Для этого 21 июня пусть добрые люди, средства массовой информации, корпорации и бизнес-сообщества разместят на своих сайтах сердечные слова памяти и стихи из предлагаемых ниже. Или найдут другие стихи. 

 

Все свободны в своем выборе. Это может быть всего несколько строк. Молитва иногда состоит из одного слова.  Если бы все павшие могли пройти по Красной площади в парадном строю, это непрерывное шествие продолжалось бы 19 дней. 

 

22 июня мы мысленно проходим рядом с ними. Граждане других стран пусть поклонятся своим героям стихами своих поэтов. 

 

Обращаемся к Вам о присоединении к нам в инфокоммуникационных сетях и поддержкой в сердце. 

 

Проект поддержали:

 

Святослав Ю. Рыбас, Лео Бокерия, Никита Михалков, Михаил Лермонтов, Александр Ибрагимов, Игорь Юргенс, Владимир Вахромеев, Александр Агеев, Александр Звягинцев, Виталий Третьяков, Константин Бабкин, Валентин Юркин, Захар Прилепин, Александр Алтунин, Леонид Палько, Николай Дмитриев, Сергей Шаргунов, Наталия Нарочницкая, Алина Левинская, Николай Иванов, Дарья Митина, Михаил Хазин, Александр Ю. Бондаренко, Михаил Делягин, Петр Акаемов,  Александр Кастравец, Таир Мансуров (Казахстан), У Хао (КНР), Георги Борисов (Болгария), Михаил П. Ненашев, Александр Л. Рыбас, Анатолий Кошкин, Александр Владимиров, Владимир Еременко, Денис Майданов,  Али Тоторкулов, Светлана Смирнова, Ян Чарногурский (экс-премьер-министр Словакии). А также - митрополит Калужский и Боровский Климент,  председатель Издательского совета Московского Патриархата Русской Православной Церкви

  

Александр Твардовский

 

 В тот день, когда окончилась война

В тот день, когда окончилась война

И все стволы палили в счет салюта,

В тот час на торжестве была одна

Особая для наших душ минута.

В конце пути, в далекой стороне,

Под гром пальбы прощались мы впервые

Со всеми, что погибли на войне,

Как с мертвыми прощаются живые.

До той поры в душевной глубине

Мы не прощались так бесповоротно.

Мы были с ними как бы наравне,

И разделял нас только лист учетный.

Мы с ними шли дорогою войны

В едином братстве воинском до срока,

Суровой славой их озарены,

От их судьбы всегда неподалеку.

И только здесь, в особый этот миг,

Исполненный величья и печали,

Мы отделялись навсегда от них:

Нас эти залпы с ними разлучали.

Внушала нам стволов ревущих сталь,

Что нам уже не числиться в потерях.

И, кроясь дымкой, он уходит вдаль,

Заполненный товарищами берег.

И, чуя там сквозь толщу дней и лет,

Как нас уносят этих залпов волны,

Они рукой махнуть не смеют вслед,

Не смеют слова вымолвить. Безмолвны.

Вот так, судьбой своею смущены,

Прощались мы на празднике с друзьями.

И с теми, что в последний день войны

Еще в строю стояли вместе с нами;

И с теми, что ее великий путь

Пройти смогли едва наполовину;

И с теми, чьи могилы где-нибудь

Еще у Волги обтекали глиной;

И с теми, что под самою Москвой

В снегах глубоких заняли постели,

В ее предместьях на передовой

Зимою сорок первого;

и с теми,

Что, умирая, даже не могли

Рассчитывать на святость их покоя

Последнего, под холмиком земли,

Насыпанном нечуждою рукою.

Со всеми — пусть не равен их удел, —

Кто перед смертью вышел в генералы,

А кто в сержанты выйти не успел —

Такой был срок ему отпущен малый.

Со всеми, отошедшими от нас,

Причастными одной великой сени

Знамен, склоненных, как велит приказ, —

Со всеми, до единого со всеми.

Простились мы.

И смолкнул гул пальбы,

И время шло. И с той поры над ними

Березы, вербы, клены и дубы

В который раз листву свою сменили.

Но вновь и вновь появится листва,

И наши дети вырастут и внуки,

А гром пальбы в любые торжества

Напомнит нам о той большой разлуке.

И не за тем, что уговор храним,

Что память полагается такая,

И не за тем, нет, не за тем одним,

Что ветры войн шумят не утихая.

И нам уроки мужества даны

В бессмертье тех, что стали горсткой пыли.

Нет, даже если б жертвы той войны

Последними на этом свете были, —

Смогли б ли мы, оставив их вдали,

Прожить без них в своем отдельном счастье,

Глазами их не видеть их земли

И слухом их не слышать мир отчасти?

И, жизнь пройдя по выпавшей тропе,

В конце концов у смертного порога,

В себе самих не угадать себе

Их одобренья или их упрека!

Что ж, мы трава? Что ж, и они трава?

Нет. Не избыть нам связи обоюдной.

Не мертвых власть, а власть того родства,

Что даже смерти стало неподсудно.

