Перейти к публикации
Форум - Замок

Властительницы душ...


Рекомендованные сообщения

Алла Назимова

 

Первая из русских актрис, завоевавшая Америку. Горечь неудач, отчаяние, испытания - все было познано и преодолено. Назимова стала звездой Голливуда. И еще примером того, что в борьбе с возрастом женщина может выйти победительницей. Даже в 60 лет у актрисы были задор и фигура молоденькой девушки. А секрет прост: Назимова не позволяла себе терзаться грустными воспоминаниями, не слишком задумывалась о будущем, обожала работать в саду и как огня боялась гастрономических излишеств. Ее обычный обед: крутое яйцо и несколько листиков салата....

post-31-1199491318_thumb.jpg

post-31-1199491366_thumb.jpg

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

Ее творческая карьера, на первый взгляд, может показаться идеальным

воплощением Американской мечты. Невысокая , хрупкая актриса Московского

МХАТа стала звездой Бродвейских театральных подмостков и Голливудских

киностудий, известной именно как Назимова безо всяки подделок под стиль

«рюсс», всех этих «...офф» и прочие. Приезжавшей из своего особняка на

съемочную площадку приме, обращались почтительно и с боязнью: «Мадам» –

суровый нрав актрисы был известен. И лишь близким друзьям позволялось ее

называть «Аллой». Неутомимая «мадам» долгое время была самой

высокооплачиваемой актрисой «Метро», финансируя собственные проекты и

играя, естественно главные роли, она контролировала буквально все – от

сценария до подбора актеров на второстепенные роли. Недоброжелатели

завидовали ее энергии и таланту, остальные – боготворили.

Одаренная ученица школы Станиславского, она реформировала традиции

театральной Америки. Ее называли второй Дузе, а Теннеси Уильямс, еще

студентом видевший ее в «Приведениях» Ибсена, признавался: «Эта было одно

из тех незабываемых впечатлений, которые заставили меня писать для театра.

После игры Назимовой хотелось для театра существовать».

Но ее роман с Голливудом , вопреки принятому мнению, сложился не так

счастливо. Назимова была столь яркой индивидуальностью столь оригинальна и

своеобычна была ее актерская манера, что почти все картины с ее участием

оказывались намного ниже уровня самой актрисы. Назимова была звездой, чей

свет выжигал все окружающие.

Алла Назимова единственная в длинном ряду талантливых русских актеров

пытавших счастье за океаном – вместе с Анной Стен, Ольгой Петровой, Иваном

Мазжухиным, Акимом Тамировым, Михаилом Чеховым, - добилась прижизненной

славы, с последующим полным забвением.

Божественная Алла посвятившая себя заветной мечте русских кино

подвижников Ермольева и Протозанова с их Русской золотой серией для

французского товарищества «фильм Д’Ар» – доказать, что молодое

киноискусство может сравниться с другими искусствами, а в чем то даже

превзойти их... И в 1929 году, снова возвращаясь к театру, горестно

обронившая: «Ах, если бы смогла сжечь свои фильмы – до последнего дюйма. Я

стыжусь их»

Что же мы знаем о сей легенде ?

В солнечной и беззаботной Ялте, в семье зажиточного еврейского

аптекаря Левинтона по знаком Близнецов 22 мая 1879 года родилась дочка.

Своей черной, как смоль шевелюрой Алла была обязана не только еврейской

кровью, но и, по слухам, испанской – в ее роду были дворяне по фамилии

Лавендера. Европейское воспитание в ее среде было хорошим тоном – 6 летнюю

Аллу посылают в частную католическую школу в Швейцарию, в Монтре. Способная

ученица быстро осваивает несколько европейских языков, но пока ее больше

влечет к музыке. Вернувшись через несколько лет на родину, она поступает в

Одесскую консерваторию, где изучает игру по классу скрипки фортепиано, под

руководством таких корифеев, как Чайковский и Римский – Корсаков.

Но театр притягивает к себе как магнит. Отныне ее мечта быть актрисой,

жить для театра. Консерватория забыта, а экзамены в Московское

Филармоническое училище, в класс Немеровича – Данченко, выдержаны с

блеском, через 3 года за роль в выпускном спектакле- «Маленький эльф»

Ибсена – она получает золотую медаль, почетную награду Академии.

Драматургия Ибсена помогла Назимовой состояться, и очень символично, что ее

успех начался именно с этой роли, но с начало на целый год подвизается на

«выходах» во МХАТовских спектаклях, учится у Станиславского и лелеет

честолюбивые мечты о будущем. Тогда же Аделоида Левинтон берет себе

театральный псевдоним – Алла Александровна Назимова. Встреча в Костроме с

Павлом Орленевым приобретавший в то время все большую известность резко

изменила ее жизнь. Они поженились. Орленев был на 10 лет старше Назимовой.

Неисправимый романтик, актер «нутра» и вдохновения, он странствовал по

необъятным Российским просторам со своими спектаклями, лишь редко выступая

в обеих столицах – к академизму Московских и Петербургских театров

относился настороженно. Говорили, что не было такого медвежьего угла, в

котором не выступала его труппа. В последствии Орленев с радостью примет

Октябрьский переворот, станет подлинным просветителем театральной

провинции, но позже разочаруется в своих усилиях.

С Аллой возникла любовь с первого взгляда, но в их отношениях

присутствовал и профессиональный оттенок – Орленев сразу поверил в Назимову

– актрису, расчетливую и сильную партнершу. Они были оба похожи даже внешне

– оба тоненькие, небольшого роста, гибкие и изящные; с выразительными

голубыми глазами, обрамленными длинными ресницами. Их энергии и

темперамента хватило бы на целую труппу: 15 часов ежедневной работы в

театре – разучивание ролей и репетиции днем, вечером спектакли – для них

все это было предельно естественным. Плюс бесконечные переезды, гастроли в

провинциях... Дилемму каждой талантливой дебютантки Российского театра

начала века – оставаться в столичной труппе на «выходах», на вечных вторых

ролях, или сразу же стать примадонной провинциальных театров – Алла решает

просто. Орленев постепенно делает из нее «звезду», помогая получить более

200 – т ролей в театрах Костромы, Херсона, Вильно. Они были неразлучны и на

сцене – если Орленев играет Дмитрия в «Братьях Карамазовых», то Назимова –

Грушеньку (не смотря на жгучую южно-европейскую красоту Аллы мало

соответствующий облику инфернальной красавицы ,Достоевского), если он –

Хлестакова, то она – Анну Антоновну...

Новомодное турне наших именитых деятелей искусства по русскоязычным

еврейским общинам Америки – изобретение не нашего трудного времени. Первыми

русскими гастролерами были, оказывается, Орленев и Назимова. Их козырной

картой стала пьеса Чирикова «Евреи», написанная по следам недавних погромов

и полная местечкового колорита. Еврейская местечковая беднота в начале века

делилась на искавших спасений либо в революции, либо в эмиграции,

преимущественно в новый свет. Их конфликт и их смерть в погроме составляет

содержание этой пьесы, со скрипом прошедшая царскую цензуру.

23 марта 1905 года после успешных гастролей в Берлине и Лондоне труппа

Орленева давала первый спектакль в нью йорском Нижнем Ист Сайде в театре

«Геральд Сквер». Российский антисемитизм – беспроигрышная карта Нью

Йоркской бедноты, но всех покорила вдохновенная игра блестящей пары.

Окрыленные успехом, они все вырученные деньги тратят на ремонт театра на 3-

ей улице Ист Сайда, дав ему пышное название «Русский Лицеум». В течении

сезона 1905/06 годов в его репертуаре Гоголь и Чехов, Ибсен и Достоевский,

Стринберг и Гаубтман. Лицеум стал небольшим очагом европейской классики в

сердце Дикой Америки, а восхищенные критики сравнивали Назимову с Элеонорой

Дузе.

Но дело шло к банкротству. Идеалист Орленев ради коммерческого успеха

переходить на коммерческие шоу и водевили не собирался, а содержать

экспериментальный театр для полунищей американской интеллигенции было

нерентабельно. Меценаты – миллионеры и среди них госпожа Вандербильд,

сперва щедро финансировали его спектакли, да и сборы были хорошими.

Гастроли в Чикаго и Бостоне субсидировали Эндрю Карнеги и Джон Пирпоинт

–Морган. Но постепенно Орленевская независимость стала отпугивать меценатов

и в конце концов актер провел 2 дня в тюрьме для должников.

Перед Американским вояжем Назимова абсолютно не верила в успех, лишь

энергия мужа подвигла ее на эту поездку. Освоившись за год и увидев как

оценивают ее игру американцы, наслушавшись лестных предложений от

театральных импресарио, актриса принимает решение. Разумеется ни сразу. Она

была многим обязана Орленеву, который сделал из нее профессиональную

актрису. Она же пробудила в нем интерес к западной драматургии. Разорвать

же такой тандем было бы трагедией для обоих. Назимова пробовала убедить

Орленев в остаться с ней, но Орленев настаивал на возвращение в Россию. В

решении Назимовой, в которой никак не мог поверить нечастный Орленев,

проявился весь твердый и честолюбивый характер актрисы.

Она проводила корабль увезший Орленева в Норвегию, и в одиночестве

вернулась в джунгли Манхэттена.

Когда же следующей осенью Орленев вновь собирался на гастроли в Америку

с Ибсеновским «Брандом», его настигла отчаянная телеграмма Назимова: «Прошу

тебя, оставь мне этот единственный уголок в мире, а у тебя и без Америки

много места !», велика сила любви. Актер без колебаний отменяет поездку.

Американский уголок был подарен Орленевым созданной им самим русской

Дузе...

Затеряться в манхэттоновских джунглях актрисе не пришлось, театральный

продюсер и владелец театров Л.Шуберт, видевший ее русские спектакли,

упрашивал выступить у него в любой роли – разумеется , на английском

.Обучала ее языку и ставила произношение мать знаменитого гриффитовского

актера Ричарда Бартельмеса, тогда еще малыша Дика.

13 ноября 1906 года в театре «Принцесс» состоялся дебют англоязычной

актрисы Аллы Назимовой в одной из лучших своих ролей - Гедды Габлер.

Театральный Нью Йорк был покорен, газеты писали , что эта «хрупкая

русская превзошла всех нынешних любимцев публики». Вскоре большинство всех

Ибсеновских пьес, принесших ей заслуженную славу, она играет в театре на 39

– ой улице, который Шуберт называет в ее честь.

«В ролях Аллы Божественной, в ее трактовке Ибсена, любопытствующие

американцы видели образы загадочного, потревоженного политическими бурями

Левиафана – России. Разваливающейся империи еще предстоит воздвигнуть,

подобно строителю Сольнесу воздушные замки на каменных осколках фундамента.

Пережить «феминистический» бунт, распад до ныне крепкой семьи,

разрушенной с такой же легкостью, как угольный дом. Истребить в себе все

человеческое и повести своих прихожан вперед, вверх, к ледяным вершинам,

где выситься недостижимая церковь. Тревога и боязнь неведомого будущего –

вот что сквозило в игре «русской Дузе» экзотического славянского цветка,

пышно расцветшего на американской почве».(

В промежутках между серьезными ролями Хильды в «Строителе Сольнесе»,

Риты Алмерс в «Маленьком Эйольфе», Гедды Габлер, актриса позволяла себе

передышки в мелодрамах и водевилях. В «Графине – Кокетке » и «Красавица»

(«Белла - Донна») уже появляются штрихи к имиджу женщины – вамп. С

мелодраматическим антивоенным водевилем «Невесты войны» Назимова устраивает

гастроли по всей Америке, а по ее возвращению режиссер Герберт Бреннон

предлагает Назимовой сыграть главную роль в его будущем фильме.

Шел первый год мировой войны, Европа была охвачена пожарами, и даже в

далекой Америке не было ни чего важнее пацифисткой темы. Джоан – Назимова,

вдова убитого на фронте офицера и не может больше видеть, как погибают в

военной мясорубке мужчины. Она беременна, но рожать детей для военного

Молоха больше не хочет. Кульминация фильма – где она призывает всех женщин

рожать солдат на неминуемую смерть и толпа женщин на заднем плане

поддерживает ее ликующими криками. Джоан подносит к виску пистолет и

стреляет. Толпа поднимает ее тело вверх и устремляется вперед к королю.

