упоительную улыбку Питера, и от этого буквально голова шла кругом. Она чувствовала, что как будто раздвоилась, и сознание этого было просто нестерпимым. Ее стало двое, причем одна Мишель таяла от любовного восторга, впервые ею испытанного, а вторая была вне себя от безумного стыда и панического страха. «Тогда кто же я на самом деле?» — думала Мишель, понимая, что между двумя личностями, боровшимися в ней, существует непреодолимая пропасть.

К вечеру этого дня Мишель вновь испытала «дежа вю». Как раньше, во сне, к ней пришел Питер и произнес: «Давай вместе улетим. В Лондон». Едва ли не на коленях он умолял Мишель бросить мужа и стать его женой. Все существо первой Мишель взорвалось от восторга; все внутри кричало: «да», но вторая так боялась людских пересудов, неизвестности… А кто знает, что ждет ее дальше и так ли уж вечна эта любовь? А самое страшное — кто она на самом деле и не придется ли ей жалеть о принятом решении? Наконец, она решила произнести: «Лети один. Я останусь». Она жалела об этом своем поступке не один год.

Особенно больно стало Мишель, когда, вернувшись со съемок раньше положенного срока, она обнаружила на неубранном столе мужа разбросанные в беспорядке письма, по содержанию которых сделалось ясно, что драгоценный Ален и не думает хранить ей верность, и у него имеются собственные представления о супружеской верности и долге. Видимо, человеком он был более прогрессивным в вопросах половой свободы. Не сумев жить в состоянии постоянной лжи, Мишель сама подала на развод.

В середине 1970-х годов Мишель Мерсье жила одна. Она решила прекратить работу в кино, потому что поняла, что не может заставить себя даже приблизиться к съемочной площадке. Она попробовала себя в качестве театральной актрисы, но затем быстро убедилась, что и это поприще не для нее. Ей было всего 36 лет, но она уже ощущала себя до конца опустошенной. Она страдала по-настоящему, когда вновь пересматривала серии «Анжелики». На тех кадрах она выглядела такой счастливой! Так почему же в жизни она всегда была такой несчастной? Почему же судьба может быть настолько несправедливой, почему она так жестоко била ее и всех, кто оказывался с ней рядом?

Она много размышляла и пришла к выводу, что сама является причиной несчастий любящих ее людей. Вот и сейчас, когда она любила и ее любили, она все никак не решалась согласиться на брак. Но ее поклонник Андриан, крупный бизнесмен из Цюриха, смотрел на нее неизменно восхищенными глазами и то и дело повторял: «Ты обязательно принесешь мне удачу и счастье!». И Мишель снова решилась поверить. Может быть, хоть на этот раз удастся обмануть судьбу?

Адриан рано овдовел, и на его попечении остались два сына — 9-летний Бенджамин и 12-летний Патрик. Осиротевшие дети сразу полюбили Мишель. Позже Мерсье вспоминала: «Сразу после школы они бежали ко мне. Ради этого момента я была готова сидеть дома целый день. Бенджамин кричал снизу: «Это мы!», бросался ко мне, забирался на колени. Патрик тоже тут как тут. Эти дети могли бы быть моими».

Мишель много ездила с Адрианом по всему миру. Она общалась с представителями делового мира — нефтяного бизнеса, одним словом, финансовой элиты. Все казалось таким прекрасным, и ее пугало только одно — ночные сны о Питере. Во сне она страстно любила его, вся отдавалась его ласкам и нежности, а потом просыпалась и видела рядом с собой Адриана, и это пробуждение было нестерпимым. Наконец, даже днем Мишель не могла думать ни о ком другом — только о Питере. Мишель пугалась собственных чувств, но все равно не могла сосредоточиться на разговоре с мужем, на биржевых сводках и котировках. Она и днем пребывала словно во сне, бесконечно прогоняя в голове кадры той одной-единственной ночи настоящей огромной любви.

Адриан любил свою Мишель и не мог не заметить перемен, произошедших в ней. Но он позволял себе только время от времени тревожно просить ее: «Не бросай нас, пожалуйста». Мишель чувствовала угрызения совести. Конечно, она ни за что не бросила бы человека, настолько доверяющего ей и двоих детей, которых успела полюбить как родных.

Но и здесь рок догнал несчастную Мишель. Как раз в тот день, когда официально был назначен день свадьбы, у Андриана внезапно закружилась голова, и он потерял сознание. Встревоженная Мишель отвезла мужа в больницу, и там с ужасом услышала страшный диагноз, вернее, смертный приговор: злокачественная опухоль мозга. Мишель буквально голову потеряла от горя. В эти дни ей хотелось выть, биться головой о стену или даже наложить на себя руки. Теперь никто не сумел бы переубедить ее в том, что своим мужчинам она приносит только несчастья.

Но пока Адриан был еще жив, ей нельзя было бросать его, и Мишель провела в больнице, рядом с его кроватью те недолгие два месяца, за которые он стремительно сгорел. Он держался за ее руку, как утопающий за соломинку. До последней минуты Адриан умолял: «Только не бросай меня, Мишель». И она сжимала его ладонь до последней секунды, пока его сердце не остановилось. Мишель в тот момент искренне пожалела, что не погибла в автокатастрофе, которую подстроил ей первый муж, что ее не убил второй, художник, что она не утонула во время съемок фильма. Получается, что ей удалось сохранить рассудок и жизнь только того единственного человека, которого она любила глубоко и искренне — Питеру.

Поскольку Мишель и Адриан не успели официально скрепить свои отношения, то после его смерти благополучию актрисы пришел конец. Она не могла даже появляться в доме в Цюрихе, где они так долго жили вместе. Дело в том, что мать Адриана всегда выражала недовольство связью сына с Мишель, а потому просто не пустила ее на порог, а общаться с детьми запретила. У Мишель не осталось ни вещей, что дарил ей Адриан, ни денег. Но Мерсье настолько замкнулась в своем горе, что даже не обратила внимания на все эти обидные бытовые неурядицы. По ночам она все чаще видела во сне — нет, не Адриана, а свою первую и такую невозможную любовь — Питера. Она каждый раз нежно улыбался и повторял только одну фразу: «Нам с тобой пора улетать. Ты ведь согласна?». И Мишель чувствовала: это уже не Питер зовет ее, а сама смерть в его обличье.

Мишель переехала в Ниццу, где жили ее родители. На вокзале ее встречал отец. В первый момент он даже не узнал своей красавицы-дочери: та невероятно изменилась, очень заметно постарела и выглядела худой и изможденной.

Она стала жить тихо и незаметно, погруженная в себя и какие-то неведомые мысли. Кино ее вообще не интересовало; о нем не могло быть и речи. Только однажды, гуляя по пляжу в Ницце, Мишель встретила своего знакомого, режиссера Франсуа Трюффо. Трюффо подошел к ней и заговорил. Он чувствовал, что Мишель явно не в себе, а потому решил рассказать ей интересную историю. «Вот послушай, — сказал он, — недавно мне преложили сценарий одного очень оригинального фильма. Главный герой берет себе имя погибшего родственника, и через некоторое время начинает ощущать, что в нем уживаются и спорят два совершенно разных человека. Поскольку этот человек, имя которого взял герой, уже умер, то он тоже невольно стремится к смерти и саморазрушения: ведь иначе не может быть, если ты берешь на себя карму мертвеца».

При этих словах Трюффо Мишель вздрогнула, как будто он внезапно открыл ей глаза на всю несчастливую цепочку ее жизни, и она немедленно поняла, как при яркой вспышке, как объяснить ее неудачи и несчастья. А ничего не понимающий Трюффо все продолжал говорить и говорить. Он говорил до тех пор, пока, наконец, до него не дошло, что собеседница уже совсем не слушает его. Он говорил в пустоту. Мишель задумчиво повернулась и побрела по морскому берегу, совершенно забыв о существовании Франсуа. «Мишель!» — окликнул он недоуменно, но ей уже было не до него и вообще ни до кого на свете…

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах


×
×
  • Создать...