Rivaldo

Дорогие мои, друзья!

Поздравляю вас с наступающим Новым 2009-м Годом. Этот год - год Быка, а значит первое пожелание - бычьего здоровья. Потом, конечно, удачи в делах, в личной жизни. Крепости семьи, уюта домашнего и простого человеческого счастья!

 

 

Гип-гип Урра!

Бэкхем в Милане: все фотографии(аэропорт, улицы Милана, пресс-конференция, фотосессия)

http://ig-n.livejournal.com/247138.html

На выходных судил Первый междунардный турнир нашего клуба Kuldkaru Open

Копирую из своего ЖЖ.

 

Пост добродетельной второкурсницы konoshiram сподвигнул меня на написание коротенькой рождественской сказки. Заголовок в названии поста.

 

Лаки Чайлд

- Вот так, давай...сюда. Да, молодец, - счастливая мама поднимает на руки своего семилетнего сынишку и тот радостно выполняет главное дело этого пред рождественского вечера. Письмо Санте от белокурого мальчонки висит подобно сотням других на городской ёлке. Успели в самый последний момент. Завтра - раздача подарков.

Джулиан весело вышагивает по ратушной площади. Он держит за руку свою маму, а папа вот-вот встретит их и они пойдут в кинотеатр смотреть семейную сказку про счастливое Рождество.

 

Идея раздавать подарки детишкам, руководствуясь пожеланиями, оставленными на праздничном дереве, пришла в этот город с подачи Майкла, помощника мэра по связям с общественностью.

- Вы только представьте, мистер Бинц, как поднимется ваш рейтинг в глазах родителей наших чудесных ангелочков...

- И как разочаруются сотни детей в добром Санта Клаусе, не получив от него подарка, хотя они его очень просили... - попыталась остудить рвение коллеги Мэган, заведующая городским отделом по работе с молодёжью.

- А когда через десятки лет ангелочки вырастут и поймут, что Санты нет, они не отвернутся от вас и будут отдавать свои голоса только потому, что вы не нарушали их сказку, - продолжал Майкл, не замечая возмущения единственной женщины в окружении мэра Бинца.

Мэган Риорту, тридцати шестилетнюю вдову и мать, потерявшую единственного ребёнка в результате несчастного случая, слушали в команде Бинца крайне редко. Оттого многие решения и нововведения выходили топорными, грубыми. Но на удивление крепкими были позиции Бинца.

- Приступайте к осуществлению, - кивнул темнокожий, седеющий и короткостриженый мэр Бинц.

 

- Так нельзя. Это неправильно, - продолжала негодовать Мэган и через неделю, когда вместе с Майклом они сидели в буфете мэрии и смотрели выпуск новостей, попивая утренний кофе.

Акция имела огромный успех. За первые три дня нижние ярусы ёлки были увешаны множеством конвертов. Теперь родители вынуждены были поднимать своих детей повыше, чтобы те могли прицепить свои послания на свободные веточки красавицы ели.

- Зато мы привьём детям с ранних лет любовь к писанине и поднимем уровень грамотности, - хохотнул долговязый, прокуренный и эгоистичный коллега Мэган.

 

В полдень на главной площади городка было людно. Тысячи детишек жаждали узнать чьи же письма выберет Санта. Три счастливчика. Всего три. Они получат замечательные призы.

Свою праздничную речь Бинц начал с перечисления задач, которые были выполнены в уходящем году. Потом перешёл к истории городка и закончил наконец тем, что назвался ближайшим другом Белобородого Старика.

После слов мэра появился актёр в костюме Санта Клауса. Он три раза подходил к ёлке, делал вид, что затрудняется выбрать чьё-либо письмо, но непременно срывал конверт характерным нетерпеливым жестом. По очереди из толпы собравшихся к ёлке подходили две кучерявых девчушки и белокурый мальчонка. Домик для кукол, плюшевый мишка и железная дорога. Приза-то было всего три.

Ещё до того как толпа начала расходиться, гадая внуками или племянниками мэру Бинцу приходятся трое счастливчиков, от неё отделился щуплый подросток лет десяти. Он бежал прочь. Прочь от этой празднично-говорливой массы. Бежал и плакал....

 

Отгремели праздничные салюты, запасы шампанского опустели, закуски исчезли со столов. Городок втягивался в обычную рабочую жизнь. Праздники остались позади.

 

Мэган сидела в своём оффисе и читала местную газету, посвятившую один из номеров беседам с победителями конкурса, их родителями, бабушками, друзьями. Лучистые детские мордашки выглядывали с первой полосы.

Дверь без стука открылась и в кабинет ввалился Майкл, держа в руках внушительных размеров мешок. Только он входил без стука и только он протяжно смотрел на хозяина кабинета, как-будто это ему должны были давать объяснения. Но потом он оттаивал и начинал говорить. Говорить без умолку:

- Погляди на эту прелесть, Мэг, - с нескрываемой иронией произнёс Майкл, переворачивая мешок.

На стол бумажным ливнем посыпались письма, открытки, конверты. Мэган вздохнула. Идеальный порядок, царивший всегда у неё, сменился канцелярским хаосом.

- Бинц приказал сжечь все ненужные бумаги. Тепла, конечно, ноль, зато - потеха. Человек вечно может смотреть только на три вещи: как бежит вода, как горит огонь и...

- Как один человек подаёт другому пример подлости и низости, - несколько зло закончила Мэган за своего коллегу.

- Не совсем так, - улыбнулся Майкл и протянул ей первое, что попалось под руку, - на-ка, почитай. Я сжёг добрую половину этих рождественских писем, сперва изрядно посмеявшись. Талантливые у нас растут детишки.

Не отвечая на эту реплику, Мэган протянула руку и забрала у Майкла не конверт, а просто листок бумаги, вырванной, вероятно из тетради в клетку. Он был сложен вчетверо и снабжён скрепкой и обычной ниткой.

Мэган развернула послание и стала читать:

 

Дорогой Санта,

 

Я знаю, что ты есть. Моя сестра Алисия говорит, что тебя нет. Но она старше меня и говорит так из вредности. Я пишу тебе потому, что ты самый добрый и справедливый. Ты следишь за всеми и знаешь кто как себя ведёт. Ты не мог не видеть, что я помогаю мисс Энн, нашей воспитательнице, чищу зубы два раза в день, заправляю кровать, встаю и ложусь как положено.

Чего я прошу, мой милый Санта? Я бы хотел как и многие ребята получить от тебя мячик, машинку, солдатиков или старенький велосипед....но больше всего я хотел бы получить в подарок маму. Настоящую маму. Алисия говорит, что мамы нет, она умерла. Но я не верю. Мамы, они как Санта, они живут пока есть дети. А мы с Алисией есть. А мамы нет....

 

Томми

 

- Ты всё таки очень мерзкий тип, - сказала Мэган, вытирая слёзы и откладывая письмо.

- Тебе просто надо мужика, - весело и уверенно ответил на оскорбление Майкл, глядя прямо в её тёмные сверкающие глаза.

- Тебе не надо уже ничего... - Мэган Риорта сняла пальто с вешалки и вышла в холл. Затем на улицу. Она поймала такси и уехала. А через несколько недель в местной газете писали о бывшей главе отдела по работе с молодёжью, которая взяла на воспитание двух детей из детского приюта Лаки Чайлд.

 

P.S. Писалось прямо сейчас и с температурой, поэтому не судите строго. Просто захотел и написал.

Спасибо, Саш. Надеюсь, ты всё-таки выдохнул)))))))))

Сегодня

 

Денис Иванов проснулся в тот час, когда лиловое небо подёрнула робкая жёлтая дымка – солнце, сонно отряхивая брызги мирового океана, поднималось над миром.

„Сегодня“, - подумал Денис, спуская ноги на пол, - „Я непременно умру“.

 

Холодный паркет обжёг ступни. Тапочки обиженно скрывались под кроватью. Пришлось собрать волю в кулак, лечь голой грудью всё на тот же морозный паркет и пошарить рукой в темноте. Тапочки не пожелали отыскиваться. Зато из под кровати были выужены не первой свежести носки. Денис остался доволен и этим. Через минуту в цветастых семейных трусах и чёрных носках он пробрался в ванную.

 

Было непривычно пусто. Никакой толкатни, никаких споров и визгов. Денис безжалостно подставил лицо под струю холодной воды и окончательно проснулся. Он чистил зубы с каким-то мстительным наслаждением – последний раз. Колкое и шершавое полотенце хитро обняло его лицо и растёрло до здорового румянца.

 

На кухне он подошёл к окну и оглядел двор. Осень. Настоящая. Грубоватая. Холодная. Безрадостная. Вспомнил Денис зачем-то и почему-то, что один солдат не хотел умирать осенью. Правда, тот солдат не хотел умирать и зимой, и весной и летом.

- Всё равно придётся, - несколько злорадно проговорил он, сжимая через минуту в руке горячую кружку чая. Её хватило на три бутерброда. С колбасой.

 

Помятая рубашка, любимые джинсы. Стильные туфли выглядывают из под длинного пальто.

- Кого хороним? - иронично спросил у зеркала в прихожей Денис. Закрыл дверь и выбрался на улицу.

 

„Сегодня“, - думал он на ходу, - „Нужно сделать что-то значительное, яркое. Важное для меня и для всех. Непременно. Это потом будет всё равно“, - он ускорил шаг, - „А сейчас нет“.

Город переменился, а он легко находил дорогу. Удивительно.

 

Звякнул колокольчик. Это Денис толкнул дверь и очутился в книжной лавке. Посетителей не было. Кому нужны нынче книги?

- Мне нужны, - упрямо произнёс Иванов, подходя к продавцу – старичку с грустными собачьими глазами.

- Кто вам нужен, простите? - спросил глуховатый книгопродавец.

- А кого посоветуете? - почти равнодушно переспросил молодой литератор.

- А вот хотя бы D.I. Говорят, толково пишет – им сейчас все зачитываются.

- Врут, - буркнул Денис, но купил книжку модного автора, а ещё заплатил за Грибоедова. На сто рублей меньше. И вышел.

 

Он устроился в знакомом парке на пошарпаной зелёной скамье. Поднял воротник и взял в руки толстенный роман некого D.I.

- „Умереть за правду“, - прочитал он на ядовито-жёлтой обложке и заранее скривился.

Его опасения подтвердились. Уже в предисловии он узнал, что это единственная книжка автора. Написал в 21 год роман – и завязал с литературой. Впервые вышла на немецком языке чуть больше 10 лет назад.

Уже на первых страницах Денис заскучал. Восторженный юноша писал о том, как один его старый знакомый был всегда готов умереть за правду. С детсадовских пор. А однажды взял и убил за правду.

