Евреи в СССР

[WildWind]

Что сделала небольшая группа евреев в суровую зиму 1941-1942.

 

Записки наркома

 

Лазарь Ратнер

 

Оружие, которым была завоевана Победа, ковали сыновья и дочери многих народов

 

Советского Союза. Только о евреях я буду говорить в своем сообщении просто

 

потому, что такова его тема.

 

 

 

В первые же месяцы войны немцы оккупировали многие наши промышленные районы с

 

военными заводами и стратегическими запасами. Нужно было спасать оставшееся,

 

вывозить на Восток оборудование, специалистов, архивы и там заново создавать

 

военную промышленность. Ведь воевать было нечем.

 

 

 

Кому поручить, кто в состоянии организовать в условиях хаоса отступления такое

 

гигантское дело? Одного такого человека Сталин знал, но этого человека, бывшего

 

наркома вооружений Ванникова по его же, Сталина, указанию вот уже месяц в

 

подвалах Лубянки пытками заставляют признаться, что он немецкий шпион. 20-го

 

июля 1941 года. Этого измученного заключенного прямо из тюрьмы привозят в

 

кремлевский кабинет вождя.

 

 

 

После короткого разговора создание на Востоке страны в кратчайшие сроки

 

обновленной военной промышленности Сталин возложил на еврея Бориса Львовича

 

Ванникова.

 

 

 

Прежде всего, надо было найти те кадры, которые "решают все".

 

 

 

А их, талантливых руководителей и специалистов, осталось совсем немного после

 

непрерывных репрессий 30-х годов.

 

 

 

Профессор И.Коган в журнале "Алеф" писал: "То, что сделала небольшая группа

 

евреев в суровую зиму 1941-1942 годов на Урале, в Сибири и на Волге, было чудом,

 

которое спасло Советский Союз от гибели". Этих людей разыскал и объединил

 

Б.Л.Ванников.

 

 

 

Проектирование и возведение зданий цехов колоссального военно-промышленного

 

комплекса в течение 6-8 месяцев сумели организовать вместе с наркомом

 

строительства Семеном Захаровичем Гинзбургом его помощники Вениамин Дымшиц и

 

Абрам Завенягин.

 

 

 

Замнаркома танковой промышленности Исаак Моисеевич Зальцман в Челябинском

 

"танкограде", а затем на заводах Нижнего Тагила и "Уралмаша" организовал

 

производство тяжелых и средних танков, лучших тогда в мире, и к концу 1942 года

 

довел их выпуск до 100 машин в сутки.

 

 

 

В ходе войны его заводы построили больше танков, чем вся Германия вместе с ее

 

союзниками. Зальцман как-то сказал Молотову: "Мы дадим танки, только вы не

 

вмешивайтесь!..."

 

 

 

Профессор Коган пишет: "...ему это конечно после войны припомнили, но до этого

 

Зальцман делал то, что хотел, и то, что было нужно. Если бы он и другие ждали

 

указаний из Центра, война была бы проиграна".

 

 

 

Генерал-майор Хаим Рубинчик, став директором судостроительного завода "Красное

 

Сормово" на Волге, сумел превратить его в танковый и до конца войны выпустить

 

10000 танков Т-34. Немецкий генерал-лейтенант Шнейдер пишет: "... танк Т-34

 

показал нашим, привыкшим к победам, танкистам свое превосходство в вооружении,

 

броне и маневренности".

 

 

 

Для организации массового производства самолетов много сделали зам. наркома

 

авиационной промышленности Соломон Сандлер и директора заводов Александр

 

Белянский (завод 19, изготавливавший штурмовик ИЛ-2), Матвей Шенкман (завод

 

16, делавший истребители Ла-5 и Ла-7), Израиль Левин (авиазавод в Саратове) и

 

др.

 

 

 

Вообще список евреев-директоров, возглавлявших в ходе войны оборонные заводы,

 

огромен.

 

 

 

Так, артиллерийскими заводами руководили: Лев Гонор (завод "Баррикада" , Борис

 

Фраткин (завод им. Калинина), Яков Шифрин (завод им. Ворошилова), Абрам

 

Быховский (завод в Мотовилихе) и др.

 

 

 

В 1942 году нарком боеприпасов Борис Львович Ванников стал Героем

 

социалистического труда. В список награжденных Сталин сам вписал его под 27.

 

 

 

О вкладе евреев-конструкторов в создание новых видов оружия писалось немного. В

 

30-х годах была репрессирована группа Лангемака, работавшая над созданием

 

ракетного оружия. Их идеи развили и воплотили в реальные "Катюши" сотрудники

 

ЦАГИ: Шварц, Гвай, Гантмахер, Левин и Шор. Все они получили Сталинские премии в

 

1941 и 1943 годах.

 

 

 

Дважды Герой Соцтруда, пятикратный лауреат Сталинской премии конструктор

 

Нудельман - создатель знаменитой авиационной пушки Н-37. Ею вооружались самолеты

 

Лавочкина и Яковлева, по две Н-37 устанавливались и на штурмовике ИЛ-2.

 

Самолеты, вооруженные этой пушкой, немецкие летчики называли "летающие

 

Фердинанды" и избегали встреч с ними.

 

 

 

Вот выдержка из письма командира 133-го авиаполка: "... тов. Нудельман, личный

 

состав нашей части благодарит вас. За полтора месяца наши летчики сбили 70

 

немецких самолетов. В этом большая заслуга ваших пушек, которые рвут на части

 

фашистские самолеты".

 

 

 

Знаменитое оружие Победы, определившее исход многих сражений, самоходная

 

артиллерийская установка СУ-122 была сконструирована под руководством Льва

 

Израилевича Горлицкого. Его самоходки (на базе танка Т-34) участвовали в прорыве

 

блокады Ленинграда, дошли до Берлина. За СУ-122 и более мощную СУ-152 Лев

 

Израилевич был дважды удостоен Сталинской премии. (В настоящее время 94-летний

 

Горлицкий член нашей ветеранской организации на Гатчинской, 22).

 

 

 

Немалую помощь пехоте оказывал и 160 мм миномет, сконструированный Исааком

 

Теверовским. Среди создателей лучших танков Второй мировой войны имя главного

 

конструктора челябинского "танкограда" Жозефа Яковлевича Котина, зам. наркома

 

обороны, генерал-полковника. В ходе войны под его руководством были разработаны

 

все модификации тяжелых танков ИС и КВ.

 

 

 

Немало еврейских имен и среди советских авиаконструкторов.

 

 

 

Девять тысяч высотных истребителей МиГ громили врага в ходе войны, в том числе

 

и первые советские реактивные самолеты. Один из создателей МиГов Михаил

 

Иосифович Гуревич, выдающийся авиаконструктор, Герой соцтруда, лауреат Ленинской

 

и Сталинских премий. Конструктор самых скоростных истребителей Второй мировой

 

войны Ла-5, Ла-7 и Ла-9 Семен Моисеевич Лавочкин.

 

 

 

Из 54 тысяч истребителей, произведенных во время войны, 22 тысячи носили индекс

 

"Ла". На них летали многие советские асы, в том числе и трижды герои Покрышкин и

 

Кожедуб. Иван Кожедуб, сбивший 62 немецких самолета, подходя на аэродроме к

 

своему Ла-7, вытягивался, как по команде "смирно" и отдавал самолету честь.

 

 

 

В своих воспоминаниях он писал: "Есть человек, которому я обязан не только

 

своей славой, но и самой жизнью. Это конструктор Семен Лавочкин, создавший

 

великий истребитель Ла-7. На этом самолете я не боялся вступать в бой с любым

 

количеством немецких машин. Он, казалось, сам понимал, что нужно делать, куда

 

лететь, в кого стрелять. А уж спасал он меня в самых безнадежных ситуациях".

 

 

 

Первым заместителем Лавочкина был Михаил Леонтьевич Миль, еврей, ставший

 

впоследствии генеральным конструктором многих советских вертолетов. Из

 

конструкторского бюро Лавочкина и Семен Арьевич Косберг. С 1958 года он работал

 

у Королева, создавал двигатели для ракет 3-ей ступени. Хорошо известен возглас

 

Гагарина: "Поехали!" когда заработала первая ступень.

 

 

 

Но мало известен его крик восторга на 30-й секунде полета: "Косберг сработал!",

 

когда корабль вышел на орбиту. Уже на земле, увидев в толпе встречающих

 

Косберга, Гагарин подошел и обнял его. Герой соцтруда, лауреат Ленинской премии

 

Семен Арьевич Косберг погиб в 1965 году в автокатастрофе.

 

 

 

Ближайшими сотрудниками Лавочкина были также талантливые конструкторы Свердлов,

 

Тайц, Фельснер, Хейфец. Кстати, заместителями Туполева были Кербер и Френкель;

 

Яковлева - Донской, Закс и Зонштайн; Петлякова - Изаксон.

 

 

 

Уже к началу 1944 года наша армия превосходила гитлеровскую качеством всех

 

видов вооружения, а количеством в 1,5-2 раза

 

 

 

Война закончилась в мае, а в июне 45-го американские ученые успешно испытали

 

атомную бомбу. У большинства этих ученых от рук нацистов в Европе погибли все

 

близкие. Они делали бомбу не для Японии.

 

 

 

Они надеялись, что атомный взрыв над Берлином станет апофеозом справедливого

 

возмездия. Советская армия опередила их.

 

 

 

В конце 1945 года Ванников получил новое правительственное задание:

 

организовать производство и испытание атомной бомбы.

 

 

 

В 1949 году в кремлевском кабинете Сталина обсуждается список представленных к

 

наградам за создание атомной бомбы. Первым в нем значился Берия.

 

 

 

Сталин, подумав, сказал: "Лаврентия Павловича мы наградим грамотой! А вот

 

товарищ Ванников, я полагаю, достоин Золотой Звезды". Наступила пауза. Кто-то

 

осторожно заметил, что Ванников уже Герой Социалистического Труда, а в положении

 

записано... "Положение писали люди, - перебил Сталин. - Они и исправят это

 

положение".

 

 

 

Генерал-полковник Б.Л.Ванников получил вторую Золотую Звезду под 1.

 

 

 

В 1954 году за создание водородной бомбы он был удостоен третьей Золотой Звезды

 

и тоже под 1.

 

 

 

БОРИС ВАННИКОВ, (1897-1962)

 

 

 

Советский государственный деятель

 

 

 

Борис Львович Ванников родился 26 августа 1897 г. в поселке Биб-Эйлат (вблизи

 

Баку) в семье рабочего. После окончания начальной школы работал на Бакинских

 

нефтепромыслах подсобным рабочим.

 

 

 

В 1917 г. работал помощником десятника на строительстве шоссейной дороги на

 

Кавказе.

 

 

 

В 1918-1920 гг. Б.Ванников активно участвовал в революционных событиях и

 

гражданской войне на Кавказе. Он - член российской коммунистической партии с

 

1919 г.

 

 

 

В 1920 г. он переехал в Москву, работал в Наркомате РКИ (рабоче-крестьянской

 

инспекции) и одновременно учился в Московском высшем техническом училище (МВТУ

 

им. Баумана).

 

 

 

В 1926 г. Б.Ванников окончил МВТУ и с этого времени по 1937 г. работал

 

инженером, главным инженером и директором ряда военных заводов (Тульского,

 

Пермского).

 

 

 

В 1937 г. Ванников был назначен заместителем наркома, а в 1939 г. - наркомом

 

оборонной промышленности СССР.

 

 

 

В первых числах июня 1941 г. Ванников был отстранен с поста наркома вооружения

 

СССР и арестован.

 

 

 

В июле 1941 г., через месяц после нападения Германии на СССР, ему в тюремную

 

камеру было передано указание Сталина письменно изложить свои соображения о

 

мерах по развитию производства вооружения в условиях начавшейся войны.

 

 

 

Через несколько дней Ванникова прямо из тюрьмы привезли к Сталину, который

 

сказал: "Ваша записка - прекрасный документ для работы наркомата вооружения. Мы

 

передадим ее для руководства наркому вооружения".

 

 

 

После освобождения в июле 1941 г. Ванников выполнял задания Государственного

 

комитета обороны по производству боеприпасов и восстановлению эвакуированных в

 

глубь страны артиллерийских заводов. В начале февраля 1942 г. Б.Л.Ванников был

 

назначен наркомом боеприпасов СССР, а в июне 1942 г. ему было присвоено звание

 

Героя Социалистического Труда "за исключительно высокие заслуги перед

 

государством в деле организации производства, освоения новых видов

 

артиллерийского и стрелкового вооружения...". В январе 1944 г. Ванникову

 

присвоено звание генерал-лейтенанта, а в ноябре 1944 г. - звание

 

генерал-полковника инженерно-артиллерийской службы.

 

 

 

Наркомом боеприпасов Б.Л.Ванников оставался вплоть до июня 1946 г., в течение

 

всей Отечественной войны успешно руководя отраслью, которая бесперебойно

 

обеспечивала фронт боеприпасами и проводила их принципиальное совершенствование.

 

 

 

В начале 1946 г. Б.Л.Ванников возглавил Первое Главное управление (ПГУ) при

 

Совете Министров СССР. В задачу ПГУ входила организация производства советской

 

атомной бомбы. По словам академика Ю. Харитона, "блестящий инженер и прекрасный

 

организатор, Б.Л.Ванников быстро сумел найти общий язык с большим коллективом

 

ученых, возглавляемым И.В.Курчатовым....".

 

 

 

Б.Л.Ванников активно участвовал и в создании советской водородной бомбы. В

 

1953-58 гг. он - первый заместитель министра среднего машиностроения СССР.

 

 

 

За заслуги в развитии оборонной промышленности ему трижды присваивалось звание

 

Героя Социалистического Труда (1942, 1949 и 1954 гг.) и дважды присуждалась

 

Сталинская премия

 

(1951, 1953 гг.). Он был награжден 6 орденами Ленина, Суворова и Кутузова 1-й

 

степени.

 

Борис Львович Ванников умер в Москве 22 февраля 1962 г. и похоронен на Красной

 

площади у Кремлевской стены.

 

 

 

http://s30058420884.mirtesen.ru/blog?q=%D0...%B9%D0%BD%D0%B0

[WildWind]

 

Барух Бен-Нерия

Большинство ветеранов, живущих в Израиле, продолжают традиции празднования 9 мая, Дня Победы, который является для них самым главным праздником. В этот день они снова надевают мундиры и ордена, поют прекрасные военные песни и предаются воспоминаниям.

 

Роль евреев в Красной армии с момента ее основания, особенно в период Великой Отечественной войны - тема пока малоизученная. Важный вклад в ее освещение может внести новое исследование историка, профессора Иерусалимского Еврейского университета, д-ра Баруха Бен-Нерия, посвященное советским евреям в период от революции до победы в той войне. Работа над книгой, которая вскоре должна выйти в свет, заняла у ученого много лет. Она основывается на архивных материалах и многочисленных интервью с евреями, занимавшими важные посты в Советском Союзе, в том числе в годы Второй мировой войны.

 

В Красной армии в Великую Отечественную служили около полумиллиона евреев - как мужчин, так и женщин. Это относительно высокий процент, учитывая долю еврейского населения в СССР, больший, чем у других народов. Около 200.000 бойцов-евреев погибли в боях. проф. Бен-Нерия объясняет этот факт не только законопослушностью и верностью советской идеологии, но также личным стремлением множества людей бороться с нацистами, поскольку еще до войны были известны призывы Гитлера к уничтожению евреев. Бойцы Красной армии первыми узнали о зверствах немцев на оккупированных территориях, массовых убийствах, а создании машины уничтожения евреев в нацистской Германии.

 

Фактически СССР накануне Второй мировой войны был единственной в мире страной, которая позволяла евреям достигать высоких постов в армии. Но впечатляет также количество Героев Советского Союза: в Красной армии насчитывалось 13 млн. человек, из них 12 тысяч получили в годы войны звания Героя Советского Союза, и в их числе 160 евреев - солдат и командиров. Было немало и тех, кто стал дважды Героем Советского Союза. Один из них - Давид Драгунский, командир гвардейской танковой бригады, которая одной из первых вошла в Берлин. В отставку он вышел в звании генерала-полковника, занимал многие высокие посты, а еще стал председателем так называемого Антисионистского комитета советской общественности. По мнению проф. Бен-Нерия, этой общественной деятельностью Давид Драгунский был вынужден заниматься под сильным давлением и вопреки своему желанию, чтобы сохранить свой статус и беспокоясь о семье.

 

Среди легендарных героев войны-евреев можно вспомнить Абрама Темника, погибшего в боях за Берлин и также занимавшего пост командира танковой бригады. Еще один герой СССР - подводник Вульф Коновалов, вышедший в отставку в звании контр-адмирала советских ВМФ. Удивительный пример - два брата-героя, танкисты Матвей и Евсей Вайнрубы. Первый дослужился во время войны до звания генерала-майора, его брат, подполковник, командовал танковой бригадой, а затем репатриировался в Израиль и скончался в 2003 году.

 

Новые исследования показывают, что число евреев - командиров Красной армии могло быть значительно больше, если бы не масштабные сталинские репрессии конца 1930-х, в ходе которых погибли многие видные военачальники. Проф. Бен-Нерия считает, что основной причиной этого витка репрессий была внутриполитическая борьба в советском руководстве, а не антисемитизм Сталина, который обострился и принял болезненные формы уже после 1945 года. Чистки же в Красной армии накануне войны коснулись прежде всего тех, кто подозревался в близости к Троцкому или Тухачевскому. Тогда была уничтожена большая группа видных командиров, в том числе командарм Иона Якир, расстрелянный в 1937 году. Сталин подозревал его в участии в заговоре Тухачевского и решил ликвидировать, несмотря на его заслуги и близость к Ворошилову. Другой еврей, Ян Гамарник, занимавший пост начальника политотдела Красной армии, покончил с собой в 1937 году, опасаясь ареста. В 1937 году был расстрелян и начальник Управления по комначсоставу Красной армии, Борис Фельдман. В 1941 году армия лишилась легендарного летчика Якова Смушкевича, в 1937-38 годах командовавшего ВВС СССР и арестованного уже после начала войны. Тогда же погиб генерал-полковник Григорий Штерн, правая рука Ворошилова, накануне войны командовавший ПВО.

