Эдуард Опубликовано: 2 мая 2011 Рассказать Опубликовано: 2 мая 2011 Почти сказочная история о мальчишке из Южного Бронкса В далеких 50-х годах прошлого века Южный Бронкс в Нью-Йорке был настоящим домом для большой и процветающей еврейской общины. В нем действовали синагоги, миквы, кошерные пекарни и кошерные мясобойни - словом, были созданы все условия для нормальной жизни общины, сохраняющей и соблюдающей еврейские традиции. Бум детской рождаемости в послевоенные годы счастливо коснулся многих новых молодых родителей из числа членов этой общины. Как нечто само собой разумеющееся, в Южном Бронксе был открыт собственный магазин товаров для ребенка "Сиксерс". Этот магазин был расположен на углу ! улиц Вестчестер и Фокс и работал под лозунгом "Всё для ребенка". В "Сиксерсе" можно было приобрести действительно всё - от детских кроваток, колясок, манежей, высоких стульчиков для кормления, столов для пеленания до игрушек и разных видов детского питания. Владелец магазина г-н Джек Сиксер, которому помогал его зять Лу Киршнер, с успехом делал свой бизнес благодаря быстро растущему детскому населению Южного Бронкса. Надо сказать, что языком общения в магазине, в основном, был, конечно же, идиш, но "Сиксерс" посещали не только еврейские, но и многие нееврейские семьи, которые также хотели приобрести для своих новорождённых всё необходимое. В один из весенних дней, когда магазин был переполнен так, что Джек Сиксер и его зять не могли справиться с потоком покупателей, хозяину "торговой точки" неожиданно пришла в голову отчаянная идея. Он выбежал из магазина и остановил первого попавшегося на глаза юношу: "Молодой человек, вы бы не хотели заработать немного? Мне нужна помощь в магазине". Долговязый чернокожий парень аж просиял своей белозубой улыбкой: "Конечно, сэр!". "Прекрасно! Идемте!". Юноша последовал за своим работодателем в магазин и после краткого инструктажа приступил к работе. На г-на Сиксера произвели впечатление хорошие манеры юноши. Парень поработал несколько дней, а потом стал приходить сам, чтобы предложить свою помощь. Джек Сиксер и Лу всё больше восхищались усердием и пунктуальностью этого молодого человека. В конце концов, хозяин предложил ему постоянную работу и юноша с благодарностью и удовольствием согласился. Был доволен и Джек: ему повезло найти помощника, готового беспрекословно выполнять любую, даже самую чёрную работу, и при этом - выполнять ее хорошо. Парнишка работал по двенадцать-пятнадцать часов в неделю, получая за это от 50 до 75 центов в час. Главным образом, он занимался в магазине комплектованием товара, его разгрузкой и подготовкой для отправки покупателям. Он никогда не повышал голос, работал спокойно и уверенно, ценил не только постоянное место работы, но и дружественную атмосферу, царившую в магазине. Джек и Лу узнали о том, что парень родом с Ямайки, а он, в свою очередь, быстро "схватил" идиш и со временем мог достаточно бегло разговаривать на мамэ-лошн со своими работодателями и, что более важно, с теми еврейскими клиентами, у которых не было даже слабенького английскoго языка. В 17 лет этот юноша, всё ещё работая в магазине, начал свой первый учебный семестр в Сити-колледже Нью-Йорка, хорошо вписался в студенческую среду, по большей части еврейскую, и в этом не было ничего удивительного, поскольку он знал и образ жизни своих однокурсников, и их язык. Но, завершив нелегкую учёбу в колледже и получив степень бакалавра геологии, парень принял участие в спонсорской программе, по которой он смог получать небольшую стипендию, обучаясь военному делу. Тогда он даже не мог представить, что это решение станет судьбоносным для его дальнейшей карьеры. Много лет спустя Колин Пауэллл (так звали того темнокожего мальчишку из "Сиксерса") вспоминал, что время его работы в магазине детских игрушек в Южном Бронксе было одним из самых счастливых в его тогдашней нелегкой жизни. В 1993 году, в должности председателя Объединенного комитета начальников штабов, генерал Колин Пауэлл посетил Святую Землю. При встрече с премьер-министром Израиля Ицхаком Шамиром в Иерусалиме он сказал ему: "М'кэнт рэйдн идиш". Потрясённый Шамир, сам прекрасно говорящий на мамэ-лошн, не верил своим ушам, слушая, как будущий Госсекретарь США продолжал беседовать с окружившими его людьми на своём втором и до сих пор любимом языке... Перевод с английского: Игорь Файвушович, Хадера Цитата Ссылка на комментарий Поделиться на других сайтах More sharing options...
Эдуард Опубликовано: 10 мая 2011 Рассказать Опубликовано: 10 мая 2011 В.Д. Байки о евреях НЕГРАМ ПОВЕЗЛО БОЛЬШЕ В разгар борьбы с "космополитизмом" Поль Робсон привез в Москву свой концерт, в который включил английские, негритянские и еврейские песни. В соответствующих органах ему сказали, что еврейских песен петь не стоит, так как евреев у нас мало. - А негров много? - поинтересовался Робсон. БУДУТ ПЕТЬ ПО "МАТУШКЕ" В серьезном разговоре о текстах оперных арий композитор Дмитрий Шостакович как-то сказал: - Если по роману Горького "Мать" будет написана опера, то там друзья Павла Власова будут петь: "Павел, твою мать, твою мать арестовали!" В ПОИСКАХ КРАСОК Когда великий еврейский художник Марк Шагал посетил Москву, его приняла тогдашний министр культуры Екатерина Фурцева. Она спросила его: - Марк Захарович, почему вы эмигрировали? Он ответил: - Я эмигрировал потому, что искал краски. Мне нужны были краски, и я не смог их найти на родине... - Странно, - заметила Фурцева, - для советских художников это не проблема. - Да, - сказал Шагал, - но они обходятся одной красной краской. НЕСЛЫХАННАЯ НАГЛОСТЬ Когда в Москве на площади Свердлова установили памятник Карлу Марксу работы Кербеля, Фаина Раневская прокомментировала это так: - А потом они удивляются, откуда берется антисемитизм. Ведь это тройная наглость! В великорусской столице один еврей на площади имени другого еврея ставит памятник третьему еврею. КОСМОС И КОСМЕТИКА Лиза Мейтнер, первая в Германии женщина-физик, смогла получить ученую степень в начале 20-х годов. Название ее диссертации "Проблемы космической физики" какому-то журналисту показалось немыслимым, и в газете было напечатано "Проблемы косметической физики". Рассказывает Юрий Левитан Я это или нет? Случилось это в 1952 году, еще при Сталине. Хоть он и был отъявленный антисемит, но голос мой по радио ему импонировал. Говорят, еще до войны, он сказал на Политбюро: "Я думаю, что все важные сабития должэн гаварить по радио товарищ Левитан". Я читал в Отечественную войну все сообщения Совинформбюро и в "Последнем часе", перечислял, когда и из скольких орудий будет салют. Радио начинало говорить в шесть утра. Когда было важное правительственное сообщение, мне с вечера звонили в мою коммунальную квартиру и сообщали, что в полпятого утра за мной заедет машина. Если трубку брал мой сосед-алкаш, он кричал мне: "Борисыч, тебя с радива. Пойдешь ротом деньги зарабатывать". И вот, звонят мне с вечера - завтра читать что-то важное. А выступали тогда только в прямом эфире, записей еще не существовало, да и документ давали в последний момент. А часов в двенадцать - у меня сердечный приступ. Вызвали "скорую". Врач: "Немедленно в больницу". Я говорю: "Да вы что? Мне правительственное сообщение в шесть утра читать". Врач: "Какие там шесть утра. Дай вам Бог вообще оклематься". Я потерял сознание. Очнулся в больнице. В голове страшные мысли: что будет, если я утром не выйду в эфир. Это же смерть без всякого инфаркта. Проносится такая картина: товарищ Сталин в шесть утра включает радио и слышит, что читает не еврей Левитан, а кто-то другой. Вызывает Берию: - Лаврентий, а пачему не Левитан гаварит по радио? - Он заболел, товарищ Сталин. - Нам не нужны бальные дикторы. У нас нэт нэзаменимых людей. - Понял, товарищ Сталин. Примем меры. И вот я уже на нарах. Вскоре приехали в больницу первый зам. Председателя Всесоюзного радио и главный редактор "Последних известий". Стали умолять врачей, чтобы отпустили меня хоть на один час. Те отвечают: "Берите, но мы гарантируем, что живым вы его не довезете. Он не транспортабелен". И вот - шесть утра. Позывные Москвы. Естественно, я не сплю. Сердце сжалось еще больней. Что-то сейчас будет. И вдруг... я слышу свой собственный голос, читающий новое Постановление ЦК. Сомнений нет - это я. Все мое. И тембр, и интонации, и паузы, и даже вдох мой. Показалось, что я схожу с ума. Или уже сошел. На худой конец - слуховые галлюцинации. Что же произошло? Ночью на радио объявили аврал. Начальники знали, что и они тоже будут ходить в виноватых. По телефону вызвали всех работников. Вопрос один - что делать? И тут кто-то вспомнил, что на одном актерском сборище щупленький еврей, недавний выпускник ГИТИСа, делал пародии на Бориса Андреева, Петра Алейникова, Василия Меркурьева и других, в том числе и на меня. Один в один. Но ни имени его, ни где живет - никто не знает. Есть только описание внешности. Тотчас разбудили директора ГИТИСа. Он уже будил, кого ему надо. Вычислили. В общем, часа в четыре домой к молодому актеру заявились два чекиста, разбудили - парень, конечно, страшно перепугался - его в машину и на радио. Дали текст, заперли на ключ в дикторской, чтобы он текст освоил. Минут через сорок он попросил послушать, как он читает. Повели в студию, и он через микрофон прочитал все Постановление. Слушавшие минуту молчали, потом зааплодировали. У женщин выступили слезы. Спас всех. Это был в дальнейшем известный артист эстрады, непревзойденный мастер пародий Геннадий Дудник. Позднее мы с моим дублером познакомились, и я подарил ему золотую печатку с надписью: "За спасение диктора". Из книги Е. Захарова и Э. Менашевского "Еврейские штучки" Рассказывает Марк Розовский Самую популярную фразу Жириновского первым придумал я Сейчас очень популярны слова Жириновского: мама - русская, папа - юрист. А ведь я задолго до него произнес подобную фразу. Во мне три крови. Папа - еврей. Мама - полу-русская-полугречанка. Родиться меня угораздило в незабываемом 1937 году. Паспорт я получал в не менее памятном 1953 году. Папа в это время мотал в ГУЛАГе 18- летний срок. Когда встал вопрос, кем меня записывать в паспорте, мама сказала: "Только не евреем. Сам видишь, что делается. Будешь греком". Так и записали. Один мой товарищ сказал, что я проделал путь из евреев в греки. По окончании журфака я поступал на работу на радио. Начальник отдела кадров полистал мои документы, посмотрел внимательно на меня и спросил: - А почему это вы грек? - Мать - гречанка, - говорю. - А отец? И тут я совершенно непроизвольно говорю: инженер. Об этой фразе знали многие мои друзья. Жванецкий с моего разрешения вставил эту фразу в миниатюру Райкина "Автобиография". Райкин так и говорил: "Мама у меня гречанка, папа - инженер". И зал хохотал. Потом Войнович использовал эти слова в своем романе "2042". Так что Владимир Вольфович тут плагиатор. А недоразумения с моим "пятым пунктом" продолжались. Поступаю на Высшие сценарные курсы. В первый же день вызывает меня к себе директор курсов, бывший кегебешник, ныне писатель. - Что это вы написали в своей анкете? Какой вы грек! Думаете, мы не знаем? Я молча достаю паспорт и показываю. Он чуть со стула не упал. - Извините, - говорю, - жизнь заставила быть греком. Из книги Е. Захарова и Э. Менашевского "Еврейские штучки" Рассказывает Александр Ширвиндт Bам можно не уезжать Первый раз в Израиль мы с Державиным летели из Риги с посадкой в Симферополе. Прямых