Driver
-
Публикации
2 564 -
Зарегистрирован
-
Посещение
Тип публикации
Профили
Форум
Календарь
Сообщения, опубликованные пользователем Driver
-
-
Очнулся я в сыром подвале. Тусклый свет проникал туда из узкого окошка под потолком. Рядом со мной сидела женщина и, глядя на меня грустными сочувствующими глазами, вытирала пот с моего лба своим рукавом. Я всмотрелся в ее лицо, но не мог определить ни ее возраст, ни даже какого цвета были ее глаза. Преждевременно поседевшие волосы были завязаны на затылке какой-то серой тряпкой. Я попытался заговорить с ней, но она прикрыла ладонью мои губы и покачала головой.
Замок в двери резко скрипнул, и женщина обернулась назад, но не отошла от меня. В помещение вошли двое мужчин в форме. Один отшвырнул женщину в сторону. Другой приказал мне подниматься. Едва я пошевелился, как раненная нога тут же заныла. Тогда они вдвоем схватили меня за руки и резко подняли с пола. Я с трудом удержался на ногах и только стиснул зубы, чтобы ни звука не вырвалось. Поняв, что сам я никуда не дойду, они стали по обе стороны и потащили меня из подвала.
Они привели меня в маленькую комнату, где посередине стоял стол, за которым сидел полноватый мужчина с круглым лицом в офицерской форме. Над столом висела одна лампа, освещавшая всё помещение. Меня усадили на стул перед офицером, и он тут же впился в меня своими маленькими глазками непонятного рыжеватого оттенка. На столе перед ним лежали какие-то документы, и он изредка поглядывал в них, когда задавал мне вопросы. Он спрашивал меня о побеге, о моем брате. Спрашивал, кто еще был вовлечен в нашу организацию и скольким людям мы помогли сбежать. Он был так спокоен, что я сразу понял, что его это не особенно интересует. Я молчал, стараясь побороть в себе настойчивое желание плюнуть в его лоснящуюся морду. Не дождавшись ответа, он покрутил в руках ручку, затем положил ее рядом с бумагами и ухмыльнулся, напомнив при этом довольного сытого кота.
- Ты можешь не отвечать, - проговорил он. - Это не имеет значения. Сейчас твой друг дает нам необходимую информацию в другой комнате.
Что-то подсказывало мне, что это ложь. Пит не сделал бы этого, я очень хорошо его знал. Видимо, догадавшись, что я понял его маневр, он вдруг улыбнулся и, положив руки на стол, нагнулся ко мне.
- Ты прав, это ложь, - заявил он вкрадчиво. – Твой друг ничего не сказал нам и уже не скажет, потому что его пристрелили, как паршивую свинью.
В этот момент во мне что-то оборвалось. Я смотрел в его глаза и чувствовал, как внутри что-то поднимается. Зубы сжимаются от ярости. Я уже не понимал, что делаю. Знал только, что ненавижу его. Я схватил ручку, которую он до этого положил на стол, и со всего размаху всадил ее ему в ладонь, пригвоздив его руку к столу. Он дико завизжал, отдернувшись назад и глядя на стержень в своей руке. Кровь хлыстала из раны фонтаном.
Ко мне тут же подскочили двое охранников. Они швырнули меня к стене и стали избивать. Они били меня ногами до тех пор, пока я не потерял сознание.
-
Тогда, можно еще?.. Последняя на сегодня, а то меня не остановишь...
-
Часть 3
Это был первый чемпионат «Формулы-1» и я его выиграл. Казалось, я должен был испытывать радость. Меня поздравляли, под колеса моей машины кидали цветы. И я улыбался, махал всем руками, поднимая в воздух огромный кубок – мой первый приз. Вспышки фотоаппаратов ослепляли. Я знал, на следующий день во всех газетах будет моя фотография с ослепительной улыбкой. Иногда я сам себе удивлялся: чтобы я ни чувствовал, моя улыбка всегда оставалась сияющей. Хотя радости я не испытывал. Что это – лицемерие? Многие так бы и сказали, и возможно, оказались бы правы. Но я сам не понимал, что происходит со мной. Я должен был быть счастлив, ведь моя мечта сбылась. Ведь именно ради этого я выбрался из настоящего ада. Ради этого я уходил с головой в работу. Чтобы добиться своего, взять то, что хотел, я выкидывал из головы все воспоминания. Но чем сильнее я старался забыть, тем чаще они возвращались. Они преследовали меня, не желая отпускать. Особенно по ночам, как будто ночью я становился наиболее уязвим, потому что не мог контролировать себя.
Я давно уже не кричал во сне, но сны про войну продолжались. Я настолько привык к ним, что даже не просыпался. Но после них всегда оставалась горечь и постоянный вопрос «Почему так случилось?». Что я сделал не так? Я не мог найти ответа. Возможно, его и не было. Но почему же тогда цветы под колесами моей машины так напоминают мне капли крови?
Кто-то похлопал меня по плечу и, повернувшись, я узнал Шульца. Его кругловатое лицо засветилось. Он испытывал гордость за меня. Еще бы, в какой-то мере я был его детищем. Ведь именно он вытащил меня из лап полиции и офицеров СС.