Картина была снята на студии «Айдеал» под Нью Йорком , в Нью Джерси. В

картине снимался Чарльз Брайант, сыгравший столь важную роль в судьбе

актрисы . Он стал ее любовником (пожениться они не могли , поскольку

Орленев развода не давал) и партер во многих фильмах. Он же тактично

совлекал Назимову на путь коммерческого успеха, критикуя ее приверженность

к классическому репертуару.

В отечестве слагались легенды об ее успехах, газеты печатали

язвительные фельетоны о новой американке. Комиссаржевская, ездившая с

гастролями в Нью Йорк, не получала такой вдохновительной поддержки как

труппа Орленева. Считали, что успеху госпожи Комиссаржевской очень вредил

патриотизм. Госпожа Назимова, играющая по английски натурализованная

артистка – раздувается всемирно и в отличае от первой Назимова поняла

высоко мещанский характер страны «желтого дьявола». Она живет в особняке

неприступною царицей, скрывающейся от взоров публики.

Вот какой увидела Назимову актриса Мерседес де Акоста на

благотворительном вечере Мэдисон Сквер Гарден.: «представляя Россию она

неожиданно появилась в проходе ведущем к просторной арене, находившийся

тогда на 27 улице, в костюме казака. Когда оркестр заиграл императорский

гимн, она, освещенная ярким светом прожектора, развернула Российский флаг.

Весь зал в тот вечер был у ее ног».

Предложения и заманчивые контракты с Голливудом после успеха «Невест

войны» сыпались как из рога изобилия. Честолюбие и властность актрисы,

проявились в ее контракте с компанией «Метро» - он позволял Назимовой самой

набирать съемочную группу, утверждать сценарий, режиссеров, актеров. Однако

пока это могущество не позволяло ей экранизировать Ибсена и Чехова: таких

элитарных вещей дельцы «Метро не поощряли.

Ее минимальная зарплата достигала 13 тыс. долларов в неделю – многие

Голливудские звезды могли о таком только мечтать.

По убеждению Чарльза Браинта она пробовала себя в экзотическом амплуа,

играя неврастеничных певичек парижских кабачков, индийских танцовщиц и

прочих хрупких цветов «полусвета» Вся ее характерная южная внешность

идеально подходили для сентиментальных мелодрам типа «Игрушки судьбы» Дж.

Бейкера, где Назимова играет жертву мужских страстей или «Красного фонаря»

Альберта Капеллани. Брезгливо относясь к мелодраматическим сценариям

властная «мадам» играла в них, поскольку фильмы делались под нее – роли

Назимовой были Альфой и Омегой таких картин.

Тема одинокой ранимой женщины, прячущейся за маской хищницы – вамп,

капризна и избалована проступает уже в первой же роли для «Метро» в фильме

«Чудесное явление» (1918г.)

В мелодраме Альберта Капеллани «Око за око» (1918г.), Назимова играет

дочь арабского шейха, которую настигают терни судьбы, но как правило

сводящийся к хэппи енду.

В мелодраме «Из тумана» (1919г.) того же Капеллани, суть в принципе

малоизменена. Как видим мелодрамы Назимовой не сильно отличались одна от

другой.

Не смешные и нелепые сюжеты этих мелодрам, но утонченная игра Назимовой

почти сразу выдвинули ее в ряды ведущих Голливудских « див»-в каждом списке

любимых актрис ее имя стояло рядом с именами Мэри Пикфорд, Норма Толмедж,

Пирл Уайт, Маргарет Кларк.

До уже коммунистической России доносятся слухи о экранной славе

Назимовой. «Совкино» начало 20 –х прокатывает фильмы с ее участием на ряду

с «Индийской гробницей» и «Медвежьей свадьбой». Цензоры восхищались и

уподобляли искусство актрисы танцу и понтамиме . Тело , а ни лицо – вот

обаяние Назимовой.... А так же были поражены методами ее репетиций, ее

энергии и самозабвению. Кровь стынет в жилах, рассказывают присутствующие

на репетициях, Слыша ее иступленный крик (сцена из фильма «Из тумана»).

И вряд ли мы точно сможем определить, как сама Назимова относилась к

ролям такого рода. «Мадам» любила окружать себя загадками... Ясно одно –

мелодрамы периода «Метро»выдвигали на первый план именно ее, русскую

экзотическую звезду, умаляя всех остальных даже неотразимого Брайанта. Что

придавало Алле уверенности своей силы...

Алла Назимова посилилась в Голливуде в 1918 году – ее ежемесячные 13

тыс. долларов, позволили ей арендовать небольшую, испанского типа виллу, на

Сансет Бульваре. За арендный контракт на 99 лет – актриса собиралась жить

долго. Истинная красота в ее Уайльдовском понимании была всем для

Назимовой. Красота в искусстве – не зря она оброщается к пьесе Уайльда

«Соломея». Красота тела – Изнурительные ежедневные упражнения , культ

собственного тела до глубокой старости заставлял ее выглядеть под

безжалостным светом софитов хрупкой девочкой.

Пытаясь разрушить образ « хрупкой экзотической дивы», Назмова порой

просто провоцировала газетчиков. На вопрос интервьюера: « Надо ли иметь

детей ?» – Алла отвечала: «Только не женщинам занимающимся творчеством.

Чтобы себя выразить, ей следует быть свободной.»

Даже со своими друзьями «мадам» вела себя надменно, а уж людям с

запятнанной репутацией подступится к ней было вовсе невозможно. Дагмар

Годвски, актриса немого кино, в своей автобиографии вспоминает встречу

Нзазимовой с одним из идолов 20 – х годов на званном ужине в честь

Назимовой. «Красивый брюнет Гуильельми подошел к столу сияя от восторга, но

Назимова опустила голову и замерла, ее маленькая фигурка была напряжена,

она сидела словно на нее нашел столбняк, конечно же ни чем хорошим это

знакомство не обернулось. Синьор Гуильельми приехал в Калифорнию чтобы

избежать отвратительного скандала в Нью Йорке.»

Позднее Рудольф Валентино станет прекрасным партнером Назимовой в «Даме

с камелиями» (1921, реж. Рэй Смолвуд). Он станет мужем и лучшим творением

знаменитой Наташи Рамбовой, урожденной Уинфред Шанесси, взявшая модное

русское имя во время романа с артистом русского Императорского балета

Федором Козловым. Талантливая балерина , дизайнер, смело вводившая принципы

изощренного Арт Нуво в Голливудский быт, Рамбова была единомышленецой Аллы

и художником – декоратором на трех ее лучших картинах – «Дама с камелиями»,

«Кукольный дом» и «Соломея».

Голливуд начала 20-х был магическим местом – больших денег энергии и

славы. На вершине звездного небосклона пребывали Мэри Пикфорд и , конечно

же Чаплин, Толстяк «Фатти» Арбэкль пожинал плоды экранного успеха; Уильям

Харт лихо сражался с индейцами, а бравый Дуг Фербенкс вламывался в

багдадские серали или несся с луком по шотландским лесам; энергичная Пирл

Уайт каждый день рисковала жизнью, а печальные и трогательные сиротки Бури,

Лилиан и Дороти Гиш растопляли сердца.

На этом фоне «индустрии грез» душещипательные мелодрамы русской

американки приходились как нельзя более к месту. Но Назимова мечтала о

большем. Она верила в возможности кино ,и ее давняя мечта- совместить

высокое искусство с коммерческим успехом , привнеся в стандартный

голливудский продукт изящество и рафинированность европейской кинокультуры-

теперь могла осуществиться. Европа должна была встретить Америку в

фильмах Аллы.

И все же популярность русской звезды постепенно сходила на нет ,

голливудские газетчики высмеивали последние фильмы «Метро» с ее участием.

Тогда было торжественно объявлено что с этого времени «Мадам» Назимова

будет сниматься в картинах только по выдающимся произведениям литературы.

Назимова и Рамбова начали со скандальной «Афродиты» Пьера Луи. История

обреченной любви Хризис к Диметриосу скульптору и фавориту развратных

правителей Древнего Египта (действие происходит в 1 веке нашей эры),

насыщенна сценами богохульства пыток, убийств, лесбийской любви и содомии

– по словам Луи, он старался эпотировать мораль сытых буржуа.

Назимова уже начала подготовку к съемкам картины, когда во всех штатах

был принят цензурный закон. Он гласил, что коль скоро кинематограф является

индустрией, приносящей доход, то Поправка к Конституции о свободе речи на

него не распространяется. Напуганные возможными обвинениями в адрес вольной

экранизации «Афродиты», боссы «Метро» предложили своей капризной «звезде»

поставить не менее известный, но более приличный роман – «Даму с камелиями»

Александра Дюма – сына.

Повинуясь судьбе, Назимова вместе с режиссером Рэем Смолвудом и Наташей

Рамбовой, еще не пришедшей в себя после закрытия любимого проекта, в

считанные недели снимает «Даму с камелиями».

Игра Аллы, как всегда была неподражаемой, но к тому времени контроль

властной и строптивой звезды на съемочной площадке уже начинал беспокоить

руководителей «Метро». Контракт был расторгнут, и Назимова, наконец то

могла преступить к исполнению своей заветной мечты.

 

Но мечту о независимости в настоящем искусстве пришлось подкрепить

материально –почти все свои сбережения Назимова вкладывает в аренду

небольшой студии Роберта Брантона на авеню Мельроз и два фильма, снятые

там.- «Кукольный дом» и «Саломею».Она шла на риск, хотя прожженные

голливудские дельцы со всех сторон предвещали ей банкротство.

Первый проект особой славы Назимовой не принес. Хотя актриса внесла в

роль Норы, когда-то сделавшей ее знаменитой по обе стороны океана, все свое

театральное мастерство.

Не смотря на это, а также на строгие «академические» интерьеры

выполненые Рамбовой с сочетанием с необычной комбинацией неброских

костюмов норвежских крестьян и меховых нарядных одежд русских бояр, прокат

картины даже не окупил затрат на съемки.

Христомотийный библейский сюжет о Саломеи, падчерицы царя Ирода и

дочери Иродиады, по наущению матери станцевавшей для отчима свой

Эротическиий танец с Семью Вуалями, дабы получить от него на серебрянном

блюде голову Иоанна Крестителя, в искусстве рубежа XIX – XX веков

становится неожиданно популярным. Видимо благодоря одноактной пьесе Оскара

Уайльда которую в 1893 году написал для Сары Бернар. Цензор – пуританин

лорд Чемберлен запретил ставить ее на Лондонской сцене, и Уайльд, при

помощи французских драматургов, и прежде всего Пьера Луи, опубликовал

«Саломею» в Париже. После ареста Уайльда в 1895 по обвинению в

гомосексуализме его пьеса начала свой победоносный путь сквозь рогатки

цензуры всех государств и наций. В 1903 году в Германии ее ставит Макс

Рейнхардт минуя все преграды . В 1905 году Рихард Штраусс пишет свою

знаменитую оперу по мотивам Уайльда . Скандальная слава пьесы привлекает и

Голливуд – в 1919 году выходит фильм с роковой Тедой Барой - известнейшей

вамп 10 – 20 годов.

Лучший переводчик этой пьесы в России Константин Бальмонт, так писал о

«Саломее»: « Развратность семьи в которой она выросла преступления матери

и отчима, захваты римлян, распад – не будь всего этого, ее любовь была бы

светлым праздником …» Духовная цензура , разумеется запретила пьесу к

постановке, хотя позволила публикацию. После февраля 1917 она была

поставлена сразу и в Малом театре Евреиновым и а в Камерном Таировым.

Трактовка величайшего эстета, поклонника красоты сразу покоряет

Назимову. Ни на йоту не отступая от пьесы, Алла Назимова своей лебединой

песней попытается выразить свою собственную трагедию. Ее Саломея- резко

отличается от своего корыстного, развратного, близкого окружения- от

похотливого Ирода, напоминающего толстого шута (Митчел Люис),от злобной

Иродиады (Роуз Дайэн), от надменных придворных. Она внутренне свободна

стихийна, живет лишь одной страстью – любовью к опальному порку. Эта любовь

ее противопостовляет ее ценичному сборищу предворных, как мечта самой

актрисы о подленно интеллектуальном, художественно в высоком смысле этого

слова киноискусстве – расчетливой корысти Голливудских магнатов. Саломея

Назимовой – личность, но личность трагическая, ибо ее гибель неизбежна,

если она попытается утвердить свою индивидуальность, будь то в захваченной

римлянами Иудее или Голливуде века джаза.

Атмосфера фильма - плотная, вязкая и тревожная. Рисунки в стиле

Бердслея покрывают стены сумрачного пиршественного зала, а в кадильницах

курится фимиам, сдесь же чуть по отдаль – фарисеи, саддукеи и назаретяне.