рейсов из Москвы еще не было. Попутчиком оказался израильтянин. Насмотревшись на пустые полки тогдашних наших магазинов, он говорил мне: как вы тут живете? Уезжайте в Израиль. В Симферополе из самолета не выпускали, так как таможню мы прошли в Риге, тогда еще советской. А нам с Мишей захотелось коньячка. Мы попросили разрешения постоять на верхнем трапе, подышать воздухом. Пограничники нас узнали. Мы попросили достать бутылку коньяка. Кто-то куда-то сбегал и принес. Наблюдавший эту сцену израильтянин сказал мне: "Ну, вам пока можно не уезжать". Из книги Е. Захарова и Э. Менашевского "Еврейские штучки" Рассказывает Бен Бенцианов Концерт с русским акцентом Было это в 70-е годы. В Колонном зале Дома Союзов в Москве проходило какое-то важное совещание директоров промышленных предприятий. Как объяснили нам, артистам, в зале "командиры производства". Потом шел концерт. Вел его прекрасный конферансье Олег Милявский. Концерт начинался с блока "русских номеров". Милявский объявляет: выступает оркестр русских народных инструментов имени Осипова. Исполняется "Русская сюита". Следующий номер: "Русский танец". Затем - русская народная песня "Есть на Волге утес". Потом конферансье объявляет: "Чайковский "Анданте кон-табеле", исполняет Леонид Коган". И тут какой-то "командир производства", сидевший перед самой сценой и, видимо, уже "принявши" немного, громко спросил: - Тоже русский? Милявский слегка растерялся и сказал: "Советский". На этом 1-е отделение закончилось. Начиная 2-е отделение, Милявский объявляет: "Лауреаты Всесоюзного конкурса артистов эстрады Александр Лившиц и Александр Авенбук" и, обратившись к тому самому "командиру производства", спрашивает: "У вас, товарищ, ко мне вопросы будут?" Из книги Е. Захарова и Э. Менашевского "Еврейские штучки" Рассказывает Роман Карцев Так он не иностранец Приехал я в свой родной город Одессу на "Юморину". Жил в гостинице "Красная", это лучшая гостиница города. В отдельном люксе. Каждый день мне меняли полотенца, и я от души радовался за наш высокий сервис. Прохожу как-то мимо дежурной по этажу, рядом с ней стоит горничная. Дежурная здоровается со мной, а когда я прошел, говорит горничной: это наш земляк - артист Роман Карцев. - Какой артист? - Ну тот, что раки: маленькие по три, большие - по пять. Слышу, горничная ей говорит: - Что же я ему каждый день полотенца меняю? Я же думала, что это иностранец. Это пока еще Одесса Звоню из Москвы в Одессу: - Алло! Это Одесса? - Пока еще да, - отвечают из трубки. Из книги Е. Захарова и Э. Менашевского "Еврейские штучки" Рассказывает Иосиф Прут Сообразили на семерых Как-то мы, семь писателей, среди которых был Михаил Светлов, написали в Союз писателей письмо с некоторыми предложениями о работе Союза. Но нашлась другая группа писателей, которая выступила против наших предложений. Светлов заметил: "Мы отправили письмо семи, а получили ответ антисеми..." Главное в фильме - название Кинооператор Соломон Коган ездил из Одессы с китобойной флотилией "Слава". Фильм понравился начальству, предложили его назвать "Советские китобои". Когда мы с Коганом остались одни, он недовольно сказал: - Ну кто пойдет смотреть фильм с таким названием? - У меня есть другое название,- сказал я, - но его едва ли утвердят. - Какое? - заинтересованно спросил Коган. - Бей китов, спасай Россию! Из книги Е. Захарова и Э. Менашевского "Еврейские штучки" Рассказывает Аркадий Хайт Как родился анекдот про Брежнева В 1976 году страна отмечала всенародное событие - 70-летие Леонида Ильича Брежнева. Геннадий Хазанов был среди приглашенных артистов для выступления на юбилейном банкете с монологом учащегося кулинарного техникума. Брежнев обожал эти монологи. По мере приближения этого события, Гена очень волновался. - Знаешь, - сказал он мне,- как-то неудобно получается. Встаю и ни с того, ни с сего начинаю барабанить этот монолог. Может, надо пару слов от себя, поздравить? Я отвечаю: у них там протокол, отсебятина запрещена. Ну - пару слов, наверно, можно. - Хорошо, - говорю. - Вот тебе поздравление. Встаешь и начинаешь: "Дорогой Леонид Ильич, Вам сегодня исполнилось 70 лет. Вы нацелых 11 лет старше советской власти, а выглядите гораздо лучше, чем она". Гена рассмеялся и больше ко мне не приставал. Через несколько дней в ЦДРИ мне шепотом рассказали это как новый анекдот про Брежнева. Из книги Е. Захарова и Э. Менашевского "Еврейские штучки" Рассказывает Григорий Горин Это даже при царе не допускалось! Мы с Аркановым принесли на радио для юмористической передачи "С добрым утром!" свою первую юмореску. Было это в те годы, когда на ТВ не очень жаловали еврейские фамилии и физиономии тоже. Редактор прочитал и одобрил. Но больше всего он смеялся над нашими подписями под юмореской: Аркадий Штейнбок и Григорий Офштейн. Отсмеявшись, он сказал: "Ребята, такого даже при царе не разрешали. Придумайте себе псевдонимы". Так мы стали Аркановым и Гориным. А потом Владимир Войнович дал шуточную расшифровку моей новой фамилии: (ГОРИН) Гриша Офштейн Решил Изменить Национальность. Из книги Е. Захарова и Э. Менашевского "Еврейские штучки" Цитата Ссылка на комментарий Поделиться на других сайтах More sharing options...
Эдуард Опубликовано: 14 мая 2011 Рассказать Опубликовано: 14 мая 2011 Человек, смешивший до смерти Последнее интервью сценариста легендарных комедий Якова Костюковского: “Про нас говорили, что евреи делают фильмы, подмяв под себя Гайдая” Он легкий, веселый, молодой, мудрый. Ему почти 90, и он говорит: “Можно просто — Яша”. “Вот бы все старики были такими”, — думаю я и слушаю, не могу наслушаться его рассказов — про кино, про людей, про время. А шутки его, тонкость которых подобна изящным штучкам-шпилькам... Он профессионал высшей пробы. Яков Костюковский — драматург, авторов сценариев легендарного режиссера Гайдая. Их сценарии давно разлетелись на цитаты, и никому не надо объяснять, что значит “жить хорошо, а хорошо жить еще лучше”. Когда пару месяцев назад мы встречались, я, да и он, я думаю, сам не предполагал, что эта встреча будет последней. Яков Аронович умер внезапно. Господь послал ему смерть не мучительную. Это интервью — последнее в жизни этого светлого и талантливого человека. В Кремле Кастро звали Федей — Яков Аронович, как вы объясняете универсальность фраз ваших знаменитых комедий, которые до сих пор живут в народе? — Это единственное, чего я сам не понимаю, — говорю искренне. Я не понимаю этого интереса. Приведу пример. На днях исполнилось 45 лет картине “Операция “Ы” и другие приключения Шурика” (декабрь 2010 г. — М.Р.). Одна газета напечатала письмо зрителя, который спустя 45 лет заметил в фильме ляп, который нам с Гайдаем в голову не пришел бы никогда. В первой новелле про стройку Громила, которого перевоспитывал Шурик, ел батон: и в одном кадре батон большой, а в следующем не уменьшается, а еще почему-то становится больше. Вот вам и все объяснение. — Как вы думаете, если бы Шурика играл не Александр Демьяненко, а другой артист, какая судьба была бы у гайдаевских комедий? — Не знаю. Я только счастлив, что Шурика играл Демьяненко. Я с ним дружил, и у меня с ним много чего связано. В моей жизни было много разных артистов, но Демьяненко, Вицин и Мордюкова для меня — вершина человеческого духа и порядочности. Гайдай утвердил Демьяненко на роль Шурика сразу, хотя претендентов было огромное количество. Например, один из них — артист Петров, ныне известный как Петросян. Вы можете себе представить его в роли Шурика? Вот и я не могу. Еще, удивитесь, — пробовался Высоцкий, Носик, хотя Носик потом играл в “Операции” небольшую роль. Но всех заслонил Демьяненко. Ходит много выдуманных историй, будто Леонид Гайдай долго выбирал артиста, похожего на себя. Это неправда, Гайдай искал очкарика, интеллигента, который мог постоять за себя. Очкарик, но... понимаете? И то, и другое Саша Демьяненко сыграл замечательно. Вот я вам расскажу два случая, с ним связанных, и они показывают, что такое был Демьяненко. Когда-то на телевидении руководил великий Сергей Лапин — любимец Кремля, и он это знал и этим пользовался. Первое, что он сделал, — изрезал все наши фильмы. И наиболее болезненно это было с “Операцией “Ы”. — Извините, Яков Аронович, но ведь это был продукт не ТВ, а Госкино. — Извините, Лапин — он был всесилен. Его не интересовало, что фильм прошел все инстанции, что уже шел на экранах. Например, когда он резал “Бриллиантовую руку”, ее к тому времени посмотрели 92 миллиона зрителей. Но его это совсем не волновало. Вернемся же к “Операции “Ы” — здесь придирки были нелепые, немыслимые, непонятные. Гениальная придумка Гайдая (а это именно он придумал) — трюк, когда алкоголик Федя в непревзойденном исполнении артиста Смирнова прыгал через костер белым человеком, а выходил черным с белыми бусами. Почему-то Лапин решил, что это издевка над народами Центральной Африки. Когда Шурик, помните, бил Федю розгами: “Надо Федя, надо!” — оказывается, мы оскорбляли вождя кубинской революции Фиделя Кастро. Откуда мы могли знать, что Кастро в Кремле между собой называли Федей. И, наконец, возникла такая вещь — ленинградская организация старых большевиков написало письмо в ЦК партии. — Их возмущало то, что “наши люди за хлебом на такси не ездят”? — Нет, круче. Они писали, что допущена идеологическая диверсия — евреи делают фильмы, подмяв под себя Гайдая. Были приложены списки сценаристов, артистов, других работников с фамилиями евреев и даже полукровок. Видно было, что поработали основательно. И это письмо имело огромные последствия — было приказано разобраться. Так вот, об этом узнал Демьяненко — и он это воспринял как личное оскорбление. Он бросил все, он разыскал это общество, и тут выяснилось, что от имени общества такого письма никто в ЦК не писал. Что акцию инициировала какая-то мелкая группка. В общем, он поднял такой скандал, понимая, кстати, чем ему это грозит. Он везде громко говорил, что Лапин инициировал антисемитскую кампанию. Его предупредили, что за это Лапин больше не пустит его на ТВ. “Плевать, обойдусь без телевидения!” — сказал Демьяненко. — Какой смелый человек! А так не скажешь. — А какой благородный! Рядом с ним может только Нонна встать. О ней я еще скажу. Тем не менее Лапин выполнил свое обещание — и на много лет для Саши Демьяненко телевидение было закрыто: его просто туда не пускали. Слава богу, у него оставались театр и эстрада. Чтобы прожить и кормить семью, надо было работать. И он работал, он, знаете ли, был великим тружеником. И я очень скептически отношусь к разговорам, что Демьяненко пил. Профессионал профессию не пропьет — Знаете, а я бы его поняла — запьешь, когда телевидение перекрыли и травят. — Выясняется, что человек высокой профессии, в смысле высокий профессионал, даже пьющий никогда профессию не пропьет. Простите, а Высоцкий? Это я привел его в кино, в фильм “Штрафной удар”. Олег Ефремов был пьющий человек, но голову могу дать на отсечение, что он не испортил ни одной съемки, репетиции или обсуждения пьесы. К сожалению, это был недуг, часто посещающий русского интеллигента. Вот другой мой великий знакомец, тоже, кстати, пьющий человек, поэт Михаил Светлов сказал однажды гениальную фразу: “Хороший человек, когда выпьет, становится лучше, а плохой — хуже”. Много раз проверял это — точно. Демьяненко был настолько мне приятен и добр, что, по теории Светлова, я должен был считать его всегда выпившим. А Гайдай… Он не только ни одной съемки не сорвал, но