На мгновение я четко увидел тот зимний день. О побеге моего брата узнали быстрее, чем мы рассчитывали… Или, чем я рассчитывал. Я помню, как на заводе ко мне подошел Пит. Мы оба прекрасно понимали, что попадем под подозрение сразу же, ведь именно мы жили вместе с беглецами, а один из них к тому же – мой брат. В глазах Пита была какая-то странная, отчаянная решительность. Я до сих пор не могу забыть его глаза в тот момент. Он сказал мне бежать, и я побежал. Мне вслед стреляли. Автоматы лаяли, словно сорвавшиеся с цепи собаки. Что-то больно ударило в бедро, и я почувствовал, как по ноге сочится что-то горячее, но продолжал бежать. Нога постепенно немела, и я никак не мог понять, что случилось. Мои движения становились всё медленнее. В ушах шумело. Еще один резкий удар в плечо сбил меня с ног. Я рухнул на вымощенную булыжниками мостовую и уже не смог подняться. Спиной я чувствовал, как подо мной тает снег, и одежда становится мокрой. Через секунду ко мне подбежала надрывающаяся от лая овчарка. Ее лай эхом отдавался у меня в ушах. Я чувствовал на лице ее горячее дыхание и инстинктивно закрывал голову руками. Заходясь от злобы до хрипоты, собака вцепилась в мою руку. Я почувствовал, как ее зубы почти насквозь прокусывают ладонь. Она даже умудрилась немного протащить меня по снегу, пока не подбежали солдаты и не отогнали ее. Они кричали, чтобы я поднимался, направляя на меня дула своих автоматов. Но даже если бы я захотел, то всё равно не смог бы подняться. Тогда один из них, вероятно, чтобы придать мне решимости, стал избивать меня своим автоматом. Он совершенно не смотрел, куда бил, и один удар пришелся мне по голове.
-
Можно, я тебе подарю?.. Мне фотография понравилась...
-
Нам не встретиться в жизни. На ладони черта
Пролегла между нами как море.
И в глазах ничего, лишь одна пустота…
И сошлись Жизнь и Смерть в страшном споре…
Мы не здесь. Мы по разные стороны всех баррикад,
Но как прежде глазами в глаза…
В нас кидают камнями и стрелы как град.
По щекам только кровь, не слеза…
Кто же первый туда? Кто за кем упадет?
Чья рука разожмется быстрее?
Чье же сердце в груди самым первым замрет?
Не спеши! Подожди! Я успею!
Я приставлю к виску… Я нажму на курок…
Взгляд прощальный на небо и звезды…
Только взгляд… Только миг… Я шагну за порог.
Я к тебе… За тобой… Всё так просто…
И тогда мой прах смешают с твоим,
И уже нас никто не разделит…
Мы навеки вдвоем. Мы – одно… И мы спим…
Лепестки алых роз на постели…
2006г.
-
Оно будет) Спасибо, Алесь!
Жду продолжения!
-
Перед отъездом Алан снова вернулся туда, чтобы попрощаться. В некотором роде это было прощание с прошлым. Это нужно было сделать, чтобы жить дальше.
Он оставил алую розу на могильной плите и осторожно притронулся пальцами к табличке, провел по вырезанным на ней буквам, ощущая холод и чувствуя неровную шершавую поверхность камня.
Тихое урчание мотора заставило его отвлечься от своих мыслей. Он повернул голову и увидел, что в ворота вошел молодой человек в черном костюме. В руке он держал алую розу, почти такую же, какую принес Алан. Он подошел к другому памятнику и, положив розу на постамент, некоторое время стоял на месте, глядя перед собой.
Алан почувствовал, как сердце вдруг вздрогнуло в груди и заколотилось сильнее, будто стремилось вырваться на свободу. Эта тонкая рука, державшая розу… Эти жгучие черные волосы… Этот аристократический профиль… Что-то знакомое, почти неуловимое было во всем образе молодого человека.
Словно почувствовав взгляд Алана на себе, он повернулся. И в этот момент Алан узнал его, человека из своего прошлого. Он поднялся и пошел к нему, сначала нерешительно, всматриваясь в его лицо, но потом ускорил шаг. И вдруг с его губ само собой сорвалось имя:
- Брэндан!
Он сам не ожидал, что произнесет это. Однако молодой человек продолжал стоять на своем месте, не делая ни шагу навстречу, и Алан остановился напротив него в нерешительности. Первым его порывом было броситься к нему, обнять его. В голове крутилось столько вопросов, но он так и не смог задать хотя бы один. И только растерянно повторил его имя.
- Да, это я, - произнес Брэндан тихим хрипловатым голосом, от которого словно повеяло холодом.
- Брэндан, я думал, тебя нет в живых! – Алан сделал еще один шаг навстречу к нему, но его снова остановил холодный взгляд.
- Скорее, ты надеялся на это, - ответил Брэндан.
- Что случилось? – спросил Алан, не понимая его холодности. Он всматривался в его лицо, но не узнавал его, словно перед ним стоял чужой человек, надевший на лицо каменную маску.