Среди евреев-офицеров были и те, кто в прошлом служил в царской армии и после революции перешли на сторону большевиков. В припадке паранойи Сталин стал подозревать их в предательстве и ликвидировал почти всех.

 

Были среди красных командиров и те, кто пережил чистки в Красной армии и сделал карьеру. Один из них - Яков Крайзер, в начале войны командовавший дивизией, а в 1945-м - армией. Он стал одним из первых, кто во время Великой Отечественной войны за личное мужество и героизм получил звание героя СССР. Из 700 командующих корпусами Красной армии 29 были евреями. Среди ста командармов - 9 евреев. Всего же 360 евреев дослужились в Красной армии во время войны до генеральского или адмиральского званий, занимая важные посты.

 

Нельзя забывать и тех героев, кто решил репатриироваться в Израиль. Среди них Иона Деген, добровольцем ушедший на фронт, служивший танкистом и лично уничтоживший 17 фашистских танков и самоходных орудий. После ранения он стал врачом, в 1973 году репатриировался в Израиль, живет в Гиватаиме. Деген был дважды представлен к званию Героя Советского Союза и дважды отставлен, как еврей. Автор медицинских трудов, ветеран стал также известным литератором. Он написал ряд книг о войне, а Евгений Евтушенко назвал одно из стихотворений Дегена одним из самых гениальных, "ошеломляющим по жестокой силе правды".

 

Большинство ветеранов, живущих в Израиле, продолжают традиции празднования 9 мая, Дня Победы, который является для них самым главным праздником. В этот день они снова надевают мундиры и ордена, поют прекрасные военные песни и предаются воспоминаниям. Возглавляет организацию ветеранов и инвалидов войны тоже удивительная личность - Роман Ягель, еврей польского происхождения. Когда СССР захватил Польшу, ему было 15. В 1941-м он был мобилизован в Красную армию, а в отставку вышел уже в звании полковника. В 1957 году репатриировался в Израиль. Он принимал участие в Шестидневной войне и после освобождения Иерусалима был назначен губернатором Старого города. В 1986 году получил звание бригадного генерала ЦАХАЛа.

 

9 мая мы выражаем глубокую благодарность ветеранам и героям войны. Вместе с ними мы вспоминаем тех, кто погиб на войне, а также ушедших от нас в последние годы. И всегда будем помнить подвиг победителей в той войне.

 

http://mnenia.zahav.ru/ArticlePage.aspx?articleID=14996

[Алесь]

Может Маневич - и не нарком...но забыть его подвиг - НЕЛЬЗЯ!!!

 

Маневич Лев Ефимович

20.08.1898 - 11.05.1945

Герой Советского Союза

 

Даты указов

1. 20.02.1965

 

Памятники

г. Самара, мемориальная доска

 

 

 

Маневич Лев Ефимович (псевдонимы: Этьен, полковник Старостин) - советский разведчик, полковник.

 

Родился 20 августа 1898 года в городе Чаусы ныне Могилёвской области Белоруссии в семье служащего. Еврей. Член ВКП(б) с 1918 года. Учился в Женевском (Швейцария) университете. В 1917 году призван в русскую армию.

 

В Красной Армии с апреля 1918 года. Участник Гражданской войны, был комиссаром бронепоезда, командиром отряда особого назначения.

 

С 15 мая 1920 года по 15 июня 1921 года Л.Е. Маневич работал в городе Уфе, указывая в личной анкете от 27 июля 1920 года: "… с февраля 1919 года в Москве, Самаре, по всей линии работаю инструктором Главполитпути, командирован на транспорт ВЦИКом… назначен 15 мая 1920 года дорполитом Самаро-Златоустовской железной дороги… Нынешняя должность - заврайполит ст. Уфа…"

 

Маневич Л.Е. являлся членом бюро 2-го районного комитета РКП(б) города Уфы (впоследствии именовался - Ждановский районный комитет ВКП(б) и Советский районный комитет КПСС).

 

В 1921 году Л.Е. Маневич окончил высшую школу штабной службы комсостава, в 1924 году - Военную академию РККА, а в 1929 году - курсы при Военно-воздушной академии имени Н. Е. Жуковского. Служил в Разведывательном управлении РККА.

 

С середины 20-х до начала 30-х годов XX-го века, периодически находясь за границей, Лев Маневич проявил замечательные качества разведчика, большое самообладание и мужество. Прекрасно образованный он был очень эффективным сотрудником, добывая ценную информацию. Во 2-й половине 1930-х годов он выполнял важнейшие правительственные задания по организации физического устранения врагов Советского Союза и советской власти за границей, в том числе белоэмигрантов, перебежчиков и тому подобных. Официально был переведён на службу в Народный Комиссариат иностранных дел СССР.

 

В 1935 году Л.Е. Маневичу присвоено звание полковника.

 

Арестован в Вене по подозрению в совершении операций с крадеными бриллиантами, художественными ценностями и наркотиками, но избежал суда.

 

Во время Великой Отечественной войны Лев Маневич был арестован итальянской фашистской контрразведкой и приговорён судом к тюремному заключению.

 

В 1943 году его передали гитлеровцам, у которых он содержался в концлагерях на территории Австрии - Маутхаузен, Мельк и Эбензе. В невероятно тяжёлых условиях концлагерей, где отважный советский разведчик находился под именем полковника Я.Н. Старостина, будучи тяжело болен туберкулёзом, Л.Е. Маневич проявил высокий патриотизм, большую силу воли и выдержку, участвовал в создании подпольных групп среди узников лагерей смерти…

 

Он был освобождён американскими войсками 6 мая 1945 года, но вскоре, 11 мая 1945 года, скончался. Похоронен в городе Линц (Австрия).

 

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 20 февраля 1965 года за доблесть и мужество, проявленные при выполнении специальных заданий Советского правительства перед второй мировой войной и в годы борьбы с фашизмом, полковнику Маневичу Льву Ефимовичу посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

 

Награждён орденом Ленина.

 

На родине Героя, в городе Чаусы его именем названа улица, установлена мемориальная доска. О жизни легендарного советского разведчика повествует роман Е. Воробьёва "Земля, до востребования", который был положен в основу одноимённого художественного фильма, созданного в 1973 году режиссёром В. Дорманом.

 

В декабре 2008 года в Самаре, на здании Управления Федеральной службы безопасности по Самарской области, открыта меморальная доска в честь героя-разведчика.

[WildWind]

П О Б Е Д И Т Е Л Ь

 

 

 

Последние дни войны. Австрия. Передовой отряд 7-й гвардейской воздушно-десантной дивизии оторвался на 83 километра от основных сил, прошел сквозь 100-тысячную группировку войск противника, захватил при этом несколько населенных пунктов, взял несколько тысяч пленных, 60 единиц бронетехники. Внушительная колонна двигалась по шоссе. Советское командование еще ничего не знало. На уничтожение вражеского скопления вылетели штурмовики. На бреющем полете они открыли шквальный огонь. Все бросились врассыпную, залегли в кюветы, в воронки. И тут на шоссе выскочил офицер — командир батальона. Он размахивал руками, показывая летчикам: «Свои!» Невероятно, но летчики его заметили, поняли, прекратили стрельбу и улетели. К майору подошел потрясенный немецкий полковник — хотел пожать руку советскому офицеру. Тот врагу руки не подал.

 

 

 

Командиром батальона был гвардии майор Иосиф Рапопорт.

 

Таких эпизодов в его боевой биографии — множество. Его трижды представляли к званию Героя Советского Союза, но Звезду он так и не получил...

 

Маленького роста, без строевой выправки, но всегда — аккуратно, по форме одетый и чисто выбритый... Он никогда не повышал голоса на подчиненных, однако умел отдавать распоряжения так, что ни у кого и мысли не возникало его ослушаться.

 

Самое же поразительное — гвардии майор Рапопорт не был кадровым военным. Он был ученым.

 

Мальчик из Чернигова

 

Родился Иосиф Абрамович 14 марта 1912 г. в Чернигове в семье фельдшера. До 5 класса учился в Славянске, затем семья вернулась в Чернигов, где Юзик — так его звали родные, и это имя осталось за ним навсегда, — окончил среднюю школу. Поступил в агрономический техникум, а потом — на биологический факультет Ленинградского университета.

 

Уже на первых курсах университета он заинтересовался и увлекся генетикой. Чтобы знакомиться с литературой в подлиннике, изучал иностранные языки и впоследствии читал на многих европейских языках. В 1933—1934 гг. принимал участие в работе над книгой «Хрестоматия по эволюционному учению» (1934), где составил главу «Генетика и эволюция», для чего перевел статьи английских и немецких авторов: Х.Де Фриза, А.Вейсмана, Т.Моргана, У.Бэтсона, а также использовал труды Ю.Филипченко, К.Тимирязева.

 

Осенью 1935 г., после окончания ЛГУ, Рапопорт поступил в аспирантуру Института экспериментальной биологии Наркомздрава в Москве, возглавляемого Н.Кольцовым. Работали здесь творчески, самозабвенно, много и весело. Чувство единой семьи сплачивало профессоров и вахтеров. При строгой дисциплине тут царил непоказной демократизм. Институт стал для Рапопорта домом, где он сложился как ученый и который вместе с другими строил и защищал от нападок лысенковцев.

 

Темой его кандидатской диссертации стали «Многократные линейные повторения гена и участка хромосомы». Удобным объектом генетиков была классическая мушка дрозофила. Загадочные множественные повторы генов изучают на ней и поныне. Рабочий день Рапопорта продолжался с 6 утра до 11 вечера. За сверхурочную работу платил препаратору из своей скудной зарплаты. Н.Вавилов, в то время директор Института генетики АН СССР, отметил большую ценность защищаемой работы и развиваемого молодым ученым направления по влиянию химических веществ на симметрию организма.

 

После защиты И.Рапопорт стал старшим научным сотрудником отдела генетики. В конце 1938 г. ему предложили занять престижную должность ученого секретаря ученого совета Наркомздрава РСФСР. Он отказался.

 

Большое внимание молодой исследователь уделял поиску химических веществ, вызывающих ненаследственные изменения — морфозы. Им были изучены более тысячи химических соединений. Результаты этого раздела он оформил в виде докторской диссертации. Одновременный поиск мутагенных веществ для эффективного вмешательства в наследственную изменчивость бактерий, животных, растений стали программой его дальнейших научных исследований на всю жизнь. Защита докторской диссертации «Феногенетический анализ независимой и зависимой дифференцировки» должна была состояться 17 июня 1941 г. на ученом совете биофака МГУ. Докторанту к тому времени исполнилось 29 лет! Но… не было кворума, и защиту перенесли на 28 июня. 22 июня началась война.

 

Дороги войны

 

Он имел право на бронь — как ученый… Но 27 июня младший лейтенант запаса И.Рапопорт явился в военкомат добровольцем и получил направление на общеармейские командные курсы «Выстрел». После трехмесячной учебы ему присвоили звание старшего лейтенанта и назначили командиром роты, отправлявшейся на Крымский фронт. 25 октября 1941 г. уже командира батальона И.Рапопорта тяжело ранили. Потеряв много крови, он сумел добраться до своих и был эвакуирован через Керченский пролив в Баку в госпиталь №1418.

 

После выздоровления, весной 1942 г., он стал командиром батальона, направленного в Иран. Советское руководство опасалось возможного вступления Турции в войну и захвата ею бакинских нефтяных промыслов. В Иране И.Рапопорт заболел коматозной формой лихорадки и в конце 1942 г. снова попал в госпиталь. Потом его направили в Военную академию им. М.Фрунзе. В середине лета 1943 г. он окончил эту академию, а в мае того же года в МГУ состоялась отложенная из-за начала войны защита докторской диссертации. Зная работы Рапопорта, академик Л.Орбели, вице-президент Академии наук СССР, предложил отозвать его из армии, чтобы он мог продолжить научную работу. Тот решительно отказался. Отказался он и от места преподавателя на кафедре военной истории академии. Его ждал фронт.

 

В знаменитой операции форсирования Днепра в районе Черкасс, будучи начальником штаба 184-го стрелкового полка, Рапопорт самовольно, нарушив приказ и рискуя угодить под трибунал, изменил место переправы. Это позволило с малыми потерями форсировать реку в удобном месте и, зайдя в тыл противнику, заставить его отступить, бросив укрепленные позиции на высоком западном берегу. В итоге 62-я дивизия смогла навести переправы и закрепиться на западном берегу Днепра.

 

Сам Рапопорт командовал тогда передовым отрядом, обеспечившим 62-ю дивизию при захвате плацдарма. Когда плацдарм расширили, две отборные дивизии немцев нанесли удар. Комдив собрал штаб дивизии и переправился обратно. А капитан Рапопорт, исполнявший обязанности командира полка, вместе с другими командирами полков трое суток отражали атаки элитных немецких дивизий.

 

Когда в затишье появился комдив, капитан прилюдно сказал ему: «Вы мерзавец и трус», — и ударил по лицу… 32 человека, включая комдива, получили звание Героя за плацдарм, Рапопорт — нет. Ему говорили: пиши «наверх», ведь 30 человек твоего передового отряда получили Героев. А он неожиданно: комдив, мол, был прав, я не имел права прилюдно подрывать его авторитет, как он дивизией после этого будет командовать?

 

В дальнейшем ходе этой операции И.Рапопорт вывел из окружения несколько подразделений. Шел впереди, неся на плечах станковый «Максим». Он был не только отважным офицером. Он берег бойцов и заботился о них. На фронте вступил в партию, что давало ему единственную «льготу»: при пленении, как офицеру, еврею и коммунисту, первым пойти под расстрел.

 

Уже в Венгрии, за прорыв линии «Королева Маргарита» на пути к Будапешту, капитан был награжден полководческим (генеральским!) орденом Суворова и во второй раз представлен к званию Героя, которого его вновь не удостоили: да, он не просто выполнил — он перевыполнил боевую задачу, но… нарушил приказ! А ведь его отряд в ходе операции потерял всего семь (!) человек. 25 декабря 1944 г. Рапопорт должен был принять полк, но получил тяжелое ранение: пуля снайпера выбила ему глаз и задела мозг. Чудом выжив, месяц спустя он сбежал из госпиталя в свой батальон.

 

В третий раз И.Рапопорт был представлен к званию Героя в самом конце войны. 7 мая 1945 г. ему приказали возглавить подвижной передовой отряд и прорваться сквозь порядки отступавшей 300-тысячной группировки немецких войск для встречи с американцами в районе Амштеттена. Вскоре отряду преградили путь три танка «Тигр» в боевом порядке. Легкие десантные самоходки были против них бессильны. Гвардии майор соскочил с брони, подбежал к головному немецкому танку, постучал рукояткой пистолета по броне и на чистейшем немецком представился «командиром авангарда Сталинградского корпуса тяжелых танков». Затем, откинув плащ-палатку, чтобы видны были ордена, сообщил, что «корпус» на подходе, и приказал: «Орудия разрядить, шоссе очистить, танки отвести!» И, не дожидаясь ответа, пошел назад. Чуть помедлив, немцы выполнили приказ и пропустили колонну, затем вновь встав на место в том же порядке. Отряд же устремился к городу Мельку. Вскоре десантники под прикрытием авианалета ворвались в Амштеттен. Все улицы и переулки были забиты войсками противника. Сминая вражескую технику, давя живую силу, дивизион самоходных орудий шел вперед, за ним двигалась пехота, Рапопорт по-прежнему ехал на броне головной самоходки. За 8 мая отряд с боями прошел 83 километра, очистил от немцев три города и несколько сел, взял в плен 35 тысяч гитлеровцев, среди них до 600 офицеров... Было захвачено полное оборудование самолетостроительного завода, 60 танков и бронетранспортеров, более 500 автомашин, около 400 орудий, а также 86 паровозов, 400 вагонов и много другого военного имущества.

 

Это тогда он, стоя на шоссе, сигналил самолетам…

 

Встреча с частями 3-й американской армии состоялась. Маршал Ф.Толбухин доложил Ставке о выполненном задании, отметив действия усиленного подвижного отряда под руководством И.Рапопорта. Командование в очередной раз представило гвардии майора к званию Героя. Но и в третий раз высшую награду страны ему не дали. Теперь он действительно дал повод. Пьяный адъютант очень большого начальника на трофейном «опеле» на огромной скорости сбил молодого лейтенанта из недавнего пополнения батальона Рапопорта. Адъютанта вытащили из машины, избили и заперли в каком-то подвале, а сами продолжили путь на Запад. Пленника разыскали и вызволили лишь через несколько дней, и разъяренный большой начальник приостановил награждение. Американцы же наградили майора Рапопорта орденом Legion of Merit, а также личным оружием — карабином и кортиком. Кстати, общался он с ними на безукоризненном английском. Союзники были приятно удивлены.

[WildWind]

П О Б Е Д И Т Е Л Ь (окончание)

 

 

«Этот хулиган Рапопорт»

 

Сняв погоны, Рапопорт с головой окунулся в работу. Уже в 1946 г. в журнале «Доклады Академии наук» появилась его первая послевоенная статья «Карбонильные соединения и химический механизм мутаций», ставшая приоритетной.

 

Позже Нобелевская комиссия вынесет определение, что научное открытие изменения генов под действием химических веществ принадлежит ему и немецкой эмигрантке Шарлотте Ауэрбах, начавшей эту тему в военные годы в Шотландии и не знавшей о работах Рапопорта. Шедшего первым Рапопорта задержала война...

