Тюр, битва и тинг

[Настя]

ТЮР, БИТВА И ТИНГ 
 
Одним из обстоятельств, долгое время поощрявшим теории, превращавшие Одина – Вотана в том виде, каким мы его знаем, в "нового" бога, было то, что не видели другого решения той проблемы, которую, казалось, можно ставить только в терминах хронологической последовательности: на континенте, как и в Скандинавии, существует другой бог, д.-в.-н. Ziu, др.-исл. Týr (<TiwaR), имя которого, объясняемое через и.-е. *dyu-или и.-е. *deiwo-27, конечно, принадлежит древнейшему языковому слою и как будто доказывает, что носящий его бог был первоначально богом неба и, вероятно как греческий Зевс (<*Dyeu-), верховным богом. С определенного момента он перестал занимать ожидаемое место и как раз в Скандинавии стал бесцветной фигурой рядом с основным *Wōðanaz-Одином, потому что, как давно поняли, история застала его уже в отставке и в сильной степени отступившим в тень перед соперником. 
 
Пример ведийских индийцев и древнейших римлян заставляет нас, напротив, ожидать пары верховных богов, пары, которая хотя в принципе и равноправна, но более или менее выведена из равновесия в пользу одного из ее членов (Варуна, Юпитер) в ущерб другому (Митра, Дий Фидий). Что же, *Wōðanaz и * Tiwaz вполне соответствуют этой структуре. Просто в еще большей степени, чем для первого, нужно учитывать для второго специально германскую переориентировку: там, где мы ожидаем увидеть бога права и союзов, соседи германцев с первого взгляда узнали Марса, и именно область действий римского Марса прежде всего подчеркивает Снорри в своем мифологическом трактате в описании Тюра ("Видение Гюльви", 13): 
 
Есть еще Ас по имени Тюр. Он самый отважный и смелый, и от него зависит победа в бою. Его хорошо призывать храбрым мужам. 
 
Не является ли он в таком случае дублером Одина? Нет. В том немногом, что о нем известно, ничего не указывает на магическую силу, основную в действиях Одина. У него нет ни берсерков, ни эйнхериев. Он не изменяет облик, он даже в победных пирах не ведет себя так капризно, как Один: "отважные", которые к нему обратились, получают то, что заслужили за свою отвагу, – в обществах, где на первом месте стоят военные достоинства, это является существенной формой справедливости, права. Одно свойство противопоставляет его *Wōðanaz – Меркурию и структурно: согласно западным германцам, информаторам Тацита (Германия, 9), только Меркурий получает человеческие жертвы, а Марс, как и Геркулес, т. е. * Tiwaz и *þunraz, удовлетворяются, за редкими исключениями, животными жертвами: убийство за убийство не привлекает этих по сути более военных богов. 
 
Действительно, * Tiwaz как будто был покровителем особой формы или некоего субститута права, права не абсолютного, но достигаемого или поддерживаемого средствами, часть из которых, по нашим понятиям, является юридическими, в то время как другие держатся на силе, престиже или запугивании28. Тинг, решающий внутренние конфликты, и сражение, решающее конфликты внешние, – разновидности одного и того же жанра. Военный характер тинга описан Тацитом (Германия, 11-13) для континентальных германцев: consident armati... nihilnequepublicaenequepriuataereinisiarmatiagunt... В знак согласия они потрясают копьями, а самое почетное выражение одобрения – armis laudare. Средневековая Скандинавия, Исландия разыгрывают тот же спектакль: несмотря на "мир тинга", несмотря на развитие почти современного права и присутствие крупных юристов, они собираются туда вооруженные и в знак согласия размахивают мечом или секирой пли стучат мечом по щиту. Да так, что рассказы о тяжбах, занимающие в сагах такое же место, как поединки в Илиаде, часто имеют драматический исход. Симметрично битва воспринимается как суд: váþndómr 'суд оружия', говорит обычная перифраза. Более того, если воины, отступив, приходят в беспорядок, вожди соблюдают проформу до и во время схватки: Бойорикс, провоцируя Мария, предоставляет ему выбор места и дня, когда сойдутся их войска; происходит так, что поединок, настоящая судебная дуэль по строгим правилам, заменяется с теми же правовыми последствиями общим сражением. 
 
Это взаимопроникновение права и силы, этот перенос людской тяжбы на суд богов приводит к тому, что германский Митра внушает не больше доверия, чем их Варуна. Он, который должен был бы "приводить людей к взаимопониманию", приводить в согласие их действия, быть во главе договоров и примирений, предстает как нечто противоположное yātayájjana. В "Локасенне" насмешник так зажимает рот Тюру, вздумавшему судиться с другим богом: 
 
Молчи, Тюр! Никогда ты не умел 
примирить двух противников... 
 
И Снорри кончает историю о закованном волке Фенрире словами: "С тех пор Тюр больше не звался sættir manna, миротворец, примиритель людей". Эти выражения, в негативной форме определяющие характер бога, звучат как сожаление о более строгом праве, констатируют поражение и Тюра, и доверявших ему людей. 
 
ОДНОРУКИЙ И ОДНОГЛАЗЫЙ 
 
История со связанным волком хорошо показывает природу этого права, где все процедуры, даже самые священные являются военными действиями ("Видение Гюльви", гл. 13 и 21)29. Когда родился Фенрир, боги, которые знали, что он создан им на погибель, решили его обезвредить, пока он не вырос. Один, бог-маг, приказал своим мастерам изготовить путы, тонкие, как шелковая лента, но необычайной крепости, и боги предложили волчонку обвязать его этой безобидной лентой, чтобы посмотреть, как он выпутается из нее. Опасаясь подвоха, волк согласился с условием, что один из богов в залог (at veði) честной игры положит ему в пасть руку. Нашелся лишь один доброволец, и это был Тюр. Волк дал себя связать и не смог освободиться; таким беспомощным он и останется до конца нашего времени, до того дня, когда освобожденные демонические силы завяжут битву против богов и разрушат мир. Когда волк понял, что был обманут, он сомкнул челюсти, и правая рука Тюра, рука-залог, была откушена. С тех пор он стал einhendr 'одноруким', но зато боги получили долгую и желанную отсрочку. 
 
Как мы видим, сцена разворачивается в правовом плане, но если волчонок вступает в игру, требует и получает гарантию, с которой он потом обходится без церемоний, то его божественные партнеры используют всю процедуру только для обмана, а следствие и символ, это ощутимое понятие залога, выражаются осязаемо изуродованным телом Тюра. 
 
Этот миф описывает не только Тюра, как такового. Он определяет его двойным образом в связи с Одином: сначала это действие, когда именно Один, маг, заставляет изготовить волшебные путы, а Тюр, законник или замещающий законника, должен только заставить принять их; затем это увечья, поскольку Один отказался от глаза ради приобретения магического знания и силы, а Тюр жертвует рукой в правовом акте. В других своих работах я подчеркнул параллелизм этой пары, Одноглазого и Однорукого, с той, которую в римской легенде о первой республиканской войне образуют два спасителя, одноглазый Коклес ("Циклоп") и однорукий Сцевола ("Левша"). У Горация Коклеса либо от природы, либо в результате старого ранения только один глаз, которым он пользуется для устрашения врага, для того, чтобы держать его на расстоянии; Муций Сцевола, чтобы заставить вражеского царя поверить в ложь, которая спасет Рим, кладет в огонь правую руку и сжигает ее. С одноруким скандинавским богом сопоставляли еще ирландского героя Нуаду "Серебряную руку", древнего бога Ноденса, который тоже лишается руки. Но Нуаду не входит в пару с одноглазым, и обстоятельства его увечья не отчетливо функциональны30; поэтому пока параллелизм сводится к "Эдде" и к римской "истории" с сюжетными различиями, которые исключают заимствование и склоняют к объяснению через общее наследие. К тому же в Риме увечья прилагаются не к двум эпическим образам, о которых говорилось вначале, т. е. к "варуническому" Ромулу и "митраическому" Нуме, а к двум другим персонажам, отношение которых к первой функции по меньшей мере ослаблено. По-другому и не могло быть. В мифологии символическое увечье способно парадоксально придать богу ту функцию, которую несет уничтожаемый орган; в римской же "истории" самые великие личности, будучи изувечены, лишаются государственных должностей. В самом деле, Гораций Коклес и Муций Сцевола, совершив подвиги, становятся просто почетными гражданами и исчезают из повествований. Индия, где нет такого противопоставления одноглазого и однорукого владыки, тем не менее широко использовала в других случаях тему "квалифицирующих" увечий: мы встречаем безрукого Савитара (а он побуждает к жертвоприношению), беззубого Пушана, обреченного есть только жидкую кашу (а он – покровитель "ходячего мяса", скота). 
 
27. Герм. *Tiuz, лучше * Tiwaz. 
 
28. О дальнейшем см.: J. de Vries. Указ. соч., с. 10-26. 
 
29. Об Одноглазом и Одноруком см.: MV2, с. 163-186; ME, III, с. 268-283. 
 
30. Несмотря на разные попытки в MV, 1-е и 2-е изд. (1940, 1948). 

Жорж Дюмезиль