К вам, павшие в той битве мировой

За наше счастье на земле суровой,

К вам, наравне с живыми, голос свой

Я обращаю в каждой песне новой.

Вам не услышать их и не прочесть.

Строка в строку они лежат немыми.

Но вы — мои, вы были с нами здесь,

Вы слышали меня и знали имя.

В безгласный край, в глухой покой земли,

Откуда нет пришедших из разведки,

Вы часть меня с собою унесли

С листка армейской маленькой газетки.

Я ваш, друзья, — и я у вас в долгу,

Как у живых, — я так же вам обязан.

И если я, по слабости, солгу,

Вступлю в тот след, который мне заказан,

Скажу слова, что нету веры в них,

То, не успев их выдать повсеместно,

Еще не зная отклика живых, —

Я ваш укор услышу бессловесный.

Суда живых — не меньше павших суд.

И пусть в душе до дней моих скончанья

Живет, гремит торжественный салют

Победы и великого прощанья.

 

* * *

 

Я знаю, никакой моей вины

В том, что другие не пришли с войны,

В том, что они — кто старше, кто моложе —

Остались там, и не о том же речь,

Что я их мог, но не сумел сберечь,-

Речь не о том. И все же,  все же, все же…

Из записной потёртой книжки

Две строчки о бойце-парнишке,

Что был в сороковом году

Убит в Финляндии на льду.

Лежало как-то неумело

По-детски маленькое тело.

Шинель ко льду мороз прижал,

Далёко шапка отлетела.

Казалось, мальчик не лежал,

А всё ещё бегом бежал

Да лёд за полу придержал...

Среди большой войны жестокой,

С чего – ума не приложу,

Мне жалко той судьбы далёкой,

Как будто мёртвый, одинокий,

Как будто это я лежу,

Примёрзший, маленький, убитый

На той войне незнаменитой,

Забытый, маленький, лежу.

 

***

 

Борис Слуцкий - Г олос друга - Памяти поэта Михаила Кульчицкого

 

Давайте после драки

Помашем кулаками,

Не только пиво-раки

Мы ели и лакали,

Нет, назначались сроки,

Готовились бои,

Готовились в пророки

Товарищи мои.Сейчас все это странно,

Звучит все это глупо.

В пяти соседних странах

Зарыты наши трупы.

И мрамор лейтенантов —

Фанерный монумент —

Венчанье тех талантов,

Развязка тех легенд. За наши судьбы (личные),

За нашу славу (общую),

За ту строку отличную,

Что мы искали ощупью,

За то, что не испортили

Ни песню мы, ни стих,

Давайте выпьем, мертвые,

За здравие живых!

 

***

 

Николай Майоров  -  Мы 

 

      Это время  трудновато для пера.

                                                       Маяковский

 

Есть в голосе моём звучание металла.

Я в жизнь вошёл тяжёлым и прямым.

Не всё умрёт. Не всё войдёт в каталог.

Но только пусть под именем моим

Потомок различит в архивном хламе

Кусок горячей, верной нам земли,

Где мы прошли с обугленными ртами

И мужество, как знамя, пронесли.

 

Мы жгли костры и вспять пускали реки.

Нам не хватало неба и воды.

Упрямой жизни в каждом человеке

Железом обозначены следы –

Так в нас запали прошлого приметы.

А как любили мы – спросите жён!

Пройдут века, и вам солгут портреты,

Где нашей жизни ход изображён.

 

Мы были высоки, русоволосы.

Вы в книгах прочитаете, как миф,

О людях, что ушли, не долюбив,

Не докурив последней папиросы.

Когда б не бой, не вечные исканья

Крутых путей к последней высоте,

Мы б сохранились в бронзовых ваяньях,

В столбцах газет, в набросках на холсте.

 

Но время шло. Меняли реки русла.

И жили мы, не тратя лишних слов,

Чтоб к вам прийти лишь в пересказах устных

Да в серой прозе наших дневников.

Мы брали пламя голыми руками.

Грудь раскрывали ветру. Из ковша

Тянули воду полными глотками

И в женщину влюблялись не спеша.

 

И шли вперёд, и падали, и, еле

В обмотках грубых ноги волоча,

Мы видели, как женщины глядели

На нашего шального трубача.

А тот трубил, мир ни во что не ставя

(Ремень сползал с покатого плеча),

Он тоже дома женщину оставил,

Не оглянувшись даже сгоряча.

Был камень твёрд, уступы каменисты,

Почти со всех сторон окружены,

Глядели вверх – и небо было чисто,

Как светлый лоб оставленной жены.

 

Так я пишу. Пусть неточны слова,

И слог тяжёл, и выраженья грубы!

О нас прошла всесветная молва.

Нам жажда зноем выпрямила губы.

 

Мир, как окно, для воздуха распахнут

Он нами пройден, пройден до конца,

И хорошо, что руки наши пахнут

Угрюмой песней верного свинца.

 

И как бы ни давили память годы,

Нас не забудут потому вовек,

Что, всей планете делая погоду,

Мы в плоть одели слово «Человек»!