Обилие пирующих создает тягостное ощущение духоты и замкнутого

пространства. Похотливые взгляды ирода на небесно легкую, почти воздушную

Саломею лишь усиливает его.

Не зря Назимова ставит в титрах фильма «Пантомима по мотивам пьесы

Оскара Уайльда» - ее грациозность и по кошачьи осторожные движения

напоминают пантомические этюды. Гнев Саломеи и желание отмстить находят

свой выход в кульминационной сцене в танце с семи вуалями которые в

последствие стал популярным эротическим шоу 24 года разных столиц мира.

Взаимствованным он был Идой Рубенштейн исполняя танец на Дягелевских

сезонах в Париже и Алисой Коонен в спектакле Таирова.

Чтобы не дразнить цензоров и ослабить эротический накал сцены , она не

раз прерывается крупными планами сластолюбивого лица Ирода. По этой же

причине от вожделенной головы пророка на серебрянном блюде исходит

мистический свет.

Стержень фильма – страстная пантомима Саломеи, все работает на ее

«эго». Она очень часто появляется одна в кадре, не избегая сверхкрупных

планов, камера почти не двигается, позволяя зрителям сосредоточится на

движениях танцовщицы. Слова не главное в фильме, его квинтэссенция –

пластика Назимовой. И пьеса и ее трактовка Назимовой – один из первых

экспериментов абсурдисткого искусства XX века.

Мысль о первом подлинно художественном «Европейском» фильме в «дикой»

Америке заставляло ее не остонавливаться не перед какими тратами. А ведь на

производство картины было израсходовано 350 тыс. долларов, по тем временам

это были очень большие средства для такого камерного фильма. Но Назимову

постигло преследование недоброжелателей, в связи с чем прокатчики не

торопились связываться с непривычным, чересчур «художественным» проектом. В

итоге прокат предпринятый «Юнайтет Артистс», не окупил и половины вложенных

в нее средств. «Дикая Орхидея декодентской страсти», как назвал фильм

рецензент журнала «Фотоплей» не смогла быть поддержана зрителями в силу

глупейшей политики.

Это был крах одной из первых попыток сделать подлинно художественный

фильм в Америке.

 

Алла Назимова , русская американка, реформатор театра и кино Америки,

умерла 30 июня 1945 года в Лос – Анджелесе, в госпитоле « Гуд Самеритен »

от коронарного тромбоза. Ей было 66 лет.

 

Несмотря на приследовавшие ее неудачи, актриса сделала все что могла в

своей яркой , сверкнувшей , словно комета, жизни. Не обстоятельства

управляли ее судьбой- она сама. Игра Назимовой и фильмы, ею снятые –

прежде всего «Соломея»,.- вошли в историю кино , как дерзкий эксперимент

прививки европейского искусства к американскому коммерческому «дичку», и

не вена актрисы в том , что эксперимент провалился. На фоне других вамп

прошлого- Кабирии ( « Кабирия» Дж. Построне), Клеопатры (« Клеопатра » Дж.

Кьюкора ), Королевы Атлантиды ( « Атлантида» Жака Фейдора ), ее Соломея

выделяется не только мастерством изобразительного решения, но и идейной

трактовкой , отражающей тревоги «fin de siecle ».

Этот шедевр Назимовой дал вдохновение целой череды « римейков »

классического сюжета. Но ни Рита Хейуорт в фильме Уильяма Дитерлея «

Саломея » (1953) , ни Гленда Джексон в « Последнем танце Саломеи »

Кенна Рассела (1988 ) не внесли в трактовку образа чего-то существенно

нового . Хрупкая, капризная нимфетка Назимовой навсегда осталась легендой

Великого Немого…

Маленькой актрисе не удалось побороть американского Левиафана . Но

сегодня ясно , что без ее усилий кинематограф 20-х развивался бы

несколько иначе.

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

Ида Рубинштейн

 

Актриса, своей оригинальностью, неповторимой внешностью сводившая с ума Париж, куда приехала на гастроли. Здесь ее увидел великий Серов и был покорен необычностью облика актрисы: она ни в чем не походила на других женщин. Художник обратился к Иде со смелым предложением писать ее обнаженной. Актриса без колебаний согласилась. Так появился скандальный, экстравагантный "Портрет Иды Рубинштейн". Но и живая Ида оставила о себе громкую память. Своей независимостью она как бы предвосхитила тип раскованной женщины нашего столетия:"Я сама знаю, как мне жить и что делать!" Ида была из первых, кто произвел революцию в моде, сняв с себя привычный корсет. идет раздетая женщина!...!

post-31-1199527215_thumb.jpg

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

Даже свою смерть она обставит так же загадочно, как выстраивала жизнь. В завещании оговорит все, что следует сделать, когда ее не станет: никаких официальных извещений о кончине; время кремации и захоронения должно быть сохранено в тайне; на постаменте никаких надписей — ни имени, ни дат. Только две буквы — I. R. Ида Рубинштейн. Кто она? Одним словом не определишь. Одни считали ее дилетанткой, добившейся известности с помощью денег, другие восхищались экзотической внешностью, а те, кто видел Иду в балетах Фокина “Клеопатра” и “Шехеразада”, навсегда сохранили в памяти ее обжигающий как лед танец-пантомиму.

Больше всего современников потрясает облик Иды. “В ней есть что-то таинственное до холода, до озноба. И что-то слишком пряное, слишком изысканное, слишком упадочное”, — скажет художник Александр Бенуа. Да, всего слишком, всего с избытком, с перебором, но от этого “слишком” нельзя оторвать глаз. Красота Иды пронзает в самое сердце. Ее лицо, по свидетельству одной из современниц, “было такой безусловной, изумляющей красоты, что кругом все лица вмиг становились кривыми, мясными, расплывшимися — какими бы праздничными до того ни казались. Пожалуй, увидеть ее — это этап в жизни”. Знавшие Иду отмечают и ее чудесный восточный профиль с узкими миндалевидными глазами, а художник Лев Бакст сравнит Рубинштейн с “тюльпаном, дерзким и ослепительным”.

Что такое быть одной, Ида Львовна, родившаяся в Харькове, по одним сведениям — в 1883-м, по другим — в 1885 году, в богатой еврейской семье, узнает рано, в детстве потеряв родителей. Заботы о воспитании сироты возьмут на себя ее многочисленные родственники. Ида переедет в Петербург, где получит прекрасное образование. Она в совершенстве овладеет английским, французским, немецким и итальянским языками. А когда девочка заинтересуется историей Греции, ей наймут ученого-эллиниста. Но никто из родственников и в страшном сне не мог представить, какой сюрприз в скором времени преподнесет им Ида. Она объявит, что хочет стать актрисой. Для респектабельного еврейского клана это — как гром среди ясного неба. Но Иду не волнует реакция родственников, она уверена, что будет актрисой, причем великой трагической актрисой, и поступает на драматические курсы при Малом театре.

Актриса Малого театра Вера Пашенная в конце жизни напишет, как при поступлении на курсы была ошеломлена обликом “дышащей духами и туманами” Иды. “Меня поразила прическа с пышным напуском на лоб. Онемев, я вдруг подумала про себя, что совершенно неприлично одета и очень нехороша собой”.

Когда перед премьерой спектакль «Соломея» запретит Святейший синод, назвав постановку антицерковной, тогда Рубинштейн и Фокин решают показать только “Танец семи покрывал”. Это случится 20 декабря 1908 года на сцене Большого зала Санкт-Петербургской консерватории. Танец окажется весьма откровенным. На протяжении номера Рубинштейн сбрасывает с себя одно за другим семь покрывал из парчи, переливающейся серебряными нитями, оставаясь в финале почти обнаженной. Ее тело прикрывают лишь бусы, специально созданные для этого танца. Одних подобная откровенность шокирует: Станиславский скажет об Иде — “бездарно голая”, другие придут в восторг. Критик Валериан Светлов напишет: “В ней гибкость змеи, в ее танце сладострастная грация Востока, полная неги и страсти”. Что до публики, то по ее просьбе Ида будет бисировать заключительную часть танца, впервые узнав, что такое гром оваций и восторги зрителей.

Окрыленная удачей, она отправится в Париж, чтобы там показать свой “Танец”. Но тут вмешаются возмущенные скандальным поведением Иды родственники. По их просьбе знакомый парижский врач упрячет Иду Львовну в клинику для душевнобольных. Однако Ида сумеет вырваться из плена, а чтобы избавиться от опеки, выйдет замуж за своего кузена Владимира Горовица, но буквально через месяц после свадьбы разведется с ним. И обретет свободу.

Столь же декоративно и театрально устроит Ида и свою жизнь в Париже, городе, который на долгие годы станет для нее родным. О ее особняке, где Ида будет принимать элиту парижской богемы, начнут слагать легенды. Что здесь реальность, а что вымысел, сегодня сказать трудно.

В ее парке клумбы в особых, придуманных Бакстом, лотках, которые путем перестановки меняют садовый ландшафт каждые несколько недель. А еще есть фонтаны, выложенные мозаикой тропинки и даже маленький зоопарк с обезьянами, павлинами. Иногда к гостям выводят любимицу Иды — маленькую пантеру, которая охраняет ее спальню. В гостиной — золотой театральный занавес, пыточные инструменты из Сенегала, африканские ткани, японская скульптура, самурайские мечи.

Среди тех, кого пленит красота Рубинштейн, и художник Валентин Серов. Он пишет портрет Иды в церкви Сен-Шапель, превращенной им в студию. Когда Ида проходит по монастырскому двору, из всех окон бывших келий высовываются головы тех, кто сгорает от желания увидеть экстравагантную артистку. Во время работы был лишь один перерыв, когда Ида уехала в Африку, где, по ее словам, убила льва. А по словам Серова, “у нее у самой рот, как у раненой львицы”. Сначала Серов задумает писать ее портрет маслом, но побоится дешевого масляного блеска и начнет работать матовой темперой. Лишь перстни он подцветит маслом.

Рубинштейн нравится, что сеансы проходят в бывшей монастырской церкви, что она позирует обнаженной. Все это в ее стиле. Отвечает характеру Рубинштейн и та изобретательная поза, в которой предстает артистка. Вывернутое, словно закрученное винтом, тело, скрещенные ноги, одна из которых пересекается длинным шарфом, удлиняя и без того длинные ноги. Ассирийский профиль и маленькая головка в копне густых черных кудрей.

Что до реакции критиков и художников на серовский портрет, то Репин назовет картину “гальванизированным трупом”, Суриков — “безобразием”. И лишь после смерти Серова отношение к его работе изменится, а в Русский музей, приобретший полотно, будет выстраиваться очередь из желающих увидеть “нездешнюю сомнамбулу” — еще одна характеристика современников Иды Львовны.

После Второй мировой войны она вернется во Францию и проведет последние годы уединенной, затворнической жизни на юге Франции, в Вансе. Забытая и друзьями, и врагами, старая, усталая женщина. Ее парижский особняк сгорит, от него останется один остов.

Ида Рубинштейн умрет от сердечного приступа в 1960 году. О ее смерти мир узнает из маленькой заметки в одной из парижских газет.

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

Лиза, если позволишь, небольшой подарок тебе. История одной из моих любимых актрис Ингрид Бергман...

 

Ингрид Бергман. Расплата за любовь

Эта замечательная актриса вызывала у публики самые противоречивые эмоции. Когда она сыграла в кино Жанну д’Арк, то ее признали почти святой. Когда же всем стало известно, что Ингрид влюблена в известного режиссера Роберто Росселлини, журналисты начали называть ее едва ли не исчадием ада. А правда состояла лишь в том, что Ингрид всю жизнь хотела только одного — любви, а за любовь она готова была платить, не задумываясь о счете, который предоставит ее впоследствии судьба.

Еще одной по-настоящему большой любовью в жизни Ингрид Бергман была работа. Она тосковала, когда не могла или не имела возможности работать над очередной ролью в театре или кино. А работать ей мешала либо беременность, либо очередная прихоть ее возлюбленного Росселлини. А актрисой Бергман была исключительной. Она не брезговала никакими ролями, даже третьего плана. Она делала даже из таких персонажей удивительные шедевры, словно обогащая и облагораживая их своим присутствием. Многие фильмы с участием Бергман вошли в сокровищницу мирового кинематографа, причем многие из подобных стали шедеврами именно благодаря участию в них великолепной актрисы. Семь раз она номинировалась на «Оскар» и дважды его получила — за ленты «Осенняя соната» и «Касабланка».