- Что случилось? – переспросил Брэндан с удивлением. – И это ты спрашиваешь?
- Я не понимаю…
- Задай этот вопрос себе, а меня оставь в покое.
- Брэндан! – воскликнул Алан, стараясь удержать его.
- Он умер, - отрезал тот. – Меня зовут Расти, если ты еще не знаешь. Прощай.
Он ушел, а Алан стоял и смотрел ему вслед.
-
Небольшой экскурс в историю, если позволите...
Не буду выкладывать всю биографию этого, безусловно, замечательного гонщика. Только некоторые моменты.
Его звали Вольфганг граф Александр Берге фон Трипс. Он родился 4 мая 1928 года в фамильном замке неподалеку от Кельна и во многом лишь благодаря благородному происхождению и не самому крепкому здоровью избежал под конец войны попадания в Гитлерюгенд. Родители звали его Волчонком, за бесшабашную езду со множеством происшествий, в британской прессе его окрестили «Графом Аварией», но с легкой руки Майка Хоторна он получил прозвище Таффи, которое стало столь популярным, что многие полагали, будто немецкого аристократа с внешностью героя боевиков на самом деле так зовут. На самом же деле валлийцы, перебравшиеся в Америку, использовали это слово для описания наиболее смелых и бесстрашных своих земляков.
Еще будучи студентом (по воспоминаниям современников, не редкость ленивым), фон Трипс начал участвовать в гонках под псевдонимом Аксель Линтер. Посмотреть за его выступлениями вскоре стали собираться десятки тысяч зрителей, а миллионы немцев следили за ними по радио. Юный Хуан Карлос, будущий король Испании, учился у Таффи управлять автомобилем — и это при том, что у самого Вольфганга так и не нашлось времени на получение прав! Разумеется, такой гонщик (и такой персонаж) не мог ускользнуть от внимания Энцо Феррари.
В 1961 году Вольфганг фон Трипс вполне мог принести Германии первый чемпионский титул в "Формуле-1". За два этапа до финиша чемпионата он уверенно лидировал в общем зачете. По большому счету, перед гонкой в Монце у Трипса оставался единственный соперник -- его товарищ по "Феррари" Филл. Стартовав с поул-позишн, немец проиграл старт Филлу, а уже на втором круге гонки случилась роковая авария. Она стала самой страшной трагедией в истории автодрома в Монце. "Феррари" Трипса столкнулась на прямой с "Лотусом" Кларка и вылетела в толпу зрителей. 14 человек скончались, еще более двух десятков получили серьезные ранения. Граф фон Трипс умер, не приходя в сознание, по дороге в больницу. Через несколько часов после катастрофы в Монце Европу облетела весть о другой трагедии: в аэропорту Шэннон рухнул самолет. В списке пассажиров, купивших билет на этот рейс, было и имя Вольфганга фон Трипса. От судьбы не уйдешь.
Взято отсюда:http://www.rol.ru/news/sport/news/02/09/13_014.htm
http://www.f1news.ru/Championship/2007/100/index56.shtml
В судьбу я не особо верю, но в событиях того дня действительно есть нечто, что заставляет задуматься...
-
Весной Алан отправился в Берлин. В эту поездку он собирался не один месяц, но всегда откладывал, объясняя это сотнями различных причин, но никогда не признаваясь в настоящей. И вот решился. Это была смутная надежда на то, что когда он увидит могилу брата собственными глазами, тяжелые воспоминания перестанут мучить его. Хотя сам он вряд ли осознавал, что едет именно за этим. Роберт часто говорил, что он сознательно поддерживает в себе эти воспоминания, цепляется за них только чтобы не дать себе забыть. Своеобразное самобичевание, так он называл это, но Алан, в глубине души понимая, что это так, ни за что не хотел признаваться в этом.
Вечер был необычайно спокойным. В это время на кладбище никого не было. Среди покосившихся крестов выделялись два памятника, установленные по разные стороны от входа. Алан подошел к одному из них. На серой табличке была вытеснена дата, и скупо рассказывалось о событиях, при которых погибли люди, похороненные здесь. Имен там не было.
Тогда ни у кого не было документов, следовательно, не было и имен. Документы Брэндана забрал Алан, когда отправлялся в госпиталь. Уже во Франции он получил новые, на свое имя, оставив паспорт брата себе, как единственное напоминание о нем. И теперь у него не было имени, только скупая ничего не говорящая надпись на камне. Разве это он заслужил? Погибнуть в самом расцвете сил, когда только начинаешь жить, когда подаешь большие надежды и есть желание и смысл… Да, он хотел жить. Он любил жизнь. Но она оборвалась так внезапно и так жестоко…
Алан согнулся, словно под невыносимой тяжестью, упал на колени, и впервые по его щеке покатилась слеза. Он не плакал с раннего детства, с тех пор, как они с братом остались одни. Но судьба отпустила им слишком мало времени. Слишком мало времени, чтобы быть вместе…
Алан прижался губами к холодному камню, чувствуя, как внутри в сердце впиваются шипы, раздирая его на части.
- Прости меня, - сдавленно прошептал он.