ни одной репетиции не отменил. Главное — профессия, главное — ответственность. С дочерью Инной. — Все ваши великие знакомцы выпивали. А вы-то как сами? — Вы знаете, было время, когда я выпивал. Еще в редакции “МК” у меня был приятель из библиотеки, и мы с ним за обедом обязательно выпивали, что мне, как ответственному секретарю, не мешало идти дальше делать газету. Но что меня спасало? Мой внутренний голос. У меня есть договор с моим организмом. В хорошей компании я вдруг начинаю слышать голос: “Яков Аронович, вам достаточно”. Значит, все. То же самое касается и еды, хотя моя дочка обижается на меня: “Папа, ты мало ешь”. — А когда вы пишете, сочиняете, внутренний голос тоже вас редактирует? — К сожалению, он работает в быту и творчества не касается. Он мне представляется таким маленьким существом, живущим во мне, который прошел тысячелетия. Этот вечный человек знает, что нужно, а чего избегать. Он хороший психолог в выборе друзей. Скажем, вот мы познакомились с человеком, он мне даже очень понравился, а внутренний голос говорит: “Яков Аронович, это не ваша компания”. Я до того привык ему верить… 89 причин не врать — Запрещать меня начали еще в школе. В школьной стенгазете. — Что вы такое написали? Критику на Сталина? — Нет, я не позволял себе критику, просто эта газета не была похожа ни на одну стенгазету. В ней не было штампов — передовицы директора школы, рассказов про отличников, которые делились опытом, и где в конце был маленький уголок юмора. А у меня… Я позволил полное хулиганство, которое потом назвали политическим. То, что считалось уголком юмора, стало содержанием всей газеты, и только, между прочим, было про отличников. Меня долго предупреждали, объявляли выговоры и в конце концов сняли. Обида моя была только в одном — вместо меня назначили девочку, которая мне очень нравилась. Это было очень больно. Но надо сказать, все для них кончилось плохо. — Девушка вышла за вас замуж? — Нет, но она стала делать точно такую же газету. И ее тоже освободили. С тех самых пор, как я делал стенгазету в школе, я старался не врать. Знаете, Марина, у меня целых 89 причин не врать. Это ровно столько, сколько мне лет, понимаете? А если у меня есть возможность не врать — это счастье. Я могу прихвастнуть, но в сути своей, поверьте, это главное, чем я доволен. Я не боюсь. Я перестал бояться. Я боялся, как все. Я цензуре подвергался, меня в свое время изгоняли из редакции “Московского комсомольца” как бездарного космополита. На меня донес один сотрудник — у меня на столе лежал номер телефона антифашистского еврейского комитета, и этого оказалось достаточно, чтобы повесить на меня все… “Кавказская пленница” была самой тяжелой — Из трех ваших искрометных комедий какая была самая тяжелая? — “Кавказская пленница”. Она очень тяжело рождалась с самого начала. И как ни странно, первым тормозом, а потом главным ускорителем был Леонид Гайдай. Вам откровенно все расскажу, так как внутренний голос мне разрешил. — Спасибо, дорогой внутренний голос. — Дело в том, что нас с Гайдаем свел великий Иван Пырьев, неоднозначный человек, крупная личность. Он немного знал нас как авторов, а Гайдая как режиссера. У Гайдая к тому времени были неприятности из-за фильма “Жених с того света”, его грозили выгнать из партии, и он искал возможность сделать какой-нибудь патриотический фильм. И тогда Пырьева осенило: “Леня, — сказал он ему, — это твои авторы”. Оказалось, что он прав. И я до сих пор благодарю Пырьева. Начали работать, но случился конфликт. Дело в том, что, приступая к работе, мы со Слободским очень рассчитывали на гайдаевскую тройку — Никулин, Вицин, Моргунов. А Гайдай заявил, что после “Самогонщиков” и “Пес Барбос и необыкновенный кросс” он тройку снимать не намерен. “Они исчерпали себя”, — говорил он. И мы с огромным трудом его уговорили втиснуть тройку в “Операцию “Ы”. “Хорошо, — сдался Гайдай, — но поклянитесь, что это будет в последний раз”. — Совершенно невозможно представить, чтобы в гайдаевских комедиях да не было Никулина, Вицина и Моргунова. — Представьте, что так могло быть. Я сказал: “Леня, мы сделаем другую тройку. Она заговорит”. — “Да они не умеют разговаривать”. — “Кто? Вицин не умеет? Да он лучший драматический артист! А Никулин в цирке прекрасно репризы делает. И Моргунов уже снимался в кино”, — такие были мои доводы. “Ну давайте, попробуем”. Попробовали в “Операции “Ы”, в последней новелле, и тут, надо сказать, на нас сработал зритель — был бешеный успех. Так что, когда мы начинали “Кавказскую пленницу”, Гайдай понял, что без тройки не обойтись. — Люди вашего поколения очень много рассказывают о запретах, о цензуре, создавая ощущение беспросветной тьмы. Были ли другие случаи? — Конечно, не все были душителями. Даже на самых верхних этажах власти находились люди, которые нам помогали. Например, когда боролись с Шуриком, мне рассказывали, как в ЦК один человек (имя его не знаю) возмущался: “Нам нужен положительный герой, и вот он появился, а вы мешаете людям работать”. Или, например, мы вопреки всему до официальных премьер показывали наши фильмы без официального разрешения на фабрике “Трехгорной мануфактуры”. Там у нас были свои, надежные люди. А мы проверяли реакцию зрителей. Помню, как Гайдай умирал со смеху на “Операции “Ы”, хотя на своих фильмах он обычно не смеялся. Увидев это, я тогда сказал Слободскому: “Морис, мы можем спокойно теперь делать “Кавказскую пленницу”. Только теперь тройка у нас будет разговаривать, петь и танцевать”. — Интересно, кому из вашей тройки принадлежит авторство названий комедий? Например “Кавказской пленницы”? — Думаю, мне. Не потому что я был талантливее. Просто я люблю, когда чуть-чуть все сдвигается: время, авторы. “Кавказская пленница” — и “Кавказский пленник” был у Толстого и был у Лермонтова. Еще раз повторяю: Леня Гайдай был истинным соавтором. — Это правда, что он чуть ли не с секундомером сверял ваши реплики по кадрам? А кадры по репликам? — Абсолютная правда. Когда мы с Морисом Слободским позволяли себе лишние фразы и даже лишние слова, он доказывал нам с секундомером, что на экране фраза лишняя — целая вечность. Помню, как он уперся с фамилией героя, которого играл Владимир Этуш. У нас он в сценарии проходил как товарищ Ахохов, а Гайдай сказал, что это не смешно. Фамилии нет — снимать не можем, а время идет. И вдруг Леня приходит счастливый: “Я придумал. Есть фамилия — Саахов”. Все были счастливы, а кончилось все грандиозным скандалом, так как Сааков — фамилия секретаря парткома “Мосфильма”. Можете себе представить, что тут началось? Нам пришили издевательство над партийным лидером. — И каким же образом фамилия Саахов осталась в картине? — Сейчас расскажу. Мы знали, что Юра Никулин — любимец богов, и мы его снарядили к министру культуры Екатерине Фурцевой. Юра ей как бы между прочим рассказал, что снят фильм, деньги потрачены, а теперь требуется переозвучание всего из-за одной фамилии. Да, такое время было — всего-то какая-то фамилия. Это ваше счастье, что вы удивляетесь моим рассказам. У вас трудности творческие. А у нас были — цензурные, партийные. — Знаете, Яков Аронович, мне очень жаль ваше поколение. — Мы не жалуемся, но жалости достойны. Спасибо. Так вот Никулин все рассказал Фурцевой, та посмеялась, сняла трубку и позвонила директору “Мосфильма” Сурину: “Я не вмешиваюсь в ваши дела, если вы считаете нужным перезаписать, останавливайте процесс. Но знайте, что мы очень ждем эту картину. И еще хочу предупредить, что вся работа по перезаписи — за ваш счет”. И через три минуты вопрос был решен. И еще раз помогла Фурцева. В сценарии у Фрунзика Мкртчяна была такая фраза: “А в соседнем ауле жених украл члена партии”. Ее, естественно, запретила цензура. Что делать? Опять отправили Никулина к Фурцевой. И она в разговоре подсказала ему: “Вы, Юра, любимец публики, клоун, с вас взятки гладки. Попробуйте вы это сказать, уговорите Фрунзика отдать вам эту фразу”. Юра был уверен, как и мы все, что Фрунзик никогда на это не пойдет, и мы бы его поняли. И вдруг ночью мне раздается звонок от Фрунзика: “Яша, до меня дошла эта история. Что вы мучаетесь? Важно, чтобы фраза осталась, пусть Юра ее скажет”. На меня это произвело очень сильное впечатление — чтобы артист отказался от своих слов в пользу другого артиста? Я такого не встречал. — А с “Бриллиантовой рукой” кто помог? — С одной стороны, Брежнев, которому прежде безумно понравилась “Кавказская пленница”. Но чиновники, которые боялись Брежнева, все-таки нашли несколько зацепок. Они считали, что Трофимов играет милиционера-идиота. И самое главное, эта фраза: “Я не удивлюсь, если выяснится, что ваш муж тайно посещает синагогу”. В заключении своем чиновники написали: “Авторы поставили еврейский вопрос и не решили его”. Как бы мы могли решить его в одном фильме, если за четыреста лет его никто не решил? Ну бред! В общем, мы отказались переделать синагогу на любовницу. Но тогда можно было на авторов наплевать. Жутко возмутилась Нонна Мордюкова. И когда ее попросили переговорить на записи “любовница”, Нонна Викторовна показала выразительную фигу крупному начальнику. Она этой фигой вертела перед его носом довольно долго. Она, казачка, могла себе это позволить. — Мордюкова отказалась, а голос-то в фильме ее остался? — Голос как раз не ее. Нашли мужчину, пародиста, и он перезаписал синагогу на любовницу. Так что фильм вышел без всяких синагог. Но надо знать Нонну — она взяла реванш. Когда Лапина убрали, она вспомнила историю и решила действовать. Чиновники в Госкино и в Гостелерадио соврали ей, будто кадр первой съемки смыли. Она обратилась в архив, там — то же самое. Но нашлись добрые люди (о них я рассказывал уже) и шепнули ей, что кадр не смыт. И она добилась своего, восстановила “Бриллиантовую руку”. Она сейчас существует в двух вариантах — с синагогой и без. Арончик, будь здоров, очень надо — Знаете, Яков Аронович, это невозможно представить — вы родились в начале прошлого века. — Пока я на плечах груза лет не ощущаю. — Правда? — Да, да, я не жалуюсь. Я, знаете ли, вовремя родился и очень правильно и умно выбрал себе родителей. — Ваш отец воевал в Первую мировую. — Папа у меня был уникальный: будучи евреем, он заработал Георгиевский крест. Как Георгиевский кавалер он имел право на поступление в высшее учебное заведение вне процентной еврейской нормы. Как ни странно, он этим не воспользовался — папа отдал свое право на поступление младшему брату Жене, который в семье считался гениальным мальчиком, но у которого, как у еврея, не было никаких шансов поступить. Мы жили в Харькове, а Харьков — это вам не Киев. Харьков интеллектуальная, научная и культурная столица Украины, а Киев был очень заносчивый, гордый город, полный националистов. Достаточно сказать, что в Харькове первые шаги сделал Ландау, университет куда сильнее по именам, чем в Киеве. Харьков остался моей судьбой, он до сих пор мне снится. Мать, отец, их друзья — все это создавало определенную атмосферу в доме, воспитывало определенную систему ценностей. Мне никто никогда не говорил: “Иди погуляй, здесь одни взрослые”. Я был с ними. И, например, первый тост, который я услышал в своей жизни и запомнил навсегда, был от раввина, папиного друга. “Арончик, будь здоров, очень надо”. И я пользуюсь этим тостом до сих пор. Светлая вам память, Яков Аронович. Очень надо. материал подготовила: Марина Райкина Цитата Ссылка на комментарий Поделиться на других сайтах More sharing options...