Однако Ингрид Бергман была прежде всего женщиной, ставящей любовь превыше всего на свете. Ради нее она готова была пройти полмира и отдать за нее буквально все.

Первым мужем Ингрид Бергман был Петер Линдстром, человек очень добропорядочный и положительный — мечта любой благовоспитанной шведской барышни, каковой и была в юности сама Ингрид. Петер был очень привлекателен, увлекался спортом — боксом, плаванием и лыжами. В 20 лет он уже закончил обучение в университете и сразу же получил ученую степень, а вскоре стал профессором стоматологии.

Когда Ингрид, ученица театральной школы, познакомилась с Петером, ей было 20 лет а ему — молодому профессору — 24. Петер влюбился в нее с первого взгляда: его покорили чудные волосы красавицы и ее завораживающий голос.

И тем не менее, он был истинным шведом во всех своих проявлениях, в том числе и в любви. Он не торопился со свадьбой, а ухаживал — с цветами, прогулками и чтением стихов (прямо-таки в духе традиционной пасторали) — за своей невестой ровно столько, насколько это считалось приличным, а именно — 4 года. Родственники Ингрид были в полном восторге от жениха: ведь перед ним расстилалась счастливая жизненная дорога и устойчивый карьерный рост. Петер воплощал собой гарантию счастливого, безоблачного и такого уютного будущего.

Юная Ингрид благосклонно принимала ухаживания Петера. Она привыкла к быстрым и многообещающим взглядам студентов театральной школы. Петер на самом деле был человеком самостоятельным, спокойным и понимающим. С ним действительно было спокойно и хорошо; с ним можно было говорить на «одном языке». Такого чувства девушка еще не испытывала и ей казалось, что большего для счастья — и не надо. Главное: есть человек, с которым можно ночи напролет гулять по Стокгольму и все время говорить, говорить, и при этом не бояться, что любимый тебя перебьет или поймет неправильно.

Когда ей было всего 2 года, — рассказывала Ингрид, — отец был просто без ума от нее. Буквально весь их дом был заставлен киноаппаратами, и отец снимал на пленку свою любимицу, все ее шалости и забавы. Она до сих пор не может без слез смотреть на эти кадры — на смеющуюся хорошенькую девочку и свою маму, такую молодую и счастливую… А потом прошел год, и мама пропала, исчезла. Ингрид бегала по дому и разыскивала маму, но найти ее так и не смогла. Взрослые ей что-то пытались объяснять, но она ничего не поняла. Не поняла ничего и тогда, когда ей показали холмик на кладбище и памятник, но все это не было ее мамой… Тетя Ингрид объясняла при этом, что такое смерть, но в девочке все бунтовало при одном только этом ужасном слове. Она помнит, что была тогда только сильно напугана. А потом отец стал увлекаться другими женщинами, но что это значит — Ингрид снова не поняла.

Ингрид запомнила еще один случай из своей жизни. Когда она была гимназисткой, на уроке чистописания решила прочитать одноклассницам запомнившиеся ей отрывки из спектакля. Девочки слушали ее, забыв обо всем на свете, а учительница сделала ей выговор — за срыв урока.

А потом Ингрид ожидали одна потеря за другой. Когда умерла мама, она была маленькой, и ее возраст защитил ее от осознания смерти. Но теперь она стала старше, и многое уже было вполне доступно ее пониманию. Умер любимый папа, потом тетя, которая так любила ее и по выходным готовила такие душистые вкусные пирожки. Ингрид была просто не готова к таким потерям и потому в то ужасное время едва не умерла сама. Девочка пыталась хоть как-то осмыслить происходящее с нею и ее близкими. Ей казалось, что она каким-то образом — мистическим или косвенным — но виновата в смерти своих близких. Наконец, Ингрид пришла к выводу, что — да, она виновата, все эти люди, которых она так любила умерли только потому, что она их любила. А значит, — сделала вывод девочка: она не должна, не имеет права кого-либо любить, потому что тот, кого она полюбит, непременно умрет; он просто обречен умереть. И чтобы спасти людей она не имеет права впускать любовь в свою душу.

Пока Ингрид говорила, Петер слушал ее очень внимательно: в конце концов он был профессионалом, врачом, а потому смотрел на свою любимую как на пациентку в некотором роде. Он выслушал все ее признания в детских страхах, а потом объяснил, что девушка не должна винить себя в смерти своих близких, и ее чувства к ним тут вовсе не при чем. Рак не щадит никого, и на земле нет такой силы, которая смогла бы противостоять ему. Он даже не поленился объяснить своей девушке симптоматику рака и объяснить развитие процесса. Таким образом, — заключил он, — к чему посыпать свою голову пеплом, если родители и тетя умерли от одной и той же болезни — рака. Только и всего. А можно ли обвинять людей в том, что они так и нашли до сих пор лекарства от рака? К сожалению, медицина в данном случае бессильна. А уж страхи Ингрид по поводу того, будто тот, кого она по-настоящему полюбит — обречен — и вовсе смехотворны. Во всяком случае он, Петер, не боится ничего. И он совсем не против, если Ингрид его полюбит по-настоящему. А заодно и проверит: с ним ничего не случится.

Ингрид очень хотела поверить в то, что ее любовь никому не принесет вреда, а потому она поверила Петеру сразу, безоговорочно. Конечно, он не умрет, если она станет любить его. И они вместе проживут очень долгую и счастливую жизнь. И она полюбила его, и писала ему письма, больше не боясь, что ее любовь убьет его: «Мой милый, дорогой, единственный! Я могу быть счастлива только рядом с тобой. Я жду тебя. Я хочу, чтобы ты пришел и остался навсегда. Вечно твоя, Ингрид». Свадьба состоялась, когда Ингрид исполнилось 23 года. Петеру в то время уже было 30 лет.

Ингрид Бергман уже начала играть в театре и успела приобрести определенную популярность. В газетах о ней писали как о восходящей звезде. В связи с этим перед свадьбой один из друзей Петера не преминул предупредить жениха: «Ты рискуешь, когда женишься на актрисе. У них совершенно особый стиль жизни. Тем более, когда эта актриса — красавица…». Но Петер любил свою Ингрид, а потому решил рисковать.

Начало семейной жизни тем не менее было вполне безоблачным. Молодые совершили свадебное путешествие в Норвегию и Англию, после чего вернулись в Стокгольм. Они поселились в квартире Петера — очень большой и со вкусом обставленной хозяином. Ингрид и Петер в первые месяцы буквально наслаждались обществом друг друга, но не забывали устраивать вечеринки и для своих многочисленных друзей. Когда намечался праздничный ужин, Ингрид всегда приглашала подругу помочь по хозяйству: как истинный человек искусства, она совершенно не умела готовить. Она понимала единственно то, что к предстоящему обеду следует хорошенько подготовиться, а именно — подумать как следует о своем наряде. Ингрид Бергман уже была достаточно популярной актрисой, и единственное, что она умела делать подобно прочим шведским женам — это вязать.

Ингрид была послушной женой. Петер являлся для нее настоящим главой семьи, авторитетом. Скорее всего, если бы не настоятельные советы супруга, Ингрид никогда не решилась бы бросить семью и маленькую дочку, чтобы отправиться на завоевание Голливуда.

В Америку Бергман приглашали уже давно. Ее красота и талант не остались не замеченными, и известный продюсер Дэвид Селзник то и дело посылал к ней своих агентов, которые смогли бы внятно растолковать упрямой шведке на любом языке («хоть на китайском» — говорил Селзник), как это престижно и выгодно — работать в Голливуде. Кроме того, вся Европа была охвачена огнем Второй мировой войны, а в Америке можно было получить передышку. Самое же главное: Петер подсчитал, что его жена станет получать за участие в римейке «Интермеццо» по 2500 долларов в неделю. Деньги на самом деле очень неплохие, особенно если принять во внимание, что даже легендарная Вивьен Ли, снимаясь в «Унесенных ветром» получала ровно в два раза меньше, чем теперь предлагали Ингрид.

Ингрид еще некоторое время колебалась. Особенно беспокоило ее, как она оставит дочку, маленькую Пиа. Ничего, — успокоил ее муж, — конечно, девочку взять с собой невозможно, но проследить за ней прекрасно сможет и няня. От таких сумм, которые предлагают американцы, отказываться вообще неразумно, а как все установится и уладится на месте, то Петер и Пиа приедут к Ингрид. Приблизительно таким образом выглядели объяснения мужа киноактрисы.

Конечно, потом в газетах станут писать, что Ингрид Бергман бросила семью и ребенка, умчавшись за океан, что она вычеркнула из своей жизни Пиа, однако никому и в голову не пришло подумать, почему она это сделала, и вспомнить, как долго она отказывалась ехать в Голливуд.

Петер занялся всеми делами Ингрид. Он как человек очень практичный и деловой заключал контракты и вел переговоры об условиях съемок. Как и обещал, он перебрался к жене в Америку вместе с дочерью Пиа. Супруги купили шикарный голливудский особняк с бассейном и садом. К тому же, Селзник оказался очень неплохим человеком. Он не грабил актрису, хотя, как и положено, получал от картины прибыль вдвое большую, нежели получала она, но и это было совсем неплохо. Семья казалась вполне благополучной: Петер безупречен, Пиа — хорошенькая и очень послушная девочка, но… Любовь кончалась, она иссякала на глазах.

Конечно, все произошло не вдруг, но Ингрид стала замечать, что брак тяготит ее, и, когда она вспоминает о Петере, ее захлестывает чувство, напоминающее тоску. Казалось бы, Ингрид должно было быть уютно и хорошо, но она смертельно скучала. Ей хотелось любви, а любви не было. Она не хотела слышать о контрактах, гонорарах и чеках. Она хотела говорить о чувствах, хотела, чтобы ей искренне дарили цветы…

По натуре Петер был просто не способен понять, что именно нужно его жене: он же дал ей все необходимое. Наконец, он был невероятно демократичен – спокойно позволял отсутствовать столько, сколько требуется для ее работы. Его жена могла считать себя совершенно свободной, при всем том, что муж предпочитал вообще закрывать глаза на некоторые ее вольности. Так, например, он сделал вид, что совершенно не заметил ее короткого романа с фотографом по имени Роберт Капа. Петер был разумным человеком. Зачем устраивать сцены, если жена приносит в дом отличную прибыль. К чему же усложнять жизнь? Петер даже не задумывался, что эта невинная, по его мнению, интрижка, могла бы разрушить его такой стабильный брак. Просто Ингрид поняла, что Роберт — это вовсе не то, что ей нужно. Ее оттолкнули его постоянные рассуждения о том, насколько губительны браки для натур творческих. Роберт, в сущности, ничем не отличался от мистера Линдстрома. А если так, то к чему что-то менять?

А может быть, все мужчины устроены подобным образом? — думала Ингрид. Она даже попыталась кое-как залатать дыры в намечающейся бреши семейной жизни с Петером. Она даже подумывала о том, что, возможно, в их семье необходим второй ребенок, который как-то сплотит супругов. Хотя разве можно было возлагать на второго ребенка миссию спасителя брака? Это никому еще не удавалось.

И как раз в этот момент в жизнь Ингрид вихрем ворвался Роберто Росселлини, который, как ураган, разметал карточный домик семейного благополучия Линстромов.

Впервые Ингрид Бергман и Росселлини встретились для обсуждения сценария фильма, в котором предполагалась работа актрисы. Кстати, это был день ее рождения — Ингрид исполнялось 33 года. Петер Линдстром на этой встрече также присутствовал. Он, как обычно, ставил условия и высказывал собственные предположения по поводу предполагаемого проекта. Ингрид же, казалось, ничего не слышала и только курила одну сигарету за другой и во все глаза смотрела на своего давнего кумира — Росселлини. В этот миг она чувствовала себя не звездой, а простой школьницей, которая влюбилась заочно в человека, поставившего фильм «Рим — открытый город». Этот фильм нисколько не напоминал голливудские картины-однодневки. Это была работа на все времена; так как же Ингрид могла не восхищаться этим гением? Однажды она решилась и, как девочка, составила письмо режиссеру. Оно начиналось по-детски наивно: «Я, Ингрид Бергман, в восторге от ваших картин. Моя мечта — сняться у вас…» И вот венец ее мечтаний сидел прямо перед ней, в ресторане одного из самых шикарных парижских отелей «Георг V». Ингрид смотрела на него, и в ее голове мелькали сумасшедшие мысли: «Спасена! Погибла!».