Читатель отложил книгу и посмотрел вдаль. Он ясно представил как на протяжении всей книги ревнителя правды судят, сажают в тюрьму, там он проходит тяжкие испытания, выходит через несколько лет за примерное поведение. И заканчивает своё существование в каком-то кабаке, вмешавшись в пьяный спор, где обижали правду. Денис улыбнулся и открыл 519-ую страницу, последнюю, и прочитал вслух:

„Его жизнь оборвалась трагично. По случаю освобождения друзья устроили пирушку. Глубоко за полночь он слонялся по пивнушке в поисках собеседника и нечаянно наткнулся на троих бывших ЗК. Они шумно спорили о том, что правды в жизни нет. „Непорядок“, - подумал Труев и вмешался. Через пять минут ему предложили „выйти разобраться“. А ещё через минут десять его тёплый ещё труп упаковали в чёрный мешок“.

Финальный пассаж автора впечатлял своей наивностью: „Правда жизни, друзья, лишь в том, чтобы бороться за эту правду до последнего вздоха“.

Толстый томик полетел в урну, стоящую тут же, возле скамейки. А Денис закурил, поёрзал, устраивайся поудобнее, погрел дыханием закоченевшие пальцы и начал читать бессмертную пьесу.

Через несколько часов он встал, оставив открытую книгу на словах:

 

„Бог с вами, остаюсь опять с моей загадкой.

Однако дайте мне зайти, хотя украдкой,

К вам в комнату на несколько минут;

Там стены, воздух - все приятно!

Согреют, оживят, мне отдохнуть дадут

Воспоминания об том, что невозвратно!“

 

И, поймав такси у дороги, умчался в блекнуший день.

Впрочем, в таком маленьком городке трудно было бы затеряться даже такому неприметному и самому обычному господину, как Денис Львович. Он и обнаружился. У старого кинотеатра „Победа“. Там, в доме напротив, жила его старушка-мать.

Он долго готовил себя к этой встрече. Готовил годами. Репетировал речи, придумывал жесты, мимику. Представлял какой найдёт мать. Но никак он не ожидал того, что сделал в этот день.

Денис Иванов, едва переступив порог молчаливой квартиры, в тесном коридорике под тусклой лампочкой на 60 ватт, упал к ногам матери.

Тучная тяжело больная старушка стояла как соляной столб. Ни единым движением, ни единым словом она не прервала рыданий сына. Не спросила она ничего у своего „Деньки“, но поняла и узнала многое из этой сцены. Узнала как он после их страшной ссоры(с финальной точкой: „Ты сломала мне всю жизнь“) уехал из родного города, а потом и страны. Как страдал и мучился от любви к соседке Тане, а женился на горбатой прокуренной немке. Как она родила ему четверых одинаковых сыновей – с белесыми вихрами и водянистыми глазами. Как написал он книгу, которую продал из-за нужды какому-то русскому критику, проезжавшему в тех краях. Как буквально месяц назад бросил жену и вернулся в родную страну, а потом и город.

Прочитала в своём сыне любящая мать и глубокое раскаяние. И тогда она обняла его и простила. Простила снова, как и пятнадцать лет назад, но тогда он ушёл из её жизни, а теперь вернулся.

Они молча посидели минут пять в гостиной. Выпили чаю и водки. И Денис засобирался. Ему позвонили друзья детства и позвали выпить пива.

 

Он согласился легко и даже радостно. Так же легко и едва ли не радостно он узнал, что у одного умерла дочь, от второго ушла жена, а третий медленно и успешно спивался. Это была их жизнь. А сегодня был его день.

- Милые мои, - говорил он смешно, допивая пятый бокал, и пытался поцеловать каждого в морщинистый лоб или свекольный нос.

 

А вечером он долго не мог попасть ключом в замочную скважину, потом безуспешно искал выключатель. Наконец, ступив в миску с молоком толстой и вредной кошки Сони, он прямо в одежде завалился на кровать.

- Ich liebe dich, Таня, - проговорил он в трубку, тяжело ворочая языком и, уже засыпая, успел подумать - „Сегодня я умираю, чтобы воскреснуть завтра“.

Larissa, дорогая, спасибо. Очень приятно такое слышать про себя.

 

Я помню про книжку с автографом))

Человек с изъяном

 

And every one of us has to face that day

Do you cross the bridge or do you fade away

And every one of us that ever came to play

Has to cross the bridge or fade away

 

Elton John - The Bridge

Я две недели не был дома. И как же за это время переменился мой друг! Ещё когда он приехал в соседний городок, чтобы встретить меня на автовокзале, я обнаружил в себе лёгкую тревогу. Сперва я не видел и не понимал той перемены, что произошла в -S-. Но уже через полчаса, когда его маленький с чёрным блеском Wolksvagen замер на главной площади города, и мы стали болтать о том, что случилось в эти две недели, я был взволнован. Впервые за долгие годы мы не знали о чём говорить: пробовали обменяться футбольными новостями, но они его, к моему ужасу, мало занимали; говорили об общих друзьях, но как-то лениво и отсранённо.

Между фразами повисали всё более длинные паузы. Неловко было обоим. Чтобы порвать неприятную тишину, я зашелестел фольгой, предложил шоколод -S-, он взял дольку, съел без особой радости, а затем включил радио(не громко, но так, чтобы отчётливо был слышен живой и полный радости голос ведущего какой-то вечерней передачи) и заговорил смешно стесняясь себя и своих слов.

Дело объяснилось довольно просто. -S- начал встречаться с девушкой. Мне она была прекрасно знакома – долго-долго она бегала за нашим общим другом -V-. -S- постепенно говорил всё уверенеее и с какими-то незнакомими нотками в голосе – за этот короткий отрезок времени он повзрослел больше, чем за годы до этого. Я смотрел в его искрящиеся глаза и жалел -S-, почти не слушая его. Девушка эта была некрасива, неприлично молода для моего друга, много курила, выпивала и через слово сочно умещала мат в своей и без того неумной речи.

„Это не может быть серьёзно, ну не может же“, - хотелось посмеяться над -S-, уж слишком не подходила ему эта пассия. Или я хотел, чтобы не подходила? Но та лёгкая тревога больше не отпускала меня.

Через три дня я уехал на учёбу. Больше мы не говорили.

 

Сейчас я иду по мосту и смотрю в лиловую от огней ночного клуба воду. Что я там вижу? Правду. А она заключается для меня в том, что вот и последний из моих друзей(самый молодой: -S- на три года младше меня) переступил эту черту, отделяющую детство от взросления, оставив меня в полном одиночестве.

В лиловых волнах покачиваются жёлтые и красные кленовые листья. Лица моих друзей вот так же точно покачиваются перед моим мысленным взором. Может это от того, что я пьян. Впервые пьян в одиночку. И по длинному-длинному мосту я иду тоже один. Один не потому, что рядом никого нет. Никто просто не способен понять меня.

 

Когда ты впервые почувствовал, что что-то не так? Когда этот липкий страх, удавкой обвивающий горло и мешающий думать, дышать, жить, впервые поселился в твоём сердце? Когда ты всё понял про свой изъян?

Все эти дорогущие уколы, таблетки, это лечение, эти сложные и непонятные процедуры, анализы – всё это фальшь. Это нужно лишь для того, чтобы у твоего врача была работа, а у родителей успокаивающее чувство – помогли своему чаду. Но прошло 7 лет с тех пор. Семь долгих и тяжёлых лет, под конец слившихся в одно сплошное отчаяние. А результатов нет, как не было и в начале этого пути, когда бойкая армяночка-врач убедительно что-то говорила маме, выписывала рецепты, а ты стоял рядом и смущённо разглядывал жёлто-розовые стены кабинета, которые через годы во сне приобретали трупные оттенки.

 

 

Ты не видишь перемен в себе. Ты не видишь смысла...

 

 

Ах! в такие дни тебе особенно плохо. Горячей щекой нестерпимо хочется прижаться в родительской спальне к маминой щеке. Она хриплым со сна голосом встревоженно просит какого-то „котика-воркотика“ измерить температуру. Ты отклеиваешся от мамы и идёшь.

Но вместо большой комнаты, где бар, где в цилиндрике из плотной бумаги лежит прохладное стеклянное тело градусника, ты выбираешь кухню. Там пьёт чай бабушка. Милая добрая бабушка, она вот так пьёт чай уже двадцать лет, устроившись возле окна, выходящего во двор. Ты подвигаешь стул, садишься рядом. Обнимаешь бабушку, берёшь в свои руки её всегда горячую, как печку, ладонь. Прижимаешь к душе. Бабушка смотрит на тебя ласково и через минуту достаёт из одного из многочисленных карманов своего старомодного одеяния твою любимую шоколадную конфету. А ты едва не плачешь, стыдливо пытаясь загнать упрямые слёзы обратно – кусаешь губы, стараешся не моргать. А потом поднимаешся и идёшь к отцу, оставив конфету на столе.

Отец увлечён. Он смотрит футбол в большой комнате. Играют „наши“ и „не наши“. Ещё лет пять назад ты бы всё отдал, чтобы посмотреть матч любимой команды, а теперь ты раздражённо принимаешься объяснять отцу, что нужно говорить не „апсайт, ризетка, пинджак и калидор“, а „афсайт, пиджак, разетка и каридор“. Потом неожиданно для себя, но ещё больше для отца, ты извеняешься и, скрывая гамму чувств на своём лице, почти бежишь в комнату младшего(заметно младше) брата.

Там привычным жестом(но руки всё равно подрагивают) ты снимаешь с книжной полки нужный томик. Раскрываешь его ровно посередине и на мягкий ковёр кружась летят, подобно хлопьям снега, записки от незнакомых тебе девчонок. Да если бы и знакомых, что с того? Ты не поднимаешь бумажек – ты помнишь их наизусть. Бросаешь и раскрытую книгу посреди комнаты, хотя знаешь, что брат, который придёт под утро счастливый и сонный, будет ворчать.

Ты выходишь на балкон. Притворяешь за собой дверь. Уже почти зима. Тёмные облака плывут в лиловом небе...

 

Мост всё не заканчивается.

 

Иди по жизни, мой милый -S-, смелее. Люби, страдай, изобретай свои велосипеды, плачь по ночам, рви цветы в городском саду, вздрагивай от неземных воспоминаний из той дивной поры, которая у тебя вот-вот наступит. А я буду твоей мудростью, твоим рассудком. Я буду слушать тебя и слышать!

 

Постепенно наступает хмурое утро. Сумерки разбегаются под деловитыми взмахами мётел пунктуальных дворников. Так и сама жизнь разогнала все сомнения, что есть у тебя некий изъян. Он маленький, незначительный. Но он никогда не позволит тебе быть счастливым. И дело не в том, что виноваты мамино-папины гены, которые способны наделить человека собачковыми бровями, ямочками на щеках или страстью к книгам. Есть то, что даруется человеку самой природой. Некий механизм, помогающий выживать, продлевать свой род и с дурацкой улыбкой мнимого счастья стареть.

 

Есть некий вселенский барабан, который непрерывно крутится и определяет кому достанется настоящий патрон из плоти и крови, а кому холостой. Вот такая холостая у меня душа.