Эдуард Опубликовано: 24 мая 2011 Рассказать Опубликовано: 24 мая 2011 Леонид ВЕЛЕХОВ Последняя в списке Шиндлера Удивительная жизнь Эмилии Шиндлер, рассказанная ею самой Великий фильм Спилберга «Список Шиндлера» вы наверняка смотрели – об Оскаре Шиндлере, немецком фабриканте, спасшем во время войны на своей фабрике в Судетах 1200 евреев от неминуемой отправки в Освенцим. Благодаря фильму, где главного героя замечательно играет Лайэм Нисон, Шиндлер, которого к тому времени уже давно не было в живых, превратился в эпохальную историческую фигуру, встав в один ряд, скажем, с Раулем Валленбергом. До этого он был известен лишь в узком кругу жертв и исследователей Холокоста. Лишь в Израиле его имя знал каждый, а вот в остальном мире – мало кто. Тем более, в России, которая сыграла решающую роль в разгроме нацизма, но вместе с тем до самого недавнего времени не любила говорить о преследовании евреев и о тех, кто их спасал. Достаточно вспомнить, что Валленберг, спасший тысячи венгерских евреев и сам чудом спасшийся от нацистов, сгинул после войны в подвалах Лубянки... Весной 1998 года по командировке журнала «Итоги», в котором я тогда работал, я собрался в Аргентину и одной из главных своих задач поставил – разыскать шиндлеровскую вдову. Занимаясь всю жизнь Латинской Америкой, что-то краем уха я слышал об этой женщине – живет с послевоенных времен в Аргентине, одинокая и почти недоступная для журналистов. Из спилберговского фильма о ней мало что можно было узнать. Лишь несколько эпизодов: в одном она приносит сигареты на фабрику, где трудятся заключенные, в другом – достает одному из них новые очки вместо разбитых. Вот, кажется, и все сцены с участием Эмилии. Между тем я всегда помнил кем-то сказанную фразу: «В судьбе каждого великого мужчины ищите великую женщину». Так вот, мне очень захотелось найти Эмилию Шиндлер. Это оказалось действительно трудно. Ее телефон, указанный в адресной книге, не отвечал, аргентинские коллеги-журналисты не могли помочь. И только раввин в Буэнос-Айресе после трех недель поисков, к которым он, добрая душа, подключился как к делу собственной жизни, позвонил мне на Огненную Землю, где я путешествовал, победно закричав в трубку: «Нашел, Льони! Наши люди ее упросили, и она тебя ждет!» Баба-Яга, собаки, кошки и мандарины Моя героиня, которой шел в ту пору девяносто первый год, жила, как оказалось, в городке Сан-Висенте, в шестидесяти километрах от Буэнос-Айреса. На дальних подступах к ее дому нас остановил охранник в штатском, мы, как пароль, произнесли свои имена и только после этого смогли преодолеть последние сто метров. Так вот почему я так долго не мог найти координаты этой женщины! Аргентина – страна пестрая. Так сложилось исторически – страна иммигрантов. Кого здесь только нет: потомки переселенцев из Европы, в основном итальянцев и немцев, покинувших Старый Свет еще в позапрошлом веке, потомки русской белой эмиграции и советской послевоенной. Наконец – это уже имеет прямое отношение к нашему рассказу, – евреи, бежавшие от нацистов в 30-е годы, и нацисты, бежавшие от справедливого возмездия после Второй мировой войны... Опасаясь преследований со стороны неонацистов и арабских экстремистов, которых в стране тоже немало (помните унесший десятки жизней взрыв синагоги в центре Буэнос-Айреса в 1994 году?), еврейская благотворительная организация «Бнай Брит», которая взяла на себя опеку Эмилии Шиндлер, приставила к ее дому вооруженную охрану. Немудрено, что таких трудов мне стоило добиться встречи с ней. Тем более что с Россией у фрау Шиндлер были связаны не самые приятные воспоминания. Жилище Эмилии, надо сказать, не несло на себе отпечатка большой заботы. Что, как я понял позднее, было следствием характера этой женщины – мужского, абсолютно независимого и не принимавшего, несмотря на почтенный возраст, даже минимального вмешательства в личную жизнь и бытовой уклад. Крохотный, из двух комнаток, домик был заставлен рухлядью и пропитан кошачьим духом и еще более тошнотворным запахом варева, которое хозяйка готовила для своих питомиц. Кошки – постоянные спутницы ее жизни, их, по ее словам, никогда не бывало меньше двадцати – мостились всюду: на каких-то шестках, на дверном косяке, на распахнутой оконной раме, под стрехой. Поблескивая в полумраке круглыми зелеными глазами, они бесшумно исчезали при чьей-нибудь попытке к ним приблизиться. В общем, избушка Бабы-Яги, да и только. Сама хозяйка своим обликом ассоциацию эту на сто процентов оправдывала. Дело не в физической ущербности – в девяносто лет трудно сохранить былую стать, – а в жесткости, сухости, колючем взгляде исподлобья, отрывистой речи, коротких, часто односложных ответах на вопросы. Разговорить ее и шире – найти к ней подход было делом трудным. Поначалу казалось и вовсе безнадежным. Словно сделав одолжение своим попечителям, она пустила меня в свой дом – и все, будьте, мол, и за это благодарны. Во дворе, в загоне, оборудованном куда более комфортно, чем жилье Эмилии, обитали две немецкие овчарки, Рекс и Леди, статью и свирепостью сильно напоминающие своих исторических предков, стороживших нацистские концлагеря. А за домом – совсем уже полная противоположность интерьеру – раскинулся небольшой, ухоженный фруктовый сад. Сразу стало понятно: вот где находила отдохновение ее душа, вот куда она бежала от невеселых воспоминаний и физических недугов. Ветки даже совсем молодых деревьев клонились к земле под тяжестью апельсинов, мандаринов и лимонов. Рай, подумал я, она его заслужила. По какому-то наитию, а скорее, задыхаясь от пропитавшей дом дикой кошачьей вони и поняв, что долго просто не протяну, я в самом начале нашей встречи попросил ее показать мне сад. Тяжело опираясь на клюку (но наотрез отказавшись от моей помощи), старуха вышла в сад, приласкав по пути мгновенно растаявших от нежности свирепых псов. И тут же начала поправлять ветки, обрывать сухие листья и даже рыхлить клюкой землю, рискуя потерять и без того шаткое равновесие. И преобразилась: потеплел колючий взгляд, более плавно потекла речь, лицо, словно сведенное в печальной гримасе, время от времени озарялось улыбкой. – Я верю зверям и деревьям больше, чем людям, – сказала она. – Они меня никогда не предавали. И я, даже когда дела были совсем плохи, когда питалась только хлебом и мандаринами, кусок печенки своим собакам покупала. «Да здравствует Сталин!» В пыльное местечко Сан-Висенте – не то небольшой городок, не то большую деревню – Эмилия вместе со своим мужем Оскаром Шиндлером приехала в ноябре 1949 года из Германии. В послевоенном хаосе и разрухе никому не было дела до людей, спасших во время войны 1200 евреев на своей фабрике в Брунлице, в Судетах. Сами спасенные успели отблагодарить только тем, что в мае 1945-го, переодев Оскара и Эмилию в лагерные робы с желтой звездой, под охраной восьми добровольцев вывезли их из Судет, отходивших, согласно договоренности с союзниками, в советскую зону оккупации. Русские и чехи искали Шиндлера, поскольку он значился в их проскрипциях как агент контрразведки Вермахта. Где-то уже на выезде из советской зоны оккупации их машину остановил патруль. Они решили, что это конец. Но солдат, просунув голову в окно, даже не спросил документы, а потребовал – Эмилия запомнила эти два русских слова на всю жизнь: «Davai chasi, chasi davai!» Этот высоко котировавшийся трофей, знаменитые немецкие часы с анкерным ходом, к счастью, у них были, и это их спасло. При другой похожей задержке Шиндлеру пришлось пить водку с советскими солдатами и кричать: «Да здравствует Сталин!» Он был «прирожденный лицемер», вспоминала Эмилия, и такие трюки у него отменно получались. После четырех лет жизни в американской оккупационной зоне, в баварском городке Регенсбург, люди из еврейской благотворительной организации «Джойнт», занимавшейся помощью жертвам нацизма, предложили Шиндлерам перебраться в Южную Америку, куда «Джойнт» вывозила многих оставшихся без крова бывших узников концлагерей. В советской прессе тех лет «Джойнт», напомню, часто фигурировала в качестве «сионистской разведки», «гнезда агентов империализма» и еще бог знает чего. Связь с «Джойнтом» инкриминировалась несчастным «врачам-вредителям» и злодейски уничтоженному наемными убийцами с Лубянки великому артисту Соломону Михоэлсу. На самом деле «Джойнт» была благотворительной организацией – очень активной, спасавшей людей в годы войны, а в послевоенной неразберихе помогавшей тысячам бывших жертв нацизма и узников концлагерей. Так вот, получив предложение «Джойнта», Оскар и Эмилия, почти не колеблясь, согласились. В Германии судетские немцы Шиндлеры (оба были родом из Моравии) чувствовали себя чужими – им давали почувствовать это на каждом шагу. Дела у Шиндлера не шли, таяли последние деньги из тех, что принесла во время войны сперва фабрика эмалированных кастрюль в Плашове (Польша), затем завод боеприпасов в Брунлице. И это несмотря на то, что «Джойнт» помогала Шиндлерам в течение всех этих четырех послевоенных лет жизни в Германии. Помимо постоянной, как мы сейчас бы сказали, гуманитарной помощи, люди из «Джойнта» даже выплатили Оскару 15 тысяч долларов – очень большие по тем временам деньги. Только Эмилия узнала об этой премии, как она мне с горечью рассказала, много лет спустя. Эмилия надеялась, что дальний переезд спасет их семейную жизнь, которая к тому времени была близка к краху, и вырвет Оскара из круга бесконечных любовных романов. Эти надежды, впрочем, рухнули еще до отплытия в Аргентину – когда Эмилия узнала, что Оскар заказал не два, а три билета на пароход. Третий был для его очередной возлюбленной. Авантюрист и гуманист Заставить старуху говорить о покойном муже было крайне трудно. Жесткая, желчная, категоричная в суждениях, которые из-за ее дурного испанского с тяжелым немецким акцентом звучали особенно резко, поначалу на все вопросы о нем она ограничивалась более чем лаконичными ответами: «идиот», «бессовестный», «глупец». Самой мягкой и многословной характеристикой было уже упомянутое «прирожденный лицемер». Романтизированный в фильме Спил- берга, реальный Оскар Шиндлер в жизни своей жены оставил навсегда кровоточащий след. Изменять ей он стал едва ли не сразу после женитьбы в 1928 году, не трудясь особенно это скрывать. Еще до войны он предложил ей развод, который католичка Эмилия отвергла. Двойная жизнь, которую Шиндлер вел во время войны, обманом и подкупом заставив нацистов согласиться на создание «еврейской фабрики», связала супругов общей тайной. После этого Шиндлеру уже не приходило в голову заводить речь о разводе. Общая тайна связала, но не сблизила их. Помогая евреям и вынужденно сотрудничая друг с другом в осуществлении этой тайной миссии, каждый из них преследовал свою цель. Именно этот поворот нашего разговора и заставил Эмилию Шиндлер перестать выпаливать «идиот» и «безмозглый болван» в ответ на все мои старания побольше разузнать о ее покойном муже. Я спросил, действительно ли Шиндлер, как его обвиняют недруги, руководствовался чисто меркантильными соображениями, когда взял в 1944 году 1200 заключенных концлагеря работать на своем заводе в Брунлице, спасая их тем самым от отправки в Освенцим. Эмилия взорвалась: – Хороши меркантильные соображения! Эта затея каждую минуту могла стоить нам головы! Да, в 1943 году Шиндлер встречался с представителями «Джойнта» в Стамбуле, и те попросили его, если он может, облегчить участь соотечественников. И пообещали, что после войны отблагодарят за это. Но только до этого «после» надо было дожить! Хотела бы я посмотреть, кто еще согласился бы такой ценой зарабатывать обеспеченное будущее. Второго такого авантюриста, как Шиндлер, пришлось бы поискать. Он был игрок и любил острые ощущения, авантюризм был в нем сильнее всего остального, сильнее любого расчета – поэтому он и согласился. Ну а потом, когда сблизился с этими людьми, проникся к ним сочувствием и стал помогать без всякой выгоды для себя. Если на первой фабрике, под Краковом, где тоже работали евреи, он и заработал какие-то деньги, то вторую, в Судетах, он организовал исключительно с целью спасти людей. Ведь в Плашове, под Краковом, фабрику закрыли из-за приближения фронта, и все рабочие должны были отправиться в Освенцим. В Брунлице он ничего не заработал. Я занималась на фабрике финансами и знаю это точно... Свидетель Франсиско Когда я спросил ее, что же двигало ею самой, когда она включилась в эту опасную игру, она ответила коротко: – Мне было их жалко. Они ни в чем не были виноваты. Мать меня научила: людям, которые ни в чем не виноваты и попали в беду, надо помогать. Показав скрюченным, натруженным пальцем на одну из своих кошек, добавила: – Мне жаль всех, кто голоден, брошен и несчастен. В отличие от многих ее соотечественников, антисемитизм был ей органически чужд. Ее первой подругой, еще в Моравии, была еврейская девушка Рита Гросс, которой Эмилия сказала как-то: «У нас один Бог, у евреев и христиан». Еще она объяснила мне свои поступки личной неприязнью к нацизму. Она вспоминала, какое отвратительное впечатление произвел на нее Гитлер, когда она впервые увидела его во время вступления немецких войск в Прагу. Эмилия пояснила: – Я сама гордая. Но я не люблю, когда люди дерут нос и считают себя выше всех остальных. Мне стало совершенно очевидно, что ее жесткий, независимый характер – вовсе не следствие возраста и пережитых трудностей. Она рассказала, как однажды Шиндлер, попросив ее накрыть дома ужин по высшему классу, привел к ним какого-то очень высокого чина СС. Она сделала все, как просил муж, увенчав стол особенно дорогим ей материнским свадебным подарком – бокалами из хрусталя баккара: розовыми для красного вина и голубыми для белого. Немец (занятно, но она так и говорила: «немец», считая себя, очевидно, не столько немкой, сколько чешкой, а своей родиной – Чехословакию), уже сильно захмелев, провозгласил очередной тост за здоровье фюрера и, опорожнив бокал, хлопнул его о крышку рояля. Она вспыхнула, встала из-за стола: – Я не имею ничего против того, чтобы фюрер был здоров, но бить бокалы, которые мне подарила моя мать, не позволю. Убирайтесь вон из моего дома! Она отрицала, что, помогая Шиндлеру на фабрике, делала нечто особенное, героическое. Назвала выдуманными те эпизоды в фильме Спилберга, где она с ложки кормит больных и подсовывает кому-то дополнительную пайку хлеба. – Этого быть не могло, меня бы за это повесили! И вообще сиделка из меня никудышная... Но вот какая штука. Тогда же, в 98-м, я отыскал в Аргентине еще одного участника событий 1944 года, который не только рассказал мне об исключительном личном мужестве Эмилии, но и высказал мнение, что ее роль в судьбе «евреев Шиндлера» была несправедливо затушевана и недооценена в фильме Спилберга. Человек, о котором я говорю и судьба которого заслуживает отдельного рассказа, Франсиско Вихтер, 18-летним юношей попал в заветный «список Шиндлера» и благодаря этому миновал Освенцим. После войны оказался в Аргентине, пустил здесь корни, основал собственное дело, теперь уже передал его детям, а сам удалился на покой. Он вспоминал, как лютой зимой 1945-го на заводе получили известие, что на ближайшей железнодорожной станции Троттау стоит на запасных путях вагон, из которого раздаются человеческие стоны. Шиндлер был в Кракове. Эмилия сама поехала на станцию в сопровождении нескольких рабочих. Велела вскрыть запломбированный вагон. В нем оказалось 110 предельно истощенных и обмороженных людей. Их не довезли до Освенцима, случился какой-то сбой, вагон отцепили и загнали в тупик, где он простоял несколько недель. Полуживых людей Эмилия забрала с собой в Брунлиц, где их выходили. И сделала она это на собственный страх и риск. Католичка Аргентина не оправдала надежд Шиндлеров. Фортуна, так плотно опекавшая их в военные годы, когда они ходили, что называется, по лезвию ножа, похоже, от них отвернулась. Оскар брался то за одно, то за другое дело, вплоть до разведения нутрий, ничто не приносило скорого успеха – и все он бросал на руки верной, по-крестьянски трудолюбивой жены. Она возилась с нутриями, с коровами, обрабатывала несколько гектаров земли в Сан-Висенте. Он прожигал жизнь в Буэнос-Айресе с местными красотками. Денег ему хватало, благодарные евреи содержали его, но от этих щедрот, как рассказывала мне Эмилия, ей не перепало ни сентаво. Тень Оскара окончательно закрыла ее. В 1957 году, когда в Германии вышел закон о компенсациях жертвам нацизма, он поехал туда, чтобы получить причитающиеся ему деньги за фабрику в Брунлице, и больше в Аргентину не возвращался. После себя он оставил кучу долгов, и, по словам Эмилии, она продала все, чтобы с ними расплатиться. Шиндлер в Германии жил обеспеченно, получив сто тысяч марок компенсации и оставаясь на содержании еврейских организаций. Жизнь омрачало только то, что обыватели славного города Франкфурта, где он поселился, косо смотрели на «жидовского спасителя» и несколько раз кидали ему вслед камни с криками: «Жаль, что ты не сдох вместе со своими жидами». Как-то он даже попал в полицию за то, что дал по физиономии типу, обозвавшему его «любителем жидовок». Чтобы развеяться, он часто уезжал в США, где еврейская община его боготворила (в Штатах несколько улиц и площадей были названы его именем еще при жизни), чуть ли не каждый год бывал в Израиле, любил встречать весну в Париже. Постоянно писал Эмилии. Однажды прислал двести марок. Он настолько привык рассчитывать на жену, что просил ее утешить Гисю – ту самую возлюбленную, которую он привез с собой в Аргентину из Германии (и которой, добавляет Эмилия, оставил при отъезде обратно в Германию все припасенные с военных времен драгоценности). Эмилия выполнила и эту просьбу. С Гисей они даже какое-то время дружили. Однако после письма, в котором он пожаловался ей, что в последнее время начал полнеть от хорошего вина и омаров, она бросала его послания в огонь, не вскрывая. В то время она жила тем, что продавала молоко от своих коров. За кормом для них Эмилия каждое утро ходила за пятнадцать километров на усадьбу, принадлежавшую президенту Перону. Когда омут нищеты грозил окончательно поглотить ее, благотворительная еврейская организация «Бнай Брит», действующая в Аргентине, прознала о ее существовании и пришла на помощь. Она продала землю, а евреи купили ей там же, в Сан-Висенте, домик, в котором я ее и навещал. В 1974 году, когда Шиндлер умер, Эмилия, как она меня уверяла, не опечалилась: «Он давно был для меня мертв». Он умер на операционном столе, а оперировал его муж его последней возлюбленной. Та, не в силах скрыть своих чувств, тоже находилась в операционной. Шиндлер завещал похоронить себя в Земле обетованной. Из Германии в Израиль его тело перевозил один из тех людей, которые спасли его и Эмилию в мае 1945-го, вывезя их из Судет в американскую зону. Так закончился земной путь этого человека – великого в своем подвиге и малодушного в своих человеческих слабостях, святого и грешника одновременно. Она только раз, через 37 лет после их расставания, побывала на его могиле. Ее подвезли к надгробной плите на инвалидной коляске (у нее тогда была сломана нога), и она сказала: – Что ж, Оскар, наконец-то мы встретились, хотя момент и неподходящий, чтобы выяснять отношения. Ты мне и при жизни на все вопросы отвечал отговорками, а теперь и вовсе не ответишь. Но все-таки: почему же ты меня так предательски бросил? Впрочем, все это уже неважно. Хотя столько лет мы не виделись, ты давно в могиле, а я, как видишь, стара и беспомощна, перед Богом мы остались теми же, кем и были шестьдесят лет назад: супругами. И я тебе все простила...Ведь развода она ему так и не дала, католичка... Нелепое сравнение Успех фильма Спилберга внешне переменил жизнь Эмилии Шиндлер, заставив мир вспомнить о ее существовании. Самое удивительное, что, уже снимая, Спилберг понятия не имел о том, что вдова Оскара Шиндлера жива. В 1993 году на съемку знаменитой финальной сцены в Иерусалиме, где все «евреи Шиндлера» собираются на Масличной горе, у его могилы, ее пригласили как... одну из «списка», дожившую до наших дней. Что называется, бюрократический подход: увидели фамилию, занесли в свой реестр, послали приглашение, и никто из десятков людей, через которых прошли все эти бумаги, не обратил внимания на то, что фамилия-то – Шиндлер! Спилберг, по ее словам, понял, что она та самая Эмилия Шиндлер, когда едва ли не все триста оставшихся в живых человек из «списка Шиндлера» (тоже не ведавших, что она жива), мгновенно узнав ее, кинулись к ней «как сумасшедшие» с криками: «Мама! Наша мама!» – Какая я им мама? – рассказывая мне об этом, со своей вечной презрительной гримасой отмахнулась она. – Да и к тому же я была тогда слишком молодой, чтобы заменить им мать. – А вы сами кого-нибудь узнали из этих людей через пятьдесят лет? – спросил я. – Да что вы! Их на фабрике было больше тысячи человек, разве можно было кого-нибудь запомнить? Там, в Иерусалиме, они подходили ко мне, говорили: вы мне однажды дали плитку шоколада... а мне помогли достать новые очки вместо разбитых... Но я никого из них не помню. На мой вопрос о фильме она ответила, что сделан он хорошо, однако неточностей хватает. Особенно, как я понял, ее задела красивая сцена, в которой Шиндлер – Нисон прогуливается верхом с красавицей-любовницей у ворот краковского гетто... Обрушившаяся на нее слава уже мало волновала ее: она пришла слишком поздно. Ее принимали Папа Римский и Клинтон, ее осыпали почестями и наградами. Президент страны, в которой она на протяжении почти пятидесяти лет влачила нищенское существование, в то время как здесь же, в Аргентине, благоденствовал Эйхман и до сих пор беспечно доживают свои дни десятки нацистских преступников, спохватился и дал ей пенсию. Руку помощи протянуло германское посольство. Когда она сломала ногу, к ее услугам немедленно оказался немецкий госпиталь. Но она предпочла больницу еврейской общины в Буэнос-Айресе. «Не люблю я их», – со свойственной ей прямотой сказала она мне о немцах. К тому моменту, как мы встретились, она сто раз могла покинуть свою избушку Бабы-Яги и переехать в самую лучшую буэнос-айресскую богадельню. Но не собиралась этого делать: – Где они были раньше со своей богадельней? Столько лет я прожила здесь, и никто не поинтересовался, кто я такая... Но дело было даже не в застарелой обиде. Основной причиной нежелания переезжать из деревенской хибары был нерешаемый вопрос: «Что станет с моими кошками?» В нашем разговоре от «высоких» вопросов, чувствует ли она себя удовлетворенной тем, что ей удалось спасти столько людей от гибели, она отмахивалась, как от назойливых мух, которых в ее доме было еще больше, чем кошек. Никакого пафоса, никакой лирики, о личном – только скептически, с вечной горькой усмешкой. И только однажды мой вопрос попал в какую-то невидимую цель в самом ее сердце. Я спросил ее, действительно ли реальный Оскар Шиндлер был так красив и обаятелен, как играющий его актер Лайэм Нисон. По ее лицу вдруг пробежала какая-то тень, которая, впрочем, тут же сменилась привычной усмешкой: – Ваш актер в подметки не годится Оскару. Кажется, впервые за весь разговор она назвала его Оскаром, а не Шиндлером. И я понял, что она так и не разлюбила его. В присутствии любви и смерти Вот, пожалуй, и все. После той нашей встречи Эмилия прожила еще три года – насколько я знаю, все в том же домике в Сан-Висенте в окружении своих мистических кошек, абсолютно не мистических, а пробуждающих как раз очень жизненные ассоциации, овчарок и райских цитрусовых деревьев. Ее решение за несколько месяцев до смерти вернуться в Германию никаким бытовым объяснениям, конечно, не поддается. Она давно была выше быта. Если верить тому, что, умирая, мы возвращаемся туда, откуда пришли в этот мир, то, значит, и умирать надо там, где мы появились на свет. Вот и вся логика ее возвращения в Германию. Тем более что со второй родиной, Аргентиной, ее мало что связывало. Только, пожалуй, ее сад с тропическими растениями и кофе, который она полюбила, как настоящая «латина». Когда речь в нашем разговоре зашла о кофе, она даже впала на мгновение в поэтический стиль, вспомнив Борхеса: «Кофе, черный, как ночь, горячий, как любовь, и горький, как моя жизнь...» И еще о любви. Она говорила мне, что Шиндлер все собирался вернуться в Аргентину, за месяц до смерти уже твердо решил возвращаться, но его очередная возлюбленная была против. Бедный Шиндлер: он всю жизнь имел такую почти необъяснимую власть над женщинами, а тут, в последнем случае, воля женщины взяла верх над его волей. Так, может быть, поэтому Эмилия и отправилась умирать в Германию, чтобы выполнить как бы его последнее желание наоборот и быть к нему поближе? Представляю, каким сарказмом она бы меня обдала, если бы услышала это мое предположение... И опять о любви. Шиндлеры спасли от смерти 1200 человек. Большинство из них уже там – там же, где Оскар и Эмилия. Но живут на свете 6000 потомков этих спасенных. И вот «евреи Шиндлеров» – так они сами себя называют – считают, что Эмилия и Оскар спасли 6000 человек. © 1997 - 2008 Международный ежемесячник ”Совершенно секретно” Цитата Ссылка на комментарий Поделиться на других сайтах More sharing options...