Собственно, Росселини, сидя в этом ресторане, не имел ни малейшего понятия о том, каким будет этот предполагаемый фильм. Петер что-то спрашивал его о сценарии? О чем он говорит? Какой, собственно, сценарий? Росселини вообще предпочитает работать без сценариев. Он всегда снимал так, как ему казалось — следовало снимать. Причем снимал он только тогда, когда его посещало это эфемерное чувство — вдохновение. Но уж если вдохновения не было, Росселлини бросал съемочную группу ко всем чертям, и тем оставалось только смотреть ему вслед в молчаливом и злобном недоумении. Поэтому итальянскому гению было невдомек, о каких условиях толкует ему деловой швед. Ему гораздо интереснее было наблюдать за его красавицей-супругой, как та изящно потягивает вино из бокала; в ней столько эротики и чувственности… Да, она не оставила равнодушным Роберто Росселлини. Роберто взял из вазы, стоящей на столе, красную розу и стал гадать по ней, обрывая один лепесток за другим: «Снимем кино — не снимем кино». Кажется, Ингрид занервничала, потому что быстро сказала: «Для меня было бы огромной честью сняться в вашем кино». Муж метнул на нее недовольный взгляд. Как она может так говорить, если они толком не обговорили практически ничего. Деловая сторона этого вопроса так и осталась в тени.

Они сидели друг напротив друга — Линдстром и Роселлини, и оба являли собой яркие противоположности, взаимоисключающие друг друга: холодный, предсказуемый, расчетливый и надежный швед и экспрессивный итальянец, непредсказуемый, как ветер в штормящем море.

В семейной жизни, то есть в отношениях с женщинами, Петер и Роберто тоже были противоположностями. У Петера все было ясно, расписано до мелочей, а у Роберто царила полнейшая неразбериха в отношениях с прекрасным полом. Если бы Роберто спросили, сколько в данный момент у него подруг, жен, любовниц, детей, он никогда не сумел бы дать определенного ответа. Он его попросту не знал.

Впрочем, если бы Роберто покопался в памяти, то, быть может, и припомнил бы, что в это лето в его постели побывали как минимум пять женщин. Первой была Мисс Америка-46. Она была хороша собой, но талантами не блистала. Правда, Роберто снимал ее в своих кинолентах, но зачем — это он и сам не мог понять. Второй женщиной была талантливая Анна Маньяни. Возможно, Роберто, любил ее по-своему, иначе зачем бы он стал жить с женщиной, чуть ли не ежедневно подвергая себя риску быть убитым по неосторожности или в запале. Анна в гневе могла очень просто облить его горячим супом или оглушить половником, а потом, даже не поинтересовавшись, насколько хорошо чувствует себя после этого любовник, отправиться спать с чистой совестью. Кроме этих дам, естественно, у режиссера имелась законная жена, а еще какая-то венгерка, понравившаяся ему только потому, что была натуральной блондинкой, да еще одна стриптизерша. В конце концов, гоночные автомобили Росселлини тоже любил, и не просто любил — обожал, и если бы его спросили, что ближе его душе — любовь женщины или автомобили, то Роберто еще долго думал бы, прежде чем ответить.

Ингрид уговорила Петера пригласить гения из Италии в гости на Рождество. В Америку, в Голливуд. И в этот приезд Росселини произошло нечто необычное. Дочке Ингрид Пиа к тому времени исполнилось 10 лет. Когда ее спросили, какой подарок она мечтает получить на Рождество, та ответила: велосипед. Петер узнал, сколько стоит велосипед и выделил Ингрид требуемую сумму на покупку велосипеда. У них в семье было заведено именно так: супруга зарабатывала деньги, а распоряжался ими глава семьи, вероятно, как человек более рассудительный и трезвомыслящий. Имея на руках конкретную сумму, Ингрид и Пиа отправились в магазин и вдруг девочка остановилась перед одной из витрин, завороженная и в тот же момент забывшая обо всех велосипедах на свете. Из витрины на нее смотрела, улыбаясь широченной улыбкой — от уха до уха — разноцветная, огромная надувная корова с изумительными добрыми глазами. «Мамочка, — прошептала Пиа. — Я хочу только ее! Не надо мне велосипеда. Я хочу только корову!». Ингрид растерялась. Ей безумно хотелось пойти навстречу дочери и купить эту вожделенную корову, но… Петер выделил деньги только и исключительно на велосипед!

Ингрид отправилась к мужу за советом, но тот лишь презрительно фыркнул, услышав, что дочка воспылала страстью к надувной корове. «Все это чушь несусветная, — заявил супруг. — Пиа уже большая девочка, и надувные игрушки ей совершенно ни к чему. Какая-то резиновая игрушка, да к тому же стоящая 75 долларов -- это чистое безумие! Как ты вообще можешь спрашивать меня об этом серьезно, Ингрид? Это вопрос сумасшедшего!».

Таким образом вопрос был решен, и девочке на Рождество купили, как это и было запланировано, велосипед. И тут неожиданно приехал Роберто Росселлини с подарками для супругов Линдстром и Пиа. Петеру достался галстук, Ингрид — очень изящная сумочка, а Пиа, к своему невероятному изумлению, получила вожделенную надувную корову, ту самую, которая так потрясла ее в магазине игрушек. Петер, Ингрид и их дочка просто дар речи потеряли от изумления, а Роберто пожал плечами: «Разве я сделал что-то не то? Это такая замечательная игрушка. Разве можно было устоять и не купить ее? Вам разве не нравится?». Между прочим, у самого Росселлини в это время не было за душой ни копейки, а деньги на подарок — всего 300 долларов — он взял у Петера взаймы. И все же именно этот поступок Роберто решил дальнейшую судьбу Ингрид.

Актриса собрала небольшой чемодан, в котором находились только пара платьев да смена белья. Глядя на нее, никто бы не подумал, что она решилась в корне изменить собственную жизнь: просто поехала на съемки очередного фильма. Возможно, Ингрид и сама не знала об этом, но, едва прибыв в Рим и проведя несколько дней в компании Феллини, среди восторженных поклонников с цветами, а главное — с влюбленным Роберто — она уже решила, что к прошлой жизни, а главное — к Петеру Линдстрому она никогда больше не вернется.

Вскоре в известном журнале «Лук» появился снимок, на котором были изображены Ингрид Бергман и Роберто Росселлини, которые, нежно прижавшись друг к другу, стояли на романтичных развалинах старинного замка в местечке Алальберго. Сомнений не осталось ни у кого: идеал голливудской семьи рушился н глазах у всего мира, и притом рушился откровенно и бесстыдно. Америка всегда воспринимала крушение созданных ею самою мифов как трагедию, и даже хуже — как преступление. Как могла эта святая, боготворимая публикой Ингрид разрушить идеал примерной жены, она, которая всегда являлась образцом для подражания и которая имела только одно право — быть безупречной? Крушение легенды ей не простили. Она, по мнению журналистов и публики, не имела на это право. Никто не имел права разрушать идеалы общества, тем более какая-то актриса.

Конечно, Ингрид могла бы немного просчитать, какими неприятностями грозит ей связь с Роберто, но она никогда не хотела рассчитывать, тем более в тот момент, когда к ней наконец-то пришло настоящее большое чувство. Поэтому и речи не могло быть о том, чтобы отречься от своей любви. Когда же, наконец, и всему миру сделалось ясно, что прежняя святая упорствует, то заодно с Америкой и Европа демонстративно отреклась от своей прежней любимицы. И, как это обычно бывает, грешница от самого начала никогда не выслушивает в свой адрес такое количество оскорблений как бывшая святая. Ингрид Бергман убедилась в этом постулате в полной мере. Вероятно, традиционно считалось, что любая грешница при желании способна раскаяться и возродиться к новой жизни, что будет встречено общественностью с удовлетворением и воодушевлением. Но уж если пала святая, то пути назад у нее нет. Ингрид пришлось пройти этот путь вниз целиком, до самого конца. При этом, к чести ее сказать, актриса никогда не жаловалась и не раскаивалась в том, что сделала. Она любила, а, значит, считала, что имеет право на ошибки, за которые ответит сама.

Ингрид откровенно написала Петеру, что любит другого. В ее послании были такие слова: «Я бы хотела объяснить все с самого начала, но ты и так все знаешь. Если бы я могла просить у тебя прощения… Но это звучало бы абсолютно нелепо. Думаю, что при всем твоем благоразумии ты все равно никогда не сумел бы простить мне, что я бросила тебя ради Роберто».

Петер и в самом деле ничего не понял. Он был оскорблен. Еще бы: жена выставила его перед всем миром не только обманутым, но даже хуже — просто дураком. Это была первая большая обида, которая задела его за живое, и супруг повел себя отнюдь не благородным образом. Он решил отомстить жене и успешно привел свое намерение в исполнение. По его инициативе бракоразводный процесс затянулся на несколько лет. Он приложил все усилия, чтобы лишить Ингрид возможности видеться с дочерью Пиа.

Пока бракоразводный процесс вяло тянулся, Ингрид родила сына от Росселлини, чем также произвела фурор. Ей не давали покоя даже в родильной палате. Журналисты взяли больницу в самую настоящую осаду. Репортеры шли буквально на все, чтобы получить возможность сделать снимок великой грешницы. Заголовки статей у них уже давно были подготовлены, например: «Эта женщина бросила дочь в Америке, чтобы родить сына в Италии». Один из журналистов пришел в родильное отделение под прикрытием собственной беременной жены, хотя ей рожать еще было нескоро. Нянечкам предлагали взятки, которые по своим размерам превышали их годовое жалованье. Те же, у кого не было ни беременных жен, ни больших денег, просто влезали по водосточным трубам, чтобы добраться до заветного окна, за которым находилась Ингрид и ее новорожденный мальчик.

Одна из шведских газет немедленно откликнулась на это событие, заявив, что Ингрид Бергман, когда-то являвшаяся символом нации, а теперь ставшая олицетворением распутства, превратилась в грязное пятно на незапятнанном флаге своей страны. Америка тоже не отставала. Одна из радиокомпаний Лос-Анджелеса пригласила священника, специально призванного осветить данное событие, и тот заявил, что актриса «оставляет после себя вонь и грязь распутства». Армия Спасения позаботилась о том, чтобы все записи, когда-либо сделанные Ингрид Бергман, были уничтожены в архивах. Если какой-либо прокатчик решался пустить в кинотеатре фильм с участием Бергман, то он непременно шел при пустом зале: сказывались последствия травли актрисы. Наконец, прокатчики извлекли для себя урок и перестали приобретать картины с участием Бергман.

А что же Росселлини? Его мало волновали проблемы жены. Теперь Ингрид получила от него официальное предложение. С прежней супругой режиссер развелся без проблем. Однако Бергман все еще была женой Петера Линдстрома. Самое любопытное, что по итальянским законам ее сын, рожденный от Росселлини, мог быть записан в метрике как сын Линдстрома, что, естественно, вряд ли бы встретил с энтузиазмом Петер. Росселлини решил проблему, записав ребенка на собственное имя. Графа «мать» осталась пустой; вернее, там значилась казенная и абсурдная фраза: «временно не установлена». Эта не установленная мать была известна всему миру. Правда, подобную известность можно было бы назвать очень печальной…

В это время Ингрид Бергман записала в своем дневнике: «Моя героиня, Жанна д’Арк, была объявлена колдуньей, и ее сожгли на костре. Но этот костер пылал всего час, от силы — полтора. Меня жгут уже несколько лет, и одному Богу известно, сколько это еще продолжится. Права ли я была? Да, права. Но, Господи, как же жалко Пиу!».

Как известно, время лечит все. Страсти по Ингрид постепенно улеглись, все недоброжелатели успокоились и поутихли. Ингрид Бергман вышла замуж за Росселлини. Супруги и маленький Робертино поселились в собственной вилле Санта-Маринелла, что была расположена в живописном месте, среди развалин древней крепости, которые хорошо просматривались с высокого берега. Режиссер был постоянно одержим сменяющими друг друга словно в калейдоскопе, идеями новых работ и проектов. Деньги считать он не умел никогда, и сорил ими направо и налево, если, конечно, они у него появлялись. Кроме того, Роберто обожал свои спортивные автомобили и уделял им времени гораздо больше, чем жене.

А Ингрид вела домашнее хозяйство, занималась ребенком, следила за тем, насколько правильно поняли ее распоряжения слуги. Когда же муж появлялся дома, она просила его дать ей какую-нибудь роль. Росселлини выслушивал ее, не возражая. «Безусловно, — говорил он, — я совершенно согласен с тем, что тебе необходимо сниматься». — Потом же муж неизменно добавлял: «Но если сниматься — то только у меня». На самом деле Ингрид могла бы успешно работать с самыми знаменитыми режиссерами, такими, как Висконти или Феллини, однако помехой ее планам всегда была безумная ревность Роберто. Это был человек крайне импульсивный, вспыльчивый и легко впадающий в депрессии. У него была оригинальная манера — регулярно угрожать жене самоубийством, и до поры до времени она принимала эти слова за чистую монету.

Пока Ингрид любила Роберто, ей удавалось улаживать конфликты. К тому же она привыкла во всем подчиняться мужьям, а потому слушалась и Роберто, как прежде — Петера. По натуре Ингрид не могла долго сердиться, а муж всегда знал, как быстро уладить конфликт. Можно, например, в сотый раз рассказать жене забавную, на его взгляд историю, рассмешить. Например, поведать о том, как он «женился» в первый раз. Это произошло понарошку. Роберто хотел переспать с барышней, а у той имелись свои взгляды на этот вопрос. Интимная связь, считала она, может быть осуществлена только после официального скрепления союза. И Роберто решил сыграть шутку: уговорил одного из своих друзей-актеров исполнить роль священника, чтобы таким образом сломить сопротивление упрямой девушки. Наивная барышня поверила возлюбленному, и тот провел вместе с ней веселую ночь: а больше ему ничего и не требовалось.

Наконец, чтобы утешить опечаленную Ингрид, можно просто сбегать в сад и нарвать первых попавшихся цветов, принести с собой огромную охапку, и этого было довольно для того, чтобы утихомирить надвигающуюся грозу. А еще можно было самому сварить спагетти, тем более что и сам Роберто их очень любил. И все же Ингрид казалось, что все это гораздо лучше, чем совместное существование с безжизненным Петером. Он, казалось, напрочь был лишен всяких человеческих чувств. Он совсем не понимал Ингрид, а, расстроив ее, считал конфликт исчерпанным, сказав только: «Я сожалею, дорогая». В этой фразе обычно и состояло все их примирение.

Особенно страдала Ингрид от невозможности видеться с Пиа. Дочка, наученная отцом, написала ей, что больше не любит ее и даже не хочет на карте видеть страну с названием Италия. А Ингрид, несмотря на это, продолжала писать дочери. Она посылала ей подарки, делала все возможное, чтобы хоть на минуту увидеть ее, но все это было бесполезно. Наконец, настало время, когда Америка смягчилась, и запрет на ее въездную визу был снят. Однако и тут проблемы не решились. Теперь уже Росселлини устраивал Ингрид скандалы, категорически запрещая ей отправляться в страну, где жили ее бывший муж и дочь. Роберто заявил: если она поступит по-своему и поедет в Америку, то он это расценит как предательство по отношению к нему — ни больше и ни меньше. Ингрид все еще любила его, а потому не стала идти ему наперекор.

В 1951 году к своей огромной радости, Ингрид Бергман снова забеременела. Наверное, в конце жизни, подводя итоги, она думала, что в Италии для нее самым лучшим было рождение ее детей. К тому же, журналисты постарались выставить ее перед всем светом как плохую мать, а это было вовсе не так. Да и самой Ингрид хотелось доказать, что она — настоящая женщина, способная на самоотверженную любовь к собственным детям. В середине июня 1952 года у Ингрид родились сразу две девочки — близнецы, Изабелла Фьорелла и Изота Ингрид.

Наверное, Ингрид могла бы считать себя счастливой, но она никак не могла забыть о своей старшей, любимой дочери Пиа, видеться с которой все так и не удавалось. Вторым обстоятельством, сильно омрачавшим счастье Бергман, были бесконечные долги Роберто. Она чувствовала себя почти нищей, иначе чем еще можно было бы объяснить появление в дневнике актрисы следующих строк: «Хорошо бы сняться в каком-нибудь фильме. Было бы на что купить детям обувь». А Росселлини все метался в поисках творческой удачи, а та улыбалась ему все реже и реже. Творческий кризис грозил плавно перейти в хронический. Ингрид никогда не жалела, что ради этого человека бросила налаженный быт, любимую дочь, отказалась от карьеры… Нет, она не жалела; просто чувствовала, что ее былая любовь к Роберто тает с каждым днем. Он не вызывал в ней сочувствия, уважения, трепета, желания идти навстречу.

Росселлини также не желал уступать своей жене ни в чем. Кроме того, что он поставил перед ней условие — не сниматься у других режиссеров, он запрещал ей видеться с Пиа. Когда Ингрид мрачнела, он в сто первый раз пересказывал историю о своей давнишней «женитьбе» на обманутой барышне, непременно желавшей, чтобы их обвенчал священник. Он даже не замечал, что жена не смеется вместе с ним, как обычно. Больше ей нисколько не было смешно.

А Голливуд, кажется, тем временем, смягчился и успел как следует забыть о том, что Ингрид изменила мужу, а, следовательно, своему мифу «праведницы», а вместе с ним и всему американскому обществу. Бергман получила предложение от компании «XX век Фокс» сниматься в картине «Анастасия». Росселлини по своему обыкновению воспротивился, но Ингрид на этот раз была непреклонна и заявила, что хочет принять это предложение. Она так решила, и ее не волновало, как отнесется к ее поступку эксцентричный супруг. Ингрид подписала контракт, не взирая на настойчивые предупреждения Роберто: «Этот фильм просто обречен на провал!». Жена ответила: «Мне все равно. Провалится — значит провалится». Чувствуя, что почва уходит у него из-под ног, Росселлинни закричал: «Ты — просто дрянь!». И снова он не заметил, что ей все равно: пусть говорит все, что ему вздумается.

Она больше не любила его и нисколько его не боялась — как его вспышек гнева, так и угроз покончить жизнь самоубийством. Когда Роберто объявил жене об этом в очередной раз: он насмерть разобьется на своей гоночной машине! — Ингрид ничего не сказала в ответ, как это бывало раньше. Она просто промолчала, как будто совсем ничего не слышала. Она ушла на кухню и спокойно налила себе чашку чая, предоставив Роберто самому решать свои психологические проблемы.

Бергман успешно сыграла в «Анастасии». Публика приняла картину с восторгом. Американские зрители, так яростно ненавидевшие ее еще, казалось бы, так недавно, готовы были снова боготворить Ингрид. Ей стали делать предложения известные режиссеры. Контракты следовали один за другим. А Роберто оставалось только молча наблюдать за тем, какой фурор производит в кинематографическом мире его жена. Он безумно ревновал ее, ревновал ко всему — партнерам, режиссерам, ревновал к славе, и ревность делала его поистине жалким. И в то же время Ингрид не могла обнаружить в себе силы даже пожалеть его. У нее не осталось ни любви, ни жалости, ни уважения.

Следующая работа актрисы — в парижской постановке спектакля «Чай и сочувствие» вернула ей широчайшую известность и популярность у европейской публики. О ней вновь вспомнили, о ней заговорили как об одной из величайших актрис современности.

Росселлини не придумал ничего лучшего, как отомстить Ингрид, обзаведясь новой любовницей Сонали Дас Гупта, очень молодой — годившейся ему в дочери. Ингрид сказали однажды, что Сонали родила ребенка от Роберто, но актриса ничуть не огорчилась, а, напротив, весело улыбнулась, подумав, что история имеет тенденцию повторяться: ведь когда-то давно она сама таким же образом разлучила Роберто и Анну Маньяни. Это было, казалось, бесконечно давно — целых 8 лет назад. Боли она не почувствовала, потому что уже давно не любила Росселлини.

Третьим мужем Ингрид стал швед Ларс Шмидт, успешный европейский продюсер. Этот блондин был высок и очень хорош собой. Ингрид всегда веселило, почему при первой встрече она подумала, что перед ней не импресарио, а официант? Актриса понравилась Ларсу сразу. Он предложил ей встретиться, но она уклончиво, хотя и достаточно мягко отказала ему. Самое интересное, что в этот день, и именно в назначенный Ларсом час, оба они случайно встретились на прогулке. Ингрид почувствовала себя крайне неудобно и попыталась хоть как-то загладить свою вину. Она дала Ларсу свой телефон и попросила его перезвонить ей немного позже. Ларс и Ингрид все-таки встретились, а потом стали неразлучными.

И у Ларса, и у Ингрид была в прошлом достаточно сложная жизнь. Актриса еще не успела оправиться от своих двух неудачных браков. А Ларс тоже недавно пережил большое несчастье: у него умер сын, после чего он больше не смог жить со своей женой и развелся. Вероятно, несчастье сблизило этих людей. Ингрид захотела сделать так, чтобы этот человек снова захотел жить полноценной жизнью, и она добилась этого. Он же, исполненный благодарности за ее сочувствие и понимание, постарался обеспечить ей спокойствие и уверенность в завтрашнем дне, которых Ингрид всегда так не хватало.

Ингрид успокоилась, а вслед за этим нормализовалась и вся ее жизнь, до этого складывающаяся так неудачно. Пиа простила ей измену отцу. Она часто навещала мать и с удовольствием общалась со своими сестренками и братишкой. Однажды к ней приехал даже Петер. Он успокоился и сказал, что больше нисколько не сердится на нее. В конце концов он тоже нашел свое счастье: женился во второй раз, и его жена, милая и простая женщина, спокойно встретила Ингрид и общалась с ней очень дружелюбно. Быть может, она чуть-чуть ревновала, но никак это чувство не выказала.

Роберто Росселлини хотел от Ингрид развода, чтобы, наконец, жениться на своей молодой красавице, и актриса легко дала ему желаемое. Ингрид успокоилась. Ей больше не нужно было работать от зари до зари. Она могла заключать контракты только с теми, с кем хотела и работать только над теми ролями, которые кажутся ей интересными. Теперь можно было сниматься в фильмах исключительно тогда, когда было на это желание. Самое же главное было — знать, что красавец Ларс постоянно находится рядом, такой заботливый и надежный.

Ингрид снова была влюблена. Ей казалось, что Ларс — и есть тот идеал, который она безуспешно искала всю жизнь. Они думали одинаково. В конце концов он был шведом, как и она. Во-вторых, он по натуре был человеком творческим, и они без труда понимали друг друга. Иногда актрисе казалось, что стоит ей только подумать о каких-то проблемах, чего-то пожелать, и Ларс угадывал ее мысли еще до того, как она их высказала. Ингрид даже подумала, что ее жизнь только-только начинается.

В одном из своих писем Ингрид писала возлюбленному: «Я люблю тебя больше всего на свете. Любимый, как благодарна я тебе за твою любовь. Я не устаю благодарить Бога за то, что встретила тебя. Я прекрасно понимаю, что стара для тебя, я могу стать твоим несчастьем, и, когда я смотрюсь в зеркало, то часто самой себе напоминаю уродливого тролля из сказки. Я очень боюсь стать бременем, которое вечно будет висеть на твоей шее».

Ларс был, конечно, гораздо моложе Ингрид, но он никогда не считал ее бременем на своей шее и уж, конечно, смотрел на нее далеко не как на тролля. Несмотря на свой возраст, актриса выглядела просто изумительно. Вероятно, особую красоту и прелесть придавала ей любовь, которая заполняла все ее существо. И это при том, что Ингрид никогда не соблюдала диеты, много курила и никогда не отказывалась от стаканчика виски. Она ложилась далеко за полночь, а вставала ни свет, ни заря. И при подобном образе жизни она буквально сияла, преображенная своей последней большой любовью.

Влюбленные совершили совместную поездку в Швецию, в частности на западное ее побережье. Ларс показал Ингрид небольшой, очень романтичный островок Даннхольмен, который он недавно приобрел. «Тебе хорошо здесь?» — спросил он Ингрид. Да, ей здесь было необыкновенно хорошо и уютно. Здесь веяло таким спокойствием, что никуда не хотелось уходить, как будто в тот момент она обрела родину, к которой всегда стремилась. «Ингрид, — сказал он, — я очень хотел бы на тебе жениться, если ты выполнишь одно мое условие». — «Какое условие?» — насторожилась она. — «Мое условие такое: на этом острове мы с тобой станем проводить каждое лето!» — очень довольный собой, закончил Ларс.

Ларс Шмидт не успел как следует обустроить свой островок. На нем высился только небольшой коттедж, в котором не было буквально ничего — ни электричества, ни водопровода, ни, естественно, телефона. Но влюбленной Ингрид не требовалось ни одно из этих благ цивилизации. Ей вполне хватало этих северных огромных камней и этого огромного холодного моря. Она представляла, как будет сидеть на этих камнях и, глядя на волны, разучивать очередную понравившуюся ей роль. И это было полное счастье. Она не задумывалось, как долго это счастье продлится. Тогда Ингрид казалось: это навсегда.

Но, как известно, на земле не бывает ничего вечного. Полное счастье Ингрид продолжалось несколько лет. А потом Ларс просто разлюбил ее. Он пришел к ней и сказал, что полюбил другую. «Ее имя — Кристина, — признался он. — Да, она гораздо моложе меня, и ждет ребенка. Мы очень надеемся, что это будет мальчик».

Ингрид все еще любила Ларса, но он хотел стать свободным, и она дала ему эту свободу, не желая жаловаться и привязывать его к себе, пусть даже ссылаясь на неизлечимую болезнь. Она даже продолжала работать; играла на сцене, хотя метастазы рака уже поразили позвоночник. Ларс не бросил Ингрид. Он был рядом с ней до конца ее дней. В противном случае он перестал бы уважать себя. Будучи свободным абсолютно ото всех обязательств, Ларс возил больную Ингрид по больницам. Потом она уже не могла ездить, и муж сам приводил к ней врачей на дом.

Когда сделалось ясно, что жить Ингрид осталось совсем недолго, Ларс отвез ее в Стокгольм, чтобы она побывала в своих любимых местах, снова увидела Королевский драматический театр, в котором когда-то играла. А потом он отвез ее на остров, который она любила больше всего на свете — Даннхольмен. После поездки в Стокгольм Ингрид так ослабела, что несколько дней не могла вставать с кровати. Потом она все же поднялась и, опираясь на руку Ларса, вышла на берег моря. Она села на свой любимый огромный валун, на котором когда-то разучивала роли и сказала: «Ларс, прошу тебя, когда меня не станет, развеять мой пепел здесь, над морем». Ларс не смог произнести ни слова и только молча наклонил голову. Ингрид умерла через три дня.

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

Дани, спасибо. Красивая женщина... и мужественная. Она понимала, что без любви все теряет свой смысл.

post-31-1199538132_thumb.jpg

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

Вера Фокина

 

Когда искала информацию в инете, в большинстве энциклопедий натолкнулась лишь на сухие строчки:

 

Годы жизни: 1886-1958

 

Род деятельности: педагог, артист

Но шедевр балетной классики "Умирающий лебедь" - дань восхищения мужа красотой и талантом жены.Вера Фокина - обожаемая женщина и вечный идеал реформатора русского балета Михаила Фокина. Для нее он ставил спектакли, для нее сочинил бессмертного "Лебедя". Что же лучше могло подчеркнутьизумительную пластику балерины, ее одухотворенность, совершенство женского тела?

post-31-1199576031_thumb.jpg

post-31-1199576049_thumb.jpg

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

Ольга Спесивцева

 

«В мире появилось яблоко, его разрезали надвое, одна половина стала Павловой, другая — Спесивцевой»... Эти слова принадлежат Энрико Чекетти, знаменитому итальянскому балетному педагогу начала двадцатого века.

 

 

Спесивцева пришла в Мариинский театр накануне Первой мировой войны. Ее декадансная сумеречная внешность идеально вписалась в эпоху между двумя революциями. Ее коронной ролью стала Жизель. Говорили, что Спесивцева, которую связывали близкие отношения с выдающимся критиком А. Л. Волынским, относилась к своему искусству как к религии. Она шла на сцену как в храм, готовая к жертве.

Спесивцева - одна из наиболее трагических фигур в русском балете. Пройдя через революционные испытания, расставшись с Волынским и потолкавшись некоторое время в кругу пламенных революционеров, она заработала себе репутацию Красной Жизели. Во время революционного террора она продолжала выступать. Подруга большевика, неукротимого чекиста, она порвала с прошлым примадонны императорской сцены. Вряд ли она рассчитывала приобрести какие-то политические дивиденды или укрепить свои позиции в труппе, просто в стихии переворота самым падежным укрытием ей показались железные объятия представителя новой власти.

Именно тогда ее настигли первые приступы страшной душевной болезни, которая затуманит ее разум на долгие годы. Чтобы поближе познакомиться с симптомами сумасшествия, необходимыми для роли Жизели, Спесивцева посещала лечебницу для душевнобольных. Она знала, что творчество, которое ею ценилось превыше всего, ради которого она была готова на любые жертвы, погубит ее. Когда в мясорубке революционных разборок погиб ее "красный" покровитель, Спесивцева, уже страдавшая манией преследования, решила бежать за границу.

Париж она покорила еще в 1916 году, выступив с Русским балетом Сергея Дягилева. С его труппой уехала за океан на гастроли в Америку, танцевала с Нижинским "Видение розы" и "Сильфиды". Ее постоянным пристанищем стал Париж. Прима-балерина Мариинки окончательно порвала с родиной в 1923 году, но страшный сон кровавых событий революционного переворота в Петрограде, вакханалия террора и цинизма, поколебавшая незыблемые подмостки императорской сцены, преследовали ее всю жизнь. Она просыпалась от кошмаров: ей снились наемные убийцы, озверелые матросы, чекисты с пистолетом на боку, руководившие искусством.

В эмиграции к ней отнеслись настороженно, "смотрели с подозрением, называли "большевичкой" и даже считали советской шпионкой. Все это влияло на уже расшатанную нервную систему танцовщицы", вспоминал Серж Лифарь. Тем не менее она заняла положение прима-балерины "Гранд-Опера" и в 1931 году получила даже звание "этуали". Участвовала в пышной, поразившей воображение современников дягилевской постановке "Спящей красавицы" в театре "Альгамбра".

Другую Спесивцеву публика открыла в постановках Баланчина и Лифаря - смелую, экстравагантную, увлеченную эстетикой авангарда. Но жизнь дала трещину. Увлечение Лифарем, ее партнером в балетах "Жизель", "Пери", "Вакх и Ариадна", интимным другом Дягилева, нанесло балерине еще одну душевную травму. Одаренный красавец был совершенно равнодушен к женщинам.

В аргентинском театре "Колон" Спесивцева работала с Михаилом Фокиным, на гастролях в Австралии - с Виктором Дандре, оставшимся без партнерши после смерти своей жены, великой Анны Павловой. Последний спектакль Ольга Спесивцева дала в Буэнос-Айресе. Депрессия и душевная болезнь никогда больше не позволили ей выйти на сцену.

Больная и измученная балерина перебралась в США, где вскоре попала в психиатрическую лечебницу. В состоянии полной амнезии и распада сознания она пробыла там до 1963 года, а потом неожиданно выздоровела. К ней вернулась память. Ее партнер Антон Долин оставался верен балерине и в дни славы, и в годы забвения.

Последние годы Спесивцева провела в пансионате Фонда Льва Толстого, организованном дочерью писателя Александрой Толстой для одиноких соотечественников. Спесивцева скончалась там в 1991 году, 94 лет, успев сняться в документальном фильме: она надевает кокетливую шляпку и идет в православную церковь к службе, а потом рассказывает и даже показывает танцевальные движения.

С Жизелью она разделила не только безумие, но и бессмертие.

post-31-1199577877_thumb.jpg

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

Лирическое отступление от темы: может быть напрасно женщины перестали носить корсеты?

 

На открытке Елена Гуревич (сценический псевдоним Сесиль Д*Ор), я не застала ее в живых, когда я родилась ее дочери уже было за шестьдесят, а этот портрет она подарила моей бабушке.

post-31-1199578516_thumb.jpg

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

  • 3 недели спустя...

Нашла еще стихотворение об Иде Рубинштейн.

 

Сергей Петров

 

ИДА РУБИНШТЕЙН СЕРОВА

 

Как рабыня старого Востока,

ластясь, покоряя и коря,

муку и усладу сотворя,

двигалась ты кротко и жестоко,

вся в глазах усталого царя.

 

Опустилась наземь пляска шарфа

в безвоздушной медленной стране.

Замер царь за рамою, зане

тело опустело, словно арфа

об одной-единственной струне.

 

Кончилось с пространством состязанье

на простом холсте пустой стены.

Нет, художник, на тебе вины,

но свистит лозою наказанья

жесткая мелодия спины.

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

  • 2 недели спустя...

История Черубины: маски сорваны.

 

Лиле Дмитриевой было 19 лет. Это была девушка с внимательными глазами, хромая от рождения. Брат и сестра ей говорили: "Раз ты сама хромая, у тебя должны быть хромые игрушки". И у всех ее кукол отламывалась одна нога.

Летом 1909 года Лиля жила в Коктебеле. Она писала стихи. Максимилиан Волошин подарил ей черта по имени Габриах. Это был морской черт, выточенный волнами из корня виноградной лозы. У него была одна рука, одна нога и добродушная собачья морда. Имя ему было найдено в книге "Демонология" и принадлежало бесу, защищающему от злых духов.

В 1909 г. создавался журнал "Апполон", редактором которого стал Сергей Маковский – аристократичный и элегантный.

Стихи Лили показались Волошину подходящими для нового журнала, и он привел Лилю в редакцию. Но скромная и хромая Лиля не произвела впечатления на Маковского, и он отверг ее стихи.

Тогда был изобретен псевдоним, а стихи послали письмом. Оно было написано на утонченном французском языке, стихи были посвящены родовому гербу автора:

 

Червленый щит в моем гербе,

И знака нет на светлом поле.

Но вверен он моей судьбе,

Последней – в роде дерзких волей.

Есть необманный путь к тому,

Кто спит в стенах Иерусалима,

Кто верен роду моему,

Кем я звана, кем я любима.

И – путь безумья всех надежд,

Неотвратимый путь гордыни;

В нем пламя огненных одежд

И скорбь отвергнутой пустыни...

Но что дано мне в щит вписать?

Датуры тьмы иль розы храма?

Тубала медную печать

Или акацию Хирама?

Так родилась Черубина де Габриак.

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

Маковский был восхищен. Он написал ответное письмо с просьбой прислать все, что до тех пор написала Черубина.

Волошин с Лилей принялись за работу. Волошин подсказывал темы, выражения, но все стихи писала только Лиля.

Черубина была страстной католичкой, она тосковала по Испании и любила Христа:

 

Эти руки со мной неотступно

Средь ночной тишины моих грез,

Как отрадно, как сладко преступно

Обвивать их гирляндами роз.

Я целую божественных линий

На ладонях священный узор...

(Запевает далеких Эриний

В глубине угрожающий хор.)

Как люблю эти тонкие кисти

И ногтей удлиненных эмаль.

О, загар этих рук золотистей,

Чем Ливанских полудней печаль.

Эти руки, как гибкие грозди,

Все сияют в камнях дорогих.

Но оставили острые гвозди

Чуть заметные знаки на них.

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

Маковский гордился тем, что, как он считал, умеет определять судьбу человека по почерку. Когда Черубина позвонила ему, он рассказал ей, что ее отец – француз из Южной Франции, мать – русская. Что Черубина воспитывалась в монастыре в Толедо. Черубине оставалось только восхищаться волшебным даром Маковского.

А Волошин с Лилей получили ряд ценных сведений из биографии Черубины, которые впоследствии и использовали.

 

Как-то Лиля спросила Волошина, умерла ли ее мать. В телефонном разговоре с Маковским она произнесла: "Моя покойная мать..." А Маковский говорил Волошину: "Какая изумительная девушка! Я прекрасно знаю, что мать ее жива и живет в Петербурге, но она отвергла мать и считает ее умершей с тех пор, как та изменила когда-то мужу..."

Стихи писала Лиля, но переписка Черубины с Маковским лежала исключительно на Волошине. Маковский показывал Волошину письма Черубины и повторял: "Какая изумительная девушка! Я всегда умел играть женским сердцем, но теперь у меня каждый день выбита шпага из рук".

 

Маковский пользовался помощью Волошина в написании ответных сонетов и называл того "Мой Сирано", не подозревая, что Сирано работал на обе стороны.

"Если бы у меня было 40 тысяч годового дохода, – говорил Маковский, – я решился бы за ней ухаживать". А Лиля в это время работала преподавательницей приготовительного класса гимназии и получала 11 рублей в месяц.

 

Когда переписка приобрела слишком оживленный характер, Лиля с Волошиным решили перейти на язык цветов. Вместо письма со стихами стали посылаться цветы. Они выбирали самые дешевые цветы, веточки каких-то растений. Глубокое значение этих букетов было непонятно сотрудникам редакции, включая самого Маковского, поэтому в затруднительных случаях звали Волошина, который все прекрасно объяснял.

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

Как-то Маковский послал Лиле огромный букет белых роз и орхидей. Это нужно было пресечь, поскольку подобные траты угрожали гонорарам сотрудников журнала. В ответ Черубина прислала стихи и письмо.

 

 

Цветы живут в людских сердцах:

Читаю тайно в их страницах

О ненамеченных границах,

О нерасцветших лепестках.

Я знаю души, как лаванда,

Я знаю девушек мимоз,

Я знаю, как из чайных роз

В душе сплетается гирлянда.

В ветвях лаврового куста

Я вижу прорезь черных крылий,

Я знаю чаши чистых лилий

И их греховные уста.

Люблю в наивных медуницах

Немую скорбь умерших фей,

И лик бесстыдных орхидей

Я ненавижу в светских лицах.

Акаций белые слова

Даны ушедшим и забытым,

А у меня, по старым плитам,

В душе растет разрыв-трава.

 

"Дорогой Сергей Константинович! Когда я получила Ваш букет, то смогла поставить его только в прихожей, так как была чрезвычайно удивлена, что Вы решаетесь задавать мне такие вопросы. Очевидно, Вы совсем не умеете обращаться с нечетными числами и не знаете языка цветов".

Бедный Маковский клялся, что он не помнит, сколько в букете было цветов, не понимая, в чем его вина.

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

Когда Маковский начал требовать у Черубины свиданий, Лиля поступала просто. Она говорила: "Тогда-то я буду кататься на Островах". Маковский мчался на Острова, а потом рассказывал Черубине, что узнал ее, что она была одета так-то, в таком-то автомобиле. А Черубина, смеясь, отвечала, что она ездит только на лошадях.

Или она обещала быть в театре. Маковский выбирал самую красивую даму, полагая, что это Черубина. А она на следующий день начинала критиковать избранную красавицу.

Так Черубина "выбивала шпагу из рук" Маковского.

 

О Черубине знал весь Петербург, поэты считали своим долгом быть в нее влюбленными. Подозрения в мистификации были, но подозревали ни в чем неповинного Маковского.

Волошин пишет: "Нам удалось сделать необыкновенную вещь: создать человеку такую женщину, которая была воплощением его идеала и которая в то же время не могла его разочаровать, так как эта женщина была призрак".

 

Волошин и Лиля напридумывали массу мифических личностей. Как, например, кузен Черубины – португалец, атташе при посольстве. Маковский к нему страшно ревновал, и однажды устроил на него целую охоту. Ускользнуть кузену удалось только благодаря тому, что его не существовало. Кузена звали дон Гарпия де Мантилья. Можно представить, насколько сильно был влюблен Маковский, если он не обратил на это имя внимания.

И вдруг в историю Черубины начал вмешиваться кто-то со стороны. Маковский начал получать письма от Черубины, к которым ни Волошин, ни Лиля не имели отношения.

Кроме того, от старого дворецкого графини Нирод Маковский узнал, что внучку графини зовут Черубина. Лиля была в ужасе. Она всегда боялась призраков, и теперь со страхом ожидала появления настоящей Черубины, которая призовет ее к ответу.

 

Вот Лиля о Черубине:

 

В слепые ночи новолунья,

Глухой тревогою полна,

Завороженная колдунья,

Стою у темного окна.

Стеклом удвоенные свечи

И предо мною, и за мной,

И облик комнаты иной

Грозит возможностями встречи.

В темно-зеленых зеркалах

Обледенелых ветхих окон

Не мой, а чей-то бледный локон

Чуть отражен, и смутный страх

Мне сердце алой нитью вяжет.

Что, если дальняя гроза

В стекле мне близкий лик покажет

И отразит ее глаза?

Что, если я сейчас увижу

Углы опущенные рта,

И предо мною встанет та,

Кого так сладко ненавижу?

Но окон темная вода

В своей безгласности застыла,

И с той, что душу истомила,

Не повстречаюсь никогда.

 

Черубина о Лиле:

 

Есть на дне геральдических снов

Перерывы сверкающей ткани;

В глубине анфилад и дворцов

На последней таинственной грани

Повторяется сон между снов.

В нем все смутно, но с жизнию схоже...

Вижу девушки бледной лицо,

Как мое, но иное и то же,

И мое на мизинце кольцо.

Это – я, и все так непохоже.

Никогда среди грязных дворов,

Среди улиц глухого квартала,

переулков и пыльных садов –

Никогда я еще не бывала

В низких комнатах старых домов.

Но Она от томительных будней,

От слепых паутин вечеров –

хочет только заснуть непробудней,

Чтоб уйти от неверных оков,

Горьких грез и томительных будней.

Я так знаю черты ее рук,

И, во время моих новолуний,

Обнимающий сердце испуг,

И походку крылатых вещуний,

И речей ее вкрадчивый звук.

И мое на устах ее имя,

Обо мне ее скорбь и мечты,

И с печальной каймою листы,

Что она называет своими,

Затаили мои же мечты...

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

В последнем стихотворении Черубины Маковскому были такие строки:

 

Милый друг, Вы приподняли

Только край моей вуали...

 

История Черубины закончилась. Маковский приехал к Лиле с визитом, уверяя, что давно уже обо всем знал, но "хотел дать возможность дописать до конца красивую поэму".

По другим источникам, Черубину разоблачил Маковскому Михаил Кузмин. А Маковский вспоминает, что Лиля сама приехала к нему с визитом, горько сожалея о причиненной боли.

 

Неожиданным завершением этой истории явилась дуэль Максимилиана Волошина и Николая Гумилева. Гумилев в 1909 году в Коктебеле делал Лиле предложение. Потом выяснилось, что Гумилев всем рассказывает о большом романе с Лилей, причем в очень грубых выражениях.

Жених Лили не мог за нее вступиться, поскольку отбывал воинскую повинность. Волошин, с разрешения жениха, сам вызвал Гумилева на дуэль.

В мастерской художника Головина при Мариинском театре, про стечении большого количества народа, Волошин подошел к Гумилеву и дал ему пощечину.

"Вы поняли?" – спросил он. Гумилев ответил: "Да".

 

Они стрелялись возле Черной речки на пистолетах пушкинского времени (ох, уж мне эти поэты Серебряного века:))

Гумилев промахнулся, пистолет Волошина дал осечку. Гумилев предложил Волошину стрелять еще раз. Тот выстрелил, боясь при этом попасть в Гумилева.

Он совсем не умел стрелять.

 

И напоследок – еще одно стихотворение Черубины.

 

С моею царственной мечтой

Одна брожу по всей вселенной,

С моим презреньем к жизни тленной,

С моею горькой красотой.

Царицей призрачного трона

Меня поставила судьба...

Венчает гордый выгиб лба

Червонных кос моя корона.

Но спят в угаснувших веках

Все те, кто были бы любимы,

Как я, печалию томимы,

Как я, одни в своих мечтах.

И я умру в степях чужбины,

Не разомкну заклятый круг.

К чему так нежны кисти рук,

Так тонко имя Черубины?

 

И мой дух ее мукой волнуем...

Если б встретить ее наяву

И сказать ей: "Мы обе тоскуем,

Как и ты, я вне жизни живу" –

И обжечь ей глаза поцелуем.

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

  • 4 недели спустя...

Клео де Мерод - балерина, чью репутацию сгубили сплетни

 

Опубликованное фото

 

Одна из величайших парижских красавиц, представительница истинного австрийского дворянства, Клеопатра Диана де Mерод родилась в Париже в 1873 году.

 

Опубликованное фото

 

Ее отец Карл Фрейхерр фон Мерод (1853-1909), жил в Mёдлинге (возле Вены) и был известным живописцем-пейзажистом. Будучи живописцем, он был отпрыском знаменитой бельгийской аристократической семьи де Мерод.

 

Опубликованное фото

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

В восьмилетнем возрасте Клео начала обучение в школе танцев и в одиннадцать лет уже танцевала профессионально.

 

Опубликованное фото

 

Она была очень маленькой, и из-за её маленьких размеров и больших способностей к балету в 13 лет её избрали для выступления в "Choryhée" - одном из самых престижных балетных спектаклей в Париже.

 

Опубликованное фото

 

Для этого спектакля она и придумала новую прическу. Парижанам эта прическа понравилась, и Клео вошла с ней в историю – прическу назвали её именем.

 

Опубликованное фото

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

Во всем мире, как и в России, было выпущено множество открыток, изображающих Клео де Мерод, эту красавицу-француженку, увековечившую свое имя введенной ею гладкой, на прямой пробор, прической, совсем закрывавшей уши.

 

Опубликованное фото

 

Женские головки всего мира отдали дань этой модной прическе "Клео де Мерод", но говорили, что сама красавица вынуждена была прибегнуть к ней из-за того, что у нее была отрезана половина левого уха.

 

В 1896 году, в возрасте 23 лет, она была избрана, чтобы танцевать, роль Фрины в театре оперы и балета в Бордо, и именно там на неё обратил внимание Леопольд II, король Бельгии.

 

Опубликованное фото

 

Она потрясла его воображение. Леопольд не любил музыку, но ходил на балеты и в оперу главным образом для того, чтобы знакомиться за кулисами с актрисами.

 

Опубликованное фото

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

Клео была на 38 лет моложе Леопольда, считалась одной из первых красавиц Франции и стала одной из первых в истории фотомоделей: ее фотографии в экзотических нарядах украшали открытки и страницы журналов.

 

Опубликованное фото

 

Бельгийский король вёл сверхсекретные переговоры с французским правительством по вопросу общих колониальных интересов в Африке против Великобритании. Было известно, что он восхищен балериной Клео де Mерод, вот он и придумал свои визиты к ней как причину для его путешествий в Париж. Вскоре король лично явился к ней с огромным букетом роз

 

Опубликованное фото

 

Весть о бурном романе короля с Клео очень быстро облетела Париж, и язвительные парижане не замедлили окрестить бельгийского короля Клеопольдом.

 

Опубликованное фото

 

Эта сатирическая открытка изображает Короля Бельгии Леопольда в роли "Клеопольда". Хотя королю и льстило это имя, Клео очень сильно протестовала против него и даже предпринимала законные попытки восстановить своё доброе имя.

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

Опубликованное фото

 

К сожалению, её репутация была испорчена, так как король Леопольд был известен своими неразборчивыми связями.

 

Опубликованное фото

 

В ноябре 1902 года русские газеты даже писали, что "по известиям из Брюсселя, король Леопольд II намеревается отречься от престола и вступить в морганатический брак с парижской балериной Клео де Мерод".

 

Опубликованное фото

 

Впрочем, до отречения дело не дошло, зато говорили, что Париж кое-что выиграл от королевской страсти. Когда Леопольд решил сделать Франции какое-нибудь ценное подношение, именно Клео подсказала ему идею подарить Парижу метро. И в 1900 году была открыта линия парижского метрополитена, построенная на деньги бельгийского монарха.

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

Клео де Mерод упорно протестовала против сплетен и пыталась доказать обратное. Предполагаемый "роман" Леопольда с Клео задевал её так сильно, что Клео даже обратилась в суд, с официальным заявлением, что не было никакого романа, был лишь букет роз.

 

Опубликованное фото

 

Однако, сплетни о ней как о королевской фаворитке прилипли к ее имени на всю оставшуюся ее жизнь и даже после смерти.

В расстроенных чувствах, она покинула Париж, но продолжала выступать в Гамбурге, Берлине, Санкт-Петербурге, Будапеште и Нью-Йорке. Она была первой женщиной-балериной, которая танцевала на сцене с партнером - мужчиной в русском балете.

Наконец, в 1915 году, в возрасте 42 лет, Клео де Mерод возвратилась в Париж. Она получила много предложений танцевать, но в труппе Комедийной Оперы. Это считалось самой низкой ступенью в иерархии балета в Париже.

В возмущении она немедленно покинула Париж, перебралась на свою родину - в Биарриц и уже никогда больше не возвращалась в Париж.

Но она продолжала танцевать. Она участвовала в акции Красного Креста и выступала перед ранеными солдатами во время Первой мировой войны, желая поднять дух тех, кто защищал ее страну. Она оставалась в Биаррице до самой смерти в 1966 году.

 

Хотя Клео де Мерод никогда не могла избавиться от сплетен о своём прошлом, она и сегодня остается одной из самых красивых и талантливых женщин того времени.

 

Опубликованное фото

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

×
×
  • Создать...