 

Мост кончился предательской лужей. Я ступил в неё тяжело, всей ногой. Тут же почувствовал сырость и раздражение, но успел заметить как из под подошвы брызнули десятки букв. Они вспорхнули жаворонками и на желтоватом от восходящего солнца небосводе сложились в слова. Их смысл понятен только таким как я, вернее только мне. Я один такой. Человек с изъяном.

Ошибки природы.....да....порой(особенно гнетущей порой) меня посещают мысли, что и я сам ошибка природы....ну или шутка, по крайней мере.

 

А что до этого замечания:

 

Трудно принять и смириться, что лазурный ветерок ласкает монстра, насильника.

Еще более трудно принять, что человек, способный видеть и чувствовать красоту, может совершать гнусные поступки....

 

То оно очень верно. Увы, так бывает. Увы, очень сложно и очень "не так" всё устроила природа.

Оксюморон.

 

В жизни так бывает.

Лазурный ветер

 

Я очень многое помню из своего детства, той ласковой и радостной поры, когда главной моей заботой была сохранность "военной тайны"(жестоко могли наказать свои же за раскрытие местонахождения штаба). Иногда, правда, находилась уйма других забот: сбор лишних яблок в соседских садах(ну не пропадать же добру?) - собирали прямо с веток, дёрганье за косы всезнающих девчонок(а кто их осадит, если не мы?), битьё стёкол ворчливых стариков(нечаянно, конечно) футбольным мячом.

В этом отношении я был совершенно нормальным ребёнком. Меня так же как и других щипали за пятки рассерженные гуси, таскали за уши в воспитательных целях посторонние тёти, хлестали ремнём дяди(всегда разные) приходившие к моей маме по вечерам.

Папка мой был разведчиком(так мама говорит) его убили немцы. Поймали и пытали долго-долго, но он не сдался, не открыл тайны. Так и умер где-то в далёких застенках с невероятной любовью и преданностью родине. А родина эта изменила ему. Родина вообще многим теперь изменила. Раньше мальчишки во дворе могли запросто дать в нос, если их назвать "фашистом, немцем проклятым". А теперь никто в нос не даст. Теперь, правда, и не называют так больше. Зачем лишний раз себя утруждать? Страна, в которой я живу, вернее доживаю последние дни, только что официально не называется Третим Рейхом.

Мама всю жизнь пыталась сделать из меня самостоятельного человека. У неё(и её дядь) это очень хорошо получилось.

Уже в пять лет показали мне старшие друзья одно укромное местечко, которое навсегда стало пристанищем для моей одинокой души. Мы жили в небольшой деревеньке(в пяти километрах от города) на берегу залива. Через дорогу, по которой то и дело сновали хитрые москвичи вперемешку с лихими жигулями, рос смешанный лес. Не лес, а так - лесополоса. И не было бы мне никакой нужды рассказывать о ней, если бы не одно обстоятельство: полоска этого леса вилась прямо по краю обрыва(обрыв - главная красота нашего края - с двадцати шести метров падала с рёвом по весне вода, относя клочья солёной пены к заливу по реке). Так вот ребёнком прошёл я вслед за товарищами по самой кромке обрыва и очутился на небольшой площадке, ровной как стол(десятки ног годами вытаптывали это место). По бокам высились отвесные стены, утыканные чахлыми деревцами больше похожими на кустарник.

Через три дня площадка эта обвалилась. По счастливой случайности никого не было рядом. Мама, узнав, что я был там, долго била меня шлангом от стиральной машинки(я потом три дня не мог сидеть и лежать без стонов), но я не злился на маму, он любила меня и делала из меня человека. Но я итак уже был человеком. Маленьким, пятилетним человеком. А потому уже через неделю пробрался на площадку и обнаружил, что обвалилась не вся она, а лишь её большая часть. Теперь места доставало только одному человеку, да и то риск был велик. Но меня это не испугало, к тому же мальчишки стали обходить это место стороной и оно как бы стало моим.

С площадки открывался на залив потрясающий вид. Небо и водная гладь соединялись на горизонте так, что решительно нельзя было сказать где кончается одно и начинается другое. Каждый день вода в заливе меняла свой цвет: она то была черна и мутна как омут(в грозу), то, просвечиваемая нежными солнечными лучиками, так и сверкала, то становилась похожей на сочную хвою голубых елей. А небо словно заигрывало с заливом и окрашивалось всегда в розовый с жёлтым(когда солнышко садилось за горизонтом). Но бывали такие дни, когда и вода и облака были одного цвета - лазурного. И всё кругом тогда делалось лазурным: и песок на берегу, и крупные валуны, раскинутые по мелководью неведомым исполином, и известняковые плиты, торчащие из отвесных стен обрыва, и чахлые деревца на склонах, и воздух, и даже сам ветер, который игриво налетал на мои длинные волосы, был лазурным...

 

 

Невысокая худая женщина, состарившаяся раньше своих лет, беспокойно сидела на обычном офисном стуле, кутаясь в старомодный выцветший платок. Одна половина её лица была страшно изуродована когда-то суровым любовником(его массивные кулаки оставили даже вмятины) и с тех пор как бы отмерла, став одной неживой складкой, то и дело заплывающей на здоровую половину лица. Сидела она вовсе не офисе, а в маленькой душной комнатушке без окон, с одной узкой железной дверью. Вокруг неё на таких же стульях сидели самые разнообразные люди, но все они были почему-то или в белых медицинских халатах или в строгих деловых костюмах, но с неизменными папками в руках. Перед всей этой группой вместо стены имелось одно большое пластиковое окно. На нём не было ручек, чтобы его можно было открыть, зато по четырём углам располагались динамики.

Там, за стеклом, суетились люди. Их было четверо. Один лежал на столе, похожем на операционный, перетянутый ремнями, торое других проверяли каки-то приборы.

Там лежал её Митя. Он лежал спокойно и смотрел через стекло, силясь разглядеть хоть что-то, но не мог(там, в комнатке, было темно и угадывались только какие-то тени). Наконец молодой врач взял из рук его белокурых равнодушных помощниц три шприца. Он комментировал каждое своё действие:

- Сейчас я введу вам по очереди через капельницу три препарата: один - обезболивающее, другой - снотворное.., - он сделал паузу и немного нервно дёрнул головой, - а другой не даст вам проснуться.

"Что ж ты, сука, делаешь", - пронеслось злое в голове женщины в платке, - "Ты, может, также как и он, мой Митя, родился, жил и хотел счастья. Ты, может, также воровал на чердаке деда гильзы и ими топил несмышлёных утят. Ты, может, тоже краснел, когда на тебя смотрели соседские девчонки....", - и далеко занеслась она мыслями в своём страшном материнском гневе неприятия того, что её дитя, её кровинку убивают холодно и расчётливо. Забывала она(или не хотела помнить) лишь об одном. Её Митя, её самостоятельный человек зверски изнасиловал двух девочек-подростков...

А врач не слышал этой немой скорбной тирады, обращённой к нему и бесстрастно продолжал:

- У вас есть право на последнее желание.

Взоры всех присутствующих устремились на Митю. Тут и там кто-то что-то вносил размашистым или витиеватым почерком в свою папочку. Наблюдаемый переменился за последние минуты. На его морщинистом, почти старческом, лбу выступили мутные капельки пота. Также мутно сейчас было на его душе. Мутно и жарко.

- Откройте окно, - едва разлепив губы, попросил он.

Тут же одна из помощниц молодого врача вскарабкалась на табурет. Некстати обнажились её хорошенькие ножки, прикрытые едва ли не прозрачной полой халатика. Что-то скрипнуло и вверху, прямо над Митей, открылось малюсенькое окошко, через которое вряд ли мог просочиться хоть какой-то свежий воздух, но через который заполз в помещение подобно сизой дымке лазурный ветерок. Он шевелил длинные(до плеч) волосы Дмитрия, играл с ними(как тогда в далёком детстве), целовал его изъеденное оспой лицо.

 

Митя вздохнул глубоко, обнял ветер и закрыл глаза, чтобы никогда больше не открывать.

Она: Я люблю среднюю Азию. Сказка.

 

Я: Охотно верю.

 

Она: Какой доверчивый.

 

Я: Людям нужно верить. Иначе для чего же общаться? Врать можно и себе.

 

Она: Умничка!

 

Она: Я тоже себе иногда вру.

 

Я: Правда, бывает очень больно, когда нет больше сил врать и проступает правда. Сперва щиплет в уголках глаз. Потом с левой стороны, в груди, кажется, перестаёт биться сердце. Застывает, схватывается целым куском льда. Проходит, наверное, целая вечность и ты по-немногу оттаиваешь. Вместе с тобой оттаивают глаза. Там больше не щиплет. Фонтаном. Фонтаном вырываются солёные брызги. Голова не соображает. Душу охватывает судорога!!

 

Она: ...

ЭТОЙ итальянской «сладкой парочке» — модельерам Доменико Дольче и Стефано Габбана — удалось сделать почти невозможное. Меньше десяти лет понадобилось им, чтобы превратить свое маленькое миланское ателье в международную империю моды, приносящую миллионы долларов прибыли. С ними мечтают дружить (или, по меньшей мере, быть их клиентками) самые красивые и знаменитые женщины мира. Их модели — актрисы Настасья Кински, Николь Кидман, Деми Мур и пр., они делали костюмы для мировых туров Мадонны и Уитни Хьюстон, в список их клиенток попали даже наши «татушки» — Дольче и Габбана подбирали девочкам одежду для прошлогодней европейской церемонии МТV.

 

 

ЭТО Дольче и Габбана ввели в моду рваные джинсы, это они превратили бюстгальтер из «стыдного» нижнего белья в роскошный аксессуар, который можно носить с мужским костюмом, это они дали начало «бельевому стилю» в женской моде и превратили черные платья итальянских вдов в суперсексуальные одежды. Они давно уже могли бы нанять целую армию стилистов и просто раздавать поручения, вместо того чтобы корпеть над эскизами. Они давным-давно могли бы быть счастливы. Но, для того чтобы быть абсолютно счастливыми, им не хватает одной, но очень важной мелочи. Хотя им эта мелочь вовсе не кажется столь уж мелкой.

 

Тяни-толкай

 

ДОМЕНИКО ДОЛЬЧЕ и СТЕФАНО ГАББАНА — живая иллюстрация закона о единстве и борьбе противоположностей. Друзья называют их «Дольчегаббаната» — этакий «Тяни-толкай». Правда, борьба в их случае отсутствует почти полностью. У них, наоборот, случилась любовь с первого взгляда — они абсолютно случайно устроились ассистентами в одно миланское ателье, где в процессе совместного раскроя и шитья костюмов для итальянских домохозяек выяснили, что очень любят эпоху барокко, классические итальянские фильмы и… друг друга.

 

Хотя даже внешне они совсем-совсем разные. Доменико — коренастый, молчаливый, обожает черный цвет, предпочитает проводить вечера дома, потому что любит покой и уединение. Он родом с Сицилии, где его семья владела маленьким ателье. С 6 лет мальчик работал на подхвате у отца, чуть ли не с закрытыми глазами мог пришить рукав к пиджаку (за что и получил прозвище «Моцарт» — мол, этот мальчик такой же бог в искусстве кройки и шитья, как Моцарт — в музыке), а в свободное время в качестве развлечения создавал из лоскутов миниатюрные костюмчики и платья.