 

1940

 

Константин Симонов 

 

Если дорог тебе твой дом, 

Где ты русским выкормлен был, 

Под бревенчатым потолком, 

Где ты, в люльке качаясь, плыл; 

Если дороги в доме том 

Тебе стены, печь и углы, 

Дедом, прадедом и отцом 

В нем исхоженные полы; 

 

Если мил тебе бедный сад 

С майским цветом, с жужжаньем пчел 

И под липой сто лет назад 

В землю вкопанный дедом стол; 

Если ты не хочешь, чтоб пол 

В твоем доме фашист топтал, 

Чтоб он сел за дедовский стол 

И деревья в саду сломал... 

 

Если мать тебе дорога — 

Тебя выкормившая грудь, 

Где давно уже нет молока, 

Только можно щекой прильнуть; 

Если вынести нету сил, 

Чтоб фашист, к ней постоем став, 

По щекам морщинистым бил, 

Косы на руку намотав; 

Чтобы те же руки ее, 

Что несли тебя в колыбель, 

Мыли гаду его белье 

И стелили ему постель... 

 

Если ты отца не забыл, 

Что качал тебя на руках, 

Что хорошим солдатом был 

И пропал в карпатских снегах, 

Что погиб за Волгу, за Дон, 

За отчизны твоей судьбу; 

Если ты не хочешь, чтоб он 

Перевертывался в гробу, 

Чтоб солдатский портрет в крестах 

Взял фашист и на пол сорвал 

И у матери на глазах 

На лицо ему наступал... 

 

Если ты не хочешь отдать 

Ту, с которой вдвоем ходил, 

Ту, что долго поцеловать 

Ты не смел,— так ее любил,— 

Чтоб фашисты ее живьем 

Взяли силой, зажав в углу, 

И распяли ее втроем, 

Обнаженную, на полу; 

Чтоб досталось трем этим псам 

В стонах, в ненависти, в крови 

Все, что свято берег ты сам 

Всею силой мужской любви... 

 

Если ты фашисту с ружьем 

Не желаешь навек отдать 

Дом, где жил ты, жену и мать, 

Все, что родиной мы зовем,— 

Знай: никто ее не спасет, 

Если ты ее не спасешь; 

Знай: никто его не убьет, 

Если ты его не убьешь. 

И пока его не убил, 

Ты молчи о своей любви, 

Край, где рос ты, и дом, где жил, 

Своей родиной не зови. 

Пусть фашиста убил твой брат, 

Пусть фашиста убил сосед,— 

Это брат и сосед твой мстят, 

А тебе оправданья нет. 

За чужой спиной не сидят, 

Из чужой винтовки не мстят. 

Раз фашиста убил твой брат,— 

Это он, а не ты солдат. 

 

Так убей фашиста, чтоб он, 

А не ты на земле лежал, 

Не в твоем дому чтобы стон, 

А в его по мертвым стоял. 

Так хотел он, его вина,— 

Пусть горит его дом, а не твой, 

И пускай не твоя жена, 

А его пусть будет вдовой. 

Пусть исплачется не твоя, 

А его родившая мать, 

Не твоя, а его семья 

Понапрасну пусть будет ждать. 

Так убей же хоть одного! 

Так убей же его скорей! 

Сколько раз увидишь его, 

Столько раз его и убей! 

 

РОДИНА

 

Касаясь трех великих океанов,

Она лежит, раскинув города,

Покрыта сеткою меридианов,

Непобедима, широка, горда.

Но в час, когда последняя граната

Уже занесена в твоей руке

И в краткий миг припомнить разом надо

Все, что у нас осталось вдалеке,

Ты вспоминаешь не страну большую,

Какую ты изъездил и узнал,

Ты вспоминаешь родину — такую,

Какой ее ты в детстве увидал.

Клочок земли, припавший к трем березам,

Далекую дорогу за леском,

Речонку со скрипучим перевозом,

Песчаный берег с низким ивняком.

Вот где нам посчастливилось родиться,

Где на всю жизнь, до смерти, мы нашли

Ту горсть земли, которая годится,

Чтоб видеть в ней приметы всей земли.

Да, можно выжить в зной, в грозу, в морозы,

Да, можно голодать и холодать,

Идти на смерть… Но эти три березы

При жизни никому нельзя отдать.

 

1941г.

 

Жди меня, и я вернусь.

Только очень жди,

Жди, когда наводят грусть

Желтые дожди,

Жди, когда снега метут,

Жди, когда жара,

Жди, когда других не ждут,

Позабыв вчера.

Жди, когда из дальних мест

Писем не придет,

Жди, когда уж надоест

Всем, кто вместе ждет.

Жди меня, и я вернусь,

Не желай добра

Всем, кто знает наизусть,

Что забыть пора.

Пусть поверят сын и мать

В то, что нет меня,

Пусть друзья устанут ждать,

Сядут у огня,

Выпьют горькое вино

На помин души…

Жди. И с ними заодно

Выпить не спеши.

Жди меня, и я вернусь,

Всем смертям назло.

Кто не ждал меня, тот пусть

Скажет: — Повезло.

Не понять, не ждавшим им,

Как среди огня

Ожиданием своим

Ты спасла меня.

Как я выжил, будем знать

Только мы с тобой,-

Просто ты умела ждать,

Как никто другой.

 

1941г.

 

Анна Ахматова - КЛЯТВА

 

И та, что сегодня прощается с милым,-

Пусть боль свою в силу она переплавит.

Мы детям клянемся, клянемся могилам,

Что нас покориться никто не заставит!

 

Июль 1941, Ленинград

 

МУЖЕСТВО

 

Мы знаем, что ныне лежит на весах

И что совершается ныне.

Час мужества пробил на наших часах,

И мужество нас не покинет.

Не страшно под пулями мертвыми лечь,

Не горько остаться без крова,

И мы сохраним тебя, русская речь,

Великое русское слово.

Свободным и чистым тебя пронесем,

И внукам дадим, и от плена спасем

Навеки!

 

23 февраля 1942, Ташкент

 

Юрий Левитанский - Комбат

 

Когда,забыв присягу,повернули

В бою два автоматчика назад,

Догнали их две маленькие пули-

Всегда стрелял без промаха комбат

 

Упали парни,ткнувшись в землю грудью,

А он,шатаясь,побежал вперёд.

За этих двух его лишь тот осудит,

Кто никогда не шёл на пулемёт.

 

Потом в землянке полкового штаба,

Бумаги молча взяв у старшины,

Писал комбат двум бедным русским бабам,

Что...смертью храбрых пали их сыны.

 

И сотни раз письмо читала людям

В глухой деревне плачущая мать.

За эту ложь комбата кто осудит?

Никто его не смеет осуждать!

 

В. Гончаров - Возвращение 

 

А всё случилось очень просто… 

Открылась дверь, и мне навстречу 

Девчурка маленького роста,

Девчурка, остренькие плечи!

И котелок упал на камни. 

Четыре с лишним дома не был… 

А дочка, разведя руками,

Сказала: «Дядя, нету хлеба!»

А я её схватил – и к звёздам! 

И целовал в кусочки неба. 

Ведь это я такую создал. 

Четыре с лишним дома не был… 

 

Юлия Друнина - ЗАПАС ПРОЧНОСТИ

 

До сих пор не совсем понимаю,

Как же я, и худа, и мала,

Сквозь пожары к победному Маю

В кирзачах стопудовых дошла.

И откуда взялось столько силы

Даже в самых слабейших из нас?..

Что гадать!— Был и есть у России

Вечной прочности вечный запас

Я столько раз видала рукопашный,

Раз наяву. И тысячу — во сне.

Кто говорит, что на войне не страшно,

Тот ничего не знает о войне.

 

1943г.

 

Владимир Высоцкий

 

Почему все не так? Вроде все как всегда:

То же небо опять голубое,

Тот же лес, тот же воздух и та же вода,

Только он не вернулся из боя.

Тот же лес, тот же воздух и та же вода,

Только он не вернулся из боя.

Мне теперь не понять, кто же прав был из нас

В наших спорах без сна и покоя.

Мне не стало хватать его только сейчас,

Когда он не вернулся из боя.

Он молчал невпопад и не в такт подпевал,

Он всегда говорил про другое,

Он мне спать не давал, он с восходом вставал,

А вчера не вернулся из боя.

То, что пусто теперь, — не про то разговор.

Вдруг заметил я — нас было двое.

Для меня будто ветром задуло костер,

Когда он не вернулся из боя.

Нынче вырвалась, словно из плена, весна.

По ошибке окликнул его я:

«Друг, оставь покурить». А в ответ — тишина:

Он вчера не вернулся из боя.

Наши мертвые нас не оставят в беде,

Наши павшие как часовые.

Отражается небо в лесу, как в воде,

И деревья стоят голубые.

Нам и места в землянке хватало вполне,

Нам и время текло — для обоих.

Все теперь одному. Только кажется мне:

Это я не вернулся из боя.

 

Братские могилы 

 

На братских могилах не ставят крестов, 

И вдовы на них не рыдают. 

К ним кто-то приносит букетик цветов 

И Вечный огонь зажигает. 

Здесь раньше вставала земля на дыбы, 

А нынче гранитные плиты. 

Здесь нет ни одной Персональной судьбы – 

Все судьбы в единую слиты. 

А в Вечном огне видишь вспыхнувший танк,

 Горящие русские хаты, 

Горящий Смоленск и горящий рейхстаг, 

Горящее сердце солдата. 

У братских могил нет заплаканных вдов – 

Сюда ходят люди покрепче. 

На братских могилах не ставят крестов, 

Но разве от этого легче? 

  

Арсений Тарковский  - СУББОТА, 21 ИЮНЯ

 

Пусть роют щели хоть под воскресенье.

В моих руках надежда на спасенье.

Как я хотел вернуться в до-войны,

Предупредить, кого убить должны.

Мне вон тому сказать необходимо:

«Иди сюда, и смерть промчится мимо».

Я знаю час, когда начнут войну,

Кто выживет, и кто умрет в плену,

И кто из нас окажется героем,

И кто расстрелян будет перед строем,

И сам я видел вражеских солдат,

Уже заполонивших Сталинград,

И видел я, как русская пехота

Штурмует Бранденбургские ворота.

Что до врага, то все известно мне,

Как ни одной разведке на войне.

Я говорю — не слушают, не слышат,

Несут цветы, субботним ветром дышат,

Уходят, пропусков не выдают,

В домашний возвращаются уют.

И я уже не помню сам, откуда

Пришел сюда и что случилось чудо.

Я все забыл. В окне еще светло,

И накрест не заклеено стекло.

 

Вадим Шефнер - 22 июня

 

Не танцуйте сегодня, не пойте.

В предвечерний задумчивый час

Молчаливо у окон постойте,

Вспомяните погибших за нас.

Там, в толпе, средь любимых, влюблённых,

Средь весёлых и крепких ребят,

Чьи-то тени в пилотках зелёных

На окраины молча спешат.

Им нельзя задержаться, остаться –

Их берёт этот день навсегда,

На путях сортировочных станций

Им разлуку трубят поезда.

Окликать их и звать их – напрасно,

Не промолвят ни слова в ответ,

Но с улыбкою грустной и ясной

Поглядите им пристально вслед.

 

Павел Коган - ПИСЬМО - Жоре Лепскому

 

Вот и мы дожили,

Вот и мы получаем весточки

В изжеванных конвертах с треугольными штемпелями,

Где сквозь запах армейской кожи,

Сквозь бестолочь

Слышно самое то,

То самое, -

Как гудок за полями.

Вот и ты - товарищ красноармеец музвзвода,

Воду пьешь по утрам из заболоченных речек.

А поля между нами,

А леса между нами и воды.

Человек ты мой,

Человек ты мой,

Дорогой ты мой человече!

А поля между нами,

А леса между вами. Россия!

Разметалась, раскинулась

По лежбищам, по урочищам.

Что мне звать тебя?

Разве голосом ее осилишь,

Если в ней, словно в памяти, словно в юности:

Попадешь - не воротишься.)

А зима между нами, Зима ты моя,

Словно матовая,

Словно росшитая,

На большак, большая, хрома ты,

На проселочную горбата,

А снега по тебе, громада,

Сине-синие, запорошенные.)

Я и писем писать тебе не научен.

А твои читаю,

Особенно те, что для женщины.

Есть такое в них самое,

Что ни выдумать, ни намучить,

Словно что-то поверено,

Потом потеряно,

Потом обещано.

(...А вы всё трагической героиней,

А снитесь - девочкой-неспокойкой.

А трубач - тари-тари-та - трубит: "по койкам!"

А ветра сухие на Западной Украине.)

Я вот тоже любил одну, сероглазницу,

Слишком взрослую, может быть слишком строгую.

А уеду и вспомню такой проказницей,

Непутевой такой, такой недотрогою.

Мы пройдем через это.

Как окурки, мы затопчем это,

Мы, лобастые мальчики невиданной революции.

В десять лет мечтатели,

В четырнадцать - поэты и урки,

В двадцать пять - внесенные в смертные реляции.

Мое поколение -

         это зубы сожми и работай,

Мое поколение -

         это пулю прими и рухни.

Если соли не хватит - хлеб намочи потом,

Если марли не хватит - портянкой замотай тухлой.

Ты же сам понимаешь, я не умею бить в литавры,

Мы же вместе мечтали, что пыль, что ковыль, что криница.

Мы с тобою вместе мечтали пошляться по Таврии

            Ну, по Крыму по-русски,

A шляемся по заграницам.

И когда мне скомандует пуля "не торопиться"

И последний выдох на снегу воронку выжжет

(Ты должен выжить, я хочу, чтобы ты выжил),

Ты прости мне тогда, что я не писал тебе писем.

А за нами женщины наши,

И годы наши босые,

И стихи наши,

И юность,

И январские рассветы.

А леса за нами,

А поля за нами - Россия!

И наверно, земшарная Республика Советов!

Вот и не вышло письма.

Не вышло письма,

Какое там!

Но я напишу,

Повинен.

Ведь я понимаю,

Трубач "тари-тари-те" трубит: "по койкам!"

И ветра сухие на Западной Украине.

 

Декабрь 1940

 

Михаил Кульчицкий

 

Мечтатель, фантазер, лентяй-завистник!

Что? Пули в каску безопасней капель?

И всадники проносятся со свистом

вертящихся пропеллерами сабель.

Я раньше думал: «лейтенант»

звучит вот так: «Налейте нам!»

И, зная топографию,

он топает по гравию.

Война — совсем не фейерверк,

а просто — трудная работа,

когда, черна от пота, вверх

скользит по пахоте пехота.

Марш!

И глина в чавкающем топоте

до мозга костей промерзших ног

наворачивается на чeботы

весом хлеба в месячный паек.

На бойцах и пуговицы вроде

чешуи тяжелых орденов.

Не до ордена.

Была бы Родина

с ежедневными Бородино.

 

Ольга  Берггольц

 

Я говорю: нас, граждан Ленинграда,

не поколеблет грохот канонад,

и если завтра будут баррикады –

мы не покинем наших баррикад…

И женщины с бойцами встанут рядом,

и дети нам патроны поднесут,

и надо всеми нами зацветут

старинные знамёна Петрограда.

 

Алексей Сурков - В ЗЕМЛЯНКЕ

 

Бьется в тесной печурке огонь,

На поленьях смола, как слеза,

И поет мне в землянке гармонь

Про улыбку твою и глаза.

О тебе мне шептали кусты

В белоснежных полях под Москвой.

Я хочу, чтоб услышала ты,

Как тоскует мой голос живой.

Ты сейчас далеко-далеко.

Между нами снега и снега.

До тебя мне дойти не легко,

А до смерти — четыре шага.

Пой, гармоника, вьюге назло,

Заплутавшее счастье зови.

Мне в холодной землянке тепло

От твой негасимой любви.

Под Москвой, 1941г., ноябрь 

 

***

 

Он не стонал. Он только хмурил брови

И жадно пил. Смотрели из воды

Два впалых глаза. Капли тёплой крови

В железный ковш стекали с бороды.

С врагом и смертью не играя в прятки,

Он шёл сквозь эти хмурые леса.

Такие молча входят в пекло схватки

И молча совершают чудеса.

 

И. Забуга (участник Великой Отечественной войны) 

 

Ни звуков оркестра, ни слез, ни речей.

В молчанье окрестность. Хоронят парней.

В солдатской могиле — десятки мужчин:

Лишенные силы, лежат как один.

Устало лопаты мелькают вдали,

Как будто солдаты жалеют земли.

И вдруг: «Подождите!» — подвозчика крик…

Глядят на убитых — застыли на миг.

Вдоль борта на бричке, средь павших вчера,

Раскинув косички, лежит медсестра.

Глядят виновато, не зная, как быть:

В могилу к солдатам иль рядом долбить?

На лицах смятенье: нелегок их труд!

К какому решенью солдаты придут?

Дымят самокрутки, мрачнеет заря,

И сосны в округе в молчанье не зря…

Январская стужа: земля — что гранит.

Нелепая служба — солдат хоронить!

Минуя воронки, телеги скрипят,

И вот в стороне уж кирками стучат.

 

Иосиф Уткин - Если я не вернусь, дорогая 

 

Если я не вернусь, дорогая, 

Нежным письмам твоим не внемля, 

Не подумай, что это — другая. 

Это значит… сырая земля. 

Это значит, дубы-нелюдимы 

Надо мною грустят в тишине,

 А такую разлуку с любимой 

Ты простишь вместе с Родиной мне. 

Только вам я всем сердцем и внемлю, 

Только вами и счастлив я был: 

Лишь тебя и родимую землю 

Я всем сердцем, ты знаешь, любил. 

И доколе дубы-нелюдимы 

Надо мной не склонятся, дремля, 

Только ты мне и будешь любимой, 

Только ты да родная земля!

 

Стпан Щипачев - Потомкам

 

Вас нет ещё: вы – воздух, глина, свет;

О вас, далёких, лишь гадать могли мы,–

Но перед вами нам держать ответ.

Потомки, вы от нас неотделимы.

Был труден бой. Казались нам не раз

Незащищёнными столетий дали.

Когда враги гранатой били в нас,

То и до вас осколки долетали.

 

Сергей Орлов

 

Его зарыли в шар земной,

А был он лишь солдат,

Всего, друзья, солдат простой,

Без званий и наград.

Ему как мавзолей земля –

На миллион веков,

И млечные пути пылят

Вокруг него с боков.

На рыжих скатах тучи спят,

Метелицы метут,

Грома тяжёлые гремят,

Ветра разбег берут.

Давным давно окончен бой...

Руками всех друзей

Положен парень в шар земной,

Как будто в мавзолей...

 

Михаил  Исаковский

 

Враги сожгли родную хату,

Сгубили всю его семью.

Куда ж теперь идти солдату,

Кому нести печаль свою?

 

Пошёл солдат в глубоком горе

На перекрёсток двух дорог,

Нашёл солдат в широком поле

Травой заросший бугорок.

 

Стоит солдат – и словно комья

Застряли в горле у него.

Сказал солдат: «Встречай, Прасковья,

Героя-мужа своего.

 

Готовь для гостя угощенье,

Накрой в избе широкий стол,–

Свой день, свой праздник возвращенья

К тебе я праздновать пришёл...»

 

Никто солдату не ответил,

Никто его не повстречал,

И только тёплый летний ветер

Траву могильную качал.

 

Вздохнул солдат, ремень поправил,

Раскрыл мешок походный свой,

Бутылку горькую поставил

На серый камень гробовой.

 

«Не осуждай меня, Прасковья,

Что я пришёл к тебе такой:

Хотел я выпить за здоровье,

А должен пить за упокой.

 

Сойдутся вновь друзья, подружки,

Но не сойтись вовеки нам…»

И пил солдат из медной кружки

Вино с печалью пополам.

 

Он пил – солдат, слуга народа,

И с болью в сердце говорил:

«Я шёл к тебе четыре года,

Я три державы покорил...»

 

Хмелел солдат, слеза катилась,

Слеза несбывшихся надежд,

И на груди его светилась

Медаль за город Будапешт.

 

Евгений  Винокуров

 

В полях за Вислой сонной

Лежат в земле сырой

Серёжка с Малой Бронной

И Витька с Моховой.

А где-то в людном мире

Который год подряд

Одни в пустой квартире

Их матери не спят.

Свет лампы воспалённой

Пылает над Москвой

В окне на Малой Бронной,

В окне на Моховой.

Друзьям не встать. В округе

Без них идёт кино.

Девчонки, их подруги,

Все замужем давно.

В полях за Вислой сонной

Лежат в земле сырой

Серёжка с Малой Бронной

И Витька с Моховой.

Но помнит мир спасённый,

Мир вечный, мир живой,

Серёжку с Малой Бронной

И Витьку с Моховой.

 

И. Карпов - Мальчики

 

Уходили мальчики – на плечах шинели,

Уходили мальчики – храбро песни пели,

Отступали мальчики пыльными степями,

Умирали мальчики, где – не знали сами...

Попадали мальчики в страшные бараки,

Догоняли мальчиков лютые собаки.

Убивали мальчиков за побег на месте,

Не продали мальчики совести и чести...

Не хотели мальчики поддаваться страху,

Поднимались мальчики по свистку в атаку.

В черный дым сражений, на броне покатой

Уезжали мальчики – стиснув автоматы.

Повидали мальчики – храбрые солдаты –

Волгу – в сорок первом,

Шпрее – в сорок пятом,

Показали мальчики за четыре года,

Кто такие мальчики нашего народа.

 

Сергей Орлов

 

Она молилась за победу,–

Шесть сыновей на фронт ушли,

Но лишь когда упал последний,

Чтоб никогда не встать с земли,

Победа встала на пороге,

Но некому её встречать...

– Кто там?.. –

Спросила вся в тревоге

От слёз ослепнувшая мать.

 

Юрий Кузнецов   - Гимнастерка

 

Солдат оставил тишине

Жену и малого ребенка

И отличился на войне,

Как известила похоронка.

Зачем напрасные слова

И утешение пустое.

Она вдова, она вдова...

Отдайте женщине земное!!!

И командиры на войне

Такие письма получали:

"Хоть что-нибудь верните мне..."-

И гимнастерку ей прислали.

Она вдыхала дым живой,

К угрюмым складкам прижималась,

Она опять была женой,

Как часто это повторялось!

Годами снился этот дым,

Она дышала этим дымом -

И ядовитым , и родным,

Уже почти неуловимым.

...Хозяйка юная вошла.

Пока старуха вспоминала,

Углы от пыли обмела

И - гимнастерку постирала.

 

Семён Гудзенко - Перед  атакой

 

Когда на смерть идут — поют,

а перед этим

можно плакать.

Ведь самый страшный час в бою —

час ожидания атаки.

Снег минами изрыт вокруг

и почернел от пыли минной.

Разрыв —

и умирает друг.

И значит — смерть проходит мимо.

Сейчас настанет мой черед,

За мной одним

идет охота.

Будь проклят

сорок первый год —

ты, вмерзшая в снега пехота.

Мне кажется, что я магнит,

что я притягиваю мины.

Разрыв —

и лейтенант хрипит.

И смерть опять проходит мимо.

Но мы уже

не в силах ждать.

И нас ведет через траншеи

окоченевшая вражда,

штыком дырявящая шеи.

Бой был короткий.

А потом

глушили водку ледяную,

и выковыривал ножом

из-под ногтей

я кровь чужую.

 

1942

 

МОЕ ПОКОЛЕНИЕ 

 

Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели.

Мы пред нашим комбатом, как пред господом богом, чисты.

На живых порыжели от крови и глины шинели,

на могилах у мертвых расцвели голубые цветы.

 

Расцвели и опали... Проходит четвертая осень.

Наши матери плачут, и ровесницы молча грустят.

Мы не знали любви, не изведали счастья ремесел,

нам досталась на долю нелегкая участь солдат.

 

У погодков моих ни стихов, ни любви, ни покоя -

только сила и зависть. А когда мы вернемся с войны,

все долюбим сполна и напишем, ровесник, такое,

что отцами-солдатами будут гордится сыны.

 

Ну, а кто не вернется? Кому долюбить не придется?

Ну, а кто в сорок первом первою пулей сражен?

Зарыдает ровесница, мать на пороге забьется,-

у погодков моих ни стихов, ни покоя, ни жен.

 

Кто вернется - долюбит? Нет! Сердца на это не хватит,

и не надо погибшим, чтоб живые любили за них.

Нет мужчины в семье - нет детей, нет хозяина в хате.

Разве горю такому помогут рыданья живых?

 

Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели.

Кто в атаку ходил, кто делился последним куском,

Тот поймет эту правду,- она к нам в окопы и щели

приходила поспорить ворчливым, охрипшим баском.

 

Пусть живые запомнят, и пусть поколения знают

эту взятую с боем суровую правду солдат.

И твои костыли, и смертельная рана сквозная,

и могилы над Волгой, где тысячи юных лежат,-

это наша судьба, это с ней мы ругались и пели,

подымались в атаку и рвали над Бугом мосты.

 

...Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели,

Мы пред нашей Россией и в трудное время чисты.

 

А когда мы вернемся,- а мы возвратимся с победой,

все, как черти, упрямы, как люди, живучи и злы,-

пусть нам пива наварят и мяса нажарят к обеду,

чтоб на ножках дубовых повсюду ломились столы.

 

Мы поклонимся в ноги родным исстрадавшимся людям,

матерей расцелуем и подруг, что дождались, любя.

Вот когда мы вернемся и победу штыками добудем -

все долюбим, ровесник, и работу найдем для себя. 

 

Вадим Зинчук 

 

Попутку я вчера на выезде поймал,

Двойной тариф водитель мне назвал,

Поехали , стемнело, ночь уже,

Разговорился он в дороге о себе.

Он рассказал, что «Мерседес» недавно взял,

Что, что-то там купил и выгодно продал,

С семьею в Турции недавно отдыхал

И сколько наших женщин там видал,

В таких местах, что лучше б не видал.

О том, как растут цены на жилье,

Что в сейфе у него стоит ружье,

На улице у дочки отобрали телефон,

"Сын с наркоманами связался",- вздохнул он.

Потом нечаянно мы вспомнили Афган,

Два года при Союзе он там воевал,

И тут его, как говорится понесло:

«За что мы воевали там? За что?».

А у меня Афганистан забрал друзей,

По крышам в детстве мы гоняли голубей,

Он ждал ответ, и я ему сказал:

"За Родину тогда ты воевал.

За одноклассниц наших белые банты,

За то ,чтоб не было в Союзе наркоты ,

Чтоб строились по всей стране дома

И за девчонок с нашего двора.

Чтоб не гудела голова от цен,

В подвалах не ютились бы бомжи,

Не торговали Родиной жлобы.

Чтоб не скупил нас иностранный капитал

И СПИДом наш народ не заражал,

Чтоб не боялись мы за дочерей,

Что скот какой-то может их втолкнуть в бордель.

Работа, чтоб была в своей стране,

И чтоб в Европе не бомбили города,

Надежней не было чем мы, тогда щита".

Когда доехали до места он молчал ,

И деньги, что я дать хотел не взял,

А на прощанье тихо прошептал:

«Спасибо, брат, все правильно сказал,

За Родину тогда я воевал!».

 

Иосиф Бродский  - На смерть Жукова

 

Вижу колонны замерших внуков,

гроб на лафете, лошади круп.

Ветер сюда не доносит мне звуков

русских военных плачущих труб.

Вижу в регалиях убранный труп:

в смерть уезжает пламенный Жуков.

Воин, пред коим многие пали

стены, хоть меч был вражьих тупей,

блеском маневра о Ганнибале

напоминавший средь волжских степей.

Кончивший дни свои глухо в опале,

как Велизарий или Помпей.

Сколько он пролил крови солдатской

в землю чужую! Что ж, горевал?

Вспомнил ли их, умирающий в штатской

белой кровати? Полный провал.

Что он ответит, встретившись в адской

области с ними? «Я воевал».

К правому делу Жуков десницы

больше уже не приложит в бою.

Спи! У истории русской страницы

хватит для тех, кто в пехотном строю

смело входили в чужие столицы,

но возвращались в страхе в свою.

Маршал! поглотит алчная Лета

эти слова и твои прахоря.

Все же, прими их — жалкая лепта

родину спасшему, вслух говоря.

Бей, барабан, и военная флейта,

громко свисти на манер снегиря.

 

Павел  Шубин - Атака

 

Погоди, дай припомнить... Стой!

Мы кричали «ура»… Потом

Я свалился в окоп пустой

С развороченным животом.

Крови красные петушки

Выбегали навстречу дню,

Сине-розовые кишки

Выползали на пятерню.

И с плеча на плечо башка

Перекидывалась, трясясь,

Как у бонзы или божка,

Занесённого в эту грязь.

Где-то плачущий крик «ура»,

Но сошёл и отхлынул бой.

Здравствуй, матерь-земля, пора!

Возвращаюсь к тебе тобой.

Ты кровавого праха горсть

От груди своей не отринь,

Не как странник и не как гость

Шёл я в громе твоих пустынь.

Я хозяином шёл на смерть,

Сам приученный убивать,

Для того чтобы жить и сметь,

Чтобы лучшить и открывать.

Над рассветной твоей рекой

Встанет завтра цветком огня

Мальчик бронзовый, вот такой,

Как задумала ты меня.

И за то, что последним днём

Не умели мы дорожить,

Воскреси меня завтра в нём,

Я его научу, как жить!