 

И.Рапопорт был одним из первооткрывателей химического мутагенеза. Сначала искусственное ускорение мутаций вызывали с помощью рентгеновского и радиоактивного излучений. Естественно было попытаться найти химические средства ускорения мутаций. Такая мысль возникла у Н.Кольцова. Над этим работали В.Сахаров и М.Лобашев. Шарлотта Ауэрбах проводила такие исследования в Англии. Независимо от них об этом думал Рапопорт, еще будучи студентом Ленинградского университета, а затем аспирантом Кольцова в Москве. Но начать исследования он смог лишь после войны, в 1946-м. В опытах Сахарова и Лобашева частота мутаций повышалась всего на доли процента. Рапопорт открыл химические средства, увеличивающие частоту мутаций вдвое.

 

Но занятия настоящей наукой обязательно требуют независимости мнений, свободы мысли, поиска убедительных объективных доказательств. Все это абсолютно не годилось для партийного руководства. Рапопорт более чем кто-либо не соответствовал принятым нормам.

 

В августе 1948 г., в разгар каникул, экспедиций и отпусков, внезапно начался очередной политический процесс — лысенковцы «судили» генетиков и генетику на сессии ВАСХНИЛ. Подготовка прошла в лучших традициях большевизма — втайне от генетиков. Все роли были заранее расписаны, тексты согласованы. Доклад Лысенко редактировал сам «гений всех времен и народов». Доброжелатели не советовали Рапопорту выступать, а если решится, то только при орденах. Чудом попав в зал заседаний, Иосиф Абрамович оказался самым смелым и последовательным защитником науки от клеветы шарлатанов. Опираясь на достижения кольцовской школы, он дал в своем выступлении обзор достижений научной генетики того времени.

 

Узнав, что Лысенко поддержан Сталиным, «покаялась» и часть оппонентов. Рапопорт же, как отмечено в стенограмме, «отпускал оскорбительные реплики, допускал выкрики», до последнего защищая науку: «Генетика стоит на пороге великих открытий. Она является лучшей теорией, чем ваша. Обскуранты!» Выступления лысенковцев встречались аплодисментами, возражавших — гиканьем, выкриками. На один из них: «Откуда взялся этот хулиган Рапопорт?!» — услышали: «Из седьмой гвардейской воздушно-десантной дивизии!» Во время своего выступления главный идеолог Лысенко, Исай Презент, заявил: «Когда мы, когда вся страна проливала кровь на фронтах Великой Отечественной войны, эти муховоды...» И тогда Рапопорт рванулся к трибуне. Схватив Презента за горло, он спросил свирепо: «Это ты, сволочь, проливал кровь?» Сам Презент во время войны одновременно возглавлял кафедры генетики в Московском и Ленинградском университетах, из обоих был изгнан «за бытовое разложение». Борец за пролетарскую биологию принуждал студенток к сожительству. Впрочем, на дальнейшей его карьере это не отразилось.

 

Рапопорта не арестовали, возможно, именно из-за его «вызывающего» поведения на сессии (в стенограмме глухо говорится о его «хулиганской выходке»). Но Коммунистическая партия достойно отблагодарила своего отважного солдата — изгнала из своих рядов, уволила с работы. Девять лет он был оторван от дела своей жизни.

 

 

 

 

 

 

 

Сначала доктор наук пытался устроиться в метро, потом на временную работу в геологические партии, занимался определением геологического возраста образцов в качестве геолога и палеонтолога в разных геологических и нефтедобывающих организациях, под чужой фамилией делал переводы для Института научной информации.

 

Вскоре после смерти Сталина, в 1954 г., он написал резкое письмо новому руководителю партии Н.Хрущеву. От «гражданина Хрущева» ученый требовал (!) «членораздельного изложения намерений политического и административного начальства, к которому вы принадлежите и которое ответственно за полный разгром нескольких биологических наук в 1948 г.». Рапопорт настаивал на приеме у первого секретаря ЦК — не о судьбе лишенного работы доктора наук, вынужденного перебиваться случайными заработками, хлопотал он, а о будущем генетики в СССР!

 

 

Вершины

 

В 1957 г. Н.Семенов, нобелевский лауреат, директор Института химической физики АН СССР, создал для Рапопорта в своем институте отдел химического мутагенеза. Началось возвращение ученого к любимой работе в стенах «секретного» института. Этот путь на каждом шагу осложнялся «компетентными органами».

 

В 1962 г. Нобелевская комиссия выдвинула И.Рапопорта и Ш.Ауэрбах на получение премии. Памятуя о недавнем скандале с лауреатством Б.Пастернака, шведы осторожно запросили мнение советских властей. Рапопорта вызвали в ЦК и предложили ему вновь вступить в партию. На что он ответил: «Вы меня выгоняли, вы меня и восстанавливайте». Ученый отказался от всемирного официального признания, от почти автоматического избрания академиком, от денег, наконец. Для него существовали иные ценности. И ЦК КПСС сочло представление И.Рапопорта к Нобелевской премии «преждевременным». В итоге ни он, ни Ауэрбах нобелевскими лауреатами не стали (таковы правила —

 

или оба,

 

или никто). Блистательное достижение генетики ХХ в. так и не отметили высшей научной наградой. А ведь химический мутагенез был едва ли не единственным разделом мировой генетики, где советский ученый, после истребления этой науки в 1948 г., сумел сохранить для своей Родины ведущее положение.

 

　Открыв в 1946—1948 гг. многие сильные и сверхсильные химические мутагены, Рапопорт получил и первые обнадеживающие данные по их применению в микробиологии и на культурных растениях. Возглавив отдел химической генетики, он стал руководителем нового научно-практического направления. Ему удалось сделать работу селекционеров генетически осмысленной, а работу генетиков решительным образом связать с практикой. В отличие от мощного, но действующего неспецифически радиационного мутагенеза, химические мутагены, повышая частоту мутаций в тысячи и десятки тысяч раз, зачастую позволяют получить хозяйственно ценные мутации.

 

К концу 1991 г. на основе химического мутагенеза в содружестве с селекционерами и агрономами было создано 393 новых сорта культурных растений, в большинстве зерновых. Они отличаются высокой продуктивностью, устойчивостью к фитопатогенам, к неблагоприятным почвенным и погодным условиям.

 

Молодой чиновник в Госкомнауки никак не мог понять, почему Рапопорт, ставший, по сути, селекционером, никогда не ставит свое имя в число авторов создаваемых сортов. А президент АН СССР академик А.Александров заметил, что пока иные делят авторство, забыв о самом деле, методы Рапопорта работают, принося пользу. Методы эти успешно работали и на микробиологическую промышленность, особенно для получения мощных производственных штаммов, создания штаммов — продуцентов новых антибиотиков. Рапопорт умел предвидеть области применения своих открытий, например, для разработки противоопухолевых препаратов. Иосиф Абрамович заложил основы еще одной области исследований — мутагенов окружающей среды.

 

Он заведовал небольшим отделом в Институте химической физики АН СССР, но снабжал химическими супермутагенами всех селекционеров, выражавших желание применять их в сельском хозяйстве.

 

После гибели Рапопорта отдел распался, а супермутагены ныне продают за большие деньги.

 

Его жизнь и труды пришлись на суровое, подчас страшное время. Целью ученого всегда были не премии, награды и звания, но дело, которому он служил всю жизнь, без страха и упрека. А награды находили его: он стал лауреатом Ленинской премии (немалую денежную сумму которой поровну разделил между своими сотрудниками), Героем Социалистического Труда.

 

И.Рапопорт страдал тяжелой формой астмы, всегда носил с собой ингалятор. В последние годы развилась катаракта на единственном глазу, он уже плохо различал цвета. 26 декабря 1990 года на пешеходном переходе его сбил грузовик, и 31 декабря Иосиф Абрамович скончался.

 

 

Память

 

О жизни и научном наследии И.Рапопорта написаны книги, снят документальный фильм, его памяти посвящаются научные конференции, во многих публикациях описаны его военные подвиги. Все это — там, в России. На его родине, в независимой Украине, он неизвестен. Нет пророка в своем Отечестве… Почему?

 

Предположение первое: И.Рапопорт работал в России. Да мало ли кто из наших земляков работал за пределами Украины? Это не мешает нам гордиться, скажем, Игорем Сикорским или Сергеем Королевым.

 

Второе. Иосиф Абрамович был евреем. Пожалуй, это ближе к истине. Не будем скромно опускать глаза и говорить, что в Украине нет антисемитизма. Вспомним хотя бы, как совсем недавно некий областной вождь отметился публичными антисемитскими высказываниями. Наказания за это г-н чиновник не понес никакого, более того, стал кандидатом в президенты страны. Антисемитизм в нашем государстве — не препятствие для президентского поста. Как и уголовное прошлое.

 

Третье. Рапопорт не изменил своим принципам и продолжал борьбу с лысенковщиной, которая — не как «учение», а как клановая организация науки, подменившая собою научные школы, — по-прежнему процветает в Украине, в частности в системе Национальной академии наук — об этом я уже писал («ЗН» от 19.07.2008 г.).

 

Наконец, четвертое — и главное. Иосиф Рапопорт был великим ученым — это вряд ли кто-нибудь станет отрицать. Он был отважным воином, освобождавшим, кстати, и свою родную Украину. Отвага его основывалась на мощном интеллекте ученого — он мгновенно просчитывал возможные варианты и выбирал наилучший, с наименьшим числом жертв и наибольшим эффектом, — на чувстве долга и на невероятной силе духа. А еще — Иосиф Рапопорт оставался Гражданином. Долгие годы борьбы с лысенковщиной, годы отлучения от науки, унижений не сломили его. Он служил не кланам, не вождям, — он служил народу и Истине, и оставался свободным человеком в рабской стране. Всей своей жизнью он показал, что честь и порядочность, мужество и принципиальность — понятия не этнические, и жизнь можно прожить, не гонясь за властью, деньгами и почестями, не пресмыкаясь перед властью и не попирая тех, кто ниже тебя… В нашей стране, терзаемой олигархическими кланами и продажными политиками, низводящими народ до положения биомассы, такой пример весьма нежелателен.

 

Впрочем, забвение героев — это проблема не их, а народа, теряющего свою историческую Память. А Ученый, Солдат и Гражданин Иосиф Рапопорт сам выбрал свою Судьбу, сам делал ее. И ушел — Победителем.

 

 

　

Юрий ШЕПЕЛЁВ

[WildWind]

Иосиф Кременецкий

 

Бабий Яр - сентябрь 1941

 

Человеческая история с самых древнейших времён и до наших дней это непрерывный поток кровавых преступлений против себе подобных. Индивидуальный террор, очень часто переходил в массовый. Человек как животное, наделённое разумом, особенно изощрен в изобретении страданий, для себе подобных. Очень скоро он додумался до того, что особо мучительные методы убийства можно использовать для нагнетания страха. Независимо от того был ли это индивидуальный террор, или коллективный он часто принимал массовый характер. Вступали в силу "законы толпы". Огромную роль всегда играло появление идеологий, направленных против действительного или мнимого врага, которые сплачивали толпу. Появлялся, как правило, "харизматический" лидер, формирующей активную группу, способную вести за собой "массу". В ходе исторического развития формулируются обычаи и правила, включаемые впоследствии в религиозные и идеологические системы, объединяющие миллионы людей. Существенное влияние на них оказывают условия жизни народа. Однако, многие законы даже в цивилизованном обществе существуют лишь номинально. Они действуют в основном для "толпы". Харизматический лидер законам не подчиняется. В тоталитарных системах они решительно отбрасываются или заменяются другими. Такой страной, поправшей основные законы христианства, т.е. религии, которой придерживалось большинство её жителей, стала гитлеровская Германия. Она вовлекла в свои преступления множество представителей народов из других стран: Украины, Польши, Румынии, Австрии, Венгрии, Литвы, Латвии, Эстонии и т.д.

 

Массовые преступления можно условно подразделить на две части. Преступления по идеологическим мотивам, включая сюда религиозные, и преступления по мотивам расовым или национальным. Иногда они переплетались между собой. Как правило, идеологические преступления направлены против людей сознательного возраста, активно придерживающихся другой идеологии. Большинство религиозных систем прозелитские. Христиане, например, активно насаждали миссионерскую деятельность. Человек, перешедший в христианство, становился равноправным членом коллектива. В случае же идеологий основанных на расовых мотивах уничтожению подвергаются все люди, относящиеся к другой расе независимо от пола и возраста. Обвиняется кровь. Почти всегда одной из главных причин любых преступлений является корыстные чувства. В истории к наиболее жестоким видам войн относятся революционные или гражданские войны. Нельзя не отметить, что все существующие мировые религиозные системы содержат обоснование как жестокости к внешним врагам, так и милосердия к своим или "раскаявшимся". Идеологи же расовых преступлений всегда считали свою расу высшей. Люди другой расы объявлялись "недочеловеками", вредящими высшей расе. Любое сотрудничество с ними запрещалось. Провозглашался и применялся принцип полного уничтожения людей "низшей" расы. Но сам принцип поголовного уничтожения людей другой расы означал признание неспособности противостоять им в равной борьбе в условиях нормальной жизни. Но до таких тонкостей гитлеровцы не доходили. Фашисты, провозгласившие окончательное решение еврейского вопроса, фактически признали евреев расой более высокой по интеллекту, которую они не могли победить в условиях нормального соревнования.

 

Казалось бы, современные гуманистические критерии должны быть преградой насилию в мире. Но, этого не получилось. Двадцатый век можно отнести к числу самых жестоких по массовости репрессий. Наряду с современным оружием массового уничтожения появились и средства массовой информации ("дезинформации") сильно увеличившие воздействие на "толпу", подчинявшие её волю идеологическому вождю.

 

Путь к Холокосту был прямым и скорым. Вышедшая в 1924 году книга Гитлера "Моя борьба" уже отражала его позицию по отношению к евреям и другим представителям "низшей расы". Эти идеи были восприняты немцами. В то время реакционные круги страны возлагали на евреев вину за поражение в Первой мировой войне и экономическом кризисе, постигшем Германию после неё. В 1933-1935 гг. в "третьем рейхе" началась массированная пропаганда ненависти к евреям, как виновникам неудач германского народа и даже угрозе его существованию. Идеологическая основа этой ненависти формировалась в Германии со времён средних веков, но при фашизме она приобрела новые качества. В двадцатом веке она получила подкрепление в разгромных для немцев результатах Первой мировой войны и Гражданской войны в России, в которой активное участие приняли евреи. Свою лепту вложили и изгнанные из России белогвардейские военные, среди которых было значительное число прибалтийских немцев. Уже с 1935 г. в Германии были введены дискриминационные "Нюрнбергские законы" и "Закон о защите германской крови и чести". Оголтелая антисемитская пропаганда постоянно усиливалась. В 1938 г. в паспортах была введена специальная метка "еврей", организованы всегерманские еврейские погромы, последовательно осуществлялась "ариизация" (изъятие в пользу "арийцев" - И.К.) еврейской собственности.

 

С захватом в 1939 г. Польши и превращением части ее территории в "генерал-губернаторство" в руки немцев попала многочисленная еврейская община. Немедленно начались депортации европейских евреев в гетто и концлагеря. По мере захвата гитлеровцами территорий евреи, остававшиеся на них, были обречены на уничтожение. Началось уничтожение их в 1941 г. после нападения Германии на СССР. Руководили этим специальные ейнзацгруппы. Евреи военнослужащие Красной Армии, попавшие в плен, немедленно расстреливались. Польша, Украина, Белоруссия, Прибалтика - страны, где веками жила большая часть еврейского народа, покрылись густой сетью гетто и лагерей смерти. При захвате небольших населённых пунктов еврейское население без различия пола и возраста сразу уничтожалось. В крупных городах по чисто техническим причинам уничтожение производилось постепенно. В Киеве, например, немцы использовали взрывы домов, произведённые советскими сапёрами, для проведения массового уничтожения в максимально короткий срок. Но политика гитлеровцев везде была рассчитана на подготовку средств для уничтожения всего еврейского населения на оккупированных территориях. Об этом открыто заявлял Гитлер. На проходившей в январе 1942 г. под Берлином Ванзейской конференции нацистским руководством был принят конкретный план физического уничтожения всего еврейского народа. В ряду сотен истребительных акций, совершенных гитлеровцами и их приспешниками на Украине, массовое убийство киевских евреев не имеет аналогов. В этом плане трагедия Бабьего Яра рассматривалась в документах Чрезвычайной Государственной Комиссии (ЧГК) по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков, расследовавшей этот вопрос после освобождения Киева. В 1946 г. на Нюрнбергском процессе над главными немецкими военными преступниками советский обвинитель Л.Н. Смирнов, используя материалы Чрезвычайной Государственной Комиссии по Киеву, сообщил суду о том, что во время "массовой акции" в Бабьем Яре "немцами расстреляно было не 52 тысячи, а 100 тысяч человек" (Нюрнбергский процесс, т. III. M., 1958. с. 220-221).

 

Братская могила в Бабьем Яре также использовалась немцами и их украинскими союзниками для захоронения расстрелянных коммунистов и других противников оккупантов. Но эти люди составляли небольшую часть уничтоженных здесь евреев.

В год 50-летия трагедии Бабьего Яра в Киеве была издана документальная "Черная книга о злодейском повсеместном убийстве евреев немецко-фашистскими захватчиками", собранная в 1943-1945 гг. И.Г. Эренбургом и B.C. Гроссманом по заданию Еврейского антифашистского комитета. Были опубликованы и свидетельства очевидцев. Ниже приводятся некоторые из них.

 

17 сентября 1941 г. советские войска оставили Киев. 19 сентября на центральных улицах города появилась передовые части 6-й германской армии. Вслед за ней в столицу Украины вошли части СС. Уже 21 сентября на улицах, у водонапорных колонок, в людных местах начались антиеврейские акции местных нацистов. В этот день гитлеровские солдаты и местная полиция оцепили синагоги и вывезли всех евреев, молящихся в синагогах города, в неизвестном направлении. Никто больше никогда их не видел. На берегу Днепра под Киевом стали находить еврейские молитвенные принадлежности. В Голосеевском лесу, видели множество трупов.

 

С громкоговорителей на улицах передавались требования: "Сообщать в гестапо и полицию о местопребывании коммунистов, партизан и евреев", во многих местах появились плакаты, призывавшие "бить жидов", карикатурные изображения "жидо-большевистских комиссаров" и "евреев-угнетателей". В душах киевских обывателей, которые почувствовали возможность безнаказанно поживиться чужим добром, проявилась все низменные инстинкты толпы: стремление к лёгкой наживе, затаенная злоба, зависть, злорадство, мстительность по отношению к своим соседям-евреям.

 

Особенно это усилилось после взрывов дистанционных фугасов, осуществлённых советскими сапёрами. Перед отступлением советские минеры заложили радиомины в лучшие административные и комфортабельные здания, в которых по расчетам НКГБ, должны были размещаться немецкие штабы, органы оккупационной власти, квартиры немецких генералов и офицеров. Виновниками взрывов были объявлены евреи. Однако, это был предлог. В октябре и даже в ноябре 1941 г., взрывы и пожары продолжались в уже "очищенном" от евреев городе.

 

"Во всем виноваты евреи!" - этот погромный лозунг был подхвачен некоторыми из местных жителей. Гитлеровцы руководствовались общей инструкцией, утвержденной 16 августа 1941 г. распоряжением начальника военно-административного отдела оперативного тыла группы армий "Юг":

"Если преступник не установлен, то акты саботажа и диверсий необходимо приписывать не украинцам, а евреям и русским: поэтому против них следует проводить репрессивные меры".

26 сентября состоялось совещание с участием чинов СС, полиции безопасности и СД у коменданта города генерал-майора Эбергарда, на котором был рассмотрен и утвержден злодейский план уничтожения всех евреев Киева. Были задействованы вместе с вермахтом - зондеркоманда 4а айнзацгруппы "С", части полицейского охранного полка Юг, а также Буковинский курень - воинская часть, сформированная из украинцев, поддерживавших немцев.

 

Местом расстрела была выбрана целая сеть яров длиной 2,5 км, глубиной - 20-25 м. Был выработан маршрут, назначено место сбора жертв. Более 2 тыс. объявлений с приказом расклеено по всему городу.

В приказе говорилось: "Если кто-нибудь пустит еврея на ночлег или жительство, будет немедленно расстрелян не только сам, но и его семья". За каждого выданного еврея, как и за коммуниста, а также работника НКВД полагалось вознаграждение: пять литров водки и пять тысяч рублей. Вермахт, СС и украинские "вспомогательные силы" работали четко и слаженно. Никаких разногласий между ними не было. Командовавший эсэсовской айнзацгруппой "С" д-р Раше сообщал в Главное управление имперской безопасности, что "предусмотрена казнь, по меньшей мере, 50000 евреев. Вермахт приветствует эти меры и просит о разрешении радикальных действий". Как потом оказалось, злодейский план был значительно перевыполнен.

 

С рассветом 29 сентября начался исход десятков тысяч стариков, женщин, детей в братскую могилу в Бабьем Яру. Как всегда в подобных случаях немцы прибегли к обману. Они утверждали, что еврейское население переправляется для проведения работ. Расстрелы длились в течение пяти дней. Но наиболее интенсивными были первые два дня, когда погибла основная масса людей. К исходу пятого дня Киев стал городом, "свободным от евреев" - "юденфрай".

О том, что происходило в районе Бабьего Яра, стало быстро известно киевлянам. Однако, детали и подробности появились в печати уже после войны, по свидетельству нескольких человек оказавшихся очевидцами этого преступления. Эта информация в СССР долгие годы была закрытой для широкого круга читателей. Первая открытая информация появилась в виде стихотворения Евгения Евтушенко "Бабий Яр". Попытки И. Эренбурга и В. Гроссмана дать подробную информацию об этих событиях "застревали" в кремлёвской бюрократической элите.

 

Из отдельных свидетельств очевидцев вырисовывалась страшная картина жестокого массового убийства. Тысячи людей, двигавшихся из разных районов города, сливались в один поток на ул. Мельникова. В конце ее, возле противотанкового рва, загороженного "ежами", была создана "застава", за которой развернута невидимая с улицы походная канцелярия. Поочередно от толпы отделяли 30-40 человек и под конвоем вели "регистрироваться". У людей отбирали все документы и ценности. Документы в спешке бросали в мешки, а то и просто на землю, где они валялись толстым слоем. Затем евреев заставляли раздеваться и через проходы в насыпи выводили к краю оврага, на противоположной стороне которого на специально оборудованной деревянной платформе сидел пулеметчик. Под безжалостный кинжальный огонь пулемета ретивые киевские полицаи загоняли палками, плетьми, ногами растерянных, голых, совершенно обезумевших людей, не давая им опомниться, сориентироваться. Душераздирающие рыдания, крики полицаев: "Скорише, швидше!", мольбы о помощи, проклятия палачам, молитвы, заглушаемые веселыми мелодиями вальсов, несущимися из громкоговорителей, рокот мотора кружащего над яром самолета...

[WildWind]

Наряду с Бабьим Яром, на Украине насчитывается более 630 мест массовых расстрелов нацистами евреев. Нередко люди, осмысливая эту трагедию, задаются вопросом: как же нацистские власти сумели настолько дезинформировать и запугать евреев, чтобы они сами шли в западню, на убой? Ответ до удивления прост. Фашисты сознательно создавали атмосферу антисемитизма и вседозволенности со стороны властей. Гитлеровцы говорили то, чего от них ждали: "Население настроено против вас и в ваших интересах придется вас отселить". Такие ответы давали не только немцы, но и проинструктированные ими полицаи, дворники и др. И многие верили, хотя тень сомнения оставалась. Шокировало использование в приказе от 28 сентября слова "жиды", считавшегося оскорбительным и бранным при советской власти, да еще и в сочетании с многократной угрозой немедленного расстрела. Для людей, способных к анализу, это означало многое. Но сколько таких было? Ведь жертвами Бабьего Яра стали преимущественно простые киевляне, не имеющие ничего общего с политикой советской власти. Здоровые мужчины призывного возраста были в армии. Советские и партийные крупные чиновники, известные ученые, инженеры, композиторы, артисты, художники в большинстве своём были эвакуированы из города в самом начале войны.

 

Из оставшихся многие, далекие от политики обыватели, не питали к советской власти теплых чувств и рассчитывали при оккупантах на реставрацию буржуазных порядков, на возможность даже "открыть свое дело", зажить как в "старое доброе время". И уж никто из уничтоженных не верил в такие нечеловеческие зверства нацистов по отношению к евреям. Аналогичная ситуация была и при сталинских высылках кавказских и крымских народов. И там отсутствовало сопротивление. Но способы и результаты были не сравнимы. Я разговаривал об этом с бывшим участником высылки крымских татар. Советская пропаганда после августа 1939 г. этой темы не касалась. Пожилые люди, с 1918 г. помнившие говоривших на похожем на идиш немецком языке вежливых солдат кайзеровской армии, твердили: "Немцы с нами ничего не сделают, ведь это культурная нация. На такое зло они не способны".

По утверждению наблюдавших то, что происходило 29 сентября после полудня евреи, толпами шедшие в сторону Сырца, были окончательно запутаны и деморализованы. "Куда идете? Там стреляют!", - предостерегали киевляне, стоявшие на тротуарах. Некоторые из обреченных, по рассказам свидетелей, отвечали, что их, дескать, собираются обменять на немецких военнопленных, уже и эшелоны поданы на железнодорожную станцию Сырец, так что "не сбивайте нас с толку". Но большинство уже смутно понимало: их ждет погибель. Тем не менее, шли. Почему? Смирились с судьбой? Думается, каждый осознавал: если даже незаметно выйти из толпы, свернуть в подворотню, переулок - все равно в сложившейся обстановке шансов на спасение нет...

 

В первые послевоенные годы советские идеологи старались не акцентировать трагические события в Бабьем Яре. Хотя, справедливости ради замечу, что советская власть жестоко карала отдельных участников этих преступлений. Сообщения о судах над преступниками были в печати, но они давались крайне скупо и не бросались в глаза. Автор этих строк неоднократно видел в киножурналах казни через повешение фашистских прислужников в освобождённых от фашистов городах. Одну из этих казней я сам наблюдал в Ленинграде, но там были повешены немцы. Однако, почти всегда было замалчивание массовых экзекуций в отношении именно еврейского населения. Обычно вместо термина "евреи" употреблялся термин "советские граждане". Приведём некоторые свидетельства очевидцев этих событий, не укладывающихся в сознании нормального человека.

 

В архивах сохранился датированный 5 октября 1941 г. секретный отчет Коха о событиях в Киеве. Майор Кох был представителем имперского министерства оккупированных восточных областей при командующем группой армий "Юг". Он выполнял специальную миссию на Украине - выявлял активных врагов советской власти с целью привлечения их к сотрудничеству с оккупантами.

Осенью 1941 г. в служебной командировке в Киеве находился высокопоставленный чиновник министерства иностранных дел рейха Г. Кегель, который по совместительству был советским разведчиком. Кегель и Кох познакомились вскоре, проникшись доверием друг к другу. Кох открыл ему страшную тайну Бабьего Яра. Кегель посвятил этой теме главу "Рассказ Коха о кровавой расправе в Киеве" в книге воспоминаний.

 

"19 сентября, - начал профессор Кох, - германские войска вступили в Киев. Я с несколькими своими людьми следовал непосредственно за боевыми частями. В первые дни здесь все выглядело почти нормально. Оставшиеся в городе перепуганные жители стали постепенно выходить на улицы. Оккупация города, конечно, была связана с неприятностями для населения. Крайние формы приобрела охота на коммунистов, приводя людей в ужас. И наконец, была проведена операция, которую я раньше счел бы просто невозможной. Тут мне пришлось насмотреться всякого.

Это произошло несколько дней спустя после того, как взлетел на воздух занятый нашими военными отель на великолепной главной улице Киева, где были размещены наши центральные учреждения... Через несколько дней после этого взрыва - а на Крещатике произошло еще несколько взрывов и пожаров - повсюду на улицах города появились объявления с приказом всем жителям еврейского происхождения явиться в установленный день к определенному месту в восемь часов утра. Им следовало взять с собой лишь самое необходимое. А тем, кто не явится, грозил расстрел.

 

В тот день на сборный пункт для "переселения" пришли десятки тысяч людей... Большинство составляли старики и женщины с детьми. Среди собравшихся находились даже больные и совсем слабые люди, которых привезли сюда на колясках. Поскольку здесь было много людей, состоявших в так называемых смешанных браках, вместе с женщинами-еврейками пришли их украинские или русские мужья, а мужчин-евреев сопровождали их украинские или русские жены. Они хотели разделить со своими близкими судьбу "переселенцев". Я видел своими глазами эти состоявшие из десятков тысяч людей колонны, - продолжал майор Кох. - Клянусь вам, даже я не знал, куда лежал путь "переселенцев". Я думал, что для них где-то был подготовлен концлагерь или что-либо подобное. И хотя колонны "переселенцев" сопровождали вооруженные до зубов эсэсовцы, которые при любой попытке к бегству сразу же открывали огонь, я все еще не мог понять, что же здесь, собственно, происходило. И вот я уже потерял из виду казавшиеся мне бесконечными колонны...

 

Мой украинский знакомый не смог уговорить брата, который был женат на еврейке, но, как и он, враждебно относился к советской власти, не идти вместе с женой к назначенному месту сбора "переселенцев". Из-за этого между ними произошла размолвка, они поссорились. Но теперь, когда он знает, что все эти "переселенцы" должны быть убиты - резня уже идет во всю, - я должен был помочь ему спасти его брата, ведь он действительно не еврей и не коммунист. Прежде всего, - продолжал Кох, - я попытался успокоить своего знакомого, а затем направился в комендатуру. Там мне сказали, что мои сведения, пожалуй, соответствуют действительности. Но комендатура не имеет никакого отношения к этому делу, которое входит исключительно в компетенцию имперского главного управления безопасности и его органов в оккупированных областях. И заполучить обратно людей из этих колонн "переселенцев" просто невозможно. Согласно сведениям, которыми располагала комендатура, операция должна быть закончена не позднее, чем через день - два. "Переселению" подлежало, по приблизительному подсчету, более 30 тысяч человек.

 

Местом, куда была направлена колонна "переселенцев", являлась разветвленная сеть противотанковых рвов, которая вместе с естественными глубокими канавами и оврагами образовывала оборонительную систему Киева. Там был выбран и оцеплен большой участок местности. Поскольку для охраны и расстрела согнанных людей специальных отрядов службы безопасности не хватило, для оцепления использовали и несколько рот эсэсовцев.

Сначала "переселенцы" проходили вдоль ряда столов, где они должны были сдать документы и находившиеся при них вещи, прежде всего - ценности. Затем их гнали к другому ряду столов, где они раздевались и сдавали одежду. После этого они, раздетые донага, должны были выстроиться группами вдоль самого края противотанковых рвов... Многие женщины несли на руках младенцев или вели за руку детей постарше. Раздавались пулеметные очереди, и все они падали в противотанковые рвы или овраги.

 

А если кто-нибудь в ямах еще шевелился, то вновь гремели выстрелы. После того как в противотанковом рву или в овраге оказывалось два-три слоя трупов, края этих могил частично взрывались и убитые засыпались слоем земли. Затем все начиналось снова, и так до тех пор, пока общая могила не была заполнена доверху. При этом, конечно, происходили ужасные сцены, поскольку многим лишь на месте казни становилось понятно, что их ожидало.

Вся эта "операция" потребовала больше времени, чем предполагалось вначале. Для того чтобы убить таким путем примерно 33 тысячи человек, понадобилось двое суток.

 

У некоторых молодых эсэсовцев, участвовавших в этой страшной экзекуции, помутился разум - они не выдержали такого истребления людей. Их пришлось поместить в психиатрическую больницу. В дополнение к вышеизложенному хочу заметить, что в ряде опубликованных после войны книг и мемуаров, в которых рассказывается об этом массовом убийстве на окраине Киева (Бабий Яр) и делаются ссылки на документы нацистских властей, не говорится о том, что для охраны там привлекались отряды эсэсовцев. Не говорится о том, что некоторые из молодых эсэсовцев лишились рассудка. Из этих публикаций можно узнать лишь о том, что некоторые из убийц испытывали "недомогание" и их на месте "лечили" (водкой - Г. Кегель). В расстреле же участвовали главным образом служащие отрядов особого назначения 4-й оперативной группы охранной полиции и сотрудники службы безопасности". (Кегель Г. В бурях нашего века. М., 1987, с. 267-269.)

 

По возвращении в Берлин вышестоящее начальство с явной угрозой рекомендовало ему хранить в строжайшем секрете то, что он узнал во время служебной поездки в Киев. Рассказ Коха дополняет свидетельство солдата вермахта военного шофера Хефера, которое не было известно широкой украинской и российской общественности.

"Однажды я получил задание поехать на своем грузовике за город, - вспоминал Хефер. - При мне в качестве провожатого был украинец. Было это около 10 часов. По дороге мы обогнали евреев, шедших колонной с поклажей в том же направлении. Там были целые семьи. Чем дальше мы отъезжали от города, тем многолюдней становились колонны. На большой открытой поляне лежали груды одежды - за ними я и ехал.

Я остановился поблизости, и находившиеся на поляне украинцы стали нагружать машину вещами. С этого места я видел, что прибывавших евреев - мужчин, женщин и детей - встречали также украинцы и направляли к тому месту, где те должны были по очереди складывать свои пожитки, пальто, обувь, верхнюю одежду и даже нижнее белье. В Определенном месте евреи должны были складывать и свои драгоценности.

 

Все это происходило очень быстро: если кто-нибудь задерживался, украинцы подгоняли его пинками и ударами. Я думаю, что не проходило и минуты с момента, когда человек снимал пальто, до того, как он уже стоял совершенно голый. Не делалось никакого различия между мужчинами, женщинами и детьми... Раздетых евреев направляли в овраг примерно 150 метров длиной, 30 метров шириной и целых 15 метров глубиной. В этот овраг вело 2 или 3 узких прохода, по которым спускались евреи. Когда они подходили к краю оврага, немецкие полицейские хватали их и укладывали на трупы уже находившихся там расстрелянных евреев. Это происходило очень быстро. Трупы лежали аккуратными рядами. Как только еврей ложился, подходил немецкий полицейский с автоматом и стрелял лежавшему в затылок. Евреи, спускавшиеся в овраг, были настолько испуганы этой страшной картиной, что становились совершенно безвольными... Это был конвейер, не различавший мужчин, женщин и детей. Детей оставляли с матерями и расстреливали вместе с ними... В яме я увидел трупы, лежавшие в ширину тремя рядами, каждый примерно 60 метров. Сколько слоев лежало один на другом, я разглядеть не мог. Вид дергающихся в конвульсиях, залитых кровью тел просто не укладывался в сознании, поэтому детали до меня не дошли... В то время, как одни люди раздевались, а большинство ждало своей очереди, стоял большой шум. Украинцы не обращали на него никакого внимания. Они продолжали в спешке гнать людей через проходы в овраг. С места, где происходило раздевание, овраг не был виден, так как он находился на расстоянии примерно 150 метров от первой группы одежды. Кроме того, дул сильный ветер и было очень холодно. Выстрелов в овраге не было слышно... Из города прибывали все новые массы людей и они, по-видимому, ничего не подозревали, полагая, что их просто переселяют".

 

Обращает на себя внимание некоторые разногласия в этих показаниях. Первый свидетель говорит, что расстрел производился из пулемётов, установленных на платформе, второй - что из автоматов. Скорее всего, было и то и другое. Летом 1943 г. незадолго до оставления Киева нацисты стремились уничтожить следы своих злодеяний. Для этого была проведена строго секретная "операция 1005". Всю местность вокруг Бабьего Яра объявили запретной зоной. Была создана бригада для сжигания трупов из политзаключенных киевского гестапо и узников сырецкого лагеря смерти. О том, что происходило в Бабьем Яру через два года после сентябрьских событий 1941 г. сообщил в Комиссию по истории Великой Отечественной войны Академии наук УССР очевидец этих событий Н.В. Панасик. Задачей бригады, состоящей из военнопленных, как рассказал Панасик, было раскапывать и сжигать трупы в Бабьем Яру, пепел развевать, а кости перемалывать.

 

"Яр имел глубину 80 м, - вспоминал Панасик, - на дне его был выкопан колодец метров 20 длины и 20 м ширины. Туда нагнали много людей. Когда выбрасывали землю с трупов, не было, куда ногу поставить. Трупы лежали в строгом порядке, с наклоном вперед, как их расстреливали. Все в нижнем белье, женщины, младенцы, все с раскрытыми ртами, все в одном направлении. Раскапывать эти ямы приходилось босиком, ногами, закованными в кандалы. Трупы были давние и свежие. Возле них невозможно было стоять, голову дурманило от запаха, но их приходилось брать руками. Были у нас крючья по полметра, ими били по голове, крюк врезался в голову, таким образом труп вытягивали на кучу. Нам дали также экскаватор. Идешь по трупам, становишься на голову, волосы слезают, ноги погружаются в грудях. Для того чтобы не умереть, каждый стремился надеть на ноги что-нибудь. Я снял с трупа сапоги и одел их. Откапывая трупы, мы складывали их штабелями на специальных площадках. Расчищается земля, и на нее кладут камни от памятников, плиты, сверху рельсы, на рельсы положены ограды. На ограды - дрова, а на дрова - сотни трупов... Работали мы беспрерывно, раскапывая все новые и новые ямы с трупами. Конца этому не было видно. Сожгли десятки куч трупов. С 27 августа до 29 сентября жгли день и ночь - беспрерывно. Кучи от 2,5 тыс. до 5 тыс. трупов".

 

Из дневника В.М. Тверского, занимавшего в годы оккупации пост заместителя директора Киево-Печерской Лавры:

"Никогда бы не поверил этому, если бы это было кем-либо рассказано, где-либо напечатано. Но мы видели и не верить своим глазам не могли. Мы были на грани безумия, но выжили, чтобы всему миру рассказать об этом сверх чудовищном злодеянии в Бабьем Яру... Никакой изверг рода человеческого всех времен и народов не может пойти в сравнение с этими чудовищами. Может быть, только дикая фантазия могла вообразить это. И неужели на этой крови они хотели построить счастье немецкого народа?!".

 

Здесь, как говорится, не добавить, не убавить. В годы Второй мировой войны было уничтожено самое большое количество человеческих жизней за всю историю войн. В невиданных масштабах производилось уничтожение мирного населения. Практиковались и выселения целых народов из областей, в которых они жили веками. В США, например, после Пирл Харбора в концлагеря были согнаны тысячи японцев. В СССР за сотрудничество с врагом были выселены в Казахстан и другие среднеазиатские республики немцы, турки-месхетинцы, балкарцы, чеченцы, калмыки, крымские татары. Некоторая часть этих людей погибла в пути, но массового поголовного уничтожения подобного уничтожению в Бабьем Яру не было. Мой знакомый, работавший авиамехаником на одном из крымских военных аэродромов, сам стоял в оцеплении во время выселения крымских татар. По его рассказам никакого насилия не было. Люди спокойно грузили свой скарб в вагоны. Брали также домашнюю птицу. О жизни крымских татар в Средней Азии мне не известно, но я отлично помню, как уже после смерти Сталина они начали легальную борьбу за переселение в Крым. И сейчас многие из их потомков устроились на прежних местах. Такого зверского массового уничтожения, напоминающего самые страшные описания ада, не было нигде. Антисемитизм был распространён во многих странах мира. Хорошо известно, что христианство это росток иудейской религии. Первые христиане были евреями. Христос и все апостолы признавали себя евреями и, следовательно, свою принадлежность к избранному Богом народу. Но они пошли дальше, провозгласив, что "для Бога нет ни иудея, ни эллина". Это значительно усилило христианство и расширило его состав. И самое удивительное в том, что в христианских странах вопреки основам этой идеологии евреи подвергались наиболее жестокому обращению в течение 2000 лет существования христианства.

 

http://members.tcq.net/joseph/babiy_yar1941.htm

[Шаныч]

Про "армянских" евреев. Кстати, в моём родном Харькове было много армян и браки между представителями армянской и еврейской общин были очень часты.

Так вот:

 

Как евреи попали в Армению

 

В первом веке д.н.э. армянский царь Тигран Великий (95-55 д.н.э.) отправился штурмовать палестинский город Птолемаиду, чтоб отомстить Клеопатре за преступление ее сына Диониса против своего отца Арташеса Первого. В город царь Тигран, однако, так и не вошел, а вернвшись в Армению, захватил с собой пленных иудеев. Он поселил их в Армавире и в селении на реке Касах.

 

Этот отрывок из «Истории Армении в трех частях» Мовсеса Хоренаци - первое упоминание о евреях в Армении. Второе массовое прибытие евреев, по утверждению средневекового армянского историка, произошло, когда из двух претедентов на иудейский престол – Антигона и Гиркана – армяне решили поддержать первого. Антигон победил, а иудеев, плененных во время кампании, Тигран приказал поселить в городе Шамирам (Ван).

 

По некоторым источникам, их было около 300 000. Впоследствии, эти территории были выкуплены купеческим родом Шимона Пократа, и стали местом бурного развития еврейской общины. До сих пор иногда можно услышать мнение, что выходцы из Вана – потомки тех евреев. Мнение, впрочем ни на чем не обоснованное.

 

Тот же Хоренаци рассказывает, что при мифическом царе Грачия в Армении жил иудейский купец по имени Шмбат. Хоренаци утверждает, что от Шмбата происходит род Багратуни.

 

Это - отрывочные сведения о самых первых евреях, появившихся на армянской земле. Однако никакие старинные еврейские поселения не сохранились до наших времен. Хотя недавно в селе Ехегис в марзе Вайоц Дзор было обнаружено еврейское кладбище, а также мельница и утварь 11-13 веков. Ученые из Иерусалимского университета изучают находки: пока неивестно, каким образом евреи появились в этих краях, были ли они потомками иудеев, которых привел в Армению Тигран Великий или появились позже.

 

С 1840 года в Эриванской губернии существовали две еврейские общины: выходцы из Европы (в основном, Польши) – ашкенази и из Персии – сефарды. Известно, что сефарды имели синагогу «Шейх Мордехай», которая простояла до 1924 года.

 

В начале 30-ых годов этих евреев осталось всего несколько десятков.

 

Подавляющее большинство проживающих сейчас в Армении евреев – ашкенази. В основном, это люди, приехавшие в Армению из разных республик бывшего СССР. Первые поселенцы приехали в середине 30-х годов, после чего, в годы Второй Мировой войны, в Армению эвакуировались евреи.

 

 

Последующий массовый приезд евреев в Армению был в начале семидесятых годов, когда антисемитизм стал негласной политикой советского союза. Гонения против евреев проводились не в виде репрессии, а более «гуманными» методами: евреев не принимали на работу, для них были закрыты некоторые учебные заведения. Это приводило к тому, что многие пытались уехать на свою историческую родину, им не разрешали, а подав документы в ОВИР, они становились «отказниками».

 

Вот многие из этих опальных и поддались в Армению. Почему в Армению? Да потому, утверждают члены еврейской общины в Армении, что к евреям тут относились хорошо и проблема антисемитизма не существовала.

 

Во время «перестройки» большая часть этих людей - «семидесятников», как их называли, уехала в Израиль.

 

Следующий массовый отток евреев и их армянских членов семьей был в 1992-93 годы, когда Армения вследствие Карабахского конфликта находилась в блокаде. Главный раввин евреев, живущих в Армении рассказывает, что большинство людей, уехавших тогда, в ординарных условиях и не подумало бы о выезде; они были обеспечены, среди них было большое количество врачей, инженеров, предпринимателей, людей, занятых в сфере компьютерных технологий.

[Эдуард]

http://www.youtube-nocookie.com/embed/5h1cPdbdZfw?rel=0

[WildWind]

Борис Стругацкий

 

БОЛЬНОЙ ВОПРОС *

Бесполезные заметки

 

* Источник: Звезда (СПб.). – 1993. – № 4 (первопубликация).

 

1

 

Герой Ильфа и Петрова заявляет с законной гордостью: «Да, представьте себе, евреи у нас есть, а вопроса нету!..» Прошло полстолетия с небольшим, и мы вдруг с некоторой даже оторопью обнаруживаем, что евреев у нас, можно сказать, почти уже и нет, а Вопрос – вот он, пожалуйста, сколько угодно, и с любыми оттенками...

 

Вот уже несколько лет мне хочется написать об этом, хотя, клянусь, я вполне сознаю полную бесполезность текстов подобного рода, даже если распространятся они многомиллионными тиражами и подписаны будут именами, на порядок значительнее и весомее моего.

 

 

 

Для меня национальность – это язык плюс культура (включая традиции, обычаи, историческую память). Разумеется, так называемая «кровь», то есть национальный генотип, тоже играет известную роль, определяя какие-то чисто внешние физические признаки (рост, вес, цвет волос, форму носа) и отчасти даже темперамент. Но это все «вторичные» признаки. И если вы возьмете младенца-бушмена из тропического леса Экваториальной Африки и отдадите его в семью русского колхозника, проживающего в деревне Большое Лядино, то вырастет у вас там коротконогий и короткошеий, кучерявый, кособрюхий мужичонка, дикого и даже страшноватого вида – черный какой-то, глаза буравчики, лицевой угол, как у неандертальца, но во всех остальных отношениях – нормальный мужик: пьющий, как все, как все матерящийся, как все – семейный, как все неприхотливый и терпеливый. Ну, может быть, чрезмерно вспыльчивый, сварливый и драчливый – да с кем не бывает? Ну, характер у человека такой, чего вы к нему привязались!..

 

А если возьмете вы младенца из семьи этакого русоголового ария, сызмальства презирающего жидовню и в анкетах пишущего – в пятом пункте – великоросс, возьмете вы его младенца-сыночка и поместите его в еврейское местечко прошлого века, где-нибудь под Житомиром, то и вырастет там – horribile dictu! – этакий аид, белокурый, конечно, и голубоглазый, но с омерзительно-комическим этим акцентом, с жестикуляцией этой анекдотической, с пейсами (с русыми пейсами!), с характернейшими повадками мелкого торговца, с цепкой неотвязностью репейника и совершенно невыносимым высокомерием местечкового мудреца... Ужас! Представить же себе страшно!

 

Поэтому все эти разговоры о Крови, о Роде, о Духе – высокопарны и бессмысленны. Они были бы смешны, если бы не стояла за ними угрюмая программа по превращению общества в этакий племенной завод, где каждая вязка-случка тщательно запланирована, а результаты незапланированных контактов выбраковываются твердой и безжалостной рукой.

 

Для истинного националиста важнее всего – детали, формальности, признаки, форма уха вашего прадедушки, архивная запись... Он обожает говорить о беззаветной любви к своему народу, но это какая-то странная и страшноватая любовь, плавно и нечувствительно переходящая в ненависть к народу чужому. И если «патриотизм – это последнее прибежище негодяя», то национализм – его первое и излюбленное прибежище.

 

Почему-то мне кажется, что я имею право считать себя беспристрастным судьей во всех этих вопросах и высказываться без риска быть обвиненным в юдофильстве-жидоедстве, русофобстве-русолюбстве. Во-первых, я никогда не замечал себя в грехе национализма. А во-вторых...

 

Отец мой, Стругацкий Натан Залманович, – стопроцентный еврей, сын Херсонского еврея-адвоката и еврейки, домашней хозяйки. Мать, Литвинчева Александра Ивановна, – дочь стопроцентного русского мужика, выбившегося в прасолы, и русской женщины – домашней, разумеется, хозяйки.

 

Согласно «Директивам по обращению с евреями на территории рейхскомиссариата Остланд» (опирающимся на так называемые Нюренбергские законы): «Евреем считается тот, кто происходит, по меньшей мере, от трех дедушек или бабушек, которые в расовом отношении являются чистокровными евреями. Евреем считается также тот, кто происходит от одного или двух дедушек или бабушек, чистокровных евреев...»

 

Директивы составлены не вполне ясно: зачем нужна первая из приведенных формул, если имеет место вторая? Впрочем, в тех же Директивах абзацем ниже сказано более чем определенно: «В случае сомнения гебитскомиссар или штадскомиссар решает, кто является евреем, по своему усмотрению, опираясь на эти директивы».

 

Поскольку среди четырех моих дедушек-бабушек двое являются «в расовом отношении чистокровными евреями», я по законам Третьего Райха являюсь евреем (со всеми вытекающими отсюда последствиями).

 

Однако, не могу не заметить, что по законам еврейского государства Израиль, евреем может считаться только тот человек, мать которого является еврейкой. Так что, с точки зрения законопослушного израильтянина, я – типичный гой, то есть кто угодно, но не еврей.

 

Разумеется, возникшее противоречие является противоречием искусственным, надуманным, чисто интеллигентским – любой наш советский штадскомиссар, не говоря уже о гебитскомиссаре, разрешит его в мгновение ока (и уже разрешал, надо думать, неоднократно, о чем речь еще впереди). Нет, я привел все эти национал-юридические изыскания отнюдь не для того, чтобы посеять сомнения, а только лишь, чтобы обосновать свою позицию человека, способного, вроде бы, на объективный (взвешенный) подход к делу.

 

Впервые я, мальчик домашний и в значительной степени мамочкин сынок, встретился с еврейским вопросом, оказавшись учеником первого класса ленинградской школы.

 

Совершенно не помню, от кого именно, но от кого-то из моих новых знакомых я впервые услышал тогда слово «жид». Надо сказать, что школа научила меня многим новым словам (например, «б...», «е...», «п...»), и слово «жид» не особенно выделялось среди них: все это были слова гадкие, тайные и обозначающие нечто дурное. Если бы тогда кто-нибудь спросил меня, кто это такой – жид, я без запинки ответил бы, что это такой очень нехороший человек.

 

Крайняя наивность и плохая осведомленность моя сыграли со мною однажды дурную, помнится, шутку. Как-то вечером (было это, скорее всего, зимой 1940/41 года) я, будучи мальчиком семи лет и по обыкновению изнемогая от скуки, просился в комнату моего старшего брата, девятиклассника, где всегда и все было необыкновенно и интересно. То ли старший брат мой, девятиклассник, был занят, то ли настроение у него было несоответствующее, но он меня к себе не впускал, и я уныло торчал в темной кухне, время от времени тихонько царапая заветную дверь и поднывая: «Аркашенька, можно?..» Одни лишь свирепые междометия были мне ответом.

 

И вот, когда от тоски и безнадежности иссякли во мне последние запасы надежды и почтительности, я вдруг, неожиданно для себя, выкрикнул в пространство: «У-у, жид!..»

 

Что собственно, хотел я этим сказать? Какую идею выразить? Какие обуревавшие меня чувства? Не знаю.

 

За дверью воцарилась страшная, мертвенная тишина. Я обмер. Я понимал, что сказал нечто ужасное, и все чувства во мне оцепенели. Дверь распахнулась. На пороге стоял Старший Брат...

 

Обуявший меня ужас отшиб у меня память. Я запомнил лишь одну фразу: «...только фашисты могут говорить это слово!!!» – но, как видите, я запомнил эту фразу на всю жизнь.

 

(Наверное, именно после этого инцидента произошло запомнившееся мне внутрисемейное обсуждение вопроса: откуда произошло слово «жид» и как оно стало быть. В обсуждении принимала участие вся семья, но запомнилось мне почему-то лишь мнение бабушки, папиной мамы, которая сказала: «Это потому, что евреи ожидают пришествие мессии...» Вот странная гипотеза! – сказал бы я сейчас. Но почему я запомнил именно и только ее? Наверное, потому, что она показалась мне самой понятной.)

 

 

 

И это все о еврейском вопросе, что запомнил довоенный школьник первого класса! Полагаю, названный вопрос не стоял тогда сколько-нибудь остро – по крайней мере в тех кругах социума, где главной проблемой было скрыть от мамы «плохо» за контрольную по чистописанию. Подобно бессмертному Оське из «Кондуита и Швамбрании», мальчик-первоклассник еще не знал, что он, оказывается, еврей.

 

Он узнал об этом всего лишь год спустя.

 

Время действия – сентябрь 1942. Место действия – средняя школа районного центра Ташла Чкаловской области. Из-за войны и блокады мальчик пропустил второй класс и, оказавшись в эвакуации, был отдан сразу в третий. Он впервые пришел в эту школу и, как и всякий новичок, встречен был радостным воем и клекотом свирепо-веселой толпы новых своих однокашников.

 

Ташла – гигантское село, несколько сотен мазанок, распространившихся вдоль речки Ташолки, по правому ее берегу. Половина населения – ссыльно-переселенцы из кулаков, другая половина – татары. Нравы – патриархальные. Любовь к советской власти такова, что в начале Сталинградской битвы, когда чашки весов застыли в томительной неопределенности, в дверях райсовета, по слухам, установлен был, в качестве предостережения, пулемет «максим» – рылом на площадь.

 

Впрочем, все это не суть важно. По-моему, во всех школах СССР в те годы существовал единый ритуал встречи новичка, хотя, разумеется, в каждой школе – со своими нюансами. Мне кажется иногда, что школьники младших классов тогдашнего Союза прилежно изучали «Очерки бурсы» Помяловского и с удовольствием брали оттуда на вооружение те или иные приемы.

 

В Ташлинской школе нюанс был такой: «А ну скажи На горе Арарат растет красный виноград!» – требовали у меня беспощадные личности, окружившие и стиснувшие меня. «А ну скажи кукуруза!!!» – вопили они, нехорошо ухмыляясь, подталкивая друг друга локтями и аж подпрыгивая в ожидании развлечения...

 

Я ничего не понимал. Было ясно, что тут какой-то подвох, но я не понимал, какой именно. Я просто не знал еще тогда, что ни один еврей не способен правильно произнести букву «р», он обязательно отвратительно скартавит и скажет кукугуза. Я же воображал, помнится, что едва я, дурак, скажу кукуруза, как мне тут же с торжеством завопят что-нибудь вроде: «А вот тебе в пузо!!!» – и радостно врежут в поддых. «А ну скажи!!! – наседали на меня. – Ага, боится!.. А ну говори!..»

 

Я сказал им про Арарат. Наступила относительная тишина. На лицах истязателей моих явственно проступило недоумение. «А ну скажи кукуруза...» Я собрался с духом и сказал. «Кукугуза...» – неуверенно скартавил кто-то, но прозвучало это неубедительно: было уже ясно, что удовольствие я людям каким-то образом испортил. Мне дали пару раз под зад, оторвали пуговицу на курточке и разочарованно отпустили жить дальше. Я по-прежнему ничего не понимал.

 

После уроков небольшая группа любителей подстерегла меня на крутом берегу Ташолки и устроила стандартную выволочку – уже не как еврею, а просто как новенькому да еще вдобавок городскому. Я разбил в кровь нос Борьке Трунову (совсем того не желая), это вновь нарушило отлаженную программу, так что меня вчетвером отвалтузили без всякого энтузиазма, и я, маменькин сынок, гогочка, рыдая от людской несправедливости, отправился домой. Еврейский вопрос ни на данной стадии знакомства, ни в дальнейшем более не поднимался.

 

Впоследствии все мы, естественно, подружились. Борька Трунов стал вообще моим главным дружком – у него я учился небрежно ругаться матом, элегантно плевать сквозь зубы и выливать сусликов. Я был принят в русские и с презрением, хотя и без настоящей неприязни, глядел на единственного подлинного еврея в классе, – тоже Борю, тоже эвакуированного, тоже городского, но совсем уже жалкого заморыша, сморщенного какого-то, перекошенного и не способного правильно сказать кукуруза. Я глядел на него с презрением, но иногда какой-то холодок вдруг пробирал меня до костей, какое-то странное чувство – то ли вины, то ли стыда – возникало, и непонятно было, что делать с этим холодком и с этим стыдом, и хотелось, чтобы этого жалкого Бори не было бы в поле зрения вообще, – мир без него был гораздо проще, яснее, беззаботнее, а значит – лучше.

 

Не помню, встречался ли я в Ташле с антисемитизмом взрослых. Видимо, нет. Но с меня вполне хватило и школьного антисемитизма. Это, правда, был какой-то путаный антисемитизм. Во-первых, мальчишки совершенно искренне считали, что все евреи живут в городе, из чего делали восхищающий своей логичностью вывод: все, кто из города, – евреи. Во-вторых, они совершенно не могли связно объяснить мне, почему еврей – это плохо. Они и сами этого толком не знали. Самое убедительное, что я услышал от них, было: евреи Христа распяли. Ну и что? А ничего. Гады они, и все. К сожалению, я не помню в деталях этих наших этнологических бесед (на сеновале, в пристройке высоченного Труновского дома, и на базу у них же, на соломе, под ласковым весенним солнышком). Помню только, что я ни в коем случае не оспаривал основного тезиса – все евреи гады, – я только страстно хотел понять, почему это так?

 

В четвертом классе (1943/44) я учился в Москве. Об этом времени у меня почему-то не осталось никаких воспоминаний. Кроме одного. ...Какие-то жуткие задворки. Над головой грохочут поезда метро – там проходит надземный участок. Мы с приятелем роемся в гигантской горе металлических колпачков от пивных и лимонадных бутылок – почему-то здесь их скопилось неописуемо много, и мы чувствуем себя сказочными богачами (совершенно не помню, как тогда использовались в нашей компании эти колпачки). И вот мой приятель вдруг объявляет мне (с нехорошей усмешкой), что я – еврей. Я потрясен. Это – неспровоцированное, совершенно неожиданное и необъяснимое нападение из-за угла. «Почему?» – спрашиваю я тупо. Колпачки более не интересуют меня – я в нокдауне. «Потому что Стругацкий! – объявляет мне мой приятель. – Раз кончается на ский, – значит еврей». Я молчу, потеряв дар речи. Такого удара я не ожидал. Оказывается, сама фамилия моя несет в себе отраву. Потом меня осеняет: «А как же Маяковский?» – спрашиваю я в отчаянии. «Еврей!» – отвечает дружок решительно, но я вижу, что эта решительность – показная. «А Островский? – наседаю я, приободрившись. (Я начитанный мальчик.) – А другой Островский? Который пьесы писал?..»

 

Не помню, чем закончился этот замечательный диалог. Вполне допускаю, что мне удалось пошатнуть твердокаменные убеждения моего оппонента. Но мне не удалось убедить самого себя: отныне я знал, что скрыть свое окаянство мне не удастся уже никогда – я был на ский.

 

 

 

Уже в Ленинграде в пятом или шестом классе я обнаружил вдруг, что у меня есть отчество. Вдруг пошла по классу мода – писать на тетрадке: «...по литературе ученика 6-а класса Батурина Сергея Андреевича». Но я-то был не Андреевич. И не Петрович. Я был Натанович. Раньше мне и в голову не вступало, что я Натанович. И вот пришло, видно, время об этом задуматься.

 

В нашей школе антисемитизм никогда не поднимался до сколько-нибудь опасного градуса. Это был обычный, умеренный, вялотекущий антисемитизм. Однако же, быть евреем не рекомендовалось. Это был грех. Он ни в какое сравнение, разумеется, не шел с грехом ябедничества или, скажем, чистоплюйства любого рода. Но и ничего хорошего в еврействе не было и быть не могло. По своей отвратительности еврей уступал, конечно, гогочке, который осмелился явиться в класс в новой куртке, но заметно превосходил, скажем, нормального битого отличника. Новую куртку нетрудно было превратить в старую – этим с азартом занимался весь класс, клеймо же еврея было несмываемо. Это клеймо делало человека парией. Навсегда. И я стал Николаевичем.

 

«...по арифметике... ученика 6-а класса Стругацкого Бориса Николаевича...» Мне кажется, я испытывал стыд, выводя это на тетрадке. Но страх был сильнее стыда. Не страх быть побитым или оскорбленным, нет, – страх оказаться изгоем, человеком второго сорта.

 

Потом мама моя обнаружила мое предательство. Бедная моя мама! Страшно и представить себе, что должна она была почувствовать тогда – какой ужас, какое отвращение, какую беспомощность! Особенно, если вспомнить, что она любила моего отца всю свою жизнь, и всю жизнь оставалась верна его памяти. Что она вышла замуж за Натана Стругацкого вопреки воле своего отца, человека крутого и по-старинному твердокаменного – он не колеблясь проклял свою любимую младшенькую Сашеньку самым страшным проклятьем, узнав, что убежала она из дома без родительского благословения, да еще с большевиком, да еще, самое страшное, – с евреем!..

 

Я плохо помню, что говорила мне тогда мама. Кажется, она рассказывала, каким замечательным человеком был мой отец; как хорошо, что он был именно евреем – евреи замечательные люди, умные, добрые, честные; какое это красивое имя – Натан! – какое оно необычное, редкое, не то что Николай, который встречается на каждом шагу... Бедная моя мама.

 

Иногда мне кажется, что именно в этот вечер – сорок пять лет назад – я получил спасительно болезненную и неописуемо горькую прививку от предательства. На всю жизнь.

 

И кажется мне, что именно тогда дал я себе клятву (хотя, конечно, не давал я ее себе ни тогда, ни позже), которая звучала (могла бы звучать) примерно так: «Я – русский, я всю свою жизнь прожил в России, и умру в России, и я не знаю никакого языка, кроме русского, и никакая культура не близка мне так, как русская, но. Но! Если кто-то назовет меня евреем, имея намерение оскорбить, унизить, запугать, я приму это имя и буду носить его с честью, пока это будет в человеческих силах».

 

 

 

Боюсь, последняя фраза прозвучала у меня излишне красиво. Если у читателя возникнет то же ощущение, я готов принести ему свои извинения, но фразу, впрочем, ни вычеркивать, ни редактировать я при этом не намерен. Ибо она выражает некую суть, некую непреложную норму отношения порядочного человека к непорядочности. К сожалению, образ жизни нашей на протяжении многих десятилетий был таков, что поступки элементарно порядочные выглядели вызывающе красиво: слишком часто поступить порядочно означало – совершить маленький (а иногда и не маленький) подвиг. И когда моя невестка Елена Ильинична Стругацкая (урожденная Ошанина) в лицо разбушевавшемуся антисемиту, поддерживаемому глухим одобрительным ропотом подмосковной электрички, объявляет себя еврейкой (потомственная дворянка с родословной, уходящей в глубь истории, в доромановские времена) – это маленький подвиг, нисколько не меньший, чем легендарная прогулка датского короля с желтой звездой на рукаве (под неприязненными взглядами гебитс– и штадскомиссаров оккупационных войск).

 

Когда сейчас, спустя полвека, я пытаюсь вспомнить и проанализировать свое тогдашнее, детское, отношение к еврейскому вопросу, я нахожу его, это свое отношение, вполне рептильным. Мне не нравилось считаться евреем. Я не хотел быть евреем. Я ничего не имел против евреев, – точно так же, как ничего я не имел против армян, русских, татар и белорусов, – но я не чувствовал себя евреем, я не находил в себе ничего еврейского, и мне казалось несправедливым расплачиваться за грех, в коем я не был повинен. Все вокруг были русские, и я хотел быть как все.

 

 

 

Кто придумал эту блистательную формулировку: «Чувствуете ли вы себя евреем?» Впервые я услышал о ней от своего старшего брата, когда он с отвращением и ненавистью рассказывал мне, как в конце 40-х на одном из комсомольских офицерских собраний ихний главный политрук допытывался у него прилюдно: «Но вы, все-таки, чувствуете себя евреем, лейтенант, или нет?»

 

Дилемма тут была такая: либо ты говоришь, что чувствуешь себя евреем, и тогда моментально оказываешься весь в дерьме, ибо в анкетах повсюду стоит у тебя «русский», а также и потому, что самолично, при всех, расписываешься в своей второсортности; либо ты говоришь правду – «нет, не чувствую» – и опять же оказываешься в том же самом дерьме, ибо ты Натанович, и ты на ский, и ты выходишь натуральным отступником и предателем...

 

Я, между прочим, и до сих пор не знаю, что это, все-таки, значит – «чувствовать себя евреем». У меня сложилось определенное впечатление (в том числе и из разговоров со многими евреями), что «чувствовать себя евреем» – значит: жить в ожидании, что тебя в любой момент могут оскорбить и унизить без всякой на то причины или повода.

 

Я не знаю также, и что значит «чувствовать себя русским». Иногда мне кажется, это означает просто радоваться при мысли, что ты не еврей.

[WildWind]

2

 

 

 

Маленькие дети – детские неприятности, взрослые люди – взрослые неприятности.

 

В 1950 году, окончив школу с серебряной медалью, я нацелился поступить на физический факультет Ленинградского ордена Ленина Государственного Университета имени Андрея Александровича Жданова. Я мечтал заниматься атомной физикой и не скрывал этого. Меня не приняли. Коллоквиум прошло в общей сложности три-четыре десятка медалистов, отказано было всего лишь двоим – мне и еще какой-то девушке, фамилия которой ассоциируется у меня сегодня с фамилией «Эйнштейн».

 

В 1955 году, когда я заканчивал матмех того же Университета (краснодипломник, комсомолец, спортсмен и в каком-то смысле даже красавец), весенним ясным утром отозвал меня в сторонку мой приятель. «Ты в аспирантуру собираешься? – спросил он. – При кафедре?» – «Да, – сказал я, уже предчувствуя недоброе. – Сказали, что возьмут». – «Не возьмут, – отрезал он. – И не надейся». – «А ты откуда знаешь?» – «Случайно подслушал. В деканате». – «Но почему?!!» – возопил я (краснодипломник, комсомолец и почетнодосочник). «Потому что – еврей», – это прозвучало, как приговор. Это и было приговором.

 

В 1962 году мы, братья Стругацкие, уже опытные литераторы, уже достаточно известные – по крайней мере среди любителей жанра, авторы четырех книг, подали заявление в Союз Писателей СССР. За нас хлопотали авторитетные по тем временам люди: Кирилл Андреев, Ариадна Громова, Николай Томан, но в Союз нас не приняли ни по первому, ни по второму заходу. Членам приемной комиссии не нравилось: что мы фантасты; что мы пишем в соавторстве; что мы живем в разных городах... Но не это, как узнали мы пару лет спустя, было главным. Члены приемной комиссии не полюбили нас за то, что мы, Натановичи, пишемся в анкетах русскими. Члены ПК евреи видели в этом недостойное отступничество, члены ПК русские рассматривали это как стремление пролезть и устроиться, «характерное для данной нации»...

 

 

 

В середине 70-х один из диссидентов-правозащитников, вырвавшихся за рубеж, давая в Нью-Йоркском аэропорту первое интервью, на вопрос «Существует ли в СССР дискриминация евреев?» ответил: «Да. Но изощренная». Он имел в виду, что государственный антисемитизм в СССР всегда был и остается государственной тайной. Со всеми вытекающими отсюда последствиями.

 

 

 

Почему меня не взяли на физфак в 1950 году? Тогда мама моя до такой степени была убеждена в том, что причиной этому – исключение моего отца из партии летом 1937 года и расстрел дяди весною того же года, что даже не пошла на физфак выяснять, в чем дело и почему.

 

Разумеется, такую причину исключать тоже нельзя. Но если вспомнить, что это – 1950-й, борьба с космополитизмом в разгаре, а все выпускники физфака идут в закрытые институты и лаборатории делать водородную бомбу...

 

А с другой стороны, – на математико-механический факультет меня же приняли – через две-три недели, вместе с другой толпой медалистов, без каких-либо хлопот и проблем... Но – на отделение астрономии. Совершенно ясно, что некие инструкции работали, но какие именно?

 

В университетскую аспирантуру, на кафедру звездной астрономии, меня, действительно, так и не взяли. Но зато взяли в аспирантуру Пулковской обсерватории, причем, как я понял, это было совсем не просто: пришлось изыскивать какие-то скрытые возможности, преодолевать бюрократические рогатки... В чем же дело? Инструкция? Или частная неприязнь какого-нибудь университетского кадровика?

 

И в Союз Писателей нас в конце концов (промытарив два года) приняли. Сохранилась легенда, как это произошло. Кто-то из наших лоббистов пожаловался на ситуацию тогдашнему председателю Ленинградской писательской организации, Александру Андреевичу Прокофьеву – знаменитому «Прокопу», поэту и начальнику, очень, по-своему, недурному мужику, поразительно похожему и манерами, и даже внешностью на Никиту Хрущева. Прокоп выслушал и спросил: «Ребята-то неплохие? А? Ну, так давай их ко мне, сюда, у меня и примем». И мы были приняты. В Ленинграде, но не в Москве.

 

 

 

Я привел здесь эти маленькие неприятности из личной жизни именно потому, что они были маленькие, кончились благополучно и не допускают однозначного истолкования. Мне (да и любому гражданину СССР) приходилось слышать десятки историй, гораздо более страшных, унизительных, горьких и безнадежных. Ломались судьбы, обращались в прах идеалы, сами жизни людские шли под откос... Однако у моих историй есть два важных преимущества: они совершенно достоверны, во-первых, и они восхитительно неопределенны, неоднозначны и туманны, во-вторых. Они, на мой взгляд, великолепно иллюстрируют собою тот туман, ту неопределенность, ту примечательную неоднозначность, которыми всегда характеризовался пресловутый еврейский вопрос в нашей стране.

 

Инструкция или некие персональные пристрастия? Досадные случайности или жесткая система, холодная, тайная и беспощадная? А может быть, вообще ничего этого нет и никогда не было, а были одни только обывательские слухи, наложившиеся на бытовые совпадения?

 

 

 

Если верить знающим людям, государственный антисемитизм в СССР имеет свою (достаточно сложную) историю. Первые 20 лет после революции его, вроде бы, не было вовсе. Это было время, когда даже проявления бытового, коммунального, антисемитизма карались по закону – жестоко и беспощадно, как и все, что каралось по закону в те времена. Признаки казенного юдофобства обнаружились в 1937 – 39, когда возникли и стали крепнуть связи с нацистской Германией, – это было естественно: в новых условиях кадровая политика требовала определенной корректировки. Этот первый всплеск естественно сошел на нет с началом войны, но после перелома к победе в 43-м вновь появились признаки казенной неприязни к «этой нации», – признаки, на мой взгляд, уже не поддающиеся простому рациональному объяснению.

 

С этого момента государственный антисемитизм уже только крепчал. Он вырвался наружу в конце 40-х (безусловно как результат проамериканской позиции нового государства Израиль) в виде бескомпромиссной борьбы с «безродными космополитами», в дальнейшем он все набирал силу – круче, беспощаднее, истеричнее – и должен был, видимо, достигнуть апогея в 1953-м («дело врачей-вредителей», подготовка поголовного «добровольного» переселения евреев за Полярный круг), но тут главный творец внешней и внутренней политики умер, и апогей не состоялся – наверху началась борьба за власть, и начальству стало не до евреев.

 

Наступило длительное затишье, совпавшее по времени с Первой Оттепелью и в значительной степени, разумеется, порожденное ею. Потом – конец Оттепели, провал косыгинской реформы, новое обострение идеологической борьбы и – Шестидневная война. Не знаю, как развивались бы события, если бы эта война не произошла; думаю, очередной пароксизм был все равно неизбежен, ибо настало время закручивания гаек. Но Шестидневная война и почти радостный разрыв отношений с Израилем оказались событиями, открывшими новую, динамичную, эру в еврейском вопросе.

 

Слово было найдено – сионизм, и найдена была мера пресечения – бескомпромиссная идеологическая борьба, переходящая в борьбу с замусоренностью кадров. Возник и начал быть государственный антисемитизм периода Застоя.

 

Леонид Ильич подписал закрытое распоряжение начальству среднего звена: избегать назначать на руководящие посты лиц некоренной национальности, а также лиц, национальность коих является коренной в странах, с которыми СССР не поддерживает дипломатических отношений. (Да, острили мы тогда, плохие настали у нас времена для парагвайцев, тайванцев и южно-корейцев!..)

 

Родилась и пошла гулять по стране целая серия отличных анекдотов, в которых, как в ненаписанном эпохальном романе, отразилась вся суть тогдашней идеологии и методологии власти.

 

...Райком партии, идет инструктаж начальников отделов кадров. «Вам, товарищи, надлежит активнее бороться с замусоренностью кадров и всячески следить за происками сионизма. Но при этом нельзя забывать, что сионист это сионист, а еврей, товарищи, это еврей, – мы интернационалисты...» Вопрос из зала: «А практически, как? Вот стоит передо мной человек – еврей он или сионист?» – «А очень просто: если он у тебя уже работает, значит еврей, а если пришел на работу наниматься, – сионист, гони его в шею!»

 

...Отдел кадров. «Вы знаете, по паспорту я Рабинович, но на самом деле это ошибка. Я – русский. Дело в том, что паспортистка...» – «Голубчик, с такой фамилией я уж лучше возьму еврея».

 

...И снова отдел кадров. «Здравствуйте. Я – дизайнер...» – «Да уж вижу, вижу, что не Иванов...»

 

...И опять же – отдел кадров. Распахивается дверь, на пороге мрачный, лохматый и горбоносый: «У вас с фамилией берут?»

 

Мне клялись, что последний анекдот – и не анекдот вовсе, а совершенно реальный случай из жизни. Очень может быть. Я охотно допускаю даже, что и все прочие анекдоты есть случаи из жизни, только отшлифованные тысячами пересказов до их нынешнего блеска.

 

Застой потому и называется застоем, что реальная жизнь уходит вглубь и кипит (или кишит) там, невидимая и неслышимая, а на поверхности – зеркальная гладь, да кочки, да тихий туман.

 

Все делают вид.

 

Вы делаете вид, что нам платите, а мы делаем вид, что на вас работаем.

 

Вы (допрашивая нас) делаете вид, что верите в нашу подрывную деятельность, а мы (выдираясь из объятий 70-й статьи) делаем вид, что обожаем Советскую Власть (Софью нашу Власьевну).

 

Вы делаете вид, что евреи тоже люди, а мы (евреи) делаем вид, что рвемся в Израиль исключительно и только к тяжело больной тете Песе и вообще – на историческую родину.

 

Создается и шумно функционирует Антисионистский Комитет («Генерал Драгунский и его труппа дрессированных евреев»). Пишутся и стотысячными тиражами распространяются замечательные сочинения типа: «Классовая сущность сионизма», «Осторожно: сионизм!», «Фашизм под голубой звездой» и т. п. А время от времени (редко) большие начальники выступают на весь мир с заявлениями a la Ильф-и-Петров: евреи у нас, да, есть, а вот вопроса нету, вопрос – это выдумки сионистов, с которыми мы ведем последовательную борьбу...

 

В глубинах тихого болота что-то такое-этакое бурлит, урчит и клокочет – некие канализационные струи и стоки, загнанные идеологическим террором в одни и те же ржавые трубы вместе с самыми чистыми идеями и помыслами. Иногда вдруг прорываются какие-то имена, тексты, слухи... Разогнали журнал: там, оказывается, зловеще клубились славянофилы... Статья в таком-то сборнике: евреи названы евреями... Общество «Память»... «Меморандум Скурлатова»... А некий гебист, проводя профилактическую беседу с диссидентствующим, говорит ему, расчувствовавшись: «Да как же вы не понимаете! Если бы нас не было, вас бы всех давно уже разорвали в клочки. Мы – единственная преграда между вами и дикой толпой!..»

 

И вот болото – взорвалось. Туман рассеялся. Лопнули все трубы, и все перегородки пали. Тайное стало явным. Мы давно уже догадывались, что разница между сионистом и евреем примерно та же самая, что между евреем и жидом, – так оно и оказалось! Бурный поток нацистских нечистот хлынул на улицы, площади и заборы, и – ничего не произошло! Никакой Короленко не возвысил своего голоса против новой Черной Сотни, но, правда, – тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, – и Черная Сотня оказалась вполне совковой: чудище огромно, стозевно, лаяй, но – пока – не более того.

 

И теперь, на склоне лет своих, прилежный читатель Ильфа и Петрова получает наконец возможность рассмотреть доселе скрытое-завуалированное, приукрашенное-запропагандированное, прилизанное, причесанное, закамуфлированное.

[WildWind]

3.

 

 

 

Что такое антисемитизм сегодня? Здесь и сегодня – в России, на переломе веков?

 

Кого считать антисемитом?

 

И как со всем этим рядом – жить?

 

Это не такие простые вопросы, как может кое-кому показаться.

 

 

 

...Перекошенная от застоявшейся ненависти рожа, корявый рот (с зубами через один), распахнутый в нутряном натужном реве: «Сионисты – в Израиль!.. В Из-ра-иль! В Из-ра-иль!..»

 

...Вежливый интеллигентный человек при галстуке, тихий, застенчивый голос, почти извиняющийся тон: «Разумеется, экстремизм в этом вопросе отвратителен, однако нельзя же не согласится: эта их напористость, эта их, простите, пронырливость, это умение приспособиться самому и пристроить соплеменника... Я все понимаю! Особые исторические обстоятельства вынуждают их к этому... И все-таки... Согласитесь, это не может не производить определенного впечатления...»

 

...Обыкновеннейшая домашняя хозяйка у себя на коммунальной кухне ворочает на сковородке макароны, чтобы не подгорели: «А я вам говорю, он – еврей. Другого кого за такую растрату загнали бы знаете куда? А этот выкрутился. У них везде свои есть...»

 

...А самый обыкновенный, абсолютно порядочный человек, который на слове «еврей» почему-то понижает голос, словно произносит нечто запретное, секретное или малоприличное? Замечали такое?

 

...А замечательный наш советский милиционер на Дворцовой, урезонивающий истерического «патриота» с антисемитским лозунгом: «Ну успокойтесь же, гражданин! Ну что вы, ей-богу! Да вы же хуже любого еврея!..»

 

А заметили ли вы, что в современном русском языке существует только одно наименование национальности, которое само по себе может быть использовано как оскорбление или ругательство? Украинца можно оскорбить, назвав его хохлом, русского – кацапом, любого среднеазиата – чуркой, армянина – армяшкой, грузина – грызуном, еврея – жидом... И любого жителя России можно оскорбить, сказав ему: «У-у, евр-р-рей!..» Такого не было и при царе-батюшке!

 

И наконец, классическое: «Да что вы все – «евреи, евреи»... Неужели не надоело? Хватит уже, ей-богу!..»

 

 

 

По моим наблюдениям, антисемитизм вполне поддается классификации. Я бы выделил три основных класса (типа, вида, жанра):

 

Бытовой – он же коммунальный, он же эмоциональный – вездесущий, вечный, всепогодный, беспринципный, ненавязчивый, эфемерный, непреходящий, неуязвимый, полиморфный – все с него начинают, все с ним знакомы, все подвержены ему и все ему подвластны.

 

Бытовой антисемитизм висит над нашей страной как смог. Сама атмосфера быта пронизана им – точно так же, как матерной бранью, которую все мы слышим с младых ногтей и которая сопровождает нас до гробовой доски. (Если бы мы могли понимать эти вечные слова, мы услышали бы их еще в роддоме от добрых наших нянюшек, матерящихся так естественно и легко над нашими розовыми ушками, когда несут они, нянюшки, нас к нашим мамочкам на первое кормление. И точно так же провожает нас в последний путь рыкающий мат гробовщиков наших и могильщиков, который мы уже, впрочем, рады бы, да не способны услышать.) И точно так же, как нет практически никого в нашей стране, кто не знал бы матерных выражений и совсем никогда не употреблял бы их – будь ты мужчина или (увы!) женщина, старик или детсадовский пацан, – точно так же нет человека и гражданина, который не вдохнул бы хоть раз в жизни смрадных миазмов бытового антисемитизма. А раз вдохнув его, ты уже заражен – слово произнесено, ты знаешь его и будешь теперь знать до самого своего конца. Раз поселившись в нас, он сопровождает нас всю жизнь, словно какой-нибудь лимонно-желтый стафилококк, и может тихо до поры до времени сосуществовать с нами и в нас, пока – при определенных условиях – вдруг не прорвется наружу этаким вулканическим прыщом, омерзительным и опасным.

 

Рациональный, он же профессиональный – это уже более высокая ступень юдофобии, достояние людей, как правило, образованных, испытывающих определенную потребность обосновать свои реликтовые ощущения и обладающих способностями это сделать. В подавляющем большинстве случаев профессиональный антисемитизм поражает людей, столкнувшихся с лицом еврейской национальности как с конкурентом. Он широко распространен среди математиков, физиков, музыкантов, шахматистов – в этих кругах вас познакомят с убедительными и завидно-стройными теориями, объясняющими пронырливость, удачливость, непотопляемость «этой нации» – при полном отсутствии у нее настоящей глубины, основательности и подлинных талантов.

 

Впрочем, к носителям рационального антисемитизма следовало бы, наверное, относить всякого, кто стремится обосновать антисемитизм теоретически. «Евреи Христа распяли», «Евреи Россию споили», «Евреи революцию устроили» – бытовой антисемит охотно использует эти замечательные утверждения во время приступов и пароксизмов своего недуга, но на самом деле не он их первый сформулировал, обосновать их как следует он не в силах, да и не нуждается он ни в каких обоснованиях (как не нуждается гражданин, изрыгнувший устойчивое словообразование «... твою мать!», в доказательстве того, что именно ЭТО он проделал недавно с родной матерью своего собеседника). Для юдофоба же рационалиста каждая из приведенных выше (и многих аналогичных) теорем полна глубокого смысла и опирается на стройную систему доказательств, на целую литературу, даже на особую культуру, если угодно!

 

Замечательно, что и бытовой антисемит, и юдофоб-рационалист в глубине души своей (а зачастую – и на самой ее поверхности) знают, что антисемитизм – это дурно. Точно так же, как любой, самый заядлый, матершинник отлично знает, что материться – грешно и неприлично. (Видели ли вы хоть раз человека, позволяющего себе выражаться по-черному в присутствии строгого начальства?) Однако же существует целый класс юдофобов, искренне полагающих антисемитизм делом чести, доблести и геройства.

 

Зоологический, он же нутряной, – единственная разновидность антисемитизма, носители которой гордятся собою. Признаюсь, генезис и этиология этого вида юдофобии всегда были и остаются загадкой для меня. Подозреваю, – это какая-то социопсихологическая патология, что-то, аналогичное арахнофобии – широко распространенного и совершенно безосновательного страха и омерзения перед пауками.

 

Коммунальный антисемит только лишь в подпитии или в состоянии бытового раздражения потребует у вас: «А ну скажи кукуруза!» Зоологический – сделает это при первой же возможности и с наслаждением (если будет, разумеется, убежден в своей безнаказанности). Профессиональный же, скорее всего, не станет этого делать вовсе – он выше этого; а кроме того, его время наступит, когда будет решаться кадровый вопрос.

 

Час настал – и мы увидели их всех. Ядовитый букет расцвел всеми красками. Теперь мы встречаемся с ними не только в местах общего пользования (в трамваях, автобусах, метро, магазинах, очередях и подземных переходах), – мы видим их в телевизоре, слышим по радио, мы даже можем читать их в соответствующих журналах и газетах...

 

И при всем том жизнь идет своим чередом и благополучно продолжается. В 1987 году (идеологические канализационные трубы – лопнули) на асфальте тротуара, недалеко от моего дома, появилась белой масляной краской старательно выведенная надпись: Россия для русских. Сегодня ее уже стерли многочисленные (и вполне равнодушные) подошвы, но зато на Дворцовой площади можно увидеть толпу под вдохновляющим лозунгом: Место евреев – Освенцим.

 

...Огромно, стозевно и лаяй. А караван – идет.

 

 

 

(Кстати, при всем, так сказать, идейном однообразии заборных лозунгов и граффити, некоторые – поражают прихотливостью и неожиданными поворотами воображения. Например: «Гитлер – еврей». Собственными глазами видел! Уму непостижимо, какая каша варится в голове автора этого обращения urbi et orbi...)

[WildWind]

4

 

 

 

Антисемитизм – это мировоззрение, или, точнее сказать, мироощущение. Мироощущение не нуждается в оправданиях – оно само есть оправдание себе. Мироощущение не нуждается в доказательствах и обоснованиях! Оно само есть доказательство и обоснование.

 

Попробуйте доказать вору в законе, что трудиться – хорошо, а воровать, наоборот, плохо. Он же с младых ногтей знает, что работать – скучно, тяжело и вообще западло, а воровать – интересно, весело, кайфово и фартово.

 

Попробуйте доказать шарообразность Земли человеку, который с младенчества твердо знает, что Земля – плоская...

 

С ворами мне, слава богу, дискутировать не доводилось, а вот насчет шарообразности Земли я, помнится, целый вечер проговорил с младыми сынами гор – на наблюдательной площадке нашей экспедиционной группы, расположившейся на вершине горы Харбаз, в тридцати километрах от Эльбруса, под великолепным южным небом, на котором все было для лекции по космографии: и звездные бездны, и Юпитер, и Луна, и даже Сатурн с чрезвычайно удобным разворотом своих колец... и под рукою, тут же, имел место превосходный ТЭМ-140, экспедиционный «максутик» с великолепным качеством изображения и тридцатикратным увеличением.

 

Сыны гор – молодые, жилистые, горбоносые, уважительно-вежливые – внимательно и с безусловной доброжелательностью слушали мою лекцию, заглядывали в окуляр, обменивались гортанными замечаниями, а потом вдруг спросили: почему, когда смотришь в трубу, не видно Чабана, Который Сидит На Луне? Какого чабана? А ты посмотри: видишь, на луне Чабан сидит – вот его нога, вот голова, вот баран рядом с ним... А в трубу ничего этого не видно. Почему, а?..

 

И вот именно по ходу последовавшей за этим дискуссии и было мне объявлено, что Земля, конечно же, плоская... Как это – шар? Почему шар? Плоская! Посмотри, это же и так видно, даже без твоей трубки – плоская, как лепешка...

 

О, это был поучительный разговор!

 

Два вопроса, помнится, мучили меня тогда на протяжении всей дискуссии и мучают до сих пор.

 

Вопрос первый: как сумели эти славные советские молодые ребята, окончившие десятилетку... отслужившие действительную... («комсомольцы... спортсмены... красавцы, наконец!») – как ухитрились они сохранить в неприкосновенности эти свои вполне средневековые представления об устройстве Мира?

 

И вопрос второй: как объяснить человеку, убежденному, что Земля плоская, как растолковать ему, что форма земной тени на поверхности Луны (во время лунных затмений) есть самое убедительное доказательство шарообразности нашей родной планеты? (Действие происходило в 1960 году, и на авторитет Гагарина я сослаться тогда еще не мог.)

 

А раз не способен я найти внятного ответа на эти вопросы, то никак не умею и заставить себя поверить в то, что с антисемитизмом можно бороться средствами агитации и пропаганды. Литературой и искусством. Лекциями и брошюрами. Вообще – словами.

 

Если человек с детства знает, что «евреи Христа распяли», как можно объясниться с ним? Как можно с ним дискутировать? Какие доводы можно найти, адекватные ЭТОМУ уровню дискуссии?

 

«Итальянцы Галилея замордовали». Или: «Русские декабристов повесили!» Или, совсем уже за пределами: «Французы Пушкина убили... А русские – Лермонтова».

 

 

 

Мнение, что антисемитизм сегодня и здесь порождается определенными качествами, или обычаями, или действиями «лиц еврейской национальности», – это мнение столь же распространено, сколь и неверно.

 

Антисемитизм возник столетия назад, и в те времена – да, весьма вероятно и даже скорее всего, – он был вызван совершенно конкретными качествами, обычаями и действиями тогдашних евреев. Их религиозное высокомерие... Их повышенная деловая конкурентоспособность... Их демонстративное нежелание раствориться в коренной нации и стать как все. Сами сферы их предприимчивости (ростовщичество, торговля)... Еще какие-то причины, которых я не знаю, но которые, полагаю, хорошо известны историкам и этнографам... Все это наверняка было, и все это не имеет никакого отношения к сегодняшнему антисемитизму.

 

Ибо сегодняшний (и вчерашний) советский еврей отличается от советского же русского (белоруса, украинца, латыша) разве что акцентом да внешностью – и то далеко не всегда. Его занятия, его менталитет, его образ жизни, его цели и принципы – общесоветские (общесовковые). В них нет ничего специфически национального, как в нынешних евреях ничего не осталось от тех пейсатых, лапсердачных, глубоко религиозных торговцев, корчмарей, талмудистов и процентщиков, которые послужили когда-то мишенью и причиной яростной ксенофобии.

 

Поэтому искать корни нынешнего антисемитизма в средних веках так же нелепо, как искать причины нынешней религиозности людей в тоскливых страхах пещерного человека. Можно было бы искать эти корни в событиях полувековой давности, но кого по-настоящему, глубоко, так, чтобы до печенок, волнуют эти события? А нынешние евреи так мало выделяются среди прочих совков, настолько слились с ними, что никакого повода для специальной ненависти, в сущности, дать не могут.

 

Все прежние причины давно умерли, новые – не появились. Выжили и продолжают жить одни лишь стереотипы. Нынешний антисемитизм не есть ненависть к евреям. Это – ненависть ко вполне определенным стереотипам. Иногда древним – «евреи Христа распяли». Иногда – не очень («евреи революцию устроили»). Иногда – совсем свежим, искусственно сконструированным – «евреи народ споили».

 

И вот благодаря этим стереотипам советский человек способен всю свою жизнь прожить антисемитом, не встретившись ни разу ни с одним евреем!

 

Удивительная штука – национальный стереотип. Французы – развратники. Немцы – педанты. Англичане – гордецы и молчуны. Русские – пьяницы и рубаха-парни... Как, почему и когда возникли эти формулы? Кто их автор? Какое отношение они имеют к реальности?

 

Или, может быть, имели когда-то? Почему никто не принимает их всерьез, но все повторяют?

 

Мой личный опыт общения с конкретными людьми опровергает ВСЕ известные мне национальные стереотипы. Все без исключения. Пусть среди моих знакомых маловато англичан и немцев, но – русские, но – евреи... Их-то у меня среди знакомых – сотни! Может быть, сотен недостаточно для статистики? Может быть. Но почему, все-таки, самый пьющий из моих знакомых – еврей, а самый, так сказать, непьющий – чистокровный русак? Рубаха-парни встречаются и среди русских, и среди евреев, но почему все они, при ближайшем рассмотрении, оказываются отнюдь не рубаха-парнями, а людьми расчетливыми, политичными и себе на уме?..

 

«Евреи умные, а русские – дураки». Я слышал это множество раз, причем, как правило, – от русских. (Что характерно.) Самый умный человек, которого я знаю лично, – русский. С дураками сложнее. Но, пожалуй, все-таки самым замечательным кретином был один, случайно оказавшийся у нас на пути, еврей – какой-то, видимо, дальний родственник по фамилии, увы, Стругацкий. Я подозреваю, что это был так называемый Девятый Еврей. (Народная, – надо думать, еврейская, – мудрость гласит: «Евреи вообще-то неглупые люди. Возьми восемь первых попавшихся, и все они будут, как на подбор – таланты да умники и, может быть, даже гении. Но девятый будет – дурак. И уж это будет такой дурак, такой феноменальный осел и идиот, каких белый свет еще не видывал!»)

 

Нет, я решительно не верю в стереотипы. И никто, по-моему, в них на самом деле не верит. Это что-то вроде привидений: никто их не видел, но все о них охотно говорят.

 

Я не верю в опасность нынешнего антисемитизма. Он отвратителен, но не опасен. Я не верю даже, что антисемитские лозунги способны сегодня сколотить хоть кому-нибудь, хоть сколько-нибудь серьезный политический капитал. Слишком мало евреев осталось среди нас. Слишком мало они отличаются от всех прочих. Слишком мала доля зоологических антисемитов в социально-значимых группах населения.

 

Государственный антисемитизм, да, – смертельно опасен. От бытового же – просто тошнит. Стыдно, что он есть. Вдвойне стыдно, когда оказывается, что им заражен человек интеллигентный. Умереть от стыда и отвращения можно, когда видишь среди антисемитов человека заслуженно известного и даже знаменитого.

 

(Помню, на заре Перестройки я смотрел по телевизору выступление одного писателя – очень известного, очень хорошего, одного из лучших в России. Слухи о том, что он, увы, «бациллоноситель», доходили и до меня. Я не желал верить этим слухам, но, в то же время, и не особенно удивился, что выступает он перед вполне специфической аудиторией – то ли «Друзья журнала Наш Современник» сидели в зале, то ли что-то в этом же роде. Встреча проходила поначалу довольно мирно – все-таки времена на дворе стояли еще достаточно строгие, и языки лишь начинали помаленьку распускаться, – и вдруг я слышу, как писатель (под аплодисменты) заявляет: «До сих пор я знал только одну нацию, которая ненавидит русский народ...» Ничего более конкретного сказано не было, но контекст был до такой степени однозначен, что я испытал нечто вроде приступа тошноты. Физической тошноты. Словно из-под воротника ослепительной сорочки знаменитого инженера человеческих душ выбрался вдруг и не спеша пополз по его шее жирный красный клоп... Бог ему судья, этому писателю, но с тех пор я не смог прочесть из него более ни строчки. И никогда теперь уж, видимо, не смогу.)

 

Но что же нам делать со всем этим?

 

Можно (и, наверное, должно) оспаривать доводы Шафаревича или Углова. Можно (и бывает даже интересно) дискутировать по поводу «этой нации» с каким-нибудь рядовым носителем и адептом рациональной юдофобии. Ничего не стоит (и в каком-то смысле даже полезно) устыдить и урезонить разгорячившегося коммунального антисемита...

 

Но!

 

Но остывший и урезоненный бытовой антисемит сразу же, прямо на глазах, перестает быть антисемитом. («Извиняюсь», – говорит он. «Погорячился», – признается он со всею искренностью. «У меня у самого полно друзей-евреев, – сообщает он с некоторой даже гордостью. – Я против евреев вообще ничего не имею... Другое дело – жиды!..»)

 

Но!

 

Но совсем было побежденный в споре «рационалист», как через неделю выясняется, вовсе и не переубежден. Он повторяет вновь все свои примеры из личной жизни со свежими добавлениями, взятыми из газеты «Народная правда», и с авторитетными ссылками на академика Шафаревича.

 

Что же касается названного академика, то здесь мы имеем дело уже с теорией. Во имя теории идут, между прочим, и на костер. От теорий не отказываются. Ни от каких, даже от ложных. В особенности – от ложных. Ложная теория жива, пока жив ее создатель, и умирает она только вместе с ним. (Чтобы признать свою теорию ложной – выношенную, рожденную в муках, выпестованную, взлелеянную, любимую и единственно верную, – надо быть гением, а гениев так мало, да и не всякий даже гений способен на такой подвиг.)

 

И в какой-то момент ты понимаешь, что это – безнадежно. Никто не рождается антисемитом, антисемитом становятся, но, ставши, пребывают в этом состоянии уже до самого конца. Это – как алкоголизм. И начинается так же – в дурной компании. И так же неизлечим. (Процент окончательно излеченных – в пределах пяти.) И так же отвратителен человек в приступе юдофобии, как отвратителен пьяный чурбан, и так же он может оказаться и добрым, и умным, и симпатичным, когда приступ благополучно минует (соответственно – хмель выветрится).

 

Мы терпим пьяниц – ненавидим их, презираем, готовы побить иногда, а временами и бьем. Но терпим. Боюсь, мы вынуждены так же точно относиться и к юдофобам. Увы. С одной лишь только разницей: пьяных мы частенько жалеем, но я не слышал никогда, чтобы хоть кто-нибудь пожалел антисемита.

 

Мы живем с ними рядом всю жизнь. Они везде. Они среди нас. Они – мы. Разница только в градусе ненависти. Разница только в умении или неспособности сдержать в себе негодяя. В степени нашей опоганенности. В умении понять, где кончается еврейский анекдот и начинается нечто совсем иное – уже не смешное, а поганое. Или стыдное. Или страшное. (Хорошо помогает от приступов нутряного нацизма – обыкновенный стыд. Стыд не способен совсем задушить в тебе негодяя, но он способен заткнуть ему пасть. Я испытал это на себе, когда однажды вдруг с ужасом обнаружил, что не могу вполне спокойно слышать немецкую речь. Речи же их профессиональных ораторов вызывали у меня в душе примерно то же ощущение, что и царапанье вилки по стеклу. А в особенности – их марши и хоровые песни. Разумеется, это – эхо войны. Это мертвящая безнадежность блокады, грязь и унижение эвакуации, страх, и опять же – страх, и снова и снова – страх... И плюс, конечно, сосредоточенная антинемецкая пропаганда – все эти бесчисленные поделки а-ля «Секретарь райкома» и «Иван Никулин – русский матрос». А мне и моим сверстникам – восемь-двенадцать лет: возраст максимальной восприимчивости при совершеннейшей невозможности разобраться, где там на экране кончается фашист и начинается немец... Я не один такой, ущербный с времен войны. И эта наша болезнь из тех, от которых не умирают, но и не излечиваются.)

 

К чести нашего народа, в подавляющем большинстве случаев у людей хватает и понимания, и такта, и трезвости ума, и доброты, и чувства собственного достоинства, чтобы остановиться на границе и даже не приближаться к ней.

 

Но ложка дегтя способна испортить бочку меда.

 

Но грязь особенно бросается в глаза – на чистом.

 

Но клоп, выползающий из-под воротничка, – это клоп, вонючий и мерзкий, пусть даже воротничок ослепительно-белый, а владелец воротничка – человек уважаемый: трудно, даже невозможно забыть, что он же – и хозяин клопа.

 

Я пишу обо всем этом не потому, что надеюсь что-нибудь исправить, кого-нибудь переубедить или хотя бы заставить задуматься. Я попросту подвожу итог многолетним наблюдениям и спорам. Я давно хотел написать об этом, но сначала писать об этом было не разрешено, потом – недосуг, и только сегодня я получил возможность свое давнее желание осуществить.

 

Меня очень беспокоит, что я не вижу лица того читателя, которому будет полезно или хотя бы интересно все это прочесть. Я давно уже заметил, что еврейский вопрос – это нечто такое, в чем все разбираются. Как в политике. У каждого есть свое мнение, и опровергнуть его никому не дано. Стоит ли пытаться?

 

Я давно заметил также, что русские – даже самые чистые, самые безукоризненно точные и тактичные в национальном вопросе – неспособны сколько-нибудь долго обсуждать еврейскую проблему. Они быстро утомляются, чем разительно отличаются от большинства евреев, готовых говорить на эту тему часами. Это, пожалуй, единственное, чем нынешний советский еврей, как правило, отличается от русского. За одним, впрочем, исключением: я имею в виду рациональных антисемитов любой национальности. Эти тоже готовы обсуждать «больной вопрос» круглосуточно. Видимо, и у них наболело...

 

Прекрасно понимаю, что все вышеизложенное открыто для ударов. И справа и слева. И спереди и сзади. И сверху и снизу.

 

Легко и заманчиво – с позиций борца с нацизмом – надавать мне по мозгам за примиренчество, за скрытый призыв к терпимости, за беззубость и социальный пессимизм. Антинацисты-евреи влепят мне за скольжение по поверхности в еврейском вопросе и за всеядность. Прочие антинацисты – за то, что сосредоточился именно на вопросе еврейском, который ныне уже – вчерашний день проблемы, а на повестке стоят вопросы поострее.

 

Антисемиты-рационалисты обвинят меня (и совершенно справедливо) в неуместном легкомыслии и нежелании вести принципиальный спор по существу. «Так споили, все-таки, евреи русский народ или нет? – будут спрашивать они меня с невероятным напором. – Да или нет?.. И кто, все-таки, устроил революцию в России?..»

 

Бытовые антисемиты ничего этого, слава богу, читать не станут, а потому и нападать на меня не будут, но зато с каким ожесточением обрушат на меня свой праведный гнев люди, полагающие себя кристально чистыми интернационалистами! «То есть как это они – это мы? Да отдает ли себе автор отчет в том, что...» и т. д.

 

И обязательно хоть один нутряной-зоологический да пришлет мне свое послание-стон: «И когда же наконец вы все отсюда уедете? – кровью и желчью, корявыми буквами, но от всей души будет написано в этом послании. – Когда же наконец духа вашего поганого не останется на Святой Руси?..»

 

Кто-то сказал: антисемитизм умрет только вместе с евреями. Уже сегодня ясно, что это ошибка: антисемитизм умрет гораздо раньше. Два-три поколения в условиях достатка, свободы и процветания – и на Руси забудут про еврейский вопрос. Правда, вполне возможно, ему на смену придет что-нибудь другое, столь же омерзительное, – как сегодня, сейчас, прямо у нас на глазах возникает проблема «лиц кавказской национальности», а в благополучнейшей Германии или демократичнейшей Франции нацизм возрождается вместе с ненавистью к эмигрантам и гастарбайтерам.

 

Но ничего этого я не боюсь. Все это, повторяю, отвратительно, но не опасно.

 

Самое страшное, что может случиться с нами, – это возрождение государственного нацизма (любого прицела, оттенка, акцента). Возрождение это зоологические встретят восторженным ревом, рациональные – обоснуют теоретически в сотнях статей и речей, а бытовые – молчаливо примут к сведению, готовые исполнять любые распоряжения начальства... Но все это сделается возможным только лишь с возвратом тоталитаризма, который провозгласит Империю и приоритет государства над личностью, уничтожит свободу слова, совести, информации и вновь пойдет громоздить тысячи тонн чугуна, стали, проката на душу населения. И вот тогда наступит ночь...

 

Однако, это уже совсем другая тема для совсем других заметок.

 

 

 

17.12.1992

 

С.-Петербург

 

http://www.rusf.ru/abs/books/publ41.htm

[WildWind]

Более полувека тому назад была одержана Победа над нацизмом. Тысячу четыреста восемнадцать дней прошагали дорогами войны в рядах Красной Армии и Флота воины - евреи.

205 тысяч из них принесли свою жизнь на алтарь Великой Победы над фашизмом - коричневой чумой, более страшной, чем чумные эпидемии минувших веков. В благодарной памяти человечества Память о них сохранится навечно.

Сейчас, когда уже 60 лет существует еврейское государство Израиль, где живут более миллиона евреев, выходцев из бывшего СССР, родственники погибших воинов-евреев, напрашивается вопрос: когда будут названы и увековечены имена всех воинов-евреев, павших в борьбе с нацизмом?

Я, ЗАСЛАВСКИЙ АЛЕКСАНДР, ветеран Советской Армии, член Ашкелонского городского комитета Израильского Союза Ветеранов второй мировой войны – борцов против нацизма, с сентября 2001 г. занимаюсь сбором сведений о воинах-евреях, павших в борьбе с нацизмом для занесения их в "ЭЛЕКТРОННУЮ КНИГУ ПАМЯТИ". Эта Книга предусматривает увековечение памяти 205 тысяч воинов-евреев, погибших, пропавших без вести, умерших от ран на фронтах второй мировой войны. В настоящее время Книга находится в памяти моего компьютера. В неё легко вносить дополнения и изменения и в будущем её можно будет увидеть в любом доме или Музее, где есть компьютер.

Сведения для "Электронной Книги Памяти" я выбираю из различных источников информации (см. раздел "Источники информации") - это Книги Памяти областей и городов бывшего Советского Союза, как печатных, так и электронных изданий, Книга Памяти, издаваемая СЕИВВ (Союз евреев инвалидов и ветеранов войны, России) , а также сведения, поступающие от родственников погибших воинов. Сейчас в Электронной Книге моего компьютера более 140 тысяч имён погибших воинов-евреев.

Я не уверен, что мне хватит сил и здоровья, чтобы собрать сведения обо всех 205 тысячах погибших – это должна быть работа коллектива, а не одного человека. Однако не теряю надежды, что моей работой заинтересуется Музей Яд-Вашем или будущий Музей Мужества и доведут начатое мною до завершения.

В ноябре 2002 г. я, в содружестве с вэб-мастером Татьяной Дурандиной, создали интернетовский сайт "ЭЛЕКТРОННОЙ КНИГИ ПАМЯТИ". На сайт, в первую очередь, помещаются сведения и фотографии, поступающие от родственников погибших. Сейчас на нём более 54 тысяч персоналий, более 5000 из них имеют фотографии. К сожалению, пока нет возможности поместить на сайт все собранные сведения. Сведения на сайте дополняются по мере поступления их от родственников, погибших воинов.

ОБРАЩАЮСЬ ко всем ветеранам и инвалидам второй мировой войны, к жёнам, братьям и сёстрам, детям и внукам воинов Советской Армии, партизан и подпольщиков, погибших в борьбе с нацизмом, с просьбой: ВЫПОЛНИТЬ СВОЙ СВЯЩЕННЫЙ ДОЛГ и увековечить имя каждого погибшего воина в "ЭЛЕКТРОННОЙ КНИГЕ ПАМЯТИ".

ПРОШУ ВСЕХ, кто хочет увековечить Имя погибшего воина-еврея в Электронной Книге Памяти, ответить, по возможности, на вопросы, расположенной здесь, Учётной карточки и прислать ответы на указанный адрес в разделе "Контакт".

С уважением Александр Заславский.

http://jmemory.org/

 

Главная

Поиск по алфавиту

Поиск по фамилии

Герои СССР

Яд Вашем

Штрафники

Осуждены

Подводники

Биографии

Захоронения

Севастополь

Розыск сведений

Розыск родственников

Статьи

Помните нас молодыми

Учетная карточка

Источники информации

Отзывы

Контакт

[WildWind]

Последняя тайна режима

 

Журналистское расследование Шели Шрайман и Яна топоровского (при участии Вениамина Додина и Зеэва Бар-Селы)

 

http://proza.ru/2005/07/16-201%2a%2a%2a%2a