Эдуард Опубликовано: 4 июня 2011 Рассказать Опубликовано: 4 июня 2011 > http://shaon.livejournal.com/75944.html#cutid1 Цитата Ссылка на комментарий Поделиться на других сайтах More sharing options...
Эдуард Опубликовано: 2 июля 2011 Рассказать Опубликовано: 2 июля 2011 - Саш, тут такое дело. Жена ноутбук купила. Ну, там ей по работе чего-то надо. Помоги ей, а? Она подъедет часов в шесть. Настроить там всё. Программы какие установить. Ну, короче, она скажет. Поможешь? - Хорошо, Вячеслав Сергеевич. Саня парень молодой, безотказный и очень ответственный. Единственный недостаток - жутко застенчивый. Краснеет, даже когда Зинаида Васильевна, наш бухгалтер, кричит на весь офис: - Санчо! Ты где? Приди уже и вставь мне наконец!Нету никаких моих дамских сил более! Вставить нужно флешку, на которой она носит все финансовые секреты фирмы. Расположение USB-разъема на системном блоке несовместимо с пышными формами Зинаиды Васильевны. Попытка Саши однажды приспособить для этих целей удлинитель закончилась криком: <<Санчо, он не лезет! Я боюсь! Миленький, ты уж сам! Сам! Сам!>> Вечером приехала Света, жена генерального. Шикарная блондинка и далеко не дура. Имидж-студия и салон красоты в центре. Отдала Саше ноутбук. Попросила кроме стандартных установить какие-то программы то ли по прическам, то ли по макияжу. Говорит, хочу завтра своим девочкам семинар устроить по новым технология Саня проковырялся до полуночи. Конечно, всё сделал. Семь раз проверил. Как последний штрих поставил картинкой рабочего стола хитрую морду своего любимого кота Чипа крупным планом. Считай - визитную карточку. Позвонил генеральный - как дела? - Все закончил, Вячеслав Сергеевич. - Молодец. Ты тогда ноутбук на столе прям оставь, Света заедет, заберет. А ты до обеда можешь отдыхать. Утром Гриша, менеджер по продажам, мелкий пакостник и большой знаток ITтехнологий по журналу Игромания видит на столе у Сани новенький ноутбук. - Ого! Санчес наш ноутбучиком разжился! Вот тихушник. Ух ты! Крутой аппарат! Ну, Саня! Ну, ладно. Щас мы тебе... И через пять минут на рабочем столе вместо кота красуется по диагонали огромный мужской половой член в шикарном разрешении и качестве. Ещё через полчаса на глазах у изумлённого Гриши ноутбук уплывает из офиса на высоких каблуках Светланы Николаевны. Вечером на столе у Сани звонит телефон. - Алло, Саша? Это Светлана. Я хотела сказать - спасибо тебе большое! Саня смущается и краснеет. - Да не за что, Светлана Николаевна. Я всегда рад, если что. - Саш, я спросить ещё хотела: там на рабочем столе картинка... - Не понравилась, да? - огорчается Саня. - Что ты! Девочки были просто в восторге! Я когда включила, они аж завизжали. Просили обязательно узнать - это чей объект изображен на снимке? - Мой. - Саня еще больше смущается и добавляет. - Его Чип зовут. - Ого! Саш, мои девочки просили хозяина этого Чипа провести с ними какой нибудь семинар. Компьютерной грамотности, к примеру. Ты не против? - Да я-то с удовольствием. Если Вячеслав Сергеевич разрешит. - Разрешит, не волнуйся! Я попрошу - разрешит. На следующей неделе, да? - Ой, а мне же это... Подготовиться надо! Ничего, ты справишься! Ты, главное, Чипа с собой не забудь прихватить... Цитата Ссылка на комментарий Поделиться на других сайтах More sharing options...
Эдуард Опубликовано: 8 июля 2011 Рассказать Опубликовано: 8 июля 2011 ...Когда родился первенец, Игорь, в двадцать с лишним лет, было много другого увлекательного. А Димочка и Машенька появились, когда мне стукнуло 78.... http://others.sport-express.ru/reviews/958/ Цитата Ссылка на комментарий Поделиться на других сайтах More sharing options...
Эдуард Опубликовано: 14 июля 2011 Рассказать Опубликовано: 14 июля 2011 Очень трудно во всё это поверить, но это было так. Многие с тоской представляют себе старую Европу с благородными рыцарями (ха-ха), готовыми на подвиги во имя прекрасных дам (хо-хо), с прекрасными дворцами и галантными мушкетерами (ну-ну), с пышными королевскими приемами и благоухающими садами Версаля. Многие думают: ну почему я не родился (родилась) в те красивые времена? Почему мне приходится жить в эти скучные годы, когда о чести и красоте забыли? Поверьте - вам очень повезло. До 19 века в Европе царила ужасающая дикость. Забудьте о том, что вам показывали в фильмах и романах. Правда - она гораздо менее... хм... благоуханна. Причем это относится не только к мрачному Средневековью. В воспеваемых эпохах Возрождения и Ренессанса принципиально ничего не изменилось. Кстати, как ни прискорбно, но почти за все отрицательные стороны жизни в той Европе ответственна христианская церковь. Католическая, в первую очередь. Античный мир возвел гигиенические процедуры в одно из главных удовольствий, достаточно вспомнить знаменитые римские термы. До победы христианства только в одном Риме действовало более тысячи бань. Христиане первым делом, придя к власти, закрыли все бани. К мытью тела тогдашний люд относился подозрительно: нагота - грех, да и холодно - простудиться можно. (На самом деле - не совсем так. "Сдвиг" на наготе произошел где-то в 18-19 вв, но действительно не мылись- П.Краснов). Горячая же ванна нереальна - дровишки стоили уж очень дорого, основному потребителю - Святой Инквизиции - и то с трудом хватало, иногда любимое сожжение приходилось заменять четвертованием, а позже - колесованием. Королева Испании Изабелла Кастильская (конец XV в.) признавалась, что за всю жизнь мылась всего два раза - при рождении и в день свадьбы. Дочь одного из французских королей погибла от вшивости. Папа Климент V погибает от дизентерии, а Папа Климент VII мучительно умирает от чесотки (как и король Филипп II). Герцог Норфолк отказывался мыться из религиозных убеждений. Его тело покрылось гнойниками. Тогда слуги дождались, когда его светлость напьется мертвецки пьяным, и еле-еле отмыли. Русские послы при дворе Людовика XIV писали, что их величество "смердит аки дикий зверь". Самих же русских по всей Европе считали извращенцами за то, что те ходили в баню раз в месяц - безобразно часто. Если в ХV - ХVI веках богатые горожане мылись хотя бы раз в полгода, в ХVII - ХVIII веках они вообще перестали принимать ванну. Правда, иногда приходилось ею пользоваться - но только в лечебных целях. К процедуре тщательно готовились и накануне ставили клизму. Французский король Людовик ХIV мылся всего два раза в жизни - и то по совету врачей. Мытье привело монарха в такой ужас, что он зарекся когда-либо принимать водные процедуры. В те смутные времена уход за телом считался грехом. Христианские проповедники призывали ходить буквально в рванье и никогда не мыться, так как именно таким образом можно было достичь духовного очищения. Мыться нельзя было еще и потому, что так можно было смыть с себя святую воду, к которой прикоснулся при крещении. В итоге люди не мылись годами или не знали воды вообще. Грязь и вши считались особыми признаками святости. Монахи и монашки подавали остальным христианам соответствующий пример служения Господу. (Не все, а только некоторых орденов - П.Краснов) Люди настолько отвыкли от водных процедур, что доктору Ф.Е. Бильцу в популярном учебнике медицины конца XIX(!) века приходилось уговаривать народ мыться. "Есть люди, которые, по правде говоря, не отваживаются купаться в реке или в ванне, ибо с самого детства никогда не входили в воду. Боязнь эта безосновательна, - писал Бильц в книге "Новое природное лечение", - После пятой или шестой ванны к этому можно привыкнуть...". Доктору мало кто верил... Духи - важное европейское изобретение - появились на свет именно как реакция на отсутствие бань. Первоначальная задача знаменитой французской парфюмерии была одна - маскировать страшный смрад годами немытого тела резкими и стойкими духами. Король-Солнце, проснувшись однажды утром в плохом настроении (а это было его обычное состояние по утрам, ибо, как известно, Людовик XIV страдал бессонницей из-за клопов), повелел всем придворным душиться. Речь идет об эдикте Людовика XIV, в котором говорилось, что при посещении двора следует не жалеть крепких духов, чтобы их аромат заглушал зловоние от тел и одежд. Первоначально эти "пахучие смеси" были вполне естественными. Дамы европейского средневековья, зная о возбуждающем действии естественного запаха тела, смазывали своими соками, как духами, участки кожи за ушами и на шее, чтобы привлечь внимание желанного объекта. Туалет в "продвинутом" Европейском замке - все вываливается под окна. С приходом христианства будущие поколения европейцев забыли о туалетах со смывом на полторы тысячи лет, повернувшись лицом к ночным вазам. Роль забытой канализации выполняли канавки на улицах, где струились зловонные ручьи помоев. Забывшие об античных благах цивилизации люди справляли теперь нужду где придется. Например, на парадной лестнице дворца или замка. Французский королевский двор периодически переезжал из замка в замок из-за того, что в старом буквально нечем было дышать. Ночные горшки стояли под кроватями дни и ночи напролет. После того, как французский король Людовик IX (ХIII в.) был облит дерьмом из окна, жителям Парижа было разрешено удалять бытовые отходы через окно, лишь трижды предварительно крикнув: "Берегись!" Примерно в 17 веке для защиты голов от фекалий были придуманы широкополые шляпы. Изначально реверанс имел своей целью всего лишь убрать обосранную вонючую шляпу подальше от чувствительного носа дамы. В Лувре, дворце французских королей, не было ни одного туалета. Опорожнялись во дворе, на лестницах, на балконах. При "нужде" гости, придворные и короли либо приседали на широкий подоконник у открытого окна, либо им приносили "ночные вазы", содержимое которых затем выливалось у задних дверей дворца. То же творилось и в Версале, например во время Людовика XIV, быт при котором хорошо известен благодаря мемуарам герцога де Сен Симона. Придворные дамы Версальского дворца, прямо посреди разговора (а иногда даже и во время мессы в капелле или соборе), вставали и непринужденно так, в уголочке, справляли малую (и не очень) нужду. Король-Солнце, как и все остальные короли, разрешал придворным использовать в качестве туалетов любые уголки Версаля и других замков. Стены замков оборудовались тяжелыми портьерами, в коридорах делались глухие ниши. Но не проще ли было оборудовать какие-нибудь туалеты во дворе или просто бегать в парк? Нет, такое даже в голову никому не приходило, ибо на страже Традиции стояла ...диарея. Беспощадная, неумолимая, способная застигнуть врасплох кого угодно и где угодно. Парижская мода на большие широкие юбки, очевидно, вызвана теми же причинами. Хотя юбки использовались также и с другой целью - чтобы скрыть под ними собачку, которая была призвана защищать Прекрасных Дам от блох. Не имевшие канализации средневековые города Европы зато имели крепостную стену и оборонительный ров, заполненный водой. Он роль "канализации" и выполнял. Со стен в ров сбрасывалось дерьмо. Во Франции кучи дерьма за городскими стенами разрастались до такой высоты, что стены приходилось надстраивать, как случилось в том же Париже - куча разрослась настолько, что дерьмо стало обратно переваливаться, да и опасно это показалось - вдруг еще враг проникнет в город, забравшись на стену по куче экскрементов. Улицы утопали в грязи и дерьме настолько, что в распутицу не было никакой возможности по ним пройти. Именно тогда, согласно дошедшим до нас летописям, во многих немецких городах появились ходули, "весенняя обувь" горожанина, без которых передвигаться по улицам было просто невозможно. Вот как, по данным европейских археологов, выглядел настоящий французский рыцарь на рубеже XIV-XV вв: средний рост этого средневекового "сердцееда" редко превышал один метр шестьдесят (с небольшим) сантиметров (население тогда вообще было низкорослым). Небритое и немытое лицо этого "красавца" было обезображено оспой (ею тогда в Европе болели практически все). Под рыцарским шлемом, в свалявшихся грязных волосах аристократа, и в складках его одежды во множестве копошились вши и блохи. Изо рта рыцаря так сильно пахло, что для современных дам было бы ужасным испытанием не только целоваться с ним, но даже стоять рядом (увы, зубы тогда никто не чистил). А ели средневековые рыцари все подряд, запивая все это кислым пивом и закусывая чесноком - для дезинфекции. Кроме того, во время очередного похода рыцарь сутками был закован в латы, которые он при всем своем желании не мог снять без посторонней помощи. Процедура надевания и снимания лат по времени занимала около часа, а иногда и дольше. Разумеется, всю свою нужду благородный рыцарь справлял... прямо в латы. (Это далеко не всегда было так - при переходе обычно носили кольчуги, сплошные латы обычно одевали перед боем - слишком было в них тяжело. П.Краснов) Некоторые историки были удивлены, почему солдаты Саллах-ад-Дина так легко находили христианские лагеря. Ответ пришел очень скоро - по запаху. Если в начале средневековья в Европе одним из основных продуктов питания были желуди, которые ели не только простолюдины, но и знать, то впоследствии (в те редкие года, когда не было голода) стол бывал более разнообразным. Модные и дорогие специи использовались не только для демонстрации богатства, они также перекрывали запах, источаемый мясом и другими продуктами. В Испании в средние века женщины, чтобы не завелись вши, часто натирали волосы чесноком. Чтобы выглядеть томно-бледной, дамы пили уксус. Собачки, кроме работы живыми блохоловками, еще одним способом пособничали дамской красоте: в средневековье собачьей мочой обесцвечивали волосы. Сифилис ХVII -XVIII веков стал законодателем мод. Гезер писал, что из-за сифилиса исчезала всяческая растительность на голове и лице. И вот кавалеры, дабы показать дамам, что они вполне безопасны и ничем таким не страдают, стали отращивать длиннющие волосы и усы. Ну, а те, у кого это по каким-либо причинам не получалось, придумали парики, которые при достаточно большом количестве сифилитиков в высших слоях общества быстро вошли в моду и в Европе и в Северной Америке. Сократовские же лысины мудрецов перестали быть в почете до наших дней. (Это преувеличение Гезера, волосы на голове брили, чтобы не разводить вшей и блох - П.Краснов) Методы борьбы с блохами были пассивными, как например палочки-чесалочки. Знать с насекомыми борется по своему - во время обедов Людовика XIV в Версале и Лувре присутствует специальный паж для ловли блох короля. Состоятельные дамы, чтобы не разводить "зоопарк", носят шелковые нижние рубашки, полагая, что вошь за шелк не уцепится, ибо скользко. Так появилось шелковое нижнее белье, к шелку блохи и вши действительно не прилипают. Кровати, представляющие собой рамы на точеных ножках, окруженные низкой решеткой и обязательно с балдахином в средние века приобретают большое значение. Столь широко распространенные балдахины служили вполне утилитарной цели - чтобы клопы и прочие симпатичные насекомые с потолка не сыпались. Считается, что мебель из красного дерева стала столь популярна потому, что на ней не было видно клопов. (Раздавленных клопов - П.Краснов) Кормить собой вшей, как и клопов, считалось "христианским подвигом". Последователи святого Фомы, даже наименее посвященные, готовы были превозносить его грязь и вшей, которых он носил на себе. Искать вшей друг на друге (точно, как обезьяны - этологические корни налицо) - значило высказывать свое расположение. Пренебрежение гигиеной обошлось Европе очень дорого: в XIV веке от чумы ("черной смерти") Франция потеряла треть населения, а Англия и Италия - до половины. Медицинские методы оказания помощи в то время были примитивными и жестокими. Особенно в хирургии. Например, для того, чтобы ампутировать конечность, в качестве "обезболивающего средства" использовался тяжелый деревянный молоток, "киянка", удар которого по голове приводил к потере сознания больного, с другими непредсказуемыми последствиями. Раны прижигали каленым железом, или поливали крутым кипятком или кипящей смолой. Повезло тому, у кого всего лишь геморрой. В средние века его лечили прижиганием раскаленным железом. Это значит - получи огненный штырь в задницу - и свободен. Здоров. Сифилис обычно лечили ртутью, что, само собой, к благоприятным последствиям привести не могло. Кроме клизм и ртути основным универсальным методом, которым лечили всех подряд, являлось кровопускание. Болезни считались насланными дьяволом и подлежали изгнанию - "зло должно выйти наружу". У истоков кровавого поверья стояли монахи - "отворители крови". Кровь пускали всем - для лечения, как средство борьбы с половым влечением, и вообще без повода - по календарю. "Монахи чувствовали себя знатоками в искусстве врачевания и с полным правом давали рекомендации". Цитата Ссылка на комментарий Поделиться на других сайтах More sharing options...
Эдуард Опубликовано: 15 июля 2011 Рассказать Опубликовано: 15 июля 2011 Русский народ... Почта принесла. Ничё себе.Это правда?Эти высказывания - не навет, не поклёп, не приписка людям, которые так высказались?Что это? Кто знает? 1. Aкaдeмик Павлов: "Должен высказать свой печальный взгляд на русского человека — он имеет такую слабую мозговую систему, что не способен воспринимать действительность как таковую. Для него существуют только слова. Его условные рефлексы координированы не с действиями, а со словами". 1932 год. 2. Алексей Толстой: "Московия — русь тайги, монгольская, дикая, звериная". 3. Федор Достоевский: "Народ, который блуждает по Европе и ищет, что можно разрушить, уничтожить только ради развлечения". 4. Михаил Булгаков: "Не народ, а скотина, хам, дикая орда душегубов и злодеев." 5. Максим Горький: "Наиважнейшею приметою удачи русского народа есть его садистская жестокость". 6. Иван Аксаков: "Ох как тяжко жить в России, в этом смердючем центре физического и морального разврата, подлости вранья и злодейства". 7. Иван Тургенев: "Русский есть наибольший и наинаглейший лгун во всем свете". 8. Иван Шмелев: "Народ, что ненавидит волю, обожает рабство, любит цепи на своих руках и ногах, грязный физически и морально...готовый в любой момент угнетать все и вся". 9. Александр Пушкин: "Народ равнодушный до наименьшей обязанности, до наименьшей справедливости, до наименьшей правды, народ, что не признает человеческое достоинство, что целиком не признает ни свободного человека, ни свободной мысли". 10. Философ Владимир Соловьев писал: " русский народ находится в крайне печальном состоянии: он болен, разорен, деморализован". "И вот мы узнаем, что он в лице значительной части своей интеллигенции, хотя и не может считаться формально умалишенным, однако одержим ложными идеями, граничащими с манией величия и манией вражды к нему всех и каждого. Равнодушный к своей действительной пользе и действительному вреду, он воображает несуществующие опасности и основывает на них самые нелепые предположения. Ему кажется, что все соседи его обижают, недостаточно преклоняются перед его величием и всячески против него злоумышляют. Всякого из своих домашних он обвиняет в стремлении ему повредить, отделиться от него и перейти к врагам, а врагами своими он считает всех соседей…" 11. Маргарет Тэтчер, бывший премьер-министр Великобритании"На территории СССР экономически оправдано проживание 15 миллионов человек" 12. Публицист Валерий Панюшкин«России пора вразнос... Всем на свете стало бы легче, если бы русская нация прекратилась. Самим русским стало бы легче, если бы завтра не надо было больше являться национальным государством, а можно было бы превратиться в малый народ наподобие води, хантов или аварцев. Нет у русского патриота инстинкта продолжения рода и инстинкта самосохранения, а есть инстинкт бессмысленного уничтожения чужих со значительными потерями для себя». 13. Илья Кормильцев,автор текстов ранних песенгруппы "Наутилус-Помпилиус «Господи, какие же вы все, русские, крутая сволочь — либералы, фашисты, коммунисты, демократы — без разницы! Пороть вас до крови, сжечь вас в печах — и то мало будет — вы миру не даете ПРОСТО ЖИТЬ. Вы все — одна большая РУССКАЯ сволочь! Чтобы вам сдохнуть — и никакого вам Нового года». 14. «...И вот уже на всех федеральных каналах выходит заказуха о том, что рядовой Сычев «сам себя высек», а избиения никакого не было. Но нет сомнения, что наш пакостный народец, оправдывающий убийц в суде присяжных, проглотит всю эту туфту и не подавится».Александр Мельман, обозреватель "МК" 15. «Страна не такова, чтобы ей соответствовать!.. Ее надо тащить за собой, дуру толстожопую, косную! Вот сейчас, может, руководство пытается соответствовать, быть таким же блядским, как народ, тупым, как народ, таким же отсталым, как народ».Татьяна Толстая, писатель и телеведущая 16. "Русские в Эстонии и Латвии доказали своим нытьем, своей лингвистической бездарностью, своей тягой назад в СССР, своим пристрастием к красным флагам, что их нельзя с правами пускать в европейскую цивилизацию. Их положили у параши и правильно сделали. А когда Нарва требует себе автономии, для меня это равносильно требованию лагерных «петухов» дать им самоуправление».Валерия Новодворская, публицист 17. «...а быть русским — когда быть русским в глазах совестливых людей означает быть нациствующим милитаристом, невежественным, трусливым, норовящим сделать любую гадость, если будет гарантия безнаказанности?»Яков Кротов, обозреватель радио «Свобода» 18. «Такие вот люди называются быдлом — которые завидуют, ненавидят меня... И эта черта, кстати, свойственна именно русским...»Ксения Собчак, телеведущая Цитата Ссылка на комментарий Поделиться на других сайтах More sharing options...
Эдуард Опубликовано: 20 июля 2011 Рассказать Опубликовано: 20 июля 2011 Истинный ход событий. Существуют ещё несколько интересных вариантов этого эпизода > Шестидневной войны, но истинный ход событий и его подоплёка тщательно > скрываются до сих пор. На самом деле произошло вот что. > За несколько недель до начала Шестидневной войны израильское > посольство в Вашингтоне информировало ЦРУ и Белый Дом о своих > действиях по предупреждению арабского вторжения. Каждый аспект > израильской стратегии был доведен до сведения США, включая и удар по > Сирии. Под давлением США, Израиль согласился не воевать с Иорданией > > и не посылать свои войска на западный берег Иордана. > Агент ЦРУ в Аммане > передал королю Хуссейну, что, если он не будет участвовать в войне с > Израилем, он может сохранить за Иорданией Иудею, Самарию и восточную > часть Иерусалима. Король Хуссейн, однако, не мог противостоять > давлению других арабских стран. Он должен был участвовать в войне и > помочь Египту и Сирии уничтожить Израиль. Обещав Соединённым Штатам, > что Иордания не будет атаковать Израиль с востока, Хуссейн направил > иорданские войска под египетское командование в Сирию для нападения с > севера. ЦРУ же поспешило сообщить Израилю, что угрозы ему со стороны > Иордании не будет. > Израильская разведка, однако, быстро узнала о сговоре ЦРУ с Хуссейном. > Но разведка обнаружила ещё более поразительный факт - о сговоре ЦРУ с > Египтом, все нити от которого вели выше - к Белому Дому. > > АРАМКО и другие крупные нефтяные компании были озабочены тем, что > американская помощь Израилю приведёт в бешенство арабских > нефтепроизводителей. Недостаточно было просто прекратить всякую помощь > Израилю - необходимо было оказать секретную помощь арабам. Нефтяные > компании обратились к президенту Джонсону с тем, чтобы он "бросил > кость" арабам, но так, чтобы никто в Штатах об этом не знал. Арабские > же лидеры были бы за это благодарны Соединённым Штатам. Белый Дом > утвердил план, по которому арабы должны были получить некоторые > сведения об Армии Обороны Израиля, самую малость, чтобы, с одной > стороны, не нарушить военный баланс, а с другой - дать понять арабам, > что Америка на их стороне. Об этом плане знал ограниченный круг людей > из Белого Дома, ЦРУ и Агентства национальной безопасности (NSA). К > сожалению, "самая малость" вылилась в предательство большого масштаба. > > 4-го июня 1967-го года агент ЦРУ в Египте сообщил президенту Насеру, > что Америка готова предоставить ему секретную информацию об Израиле. > Насер встретил это сообщение смехом. Его воздушный флот мог бы > облететь весь Израиль и собрать нужную информацию без помощи > американцев. В конце концов, скоро уже и самого Израиля не будет. Тем > же вечером король Хуссейн позвонил Насеру и передал ему полученное от > ЦРУ сообщение о том, что Израиль атакует Египет на рассвете 5-го июня. > Насер посмеялся и над этим сообщением. Он перестал смеяться тогда, > когда утром 5-го июня Израиль уничтожил весь его воздушный флот, а > затем уничтожил и воздушный флот Сирии. В течение 48-ми часов Израиль > отбросил египетские войска на юг Синайского полуострова, захватил Газу > и западный берег Иордана, и впервые за 2000 лет возвратил себе > восточный Иерусалим. > > Король Хуссейн был вне себя: ЦРУ обещало ему, что Израиль с ним > воевать не будет! Он, очевидно, забыл, что его войска были посланы под > египетское командование в Сирии для военных действий с севера. > Египетские генералы были в растерянности, им срочно нужна была помощь > ЦРУ для ответного удара по Израилю. И такая помощь была им оказана. > > В начале июня 1967-го года американский корабль "Liberty" был выведен > из-под контроля военно-морского ведомства и передан в распоряжение > Агентства национальной безопасности. Кораблю было дано распоряжение > подобрать в Испании двух переводчиков с иврита (сотрудников агентства, > не-евреев), а затем идти в восточное Средиземноморье. 8-го июня > "Liberty" появился у израильских берегов. > > "Liberty" был плавающим радиоприёмником. Корабль был оборудован > новейшими радио-коммуникационными установками. Его задача состояла в > том, чтобы составить карту расположения израильских войск. Все военные > радио-переговоры израильтян принимались и фиксировались корабельной > аппаратурой, затем передавались на компьютер британской наземной > станции на Кипре. Были определены переговорные частоты и > местонахождение израильских штабов, полковых и батальонных, вплоть до > самых мелких соединений. Спектрографический анализ голосов позволял > компьютеру определять каждого израильского командира, как только он > начинал говорить по радио или по телефону. На основании этих данных > британские разведчики должны были составлять карты расположения всех > израильских войск и передавать их египтянам, чтобы те могли нанести > удар или отрезать израильские войска от линий снабжения. Таков был > предательский американо-британский план помощи арабам. > > С помощью "Liberty" арабы имели бы возможность знать всё то, что знали > израильские командиры о движении войск, знать любой манёвр с самого > начала. Как только Израиль начал перебрасывать свои подвижные резервы > с Синайского полуострова для наступления на Голанские высоты на > севере, египтяне стали получать от "Liberty" данные о местонахождении > каждого открывающегося участка фронта. Это давало им возможность > атаковать израильские позиции с юга. Несмотря на бравурные сводки > арабских радиостанций о триумфальных победах, к утру 8-го июня ничего > не могло уже остановить израильскую армию от наступления на Каир, > Амман и Дамаск. Но с предательской помощью американо-британской > разведки арабы могли получить если не военную, то политическую победу. > Американцы рассчитывали на то, что, как только Израиль перебросит свои > между тремя израильскими дивизиями на Синае, причинить Израилю > значительные потери и продлить войну. После того, как обе стороны > прольют достаточно крови, США и Великобритания собирались выступить в > роли миротворцев. Конечно, обе стороны будут за это им благодарны, > особенно арабы, так что поток арабской нефти не остановится. Зато > знала о шпионской миссии американского корабля. К счастью, об этом > было известно ещё до того, как "Liberty" подошёл к израильскому > побережью. Как только "Liberty" появился на горизонте в 6 часов утра > 8-го июня, израильский истребитель засёк положение корабля. Через > некоторое время другой самолёт, начинённый электронным оборудованием, > пролетая над кораблём, зафиксировал передачу информации с корабля на > британскую базу на Кипре. > Израильские войска должны были начать наступление на Голаны в 11.30 > утра. Получив кассеты с записью передачи, которая велась с "Liberty", > израильский кабинет собрался для экстренного совещания. Стало ясно, > что США предают своего союзника на Ближнем Востоке. По требованию > кабинета, армия подсчитала, что если "Liberty" будет продолжать > Голаны, то погибнет не менее 25 тысяч израильтян. > Кабинет отложил наступление на 24 часа и рассмотрел свои возможности. > Дипломатический протест ничего не даст. Американцы будут всё отрицать, > потребуют доказательств, Израиль никаких доказательств предоставить не > сможет из опасения раскрыть своих агентов на Западе и в арабских > странах, а тем временем будут гибнуть израильские солдаты. Приходилось > выбирать между гибелью 25-ти тысяч израильских солдат и нападением на > американский корабль. Решено было вывести корабль из строя, но с > минимальными потерями американских жизней. Разведка получила копию > плана корабля и предложила такой вариант. С первым заходом, > израильские самолёты обстреляют ракетами и пулемётным огнём верхнюю > палубу корабля и наружные антенны. При этом команда корабля скроется > во внутренних отсеках. Во время второго захода самолёты сбросят > напалмовые бомбы и сожгут антенны и прочее коммуникационное > оборудование, не повредив при этом внутренних отсеков, где укроется > команда корабля. Дело осложнялось тем, что в одном из отсеков > находился электронный центр управления. Решено было вывести его из > строя одной точно направленной торпедой - корабль бы не затонул, но > при этом могли пострадать находящиеся там моряки. Такой вариант > обеспечивал минимальные потери американских жизней. Было подсчитано, > что от 80 до 90 процентов команды останутся в живых. > > Израильский кабинет одобрил этот план. Оставалось только найти > добровольцев для его выполнения. В ближайшую эскадрилью был послан > специальный курьер, так как правительство перестало доверять даже > своим собственным телефонам. Половина эскадрильи отказалась бомбить > американцев, потому что у лётчиков были родственники в Америке. Те > лётчики, которые согласились бомбить, а среди них были двое, рождённые > в Штатах, делали это с тяжёлым сердцем. > > Был составлен подробный план операции с учётом координации действий > самолётов и торпедных катеров. Операция началась в 2 часа дня. > > В начале операции один из высших чинов израильской разведки нанёс > неожиданный визит своему коллеге из ЦРУ и информировал его о том, что > происходит с "Liberty" и почему. Узнав о нападении израильтян на > американский корабль, военные хотели немедленно нанести огневой удар > по израильской военной базе, откуда осуществлялась операция, но эта > идея была тут же похоронена. Перед вторым заходом израильских > истребителей на корабль ЦРУ отдало приказ флоту не оказывать "Liberty" > никакой помощи. > Почему американские истребители, которые снялись уже с авианосцев и > направлялись к "Liberty", были возвращены обратно? Потому, что Израиль > обладал доказательством того, что правительство США совершило > враждебный акт по отношению к нему, выдав секреты врагу Израиля в > разгар войны, когда решалась судьба еврейского государства. > > Белый Дом, разумеется, не был от этого в восторге, но необходимо было > придумать подходящую к случаю легенду. Американская разведка умоляла > израильтян объявить нападение на корабль трагической ошибкой. При этом > было заявлено, что все расходы Израиля по компенсации семей погибших > моряков будут возмещены американской стороной. К 4-м часам дня всё > было договорено. > > Интересно отметить такой факт. Абба Эбан, представитель Израиля в ООН > во время Шестидневной войны, вспоминал, что до атаки израильтян на > "Liberty" в 2 часа дня 8-го июня египетские дипломаты категорически > отвергали любую резолюцию о прекращении огня и были согласны только на > полное отступление израильских войск. Египтяне надеялись, что с > помощью "Liberty" они добьются перелома в войне. Но уже через > несколько часов, когда новость о том, что Израиль вывел "Liberty" из > строя, докатилась до Нью-Йорка, египетский посол был в слезах - он > получил из Каира приказ соглашаться на перемирие с Израилем как можно > скорее. > > Эта история предательства Соединёнными Штатами своего единственного > союзника на Ближнем Востоке скрывается до сих пор. Израиль и нефть - > вот две составляющих американских интересов на Ближнем Востоке. Нефть > является постоянной составляющей, а Израиль - переменной: его продают, > предают и умиротворяют во имя бесперебойного снабжения арабской > нефтью. > > То, о чём я рассказал, взято мною из книги "Тайная война против > евреев" ("The Secret War Against the Jews"). У книги два автора - Джон > Лофтус и Марк Ааронс (John Loftus and Mark Aarons). Джон Лофтус - > американский юрист, католик, работал в Департаменте Юстиции, написал > несколько книг, касающихся нераскрытых секретов ЦРУ. Марк Ааронс - > австралиец, репортёр и журналист. Книга довольно солидная, в ней более > 650-ти страниц. Вся книга - о том, как Великобритания и Соединённые > Штаты в угоду нефтяным монополиям и их барышам шли на сговор с > нацистами и арабами, предавая при этом евреев и еврейское государство. > Отец и сын Филби, братья Даллесы, Рокфеллеры и Буши, Ричард Никсон - > все они были причастны к арабам и нацистам. > > Книга чрезвычайно интересна. Вряд ли она будет переведена на русский > язык, поэтому я настоятельно рекомендую всем, кто живёт в США и читает > по-английски, взять эту книгу в библиотеке и прочесть. В Интернете > есть русский перевод нескольких фрагментов из книги, нечто вроде > краткого содержания. > Читатели книги убедятся в том, что двадцатый век был веком > предательства еврейских интересов и еврейских жизней западными > странами, в первую очередь - Соединёