Руны на оружии

[Настя]

РУНЫ НА ОРУЖИИ 
 
Одна из самых важных тем – руны, сохранившиеся на предметах вооружения. Находки рунических надписей на оружии демонстрируют нам, вероятно, наиболее мощную форму воздействия человека на окружающий его мир. Руны являлись, несомненно, самым действенным магическим инструментом, в то время как оружие выступало в качестве самого авторитетного и непререкаемого аргумента в сфере материальной жизни. И то и другое, с точки зрения человека архаической эпохи, наиболее эффективно преобразовывало реальность, изменяя ее в требуемом направлении. Сочетание же двух столь действенных орудий в единый комплекс, несомненно, должно было существенно усиливать результативность предпринимаемых шагов. 

В своем исследовании, посвященном проблеме рунических надписей на оружии, К. Дювель выделяет четыре группы находок, дифференцируемых им по хронологическому и географическому признакам, Первую группу составляют находки, происходящие из болот Южной Ютландии и Северной Германии. Второй блок образуют надписи на наконечниках копий и дротиков, относимые к периоду III в. н. э. Третья группа включает англосаксонские надписи на предметах вооружения, датируемые VI в. н. э. Наконец, в четвертой группе представлены наиболее поздние надписи, относимые к VII в. и обнаруженные за пределами Скандинавского полуострова, в континентальной Европе. 

Итак, наиболее локальную и вместе с тем наиболее долго существующую группу образуют надписи на предметах вооружения из болот пограничья Германии и Дании. Обстоятельства их обнаружения далеко не всегда дают ответ на вопрос о том, каким именно образом тот или иной предмет попал в болото. Отнести все эти объекты априорно к результатам жертвоприношений вряд ли возможно, хотя бы уже потому, что мы не можем совершенно исключить и другие возможные обстоятельства, в результате которых предмет оказался в глубине топи. Например, владелец мог обронить и потерять его при переправе через болото либо утонуть вместе с ним, метнуть копье в противника, который, в свою очередь, уже не смог выбраться на сухое место, и т. д. 
Находки из болот датируются примерно от 200 г. н. э. до VI столетия включительно. Наиболее показательны в этой группе следующие надписи. 

1. Навершие ножен меча из Торсберга относится к наиболее ранним объектам с руническими знаками – оно несет на себе две надписи: owlþuþewar и niwajemariR. Первая из надписей рассматривается специалистами как искаженное w(u)lþuþewaR – определение принадлежности оружия (с суффиксом -aR): "сияющего, великолепного дружинника". Вторая часть – "неплохо известный" (славный); 

2. Ко второй половине III в. принадлежит обкладка от ножен меча из Вимозе в Дании. Надпись состоит из двух частей: mariha iala и makija и читается следующим образом: "этот меч принадлежит мне" или, как вариант, "этот меч принадлежит Мару (имя владельца)"; 
3. Также в Вимозе обнаружена серебряная накладка на ножны с золоченой отделкой. На ней рунами написано имя awns – вероятно, Awings; 

4. Из болота в Иллеруп происходит рукоятка щита с надписью swarta. Она относится к наиболее ранним – около 200 г. – и истолковывается как один из вариантов германского слова "меч" или прилагательное swarta – "черный"; 

5. Из знаменитого Нюдамского болота, прославившегося находкой одного из хорошо сохранившихся кораблей эпохи переселений, происходит древко стрелы, датируемое промежутком III-V вв. с надписью lua – возможно, искаженным типичным заклинанием alu; 

6. Весьма показательна в смысле истолкования надпись на бронзовом фрагменте умбона из Иллерупа – aisgRh. Вот перечень переводов, предложенных отдельными исследователями: Бюгге – "Сиги владеет этим щитом"; Ольсен – "Одержи победу, щит"; Гринбергер – "Я одерживаю победу"; Нореен – "Эйсгер владеет этим"; Хольтхаузен – "Сиггер владеет мной"; Краузе – "Aisig. Hagel" (два слова – "яростный" и "порча"); Гутенбруннер – "Оставайся невредимым от бури копий" (кеннинг); Антонсен – "Отводящий град" (копий или стрел); Эрик Мольтке высказался в пользу бессмысленности (нечитаемости) надписи. Столь вариативное прочтение, сохраняющее тем не менее устойчивое семантическое ядро, позволяет отнести эту надпись к одному из двух типичных формализованных классов надписей; 

7. Из болота Крагехуль в Дании происходят пять фрагментов наконечников копий, на одном из которых имеется надпись: EkerilaR asugisalas muha haite gagaga ginuga he lija hagalawijubig. В этом достаточно длинном тексте четко и недвусмысленно читаются несколько первых слов: Я, эриль Асгисль… После этого следуют более или менее стандартизованные посвящения и магические формулы, в том числе и известное gagaga. 

Другая группа рунических надписей представлена однотипными находками метательных и колющих копий. Самая ранняя из них, относимая ко второй половине II в., одновременно считающаяся и наиболее ранней рунической надписью,– листовидный наконечник из Эвре Стабю в Норвегии, происходящий из погребального комплекса, состоящего из двух мужских и двух женских сожжений. Одно из наиболее популярных толкований надписи raunijaR – "лишающий врага мужества". Из Дамсдорфа, в Центральном Бранденбурге, происходит датируемая серединой III в. надпись на наконечнике копья: ranja ("находящийся в движении"?), которая приписывается находившимся здесь в то время бургундам. Единственный из наконечников, найденный не в погребении, – ковельский, несущий надпись tilarids – "стремящийся к цели". В этой же группе должны быть упомянуты находки из Мое (Готланд) – sioag или gaois (перевод неясен, возможно "ревущий, звучащий"), а также польская находка из местечка Розвадов – ...krlus (возможно, "я, герул"?). 
С британских островов, главным образом из погребений, происходят несколько находок. В Кенте обнаружены пять деталей меча VI в. и один наконечник копья VII в. – в том числе обнаружены: 
1. В Сарре – нечитаемая надпись на навершии меча; 
2. В Эш-Гилтон – также навершие: eic sigimer nemde – "Сигимер назвал меня", с другой стороны – sigi mci ah ("Сиги владеет мною"); 
3. Обкладка ножен из Чессел Даун-Фридхоф на острове Уайт: æсо so eri ("увеличивающий страдания"); 
4. Два серебряных позолоченных навершия с рунами "z" из Эш-Гилтона, иногда рассматриваемые как посвящение Тору; 
5. Фавершем. На навершии меча дважды начертана руна Тюра. Этот случай, с точки зрения наличествующей у нас информации, должен быть признан классическим – это соответствует одному из крайне немногочисленных упоминаний в Эдде об истинном магическом значении и употреблении рун; 
6. Наконечник копья из Холборо – своеобразная биндеруна: руна Тюра на прямоугольном основании, напоминающем кириллическую букву П; 
7. Наконец, скрамасакс из Темзы. "Неканонический" вариант англосаксонского футарка, дополненный, вероятно, именем владельца: beagno?). 

Эпоха викингов донесла до нас только три (!) надписи на оружии, весьма малочисленны и надписи последующего времени (XII-XIII вв.). Достаточно сказать, что из примерно 3000 секир, обнаруженных в Норвегии, только одна содержит руническую надпись. Помимо нечитаемых надписей (afke, Уппланд), есть достаточно стандартизованные двухчастные: rani: aaþmuikur и butfus: faii. ("(Г)рани владеет этим дротиком. Ботфос вырезал") (Свенскенс, Готланд) или auðmundr gerði mik. asleikr a mik ("Аудмунд сделал меня. Аслейк владеет мною") (Корсёюгорден, Норвегия). Периодом около 1200 г. датируется умбон с надписью gunnar gerði mik. helgi a mik (Гуннар сделал меня. Хельги владеет мною). В Гринмаунт (Ирландия) найдена надпись, содержащая прозвище владельца: tomnalselshofoþasoerþeta (Дуфнал Голова Морской Собаки владеет этим мечом). 

В подавляющем большинстве случаев надписи сугубо утилитарны, ибо сочетают в себе свойства марки изготовителя и клейма собственника. Это служит отражением главной и основной тенденции, являющейся проекцией тенденции общерунической и заключенной в неуклонной десакрализации рунической письменности, уменьшении роли магических, ритуальных и посвятительных надписей и возрастании роли надписей профанного, бытового содержания. 

Что же касается старшерунических надписей на оружии, то они демонстрируют гораздо меньшую формализацию. Собственно, типология надписей не слишком разнообразна. Следует выделить пять основных категории: 
1. Собственное имя оружия, чаще всего являющееся однословным или составным эпитетом, то есть хейти или кеннингом; 
2. Указание имени владельца оружия; 
3. Указание на лицо, вырезавшее руны, – эриля; 
4. Магическое заклинание или его аббревиатура; 
5. Непосредственное посвящение оружия асу в расчете на помощь. 

Чрезвычайная трудность прочтения и тем более интерпретации некоторых надписей должна удержать нас от безапелляционных выводов. Однако отметим, что, как правило, эти типы не пересекаются, то есть предмет несет обычно достаточно краткую надпись, лежащую в пределах одного из указанных семантических полей. Очевидна чрезвычайная значимость именно магической составляющей рунических символов. При неустойчивости орфографии, общей для старшерунических памятников, прослеживается удивительно упорное и настойчивое стремление пометить оружие с использованием чрезвычайно экспрессивных эпитетов, совершенно недвусмысленно подчеркивающих агрессивный и активный либо, реже, оборонительный характер предмета вооружения. "Стремящийся к цели", "Яростный", "Проникающий" – трудно представить более подходящие имена для копий или мечей. Справедливо высказывание Л. А. Новотны, указывавшего на то, что надписи на оружии – это прежде всего язык воинов и племенной знати, предназначенный для варварски возвышенной поэтической передачи ощущения борьбы, крови, ран, оружия, трупов, охоты и т. д. Это само по себе блестящее и яркое отражение неспокойного мира сокрушителей Империи воссоздает лихорадочную и воинственную атмосферу эпохи, когда каждый воин находился в состоянии перманентной борьбы за свое существование и за победу, эпохи, известной нам по эпосу и кровавому оттенку золотых украшений. 

Несомненна персональная связь между оружием и его владельцем. Одно не существует без другого, и наоборот. В этих надписях запечатлелась надежда на помощь в решающем броске и удачном ударе, надежда на то, что вовремя подставленный щит выдержит и не подведет. Метательное копье, ангон, являлся весьма важным элементом экипировки и вместе с тем порой выступал как главный действующий персонаж поединка. Первый всесокрушающий бросок мог привести к безоговорочной победе еще до рукопашной схватки. Поэтому ему уделялось особое внимание. В то же время неудачный бросок ставил под угрозу дальнейший исход поединка. Именно в силу этого столь лаконично-яркими порой бывают надписи на наконечниках копий, выступающих как своеобразный символ эпохи. 

Воин любил свое оружие, доверял ему, называл его ярким и звучным именем, ожидая помощи в бою, вероятно, прежде всего, от самого оружия, а уже во вторую очередь – от ответственного за воинский успех божества. Несомненна определенная, более или менее явно выраженная, персонификация предмета вооружения, наделение его определенными чертами одушевленного существа, органично вписывавшееся в стереотипы языческого мышления и продолжавшее пережиточно-тотемистическую традицию зооморфа в украшении шлемов. В этом контексте непосредственным продолжением этой традиции одушевления выступает рыцарский обычай давать имена собственные мечам, копьям и другим предметам вооружения. Он, как и многие другие черты классического европейского рыцарства, уходит своими корнями именно в германскую традицию языческого периода. "Ожившие" меч или копье продолжали свой путь и в иной мир – с хозяином, в качестве погребального инвентаря, либо самостоятельно, как большинство находок из болот Северной Европы. И в самом деле, при анализе надписей на оружии сразу же возникает ощущение, что копье, получив собственное имя, действительно обретало вместе с ним и свою неповторимую судьбу, которая была не менее славной и, пожалуй, с точки зрения археолога, гораздо более продолжительной, чем судьба самого его владельца. 

При анализе текстов рунических надписей на оружии возникает соблазн истолковать некоторые из характерных эпитетов как хейти асов, в частности самого Одина. Известно, что письменные источники дают нам чрезвычайно многообразную палитру хейти Одина, насчитывающую многие десятки имен, к тому же наверняка существовали и другие. Отвергать такую возможность нельзя. К тому же именно Одину принадлежит один из немногочисленных эддических "именных" предметов вооружения – копье Гунгнир. Впрочем, ни один из известных нам текстов не упоминает о рунах, нанесенных на копье, однако это, разумеется, ни о чем не говорит. Вся история с обретением Одином тайного знания рун тесно завязана на этот тип вооружения – именно копьем пронзил себя мудрейший из асов, принеся себя в жертву самому себе. Устойчивая ось Один – копье – руны, о которой напоминает обилие типических надписей на наконечниках пик и дротиков, заставляет более внимательно отнестись именно к этому – основному и древнейшему – виду оружия. 

При этом существуют прямые письменные свидетельства о наличии рунических символов и надписей на мечах. Канонический вариант – речи Сигрдривы, находящие прямую аналогию в надписях на навершии из Фавершема и, возможно, копья из Холборо: 

Руны победы, 
коль ты к ней стремишься, – 
вырежи их 
на меча рукояти 
и дважды пометь 
именем Тюра! 
(Речи Сигрдривы) 

Строфа из "Беовульфа" блестяще иллюстрирует один из вариантов нанесения рун на оружие. Хродгар, рассматривая золоченую витую рукоять меча, видит на scennum изображение битвы божества с великанами и надпись, указывающую, кем и для кого был изготовлен меч: 

...и сияли на золоте 
руны ясные, 
возвещавшие, 
для кого и кем 
этот змееукрашенный 
меч был выкован 
в те века незапамятные 
вместе с череном, 
рукоятью витой... 
(Беовульф) 

Какая именно часть рукояти подразумевалось под термином scennum , неизвестно, однако данная надпись типологически соответствует именно переходной форме старшерунических надписей англосаксонского региона, сохраняющих архаический вид, но уже демонстрирующих стандартизованную позднюю немагическую (профанную) формулу с упоминанием изготовителя/владельца. Подобный тип надписей находит полное соответствие в находке наверший из Эш-Гилтона и, возможно, из Сарре, Эшгилтонская находка хронологически, типологически и "концептуально" наиболее близка к мечу из "Беовульфа" и, несомненно, является лишь вершиной айсберга, малодоступного нашему восприятию и оценке в силу фрагментарности источникового фонда эпохи "темных веков". 

Напоследок уместно высказать еще одно предположение. Как представляется, вызревание формализованных текстов рунических надписей на оружии в какой-то мере было связано со все меньшей индивидуализацией форм самого вооружения. Росла численность дружин, возрастали производственные ресурсы общества, повышалось качество оружия. Меч или копье, оставаясь непреходящей ценностью и предметом искренней привязанности воина, тем не менее в некоторой степени утрачивали индивидуальность. Раньше каждый предмет вооружения действительно представлял собой уникальное произведение оружейного искусства – взятый сам по себе, он значил для своего обладателя, по-видимому, больше, чем в более позднее время, и больше ценился. Он как бы имел свое собственное лицо, совершенно неповторимое и индивидуальное. Именно в этом надо искать корни обычая давать оружию собственные имена. Оружие было чрезвычайной ценностью, и нанесение имени владельца на его поверхность, во всяком случае, в последнюю очередь могло преследовать цель обозначить именно собственнические отношения – каждому и так было ясно, чье именно это копье или меч. 

Конунги эпохи викингов, несомненно, снабжали своих дружинников более или менее значительными партиями вооружения, заказывая их кузнецам. Это был первый и весьма уверенный шаг к стандартизации оружия, облегчающей его производство и повышающей качество, но вместе с тем всегда неуклонно ведущей к обезличиванию вещей. Все большие и большие контингенты дружинников собирались под одной крышей в пиршественном зале, на одном корабле, в одном лагере и т. д. Все более и более частой становилась ситуация, в которой воины могли перепутать свое оружие. Именно в этот период нужда в знаках собственности, сугубо утилитарных метках владельца.