 

Жизнь на Сицилии течет по законам, сложившимся много столетий назад, — глухие черные платья местных женщин, узкий шерстяной костюм, который Доменико разрешалось надевать только в воскресенье, когда вся семья отправлялась в церковь, блестящие итальянские мачо, умеющие так небрежно и так элегантно носить шляпы, сплошной домострой и слово отца, которое крепче любых замков. Мать его особо не баловала — семья была не из богатых, так что ни на дорогие игрушки, ни на обновки рассчитывать не приходилось. Какие тут обновки, если мать сама частенько донашивала за отцом его костюмы в тонкую светлую полоску (для грязной работы по дому хорошего платья жалко, а всякие новомодные штучки типа спортивного трикотажа на Сицилии сурово порицались). Эти воспоминания детства Доменико потом перенесет в коллекции. Но это будет потом, а пока Доменико по достижении совершеннолетия должен был войти в семейный бизнес — так в тех местах заведено испокон веков. А он взял и выкинул фортель — поступил в университет, откуда сбежал чуть ли не на следующий год, отчаянно заскучав. Дольче отучился в художественной школе и рванул в Милан — на поиски славы и удачи.

 

А красавчик Стефано (он на четыре года младше Доменико) теперь с улыбкой признается, что уже в сладкие годы тинейджерства был отчаянным модником. В начале каждого сезона он отправлялся в магазин фирмы «Фиоруччи» (любимая фирма итальянской молодежи, падкой на все яркое и блестящее) и прикупал там себе самую-самую модную на тот момент вещь. «Но я и думать не мог, что создание одежды станет моим собственным бизнесом». Габбана учился на отделении графики и дизайна в художественном колледже, закончил его «в звании» «креативный директор», но по профессии не проработал ни дня — он тоже отправился в Милан на поиски славы и удачи. Стефано — в противоположность Дольче — родился в Северной Италии, он высокий, худой и болтливый, обожает путешествовать по ночным клубам.

 

И все же, такие разные, они сперва стали любовниками, затем — партнерами по бизнесу. Они все делают вместе — вместе придумывают коллекции, вместе отдыхают и путешествуют, даже разговаривают вместе, перебивая один другого. Запретных тем для них нет — они спокойно могут говорить и о политике, и о своей гей-семье. Хотя бдительные пресс-секретари стараются не оставлять их наедине с журналистами (чтобы не наболтали чего лишнего) и даже просят показать вопросы перед началом интервью — вдруг там будет что-нибудь неполиткорректное. У меня, к примеру, они вымарали абсолютно невинный вопрос: «Представьте: вас пригласили на важную церемонию, вы открываете шкаф и понимаете, что вам абсолютно нечего надеть. Ваши действия в такой ситуации?» Видимо, пресс-секретарь решила, что у ТАКИХ модельеров просто не может не быть костюмов на все случаи жизни. Тогда я спросила их про другое: а что господа Дольче и Габбана делают с одеждой, которая им надоела, — ее, поди, за прожитые годы набралось предостаточно?..

 

— Мы никогда не устаем от нашей одежды, потому что каждое из наших творений содержит частичку нас самих. За каждой моделью стоят история, идея, маленькая тайна. Ведь вы же никогда не устаете от вещей, которые любите!

 

При таком подходе к вопросу в их роскошном палаццо XVIII века в Милане под платяные шкафы должна быть отдана как минимум половина жилой площади. Но там еще умещаются роскошная мебель, неплохая коллекция живописи, шкуры зверей и прочие излишества. Видимо, их архитектор был гением. А я тем временем продолжаю выпытывать:

 

— Вы так давно работаете вместе, что вам, наверное, и сны снятся одинаковые?

 

— Естественно, мы всегда знаем, о чем думает каждый из нас, какие мысли крутятся у нас в голове. И так же естественно, что порой мы можем видеть разные сны, испытывать разные желания, быть одержимыми разными идеями. И хотя на первый взгляд они будут принципиально разные, но благодаря особым волнам, которые связывают нас, мы можем преодолеть любые разногласия и прийти к решению — порой весьма неожиданному, но единственно правильному в этой ситуации.

 

Иногда они задумываются о том, как могли бы жить поодиночке. «Если бы я перестал работать с Доменико, я, наверное, ушел бы вообще из модного бизнеса», — утверждает Стефано. «А я, если бы мог вернуться назад, наверное, заперся бы в комнате, где все стены уставлены шкафами, полными тканей, где в углу пылятся старые манекены, где есть швейная машинка и две женщины-помощницы. Наверное, я был бы счастлив. Но на самом деле мы просто не знаем, на что это похоже — работать в одиночестве», — говорит Доменико.

 

Как стать сексуальной

 

— СЕЙЧАС все чаще звучит мнение о том, что все лучшее в моде — формы, силуэты, стили — уже придумано. И в будущем нас ожидают лишь вариации на темы стилей прошлых лет. Вы согласны?

 

— Нет-нет, постойте, давайте сперва определимся с понятиями. С одной стороны, существует «эссенция» моды — несколько основных форм: брюки, юбки, блузки, жакеты. И, желая быть оригинальными, никто не станет шить брюки с тремя брючинами — просто потому, что они никому не нужны, такая модель элементарно не функциональна. С другой стороны, каждый дизайнер предлагает свою интерпретацию стилей, очертаний, тех самых основных форм. Вот тут-то и начинается творчество. Так что мы не согласны с теми, кто говорит, что все уже придумано.

 

— Тогда почему никто из модельеров не решается предложить что-нибудь кардинально новое?

 

— Мы категорически с этим не согласны! К примеру, именно мы первыми предложили несколько принципиально новых идей: мужские костюмы, надетые на голое женское тело, — раз. Второе — благодаря нам нижнее белье превратилось в верхнюю одежду, а еще мы первыми включили в коллекцию «художественно разодранные» джинсы, богато декорированные, расшитые ювелиркой и драгоценными камнями. Или платья-бюстье — этого до нас тоже не делали.

 

— Влияет ли одежда на человека, на его настроение? Справедливо ли утверждение, что, если долго носить одежду серых тонов, можно впасть в депрессию?

 

— Естественно, одежда влияет на все, начиная от чувства юмора человека и заканчивая его восприятием себя. Мы хотим, чтобы люди выглядели соблазнительно, когда они носят наши модели. Потому что, когда ты получаешь комплименты по поводу своей внешности, ты ощущаешь себя более уверенным в собственных силах.

 

— Одежда каких цветов преобладает в вашем собственном гардеробе?

 

— Мы предпочитаем чистые тона: черный, белый, глубокий красный. И не любим смешанные или искусственные краски.

 

— Сегодня модельеры не столько одевают, сколько раздевают женщину.

 

— Тело имеет свой собственный язык, который мода должна интерпретировать, передать. Мы не любим бессмысленное выставление напоказ голого тела — нам больше нравятся очень сексуальные, немного ироничные детали, которые словно приоткрывают «завесу тайны». А еще мы помешаны на пропорциях — грудь, бедра…

 

И вообще женщина не может быть сексуальной только потому, что носит ту или иную одежду. Сексуальность — это нечто большее: ее отношение к жизни, ее индивидуальная манера поведения. А одежда может лишь усилить эту черту. Иногда женщина даже не догадывается, насколько она сексуальна, до тех пор пока не наденет наши модели. И тогда, встав перед зеркалом в примерочной, она вдруг понимает — у меня же красивое тело!

 

В справедливости этого заявления лично убедилась знаменитая итальянская актриса Изабелла Росселлини: «Впервые я увидела их давным-давно на Неделе моды в Милане. Запомнила, что одного звали Дольче — «сладкий» по-итальянски, второго как-то еще. Зато их коллекция поразила меня — поразило то, как они умудрились объединить в одном пространстве две абсолютно несовместимые вещи — Сицилию и новаторство. Я итальянка и прекрасно знаю, что такое Сицилия. Это старый мир, где до сих пор свято чтут древние традиции: девственницы, вендетта, вдовы, хранящие верность своим умершим мужьям. А мода немыслима без соблазнения, ярких красок, ярмарки тщеславия — всего, что старые сицилианские правила осуждают. Но эти двое все же нашли возможность соединить два мира.

 

Первой моделью, которую я у них купила, стала белая блузка. Очень целомудренная, с ручной вышивкой по воротничку. Но эта блузка, скроенная особым образом, так увеличивала грудь, что казалось, будто она сейчас взорвется. У мужчин эта блузка, вернее я в ней, пользовалась бешеным успехом. Много позже мы познакомились лично — у меня было такое чувство, будто мы — старые друзья. Наш разговор напоминал игру в пинг-понг — мы перебрасывались именами итальянских режиссеров и актрис: Висконти, Де Сика, Софи Лорен, Тото. Это была та культура, на которой я выросла, — ведь мой отец, режиссер Роберто Росселлини, был одним из основоположников течения неореализма, а Доменико и Стефано часто вдохновлялись именно этими фильмами.»

 

— Вы часто говорите о том, что идеи коллекций вам подсказывают старые фильмы или воспоминания вашего собственного детства. А где еще можно подсмотреть оригинальные ходы?

 

— Кроме коллекций высокой моды мы делаем еще и варианты, что называется, для улицы, и одежду в молодежном стиле. Чтобы ухватить ритм этой — уличной — жизни, мы ходим в клубы, на дискотеки, просто заходим в маленькие уличные магазинчики. И пытаемся понять те спонтанные тенденции, которые влияют на развитие моды. Иногда идеи приходят весьма неожиданным путем: во время поедания мороженого, к примеру. Цвет фруктового щербета может ударить по глазам и, возможно, навеять нам оттенок футболки или еще чего-нибудь.

 

Скупая Мадонна

 

НА САМОМ деле главными вдохновительницами творчества Дольче и Габбаны остаются блестящие итальянские актрисы — Софи Лорен, Джина Лоллобриджида, Анна Маньяни в фильмах 50–60-х годов. Их восхитительные тела, затянутые в узкие корсеты-«грации», их пояса и кружевные подвязки, их пышные груди и точеные ножки сводили с ума мужскую половину зрительного зала. Это высокое эротическое напряжение Дольче и Габбана перенесли в свои коллекции: тонкие талии, топы-бюстгальтеры, выглядывающие из-под пиджака, кружевные чулки и прозрачные платья-комбинации. «Но при этом вы никогда не увидите в наших коллекциях голую грудь или задницу. Женское тело должно выглядеть соблазнительным, но оно не должно выглядеть доступным», — утверждают модельеры.

 

При всей своей эпатажности и открытости Дольче и Габбана, общаясь со знаменитостями, остаются обычными застенчивыми итальянскими парнями. Иногда их застенчивость выходит им же боком, как это случилось с Мадонной. Сегодня они говорят про нее: «Наш друг, наше восхищение и наше вдохновение», — хотя это «восхищение» чуть было их не разорила.

 

Еще работая ассистентами, Дольче и Габбана старались не пропускать ее концертов и тихо мечтали о том, как однажды познакомятся с нею. Обычные мечты обычных поклонников поп-звезды. И однажды они буквально лишились дара речи, когда, раскрыв газету на странице светской хроники, обнаружили фотографию Мадонны, одетой в один из их костюмов. А еще через некоторое время им позвонила пресс-секретарь Мадонны и передала желание дивы: ей очень понравился один костюмчик из их новой коллекции — Мадонна увидела его в каком-то журнале и теперь не прочь посмотреть коллекцию целиком. Мечта стала явью — дизайнеры были лично представлены своей героине. Встретились они, правда, не в родной для всех троих Италии, а в Нью-Йорке. «Она появилась в ресторане, где была назначена встреча, одетой, как юноша, но при этом была очень приветлива и чертовски соблазнительна. Мы почувствовали, как от нее буквально исходят волны чувственности. Очень положительные ощущения!» — вспоминают Дольче и Габбана. Сама Мадонна их творчество оценила очень, по ее мнению, высоко: «Ваша одежда очень сексуальна и с чувством юмора — прямо как я!» Дизайнеры растаяли от такой похвалы. В финале обеда три знаменитости заключили договор, согласно которому модельеры должны были изготовить костюмы для будущего тура певицы «Girlie», причем не только для нее, но и для всех музыкантов и танцовщиков ее труппы. Меньше чем за два месяца Дольче и Габбана выдали «на-гора» 1500 (!) костюмов, большая часть из которых была сшита и отделана вручную. Мадонна была счастлива, а дизайнеры — шокированы, так как во время сдачи работы выяснилась одна пикантная деталь: модельеры не побеспокоились оговорить в контракте сумму, которую они хотели бы получить за свою работу, а Мадонна не стала им об этом напоминать. В итоге простые итальянские парни задаром поработали на ушлую итальянскую девицу. Если Мадонну частенько называют «material girl» (то есть особа, крепко стоящая на земле), то Дольче и Габбану назвать материалистами никак нельзя. «Возможно, мы не думаем о стоимости нашего труда потому, что уже давно заработали гораздо больше денег, чем способны потратить».

 

На тех костюмах Мадонны им все же удалось заработать — через несколько лет бюстгальтер певицы авторства Дольче и Габбана, в котором она выступала в туре «Girlie», был продан почти за 24 тыс. долл. при стартовых ценах в 7 тыс. долл.

 

Чего им не хватает

 

«ИНОГДА мне кажется, что многие нам завидуют. Ну посмотрите вокруг — сколько гетеросексуальных пар разводятся, прожив вместе два-три года, а мы уже 20 лет вместе! — говорит Дольче. — Жизнь гей-семьи ничуть не менее интересна. Мы обожаем проводить время вместе, но при этом ценим и уважаем свободу каждого. Никакого домостроя! Я, к примеру, свободное время предпочитаю проводить дома, готовя всякие деликатесы, а Стефано любит вечеринки, ночные клубы, шумные компании. И мы не пытаемся навязать друг другу свой стиль жизни — мы просто умеем ценить все ее стороны».

 

Сейчас они живут вчетвером — два дизайнера и две собаки-лабрадора. Один — «сынок» Дольче, другая — «дочка» Стефано. Дольче и Габбана признаются, что для счастья им не хватает одного — иметь детей. Настоящих. Которых можно было бы воспитывать, баловать, вывозить на пикники… И это единственный пункт, по которому у пары возникают споры. Один хочет ребенка усыновить, другой мечтает о ребенке биологическом — благо, современная наука это позволяет. Но этого не позволяют делать итальянские законы. «Возможно, лет через десять мы все бросим, уедем в другую страну, законы которой более лояльны по отношению к людям с другой сексуальной ориентацией, заведем детей… И будем по-настоящему счастливы», — мечтательно говорят они и спешат в студию: до показа очередной коллекции остается всего несколько недель…

 

Источник: http://www.peoples.ru/art/fashion/cutur/do...bana/index.html

Если можно и мне.....то вот=))

 

ДЖОРДЖО АРМАНИ – ЖИВОЙ ГЕНИЙ НАШЕГО ВРЕМЕНИ

 

 

Появиться на обложке одного из самых респектабельных в мире журналов – американском Time – удается не каждому. Особенно редко это случается с модельерами. Такой чести до сих пор удостоились только двое. Первым был Кристиан Диор, вторым - Джорджо Армани. Почти четверть века назад Time не только напечатал его портрет на обложке, но и назвал «Джорджо великолепным». Что вполне соответствует действительности. Женщины буквально сходят по нему с ума. Они влюблены в одежду Armani. Истинная роскошь простоты и комфорта, мягкая и легкая, она скользит по телу, словно вторая кожа. На такую никаких денег не жалко…

 

Это, конечно, удивительно, но в мир моды теперешний мэтр попал случайно. Ибо в маленьком, провинциальном городке Пьяченца, откуда он родом, считалось, что в каждой семье должен быть свой врач и свой адвокат. Разумеется, и родители Джорджо думали точно так же. Они настояли,

чтобы их сын поступил на медицинский факультет. Проучившись там несколько семестров, мечтательный юноша неожиданно увлекся фотографией. Карьера лекаря ему казалась неинтересной.

Впрочем, серьезно в то время Армани о будущей профессии вообще не думал. Поэтому в двадцать три года он решил послужить родине и отправился в армию. Джорджо наивно полагал, что там будет все как в кино: золотые нашивки, блестящие аксельбанты, геройство и спортивные состязания. Не случайно он даже теннисную ракетку в рюкзак положил. Однако экранной бравады не получилось. Реальность оказалась совсем неинтересной, а то и вовсе опасной. Хорошо еще, что служба была недолгой. После увольнения из армии Армани поселился в Милане и начал подыскивать работу. Однажды проходя мимо универмага La Rinascente, он засмотрелся на витрину. Долго колебался и все же вошел, чтобы узнать о вакансиях.

Первой ступенькой в мир моды для Армани стала работа оформителя стендов. Потом его повысили, назначив на должность консультанта по закупкам мужской одежды. На одной из выставок готового платья он встретил Нино Черрути, уже известного к тому времени дизайнера.

И это была судьба. На удивление быстро Джорджо научился кроить и шить. Но, что еще более важно, он начал творить, пытаясь найти свой собственный метод кроя. В результате, его одежда стала необычайно легкой и невероятно комфортной. Она была, как вторая кожа!

А потом Армани встретился с Серджо Галеотти, который убедил художника открыть собственное дело. Так в 1973 году в маленькой двухкомнатной квартирке появилась студия на Corso Venezia, где родились первые модели Armani. Мода Армани соответствовала атмосфере и пристрастиям

того времени. Ибо у публики возникла потребность в идеально сшитой, но не бросающейся в глаза одежде.

 

Между кинодивами и яппи

 

Дела у Джорджо Армани шли хорошо, что позволило ему в 1975 году открыть уже собственный Дом моды Giorgio Armani. Первой творческой удачей нового итальянского Дома был женский пиджак необычной по тем временам конструкции – роскошный, красивый и одновременно очень комфортный.

Ибо грудь, талия и бедра в нем обретали черты настоящей античной богини. Таким образом, Армани вывел поистине «золотое» правило: неброская элегантность роскошных тканей при минимуме декора и максимуме комфорта. Как раз то, что хотелось тогда зарождающейся породе

«яппи». Так стали называть молодых профессионалов - новое поколение бизнесменов. Поскольку yippie – это сокращение от английского выражения young urban professional. Хорошо воспитанные, они старались скрыть свое чрезмерное богатство. Поэтому в своем имидже старались исключить броский декор и аксессуары – золотые цепи, солидные перстни и прочие

излишества. Главный залог успеха для них – это хорошо сшитый костюм, безукоризненная блузка или рубашка, а для мужчин еще - правильно подобранный галстук.

Этим приемом не замедлили воспользоваться кинематографисты. Первым из них был Ричард Гир в фильме «Американский жиголо». В каждом кадре он одет в новый костюм. А сцена, в которой герой наслаждается выбором галстуков и рубашек, раскладывая из них «пасьянс» на огромной

кровати, принес создателю восхитительного гардероба настоящую голливудскую славу. Многие звезды захотели быть одетыми именно от Armani. Первой в платье этой марки на вручение премии «Оскар» явилась Мишель Пфайфер. После нее от желающих приобщиться к «простому шику» итальянского мастера отбоя не было. Мэрил Стрип, Ким Бессинджер, Джоди

Фостер, Гвинет Пэлтроу – все стали ходить в Armani. А Орнелла Мути настолько дорожит дружбой с Джорджо, что боится даже заглядывать в бутики других дизайнеров. После двадцати лет верности Валентино и Софи Лорен тоже совершила на авиалайнере Лос-Анджелис - Милан бегство к Армани. Пока в аэропорту ее напрасно ждала свита из Дома Valentino, звезда уже

позировала перед объективами в обнимку «Джорджо великолепным». Причем, обошлось без ревности Карло Понтии, который, говорят, был уверен, что «одна из тайн сексуальности и красоты Софи кроется в брюках Armani». По словам самой актрисы, ее ноги в этих брюках обретают удобство и покой, словно входят в вечность…

 

Интерьерные хобби мэтра

 

В свои семьдесят два года Армани остается весьма привлекательным мужчиной. Он по-прежнему худощав, подтянут, всегда загорелый, с шевелюрой седых волос и потрясающими голубыми глазами. К тому же модельер весьма богат. В ежегодно публикуемых журналом Espresso списках самых состоятельных людей Италии Джорджо Армани неизменно занимает первые строки. Как и всякий нормальный человек, вместо того, чтобы вкладывать капиталы в сомнительные банки или хранить деньги в «чулке», он покупает недвижимость. Ему принадлежит несколько старинных особняков. Один – палаццо герцогов Орсини VXII века в Милане на via Borgonuovo. Здесь у

него рабочие студии, прекрасно оборудованный зал для дефиле, квартира и даже спортивный центр для собственной персоны с бассейном, сауной, солярием и тренажерами. Здесь он отдыхает душой и телом. В этом доме нет тривиальностей – бесполезных вещей с эстетической точки зрения. Дизайнерский глаз модельера отвергает нереалистические формы, грубость материала или цвета. Сплошь все - нежная естественность и истинная роскошь простоты. Зато вторая усадьба Villa Rivara в Ломбардии – прямая противоположность городской. Она создана в английском стиле, где стены декорированы под ситец «в цветочек», мягкая мебель с множеством подушек и множество приятных глазу безделушек, а в парке по-английски

подстриженные газоны, по которым мэтр во время уик-эндов гоняет на гольф-каре между старыми скульптурами. И это еще не все. Среди прочих весомых приобретений Армани – вилла в Сен-Тропе на Лазурном берегу Франции, очаровательное убежище на крошечном средиземноморском островке Пантеллерия (между Тунисом и Сицилией) и еще небольшое поместье

в Форте дей Марми, курортном городке итальянской Тосканы.

Страсть к оформлению интерьеров в своих владениях подвигла дизайнера на создание коллекции Armani Casa - предметов для дома и мебели. Модельер внес в мир дизайна свежий стиль, рафинированный, раскованный, оригинальный. Это - потрясающие цвета, материалы, текстуры. Это полет воображения, который, конечно же, напоминает об отношении художника

и к модному бизнесу. То же самое сочетание изысканной простоты и чистоты линий, практичности и функциональности форм, благородство материалов и высочайшее мастерство исполнения. Понять и принять философию Armani подвластно людям исключительным – энергичным, уверенным в себе и, главное, с чувством стиля, которое неподвластно капризам моды.

Все должно сочетаться друг с другом вне времени и пространства. Неизменен лишь неповторимыйстиль Джорджо Армани. Как всякое настоящее искусство. Оно навсегда!

 

 

Предпочтения и пристрастия Джорджо Армани:

 

Увлечения. Кино, в котором ему нравится все. Когда-то Армани мечтал быть причастным к этому фантастическому миру. Поэтому, если его приглашают участвовать в картине в качестве создателя костюмов, он непременно соглашается.Кумир среди кутюрье. Коко Шанель. Она всегда восхищала его умением сочетать в одежде строгость, красоту, иронию, кокетство, а также тщательный выбор деталей.Любимый цвет. Грэш, придуманный когда-то им. Этот новый оттенок возник из соединения серого и бежевого.Стиль одежды. Почти всегда мэтра можно встретить в своего рода униформе: летом в футболке темно-синего, светло-серого или белого цвета, зимой – в синем полувере из кашемира, джинсах и белых кроссовках. Иногда в особо торжественных случаях он надевает смокинг, но без галстука. Измена. Его пренебрежение к чересчур гламурным деталям потерпело фиаско. В последних своих коллекциях модельер стал охотно использовать столь нелюбимые им раньше рюши, воланы, банты.Сплетня. Ходят слухи, что маэстро во время дефиле подглядывает за публикой в специальную подзорную трубу и, если заметит дремлющего человека, требует, чтобы в лицо провинившегося был тотчас направлен прожектор.Его совет. Не стоит беспокоиться о сочетаниях и не следует быть скованной в выборе цвета. Во всех случаях элегантность зависит от правильной работы мозгов.

 

Источник: http://www.svadba.ru/node/1105

Пасиба=))

 

Ну да, каждому своё. Мне проза больше нравится. Стихи - это так....по настроению.

Гордееву не видел на льду, мал был))) А Бероев - отличный актёр.

Вот это точно он=)))

Пожалуй, эта пара - главные фавориты. Навка не может не нравиться - умница, красавица, а Калганов - очень весёлый и обаятельный. Везёт Тане с партнёрами.

Подай мне руку,милый друг

 

Подай мне руку,милый друг,

Я сбился с жизни колеи.

Усталость мыслей, женщин круг,

Я всё оставил позади.

 

И позади остались люди,

Что были годы мне верны,

Но нынче дружба уж не в моде,

Мой милый друг, но ты приди.

Приди, поставь бутыль на стол,

Налей стаканы полны,

Мы будем говорить о жизни, о любви

И пусть кругом бушуют волны.

 

Я помню детства нежного тревогу,

Ты убежал, я не нашёл дорогу.

Расстались, разошлись во мраке лет,

Но ты приди, мой милый друг сквозь призму лет.

Приди в мой дом, открой окно,

Вдохни энергию природы

В угасший разум и свободы

Мне подари печальное письмо.

 

Я знаю, ты придёшь назавтра,

Откинешь чёлки чуб густой

И быстрой жилистой рукой

Мой скромный памятник украсишь астрой.

Я бы, Алён, тоже не стал бы, наверное. Так то ж я, а то - мои герои))

Эх, кто-то тему просматривает. Хоть смайлики ставьте, ребят, а то скучно=))

Ну вот оно....ночное)))

 

Продавец снов.

 

Жизнь и сновидения - страницы одной и той же книги.

Артур Шопенгауэр

В аудиторию бодрым шагом вошёл мужчина средних лет. Очки, папка подмышкой, взлохмаченные волосы - весь его внешний вид говорил - лектор. Студенты, до этого шумно обменивавшиеся последними новостями, притихли и с интересом наблюдали как незнакомец деловито, без спешки, раскладывал свои вещи: вытащил пару книг из вместительного рюкзака и положил на широкий стол, снял часы с запястья и поместил рядом с книжками, затем, наконец, размотал шарф, укутывавший коротенькую шею, и повесил его на спинку стула. Сине-бело-голубой, он отлично смотрелся на тёмно-синем пластиковом стуле.

Мужчина повернулся спиной к студентам. Поискал глазами мел и записал на доске одно слово - сон. Большие печатные буквы были хорошо видны и "галёрке". Студенты начинали волноваться. Незнакомец будто не замечал их вовсе. Он подошёл к окну. Распахнул его и обратился к дереву напротив окна:

- Отчего теперешний сентябрь так холоден?

Дерево не отвечало.

- А ведь всего только третий день осени.

Пожелтевший клён упорно молчал.

В классе заметно похолодало. Холодный воздух уже минут пять вытеснял тёплые потоки на улицу. Студентки ёжились и в недоумении следили за чудаковатым человеком. Вдруг он решительно захлопнул окно, тоненько и обиженно зазвенели стёкла, и обратился к аудитории.

- Полагаю, мы можем начать нашу лекцию.

Под высоким бледно-розовым потолком кружилась сонная муха. Преподаватель последил за ней несколько секунд и продолжил.

- Кто из вас знает что такое сон?

Студенты, сбитые с толку таким простым, казалось бы, вопросом, молчали.

- А какие бывают сны?

Затянувшееся молчание нарушил парень с пышной шевелюрой и смеющимися глазами:

- Сны бывают разные - чёрные, белые, красные.

Раздались сдержанные смешки. В аудитории как-будто потеплело.

За стеклышками очков загадочного преподавателя блеснули озорные искорки.

- По первым двум пунктам абсолютно согласен. С третьим бы поспорил. Впрочем, разберёмся по ходу нашего курса. Именно для этого я тут. Зовут меня Павел Петрович Рембрандтов... - смешков стало больше, - а изучать мы будем такое явление как сон. Курс этот никогда не читался на кафедре русской литературы и не будет читаться впредь. Это разовая акция. Спешите видеть, как говорится в известной рекламе.

Рембрандтов перевёл дух и поискал глазами муху. Она всё так же усердно выписывала круги.

- Она счастливее нас с вами. Скоро ей предстоит длительный сон. Человек, увы, не способен впадать в коматозное состояние сам.

- А как же быть с людьми, впадающими в кому после аварий и прочих потрясений? - вопрос задал всё тот же студент с каштановой шевелюрой.

- Это совсем другое дело. Воздействие стресса. В нашем организме нет рычагов, способных по воле мозга ввести человека в "спячку".

- А как же...

- Да, летаргический сон - также совершенно непроизвольное явление.

Студент зашептался со своей рыжеволосой соседкой - лектор угадал его мысль.

За окном один за другим погасли фонари. Улица погрузилась в темноту. Непроницаемое тёмное облако начало вплывать в аудиторию. И тут погас свет и в здании. Несколько раз от страха взвизгнули особенно впечатлительные барышни, а может, и от удовольствия.

- Х-м-м, - удивлённо протянул в полной темноте мягкий, с бархатным оттенком, голос, - видимо, первая наша лекция закончена, - голос этот, конечно, принадлежал Павлу Петровичу, - увидимся в среду...

Слова, казалось, ещё не растаяли в воздухе когда зажёгся свет, предварительно слегка по мерцав. Аудитория дружно сказала "Ах!". Рембрандтова и след простыл...

 

Через несколько минут студенты третьего курса вышли из здания. На улице тоже зажёгся свет и теперь молодые люди делились своими впечатлениями.

- Странный тип, - сухо изрёк парень в клетчатой зелёной кепке.

- Да много ты понимаешь, - вступился тут же за Рембрандтова обладатель роскошной шевелюры.

- Поверов, только не говори, что он тебе понравился, - брезгливо протянула ярко крашеная блондинка справа от Поверова.

- А что? Очень необычно, интересно. Уж на его лекциях спать не придётся. Или это и бесит, Алёна?

Блондинка только фыркнула и отвернулась. Дальше шли молча. До моста над рекой. Там разошлись по сторонам: трое выкрашенных в чёрный цвет парней не пошли по мосту, свернули раньше, стальные разошлись по своим дорожкам, петляющим по парку от самого моста.

Поверов взял за руку свою рыжеволосую соседку и они пошли рядышком, дыша и шагая в унисон.

 

Середина августа...

Из окна машины открывался довольно неплохой вид. Старинные здания, узенькие улочки, мощёные мостовые, зелень, студенты.

- Здесь есть где развернуться, - вслух произнёс Рембрандтов

- Да, городок у нас уютный, - на ломанном русском согласился таксист, - куда вас везти?

- В гостиницу, Дорпат, кажется.

- Как же, знаем. Лучшая в нашем городе.

На этом разговор кончился. Прошло ещё несколько минут и машина, переехав мост обогнула автостанцию и огромный ультрасовременный торговый центр. Там спряталась та самая, "лучшая в городе", гостиница. Впечатление она производила мрачноватое - масса серого цвета в сочетании с бледнозеленым.

- Не выключай счётчик, - предупредил Рембрандтов и выбрался из машины. Забрал свой небольшой чемодан и скрылся за автоматическими дверями. Через тринадцать минут он, чисто выбритый, в дорогом чёрном костюме, сел на заднее сиденье.

"Буржуй", - успел подумать таксист и мстительно нажал на газ. Машина взревела, а после длительных петляний по городу пристроилась на стоянке возле старинного здания, выкрашенного в жёлтый цвет. Постройка была двухэтажной и как-будто хвасталась своими двумя башенками, в которых были большие аудитории ввиде полукружий.

Первый этаж с его языковым центром нисколько не занимал Павла Петровича, а потому он, протиснувшись между знакомыми потоками японского, испанского, немецкого и итальянского языков, устремился на второй этаж, где и располагалась манившая его кафедра русской литературы.

Навстречу гостю вышла миловидная женщина с кудрями и заразительной улыбкой

- Анна Сергеевна Романова, завкафедрой русской литературы, - представилась женщина.

- Уж не та ли самая Романова? - игриво предположил Рембрандтов.

- Кто знает, кто знает, столько лет прошло, - весело ответила Анна Сергеевна и показала гостю большой палец, от чего тот страшно смутился сперва, а потом рассмеялся от души.

Он решительно, но весьма заботливо, взял под локоть свою собеседницу и направился прямиком к ней в кабинет, точно знал план здания наизусть.

Какие-то минуты спустя случайный посетитель мог наблюдать такую картину: Анна Сергеевна восседает в своём кресле, напротив неё, с другой стороны широкого стола, за чашкой чая устроился Павел Петрович.

- Так где вы говорите учились? Ах, в МГУ? Это замечательно, - всплеснула руками Романова.

- Что ж в этом такого замечательного? - удивился гость, как-будто это и вправду было самым обычным делом для этих мест, - мне гораздо больше нравится ваш послужной список, ваши выдающиеся работы за все сорок лет служения науке. Это восхитительно. Вы, Анна Сергеевна, большой молодец. Вся Москва о вас знает, - это было настолько очевидной лестью, что Рембрандтов мысленно ужаснулся - "Что я несу?". Но завкафедрой настолько умилённо смотрела на своего доброго собеседника, что не замечала ни этих слов, ни жиденькой шевелюры, ни значительного животика гостя.

- У нас совсем недавно уволился один преподаватель. Вернее перевёлся в столицу. И место вакантно, но, Павел Петрович, позвольте узнать, что именно вы намерены читать нашим студентам?

- Историю изучения человеческих сновидений, типы сновидений.

- Как это интересно, - снова умилилась Романова, - и, конечно же, в контексте русской литературы, в которой большое место уделяется снам?

- Само собой, - нагло соврал претендент на место лектора.

- Замечательно. Позвольте поинтересоваться, как долго вы планируете читать свой курс?

- Семестр.

- Хорошо, - нисколько не удивилась Анна Сергеевна, - а теперь, прошу покорнейше меня простить, мне нужно написать планы лекций. Читаю первокурсникам Литературу девятнадцатого века.

- Да-да, и мне пора. Рад был познакомиться, Анна Сергеевна, увидимся в сентябре, - поднялся со своего места преподаватель Истории сновидений, - а это вам маленький сувенир от меня, откройте перед сном, - с этими словами Рембрандтов выудил из кожаного портфеля маленький бархатный красный мешочек, перевязанный золотистым шнурком, - приятных сновидений, так сказать, - с этими словами они вышел из кабинета и вернулся в такси.

- В Дорпат, - сказал он властно и, устало проведя по лицу ладонью, откинулся на мягкую спинку заднего сиденья.

А Анна Сергеевна Романова весь день пребывала в отличном расположении духа. Она была буквально очарована новым сотрудником. Теперь, сидя у себя дома на маленькой кухоньке, она как-будто припоминала этого учтивого немолодого уже филолога на всевозможных конференциях. Всюду он был хорош и так же вежлив. Всюду срывал аплодисменты.

Умиротворённо вздохнув, допила свой ромашковый чай и пошла готовиться ко сну. Тут только она вспомнила про загадочный подарок Рембрандтова, неизвестно как оказавшийся на прикроватной тумбочке.

Анна Сергеевна осторожно взяла мешочек. На вес он был едва ли не легче воздуха. С сомнением расслабила шнурок и перевернула мешочек над ладонью. Напрасно целую минуту она трясла его в надежде, что из множества складок выпадет какая-то милая и маленькая вещица. Анна Сергеевна искренне расстроилась и, подумав, что такой джентельмен не должен так дурно шутить, закрыла глаза, поудобнее устраиваясь в холодной постели. Долго она не могла уснуть, взвешивая все "за" и "против", а, когда пришла к выводу, что от нового преподавателя ждать чего-то хорошего не стоит, сон одолел её.

И снилось Анне Сергеевне в этот раз, честно скажем, чёрте что. То тёмная чаща, то стая волков, а то и вовсе гигантский муравейник со страшными его обитателями. На утро она проснулась недовольная и раздражительная, но счастливая оттого, что дурные сны отступили вместе с нескончаемой ночью.

 

 

В среду студенты перестали переговариваться только когда шарф занял своё привычное место. Рембрандтов на удивление бодрый и отдохнувший начал без длительных прелюдий.

- Сегодня свет не погаснет, я у городских властей справлялся на этот счёт.

Послышался дружный смех студентов.

- А вы умеете находить общий язык с представителями власти? - просто спросил Поверов.

- Точно. А знаете как мне это удалось?

Аудитория ответила дружным вопросительным знаком.

- Я рассказал мэру про свой недавний сон.

- Позвольте спросить, Павел Петрович, - несколько нерешительно обратилась к преподавателю подружка Поверова, - а что, сны умеют убеждать?

- Не все, не все, Шестова. Но тот, что я рассказал мэру - определённо.

Со всех сторон послышались просьбы пересказать удивительный сон. Довольного произведённым эффектом Рембрандтова не пришлось просить дважды.

- В моём сне главу маленького тихого городка изгнали разгневанные горожане за постоянные перебои с электричеством. Напоследок ему надавали хорошеньких тумаков и даже порвали новенькую рубашку в надежде дотянуться до шеи.

Павел Петрович замолчал и в аудитории воцарилась гробовая тишина. Студенты переваривали услышанное и каждый для себя решал - врёт ли преподаватель про дивный сон или, может, он врёт про встречу с мэром, а что если всё-таки говорит правду?

- Вижу вы в затруднении. Ну что ж, перейдём от этого практического случая к теории.

Рембрандтов взял в руки две увесистые книжки, принесённые им на лекцию ещё в прошлый раз, но так и не дождавшиеся своего часа из-за поломки на электростанции. Книжки были в одинаковом переплёте. На корешках можно было увидеть римские цифры.

- Это вся теория по сновидениям. Автором этого двухтомника являюсь я. Увы, историей человеческих снов мало занимаются в современном мире и зря, между прочим. Попрошу вас взять эти книжки в университетской библиотеке. Они понадобятся вам для подготовки к экзаменам. Запишите название - "Цвет и консистенция сна". Москва, 1971 год.

В повисшей тишине кто-то негромко, но уважительно присвистнул. Девушки по-новому смотрели на Рембрандтова.

А он решительно открыл первый том и его мягкий голос наполнил аудиторию.

- Сновидения с древних времён воспринимались человеком как сигнал из другого мира. Сперва верили, что это весточки от Богов, затем, с развитием науки, признали, что это волны из Космоса и наконец последним достижением в изучении сновидений во всём мире считается признание их картинками из параллельного мира. Увы, мировое сообщество глубоко заблуждается...

Лекция пролетела в одночасье. Завороженные студенты ещё долго оставались на своих местах, тогда как Рембрандтов успел скрыться.

Они снова гурьбой шли от здания университета и обсуждали предмет и преподавателя.

- Интересно, почему эта лекция начинается в девятом часу вечера? Неужели нельзя перенести её на более ранее время или на другие дни? - поинтересовался неизвестно у кого всё тот же парень в клетчатой кепочке.

- Олежек, боишься домой идти? - засюсюкала блондинка. Сегодня она была накрашена менее ярко, зато юбку одела сантиметров на двадцать короче прежней.

- Да причём тут это? - раздражённо отмахнулся Олег.

Дружно помолчали. И уже перед самым мостом Поверов обронил:

- Вечером про сны лучше слушать. Усвояемость информации повышается.

- Ага. Значит про писателей девятнадцатого века нужно рассказывать, облачившись в плащ, цилиндр, перчатки и непременно прилепив бакенбарды. Посоветую Романовой. Поверов, ты душка, - Алена игриво потрепала сокурсника по голове, - и причёска мне твоя нравится. Сексуальная.

- Пойдём, - Шестова решительно взяла своего парня за руку и они первыми пересекли мост. Из-за спины слышался дружный смех и картинные вздохи блондинки.

 

Через месяц после встречи с Романовой наш герой отправился на привычную вечернюю прогулку по городу. Он странным образом сторонился освещённых улиц, больших развесёлых компаний, выбирая маршрут по степени наибольшей темноты и захламлённости улиц.

- Люблю вскрывать пороки городов, - довольно протянул Рембрандтов. Внимание его привлекла какая-то беспорядочная чёрная масса у стены дома с другой стороны улицы. Последний фонарь остался метрах в пятидесяти позади, но, даже, в темноте было видно, что масса эта копошится.

- Определённо люблю, - весело добавил исследователь снов и решительно шагнул навстречу непонятной куче, похожей на гору старого тряпья. Оказавшись рядом, он смело протянул руку.

- Чего тебе? - раздалось недружелюбное из самого центра, - шагай куда шёл.

- А я сюда и шёл, к вам, - очень миролюбиво ответил Павел Петрович.

Повисшее молчание нарушала лишь какая-то возня. Наконец из кучи всевозможной ветоши выбрался дикой наружности старик. Со всклоченными просаленными волосами цвета мокрого пепла, длинной спутанной бородой и морщинами, подобными складкам древних гор.

- Скучно что ли? - поинтересовался старик, - жинка что ли выгнала?

- Ни то, ни другое, - улыбаясь во весь рот, ответил Рембрандтов, - просто интересно.

- Интересно? - удивлённо протянул бродяга и поскрёб шею длинными окостеневшими ногтями.

- Именно. Андерграунд, так сказать, экзотика.

- Чего-чего? Слушай, профессор, выражайся яснее, - попросил старик.

- Как изволите. Прошу меня простить, но я вас обманул невольно.

- С вами всегда так, с богатеями, - недобро покосился на дорогие туфли незнакомца абориген.

- Но позвольте же вам объяснить в чём дело.

- Валяй.

- Я вам подарок принёс.

Бродяга замолчал. Под его массивными надбровными дугами отчаянно работал процессор малой мощности. Он решал жизненно важную задачу - а не хочет ли странный господин каким-то образом навредить ему или даже заставить подписать бумаги, дающие право забрать его тело на органы, как бывало не раз и не два в его жизни.

- С какой это радости? - почти враждебно спросил он наконец.

- Просто так. Хочу сделать этот мир добрее и лучше, - с энтузиазмом почти пропел Павел Петрович.

- А-а-а, ну если так, то давай, - разрешил его собеседник.

Рембрандтов достал из кармана пальто знакомый мешочек и вручил бродяге. А пока тот с любопытством вертел его в своих огрубевших и почерневших пальцах, профессор в области человеческих сновидений растаял в ночи.

Правда, испариться совсем у Рембрандтова на этот раз не вышло. Через несколько минут он буквально налетел на Поверова и Шестову, сидящих на скамеечке.

- Павел Петрович? - хором спросили ребята.

- Ах, это вы, мои дорогие, извините, спешу, спешу, - занервничал преподаватель и, повернув почему-то в ту же сторону, откуда пришёл, скрылся.

Странное поведение лектора заставило молодых людей как по команде подняться со скамеечки и последовать за ним. Но в переулке уже никого не было. Как не было и дальше - на тёмной улице без фонарей, хотя это было обманчивое впечатление. У стены одного дома определённо лежал человек.

Опасливо приблизившись к к лежащему, Поверов и Шестова едва ли не с ужасом заметили, что человек этот дёргает ногами и руками, но лежит с закрытыми глазами, как-будто ему снится страшный сон. Рядом с с беднягой выделялся своей чистотой красный бархатный мешочек. Шестова всхлипнула и попросила Поверова отвести её домой. Студенты были уверены, что здесь проходил их преподаватель.

 

Холодный, но сухой сентябрь сменил ещё более холодный октябрь, принесший ураганные ветра и проливные дожди. Жители городка, зябко кутаясь в свои якобы непромокаемые плащи, без особого воодушевления спешили по лужам на опостылевшую работу. А вообще всё свободное время предпочитали проводить дома.

Всё больше и больше раздражались студенты. С приходом непривычно лютого ноября сессия замаячила на горизонте со всей неотвратимостью. Третьекурсники, вцелом, не волновались, но по общему молчаливому сговору опасались экзамена по предмету Рембрандтова. Не знали что будет требовать, как спрашивать, оценивать.

Спокоен был один Поверов. Шестову это беспокоило. Зайдя в его комнату в соседнем общежитии, она в который уже раз за последнее время начала один и тот же разговор:

- Саша, я боюсь экзамен по снам сдавать.

- Да что ты, Катька, брось. Рембрандтов классный мужик. Ведёт здорово. Ты, главное записывай лекции и читай учебник почаще.

- Легко тебе говорить. Все его слушают с интересом, а записать ничего толком не могут. Разрозненность какая-то. У него мысли словно бегущей строкой в мозгу идут - что успеет выхватит - то и нам сообщит.

- А я всё нормально записываю.

- Да ты с ним вообще как на одной волне, - вспылила Катя.

- Ну, зай, ну чего ты? Да, мне нравится этот предмет, нравится преподаватель. У меня всё получается. Я спокоен. И у тебя получится. Не переживай.

- Ох, не знаю.

Обычно в такие минуты Шестов обнимал любимую девушку и старался сообщить ей свою уверенность. Это чаще срабатывало и они через какое-то время шли в кино, в кафе, в библиотеку или оставались в комнате, потушив свет.

 

За неделю до экзамена по предмету Павла Петровича третьекурсников потрясла неожиданная новость. Их всеобщий любимец, преподаватель риторики Разнуев, внезапно оставил кафедру, сославшись на серьёзное недомогание. Вечера напролёт студенты спорили о том, что же могло случиться. Всё сводилось к одному. В последнее время Разнуев тесно общался с Рембрандтовым. Из-за каких-то неясных догадок экзамена по его предмету теперь ожидали с трепетом. Волновался даже Поверов. Студенты то и дело на лекциях и вне их пытались разговорить Павла Петровича, но лектор всегда ловко уходил в сторону, а в последнее время начал заметно нервничать.

И вот наступил роковой четверг. На календаре с утра значилось - 12-е декабря. Третьекурсники достали из под подушек толстенные томики теории сновидений и, позавтракав, собрались на кафедре. Как всегда расселись по своим местам. Появления Рембрандтова ждали как Судного дня - со священным ужасом. А когда прошёл томительный час ожидания и в аудиторию неуверенно вошла секретарь кафедры, студенты едва не завизжали от страха.

- Павел Петрович неважно себя чувствует. Экзамен переносится на завтра, - объявила она и, пока студенты не осознали какой завтра день, извлекла из целлофанового пакета груду маленьких мешочков одного цвета и размера, - а это он оставил для вас ещё вчера, да я забыла передать, - с этими словами она вышла.

Тишина невыносимо мучила всех. Студенты посмелее наконец приблизились к горке мешочков, сложенных на преподавательском столе, и, взяв себе по одному, отправились домой.

- Слушайте, это не стоит брать, правда, - загородил путь оставшимся третьекурсникам Саша.

- Исчезни, Поверов. Вдруг там подсказки к завтрашнему экзамену. Тоже мне мистик, пятницу тринадцатое выбрал, - иронично проговорила яркая блондинка. Она отодвинула Поверова в сторону и, захватив несколько мешочков, скрылась. Вскоре аудитория опустела. Взяли по подарку и Саша с Катей.

Велико было вечером негодование третьекурсников, когда вместо каких-то подсказок или советов они ничего не обнаружили. Все разозлись на Рембрандтова за эту глупую и непонятую шутку. И со злости заснули. Не спал один Поверов. Он вспоминал того человека, лежавшего на улице, которого они видели вместе с Катей. Пытался провести параллели и не мог. Под утро уснул и он, сломленный и сдавшийся.

Экзамена утром, почему-то, никто уже не боялся. Все были, однако, как на заказ с мешками под глазами.

- Да он что издевается?! - почти закричала Алёна, когда через двадцать минут после условленного времени Рембрандтов так и не появился.

Каждый пытался перекричать другого. Все твердили, что Павел Петрович сумасшедший или просто непорядочный человек. Тут же, некстати, кто-то вспомнил и 71-й год, и смешную фамилию, и полноту, и нелепые очки, и жиденькие волосики, прикрывающие лысину.

В этот гвалт вмешался робкий голос Кати Шестовой:

- А где Поверов?

Этот вопрос заставил всех замолчать в одночасье. Взоры устремились на Катю, но та лишь бессильно пожала хрупкими плечами.

 

А Поверов в это время, рискуя быть задавленным, перебегал дорогу на красный свет недалеко от торгового центра с дурацким названием "Карман". За этим зданием находился Дорпат. Все на кафедре знали, что странный лектор живёт в самой дорогой гостинице города.

Тяжело дыша, третьекурсник ворвался в фойе и замер, поражённый красотой и современностью гостиницы. Бывать тут ему ещё не приходилось. Правда, догадка, озарившая его ещё в аудитории, не дала ему долго бездействовать. Он обратился к строгой девушке за мраморной стойкой.

- Извините, в каком номере проживает Павел Петрович Рембрандтов?

- Мы не даём такой информации, - автоматически произнесла девушка.

- Очень надо. Войдите в положение, наш преподаватель заболел и я хочу его навестить.

Девушка недоверчиво оглядела Поверова, шедшего навещать больного профессора с пустыми руками, но всё же коротко ответила.

- Номер 37.

Поверов готов был её расцеловать, но решил, что это будет неуместно и поспешил к лифту. На нужном этаже створки услужливо разъехались, выпуская парня. Найти номер оказалось делом несложным. Чистые коридоры в нежно-салатовой гамме содержали ряды деревянных дверей, увешенных серебристыми табличками с номером комнаты. Перед дверью с обозначением "37" Поверов замер в нерешительности. Она была не затворена и слышались торопливые шаги и какие-то отдельные слова, но ответов не было - хозяин говорил вслух.

В последний момент, не сумев подавить свою природную вежливость, Поверов постучал в дверь и, отворив её пошире, шагнул. Стук встревожил полненького человека, одетого в наспех застёгнутую ветровку, поспешно собиравшего вещи в просторный чёрный чемодан.

- Ах, Саша...это ты?! - риторически воскликнул каким-то надтреснутым голосом Рембрандтов, а это был именно он, - что-то случилось?

- Павел Петрович, - напористо начал Поверов, постепенно раздражаясь, - а что, вы сами не понимаете, что что-то случилось?

- Понимаю, очень хорошо понимаю, - преподаватель между тем закончил укладывать белье и пытался застегнуть молнию, - потому и уезжаю.

- Уезжаете? И куда же? В очередной тихий городок - читать дурацкие лекции о снах и душить нерадивых мэров? - Поверов ждал ответа.

Рембрандтов снял очки. Руки его дрожали. Он достал из кармана брюк носовой платок. Протёр им вспотевшую лысину, а потом и стёкла очков.

- Я не...я не знаю как объяснить тебе, Саша, - неуверенно и как бы защищаясь, начал лектор. Он испуганно смотрел на студента, скрестившего руки на груди. Путь к бегству был заблокирован. Бросил взгляд в окно. Всё небо застилала желтовато-серая туча, похожая на уродливую жабу. Начиналась метель.

Поверов не выдержал:

- Вам нравится мучать людей, да? Зачем вы только к нам приехали?

- Саша, я вовсе не мучаю людей. Это абсурд, я лишь даю им импульс.

- Импульс??? - Поверов, казалось, обезумел, - Какой импульс вы дали Разнуеву? Место на больничной койке? А тому бродяге с улицы? А всем нам накануне экзамена? Чёрт возьми, кто вы?

Руки Павла Петровича внезапно подобрались, а сам он приосанился и куда-то делась вся его нервозность. Он заговорил уверенно и убеждённо:

- Осторожнее со словами, Поверов. Они имеют свойство материализовываться.

- Ага, как же. Как и ваши безумные сны...

- Послушайте меня, - почти приказал Рембрандтов, - я нисколько не издеваюсь над людьми. Я помогаю им. Это чистая правда.

Студент снова готов был запротестовать, но профессор опередил его:

- Разнуев вернулся в Россию. Он взялся за докторскую диссертацию. Он перестал быть "молодым и подающим надежды" как любит говорить ваша незабвенная Анна Сергеевна, он станет настоящим учёным. А тот бедняга с улицы непременно найдёт работу, напуганный досмерти извращёнными уличными снами. Начнёт новую жизнь. А вы, все вы, весь ваш доблестный третий курс - утром перед экзаменом, наверняка, перестал бояться самого экзамена. Да что я тут распинаюсь....у меня поезд через полчаса. Позвольте, - с этими словами он попытался обойти Поверова.

Ошарашенный Александр отодвинулся, пропуская Рембрандтова и только, когда хлопнула дверь номера, очнулся.

- Павел Петрович, - настиг он преподавателя, - подождите. Но кто вы? Как вы делаете всё это?

- Я такой же человек как и вы, - устало обронил знаток человеческих сновидений, - просто я умею внушать людям разные вещи. А как говорил Геродот: "Обычно люди видят во сне то, о чём они думают днём". Простая и понятная психология, Поверов, а теперь позвольте, мне нужно идти.

С этими словами Павел Петрович Рембрандтов, игнорируя лифт, начал спускаться по крутой лестнице, устланной ковролином под цвет стен и потолка. Находясь в каком-то оцепенении, Поверов наблюдал за тем, как, подскочив в очередной раз при прыжке со ступеньки на ступеньку, туго набитый чемодан лопнул и вещи рассыпались по сторонам. Рембрандтов бес сожаления оставил своё богатство и поспешил вниз. Отсюда Поверов хорошо видел как пожилой кругленький мужчина преодолел автоматические двери и сел в такси. Напоследок он увидел взлохмаченные волосы на затылке и оправу нелепых очков.

"Так, наверное, и должен выглядеть добрый волшебник", - подумал Поверов и решил, что 71-й год тут абсолютно ни при чём.

Тишину слушаю. И стук своих же пальцев по клавишам. Рассказ пишу. Однажды он прославит моё скромное имя.

 

Эка меня торкнуло. Восемь страниц А4. Не буду больше пить кофе на ночь.

ПОЭТИКА — раздел теории литературы (см.), трактующий на основе определенных научно-методологических предпосылок вопросы специфической структуры лит-ого произведения, поэтической формы, техники (средств, приемов) поэтического искусства. Термин «П.» переносится иногда на самый объект изучения.

 

feb-web.ru