Он бродил по улицам не в силах с кем-либо говорить или видеть кого-то. Боли больше не было, осталась только пустота, которую некому было заполнить. Роберт часто успокаивал его, говорил, чтобы он не винил себя. Но как быть, если действительно чувствуешь себя виноватым? Если знаешь, что из-за тебя погиб человек, твой родной брат? Ведь этого могло бы не случиться. Они могли бы взять Брэндана с собой. Нужно было предвидеть, что произойдет после их побега…
Это были мысли, которые он передумал уже сотни и тысячи раз. Они не приносили облегчения. Проще было забыть… И Алан изо всех сил старался это сделать. Вот только посещение этой могилы взбудоражило его нервы.
-
За окном послышался рев мотора и визг шин при резком торможении. Потом беззаботный смех, от которого Алана передернуло.
Каждый раз при звуке мотора в его глазах появлялось дикое выражение, а внутри всё сжималось. Он не хотел больше работать в гараже, а гонки на автодроме превратились в запретную тему. И Роберт старался избежать любого напоминания об этом.
- Помнишь, там… когда Брэндан болел, - произнес Алан, задумчиво глядя в окно, и Роберт с сожалением посмотрел на него, - Мы были с ним одни. Ему было очень плохо… А с улицы донеслись звуки заводящегося двигателя. Брэндан тогда посмотрел на меня и сказал «Я всё равно буду гоняться! Вот закончится война и тогда…» - он не договорил. Ему всё еще было больно вспоминать об этом.
Чтобы как-то уйти от тяжелых воспоминаний, Роберт включил телевизор, но как назло там передавали новости спорта. Какой-то новичок, выиграл первое гран-при «Формулы-1».
- Да уж, жизнь не стоит на месте, - проговорил Алан и вышел из комнаты.
Казалось, чем сильнее он старался избежать всякого напоминания о гонках, тем чаще он сталкивался с этим. Он уезжал из городов, в которых проходили соревнования, запирался в своей квартире, но повсюду его преследовали газетные заголовки, кричащие о «королевских гонках», о новых этапах и пилотах. Он никогда не читал эти заметки, переключал канал, если вдруг об этом говорили по телевизору. Это было похоже на бегство, и Роберт сказал ему об этом, но ничего не изменилось.
Однажды, решив, что с затворничеством пора покончить, Роберт пришел к Алану с двумя привлекательными девушками и заставил его пойти в кино. Понимая, что не отделается никакими отговорками, Алан согласился. После фильма они решили пойти в парк, где Роберт вместе со своей девушкой незаметно отделился от друга, оставив его в компании второй очаровательной особы. Понимая, что разговор не получается и ради приличия стараясь не испортить вечер девушке, имени которой он даже не смог запомнить, потому что в момент, когда их представляли друг другу, его мысли витали далеко отсюда, Алан осведомился о ее увлечениях. Глаза девушки восторженно загорелись, и она с улыбкой ответила, что является поклонницей автоспорта. А затем ее невозможно было остановить, как будто она решила посвятить Алана во все новости. Не замечая кислого выражения его лица, она рассказывала о том, что недавно открыли новую трассу возле одной французской деревушки на месте бывшего аэродрома. Затем поведала о новой восходящей звезде «Формулы-1», Расти Хартфорде. Алан даже не слушал, что она говорит. Только одна мысль приносила ему облегчение: скоро зима и зимой чемпионат не проводится.
Узнав об этом разговоре на следующий день, Роберт от души посмеялся.
- Это судьба, мой друг! – весело заявил он. – Неужели ты не замечаешь? «Формула» тебя не оставляет. Может, тебе следует стать гонщиком?
Алан только недовольно поморщился, он давно привык к таким шуткам своего друга.
-
Снежная, очень приятно слышать такую оценку. Спасибо тебе.
Аленка, тебе отдельное спасибо за такой подарок! Это ЗдОрово!
-
Подарю-ка я себе небо над автодромом...
-
Хорошие слова... Алесь - мудрый человек. Думаю, это ни для кого не новость) А стихотворение у меня сохранилось...
-
Серый дождь слепо бьет по стеклу
И на нем, как на сердце, лишь шрамы.
Дождь рисует мне жизнь, превращая в золу
Мою душу и стертую память.
Просто дождь – ничего… Но он, кажется, плачет,
Он роняет слезу обо мне.
Под завесой своей чей-то образ он прячет…
Полутени на белой стене…
Я стою у окна и смотрю в эту ночь,
И давно уж остыл в чашке кофе.
Только дождь всё рисует, пытаясь помочь,
На стекле мне твой тоненький профиль.
Каждый взмах – это боль, каждый взмах, как удар.
Он кипящей волною нахлынет,
И от молний на небе вдруг вспыхнет пожар,
Выжигая во мне твое имя.
И я знаю, что ты где-то там, далеко
Точно так же стоишь у окна.
Мне к тебе дотянутся рукою легко…
Только нет… Под рукою стена…
Это новая боль. Это новые, свежие шрамы.
Я когда-то мог видеть лишь свет твоих глаз,
Мы стояли под пулями прямо…
И теперь этот дождь тихо плачет… о нас…
-
Част 2
Париж встретил Алана и Роберта мелким моросящим дождем. Серое пасмурное небо будто пыталось сдержать слезы, но они всё равно прорывались, несмотря на все усилия. Снег грязными комками лежал по обочинам дорог, но его не убирали.
- Надо постараться сделать всё быстрее, чем мы намечали, - сказал Алан, подняв лицо к небу и чувствуя, как прохладные капли скатываются по щекам.
Роберт только кивнул, понимая причины его беспокойства.
А на следующий день пришла телеграмма от Пита. В ней говорилось, что их побег обнаружили раньше, чем предполагалось, и им лучше было не возвращаться. Еще через два дня кто-то из их друзей, оставшихся в Берлине прислал сообщение, что всех военнопленных обыскивали, проводились массовые расстрелы. Пита расстреляли за содействие в побеге. Брэндан пытался скрыться при обыске, началась погоня. Его убили.
Прочитав это, Алан выронил из рук листок. Минуту он стоял не произнося ни слова, затем заявил:
- Я еду туда.
Роберт выбежал за ним на улицу, схватил его за локоть, пытаясь остановить.
- Не трогай меня! – вскричал Алан. – Отпусти! Я еду туда!
- Куда? Он умер! – воскликнул Роберт.
Алан остановился, услышав это.
- Мы ничего не можем сделать… - с тяжелым вздохом закончил Роберт.
Алан пошатнулся, словно земля под ним внезапно закачалась, и медленно опустился на обочину дороги, закрыв лицо руками. Его плечи несколько раз нервно вздрогнули. Роберт подошел к нему и положил руку ему на плечо.
- Я знал, что его нельзя было там оставлять, - проговорил Алан, глядя невидящим взглядом в асфальт. – Я чувствовал…
- Не вини себя за это, - отозвался Роберт. – Мы не могли знать.
- Мы должны были подумать!
- Алан, - прервал его Роберт, - мы их не вернем… Нам нужно жить дальше.
-
Кажется, я заснул, но проспал недолго. Меня разбудили еле слышные голоса, сначала неясные, неразборчивые, но по мере пробуждения становившиеся всё более отчетливыми и узнаваемыми. Я не подал виду, что проснулся и лежал всё так же, прислушиваясь к разговору. Комнатушка наша была очень маленькой, поэтому, несмотря на все усилия своих друзей говорить тихо, я отлично слышал, о чем идет беседа. Они говорили о побеге.
- Оттуда легче всего сбежать, - я узнал голос Роберта. – Никто не следит!
- Откуда ты знаешь? – недоверчиво спрашивал Алан.
- Я навел справки, - ответил Роберт. – Система отлажена отлично! Я же в конце концов на почте с Питом столько проработал. Оттуда столько пленных сбежало. Я отправлял их письма. У них свой человек в морге…
Мне стало немного не по себе при последнем слове, и как я понял по воцарившемуся молчанию, не только мне.
- Алан, твой брат заболел не на шутку, - вновь заговорил Роберт. – Ему без труда дадут направление в госпиталь. Но вместо него поедешь ты. У нас есть все шансы!
- А потом куда? – спросил Алан.
- В Париж. Это последнее место, где фрицев еще нет.
- Нет, я не могу, - произнес Алан в отчаянии.
И в этот момент я не выдержал и, поднявшись с постели, сказал.
- Соглашайся…
Они вздрогнули и повернулись ко мне.
- Зачем ты встал? – Алан обеспокоено смотрел на меня. – Тебе еще нельзя…
- Ты должен это сделать, - я не обратил внимания на его реплику, я должен был убедить его согласиться на побег, потому что понимал, что другого шанса мы можем не дождаться.
- А ты? – спросил он.
Я понял, что он колеблется только из-за меня.
- Я справлюсь, - заверил я его.
Он задумался, всё еще не решаясь дать ответ. Тогда я сжал его руку и добавил:
- Завтра вызывай врача.
Как мы и предполагали, врач выписал мне направление в госпиталь, а заодно еще и Роберту, который пожаловался на головные боли. После ухода врача я сложил все необходимые для своего брата и Роберта вещи в бумажный пакет, туда же засунул и свой паспорт, который мне выдали для регистрации в госпитале и который я должен был отдать брату.
В обед Алан вернулся домой.
- Роберт пошел на почту, - сказал он как-то глухо, не глядя на меня. – Отправит письмо Питу. Его ведь нужно предупредить…
Я кивнул и отвернулся от окна, оперся рукой о подоконник и посмотрел на него. Наконец, он тоже взглянул на меня, и я увидел, как ему тяжело. Он боялся уезжать, так же как и я в глубине души боялся его отъезда, хотя ни себе, ни тем более ему не признался бы в этом. Он должен был ехать, он должен был сбежать отсюда, спастись. Я почувствовал, как горлу подступает ком. Наверное, то же самое было и с ним, потому что он не выдержал и обнял меня, крепко прижимая к себе. Всё смешалось передо мной. Я видел его глаза напротив, чувствовал его дыхание, стук его сердца рядом с моим сердцем.
- Только скажи, и я не поеду, - внезапно зашептал он. – Слышишь? Только скажи!.. Я не хочу тебя оставлять…
- Ты должен ехать, - как можно тверже ответил я.
- Я вернусь за тобой, - обещал Алан, не выпуская меня из объятий. – Через неделю, как договорились, в кафе с 6 до 7 вечера… хорошо? – он снова посмотрел в мои глаза.
- Каждый нечетный день недели, - повторил я наш уговор. – Я буду там.
Он долго смотрел в мои глаза, и в груди у меня что-то заныло, будто мы прощались с ним…
- Я люблю тебя, братишка, - сказал он, сжав мою руку, а потом отвернулся, взял пакет и направился к двери.
- Только бы не навсегда…, - услышал я его тихий шепот и понял, что именно этого я боялся больше всего.
Мы с ним чувствовали одинаково.
-
Дань, "неизлечим" - смотря от чего излечиваться... Ты и сам мне говорил, помнишь?)Спасибо, Лео. Очень красиво... Это совершенство - цветущие вишни...
Вото только бы не смотреть в окно, где ноябрь мешается то со снегом, то с дождем...
Лео, я безнадежно неисправим. "Неизлечим", как сказал бы герой одного известного романа. Только, в отличие от него, я все еще пытаюсь предпринимать жалкие попытки подняться... Вот и всё...
А подняться - ничего, что я тебе твоими же строчками отвечу? "Пока мы живы, всё возможно изменить"
-
Мегаполис - Звёздочка
Как над лесом на ветру
Звёздочка кружится
Одиноко поутру
Воин веселится
веселится
веселится
Одиноко поутру
Воин веселится
Снег и лес и на ветру
Замерзают птицы
птицы
птицы
С пеплом смешивает снег
Время за спиною
Жизни нет и смерти нет
Только под сосною
Одиноко на ветру
Звёздочка кружится
Одиноко поутру
Воин веселится
Одиноко на ветру
Звёздочка кружится
Одиноко поутру
Воин веселится
-
Иногда людям проще сказать "Ты сильный, ты справишься". Говорят, как будто для того, чтобы отделаться и не париться больше. Но ты права, ada, не все могут выбраться самостоятельно.
-
В последнее время читаю в электронном варианте. Так проще: быстро нашел, никаких особых затрат.
Но вообще, больше нравится читать настоящие, тут хоть на диване можно развалиться) А с компом не особо развалишься)
-
Я не знал, сколько времени прошло с того момента, как я потерял сознание. Казалось, что целая вечность. Я словно тонул в мутной черной воде, но потом что-то заставило меня вынырнуть…
Я открыл глаза, ожидая увидеть толпу санитаров. Но вместо этого увидел брата. Алан сидел на кровати рядом со мной.
- Фрау Бергер, - произнес я, почти задыхаясь, желая сразу предупредить его об опасности, - она заходила сюда… Они меня видели…
- Нет, - он покачал головой и осторожно дотронулся до моих волос, успокаивая меня. – Дверь была закрыта. Здесь никого не было. Тебе показалось, братишка, - а потом вдруг спросил. – Ты пытался встать?
- Я должен был, - криво улыбнулся я, только сейчас начиная ощущать тупую боль в затылке. – Откуда ты знаешь?
- Я нашел тебя на полу без сознания, когда вернулся, - вздохнул он. – Ты не должен был…
Он не закончил фразу, но я и так знал, что он хотел сказать. Он смотрел на меня своими огромными глазами, в которых отражалась такая безграничная боль, что у меня внутри всё сжалось. В этот момент я понял, что, как бы плохо мне не было, какую бы боль я не испытывал, ему было в тысячу раз больнее. И за это я готов был тысячу лет стоять перед ним на коленях. Волна непонятного, какого-то болезненного счастья накатила на меня. Я был бесконечно благодарен судьбе за то, что в этом сумасшедшем мире, где царили безумие и хаос, у меня был он, мой братишка. Во всем мире только он один мог вытащить меня из той бездны, в которую я проваливался…
Но мои мысли были прерваны внезапным замечанием Роберта, адресованным моему брату.
- Сегодня нам очень повезло, и мы смогли скрыть его отсутствие, но завтра этот вариант уже не пройдет, - сказал он, имея в виду меня.
Его слова были как всегда неожиданными и отрезвляюще безжалостными. Он был прав, тысячу раз прав.
- И что же нам делать? – спросил Алан, как-то немного беспомощно глядя на Роберта.
- Сообщить о том, что он болен, и вызвать врача, - совершенно спокойно ответил тот.
- Нет! – почти в ярости заявил Алан. – Разве ты не понимаешь, что после госпиталя его могут направить неизвестно куда? Этого не будет!
Я не мог это слушать, понимая, что из-за меня мой брат и мои друзья оказались в практически безвыходном положении. И тогда я заговорил, приподнявшись на подушке и глядя в глаза Алана.
- Ничего, всё будет нормально. Я завтра выйду на работу. Я сегодня достаточно отлежался, - я говорил, чувствуя, что дышать становится тяжело и на лбу выступают холодные капли.
Брат только с сожалением покачал головой.
- Я выйду! – обещал я и, действительно, верил, что сделаю это. Чего бы мне это не стоило. Я найду силы подняться. Я должен это сделать, иначе подставлю всех, кто мне дорог.
- Конечно, - согласился Алан, чтобы только успокоить меня. – А теперь ты должен лечь, чтобы до завтра отдохнуть…
Я беспомощно опустился на подушку и прикрыл глаза.
-
Даже после того, как я вернулся в нашу небольшую комнатушку, фигуры двоих беглецов продолжали стоять у меня перед глазами. Их невозможно было выкинуть из головы. И я знал, что Алан тоже думает о них. В воздухе повисла невысказанная фраза: «Это могли быть мы, если бы решились на побег…»
- У них не было хорошего плана… - проговорил Роберт, один из двоих парней, деливших с нами комнату, и замолчал.
Я взглянул на него: невероятно худой и бледный, он сидел на деревянной табуретке, устремив потускневшие глаза в окно. Такие паузы в разговоре были для него естественны (он стал таким после того, как во время очередной бомбежки ему в голову попал осколок от разорвавшегося снаряда), и мы все привыкли к этому, зная, что он закончит мысль только немного позже.
- Я видел, - произнес он, наконец, - они не планировали бежать. Сначала сорвался один. За ним побежал второй… Не хотел оставаться…
Мы все отчаянно закивали головами, соглашаясь с его утверждением, хотя в глубине души понимали, что для нас в этом утешения мало. Говорить на эту тему больше не хотелось, как и на тему побега вообще.
Мы легли спать, не произнося больше ни слова. Однако сон не приходил ко мне очень долго. И когда в гнетущей тишине раздался голос Роберта, я понял, что не только ко мне.
- С нами так не случится, - закончил он свою прошлую мысль, как будто и не переставал говорить. – У нас будет план.
При этих его словах меня что-то больно кольнуло в сердце, и я внезапно осознал, что всё это время после казни я не мог нормально вздохнуть вовсе не из-за нервов. В груди, как раз в том месте, куда меня еще в лагере ударили прикладом, разливалась тупая боль. К ней примешался какой-то жуткий холод. Я пытался укутаться в одеяло, но это не помогало. Меня трясло от холода. Тогда я отвернулся к стене, чтобы случайно не разбудить брата, спавшего рядом, и попытался заснуть, наивно предполагая, что во сне не почувствую холода. Вместо сна, я провалился в странное дремотное состояние, но холод буквально пронзал меня насквозь. Я открывал глаза (или мне казалось, что открывал) и передо мной снова стояли те двое…
- Брэндан, - громкий шепот заставил меня очнуться.
Я повернулся лицом к Алану, смутно различая его черты в темноте.
- Ты весь дрожишь, - прошептал он, а в следующее мгновение я почувствовал его ладонь на своем лбу.
Она была такой теплой, что мне захотелось, чтобы он подольше не убирал руку. Хоть немного тепла в этом безумном ледяном мире… Кажется, я начинал бредить.
- У тебя температура, - в голосе Алана звучала тревога.
- Ничего, - ответил я как можно бодрее и даже выдавил некое подобие улыбки, хотя в темноте ее вряд ли можно было заметить. – Простыл немного… Завтра всё будет нормально…
Но утром не стало лучше. Я сжимал зубы, чтобы они не стучали от холода. Боль в груди непомерно усилилась. Я чувствовал себя разбитым, и не было сил даже на то, чтобы приподнять тяжелые веки.
Вдруг я почувствовал, как кто-то приподнимает мою голову, прижимает что-то теплое к моим губам, а затем в рот вливается горячая жидкость. Лишь на мгновение я приоткрыл глаза и увидел Алана, склонившегося надо мной. Он держал в руках кружку и заставлял меня пить горячий чай. И я пил большими глотками, чувствуя, как тепло разливается по всему телу, и даже не различая вкус.
- Плохо дело, - услышал я как всегда невозмутимый голос Роберта. – Нужен врач…
- Никаких врачей, - возразил Алан, и по голосу было понятно, что он с трудом сдерживается. – Об этом никто не должен знать. Ясно?
Дальше я с трудом мог разобрать их разговор, так как буквально проваливался в сон. Последнее, что слышал, было высказывание Роберта насчет того, что отсутствие одного человека на заводе еще можно как-то прикрыть, но двоих – уже невозможно. И понял, что они оставят меня одного, но чувство тревоги потонуло в волнах какого-то вязкого сна, или даже скорее беспамятства.
Когда я открыл глаза в следующий раз, то увидел, что дверь в комнату открывается и сюда входит фрау Бергер, а за ее спиной маячат расплывчатые фигуры. Я приподнялся на локте, стараясь разглядеть их лица, но перед глазами всё вертелось волчком. Они смотрели на меня, и я понял, что ничего хорошего ждать не следует. Они не станут держать больного в доме. Нужно было как-то спасать положение, если не спастись самому, то хотя бы друзей не подставить. И я заговорил, с трудом ворочая распухшим языком:
- Всё в порядке, фрау Бергер… Меня просто отпустили с завода…
Я и сам не представлял, какую чушь несу. Ни одного из нас ни под каким предлогом не отпустили бы с работы. Но это не имело значения. Нужно было во что бы то ни стало доказать им всем, что я в порядке, иначе санитары заберут меня, и вряд ли я когда-нибудь вернусь сюда. Поэтому я сделал над собой еще одно усилие и попытался встать. В тот же момент вся комната зашаталась, свет померк перед глазами. И было уже совершенно неважно, что теперь все поймут, что я болен серьезно, что меня заберут в больницу, а оттуда – еще бог знает куда. Всё это не имело значения. Я провалился в темноту и падал, бесконечно долго, всё время ожидая удара о дно и удивляясь, что этого не происходило. Ни одно падение не могло длиться так долго…
-
Дань.. да, я хотел что-то сказать, но про оптимистичность не мне говорить).. И всё-таки, я думаю, не это главное... Знаешь, иногда возникает такое ощущение, что бумага забиарет плохое. Может, глупость, не знаю..Аленка, картинка, как всегда у тебя, изумительная. По-тря-са-ю-ще. Целый сюжет для рассказа, но, боюсь, он не будет оптимистичным....
Аленка, картинки и правда потрясающие... Необычные.
-
Нас с братом поселили у одной добропорядочной немецкой фрау, дом которой находился недалеко от завода, на котором мы работали. Она выделила нам комнату, где кроме нас жило еще двое наших друзей из лагеря. На нас четверых в комнате было только три кровати, поэтому мы с Аланом спали вместе. Но никто не жаловался. Жизнь здесь была намного лучше, чем в лагере. Работы на заводе было не так уж и много, поэтому вечера обычно были свободными, и мы сидели в своей комнатушке, часто в полной темноте, и разрабатывали план побега. Хотя прекрасно понимали, что он слишком рискованный и реализовать его не удастся. Конечно, пожилая фрау Бергер не представляла большого препятствия. Но вот ее сын, которым она чрезвычайно гордилась и не упускала возможности упомянуть при нас его добродетели, – совсем другое дело. Он был полицейским, поэтому в доме часто собирались после очередной «зачистки» его друзья, и такие вечера обычно затягивались надолго.
Время шло, а мы так и не решились предпринять какие-либо шаги. Наступила зима. Мы узнали об этом, проснувшись утром и увидев, что за окном всё засыпано ослепительно белым снегом.
Однажды, когда мы были на заводе, в цех ворвались полицейские со сворой овчарок. Работу тут же остановили, всем приказали оставаться на своих местах. Они проводили обыск, но нам ничего не говорили. Хотя каждый без объяснений понимал, что ищут беглеца или беглецов.
Через полчаса с улицы в цех забежал еще один полицай и радостно сообщил, что всё в порядке. После этого они вывели всех рабочих во двор, тыча в спины дулами автоматов. Несколько полицейских выволокли из подсобного помещения двоих парней в оборванной одежде. Мне не хотелось смотреть на них, как впрочем, и всем остальным. Мы стояли, потупив глаза, будто были виноваты в постигшей их неудаче. Но они так же не смотрели на нас. Один из них гордо выпрямился и свысока взирал на полицейских. Другой сначала пытался подражать ему и сохранять спокойствие, но это удавалось ему с трудом. Когда же командир отряда, - как я успел заметить, это был Гер Бергер, - кивком головы указал им на бетонный забор, нервы парня сдали. Он кинулся на землю, под ноги полицейского, выкрикивая только одну фразу, которую знал по-немецки:
- Nicht schiessen! Nicht schiessen!
Мне хотелось зажать уши, чтобы не слышать его надрывающийся от слез голос. Но я не сделал этого. А он продолжал умолять не стрелять в него.
Я повернулся и поискал глазами Алана. Он стоял в середине толпы и смотрел на происходящее широко раскрытыми глазами. Казалось еще немного и он выступит из толпы и станет рядом с двумя несчастными неудавшимися беглецами, дрожащими не то от холода, не то от страха. Я подошел к нему, но он даже не отреагировал. Тогда я повернул его к себе, взял его лицо в свои ладони и шептал, уговаривая его:
- Не смотри… Не надо. Не смотри туда…
Я прижал его голову к своему плечу, но сам не мог отвести глаза от того, что происходило. Я видел, как полицейские по земле заволокли сопротивляющегося беглеца к стене и силой поставили рядом с его товарищем. Тот взял его за руку, видимо стараясь передать ему часть своего спокойствия, чтобы в последний миг уйти достойно. Дула автоматов взметнулись вверх…
Мое сердце грохотало в груди так, что в ушах стоял дикий гул. Звуков выстрелов я не услышал и даже решил, что всё обошлось. Но когда посмотрел на то место, где должны были стоять двое беглецов, не увидел их.
Их тела грубо зашвырнули в кузов грузовика, который тут же уехал. А мы, выслушав наставительную лекцию о том, что так будут поступать со всеми, кто решит сбежать, разбрелись по своим рабочим местам…
Депрессия- болезнь века
в Психология
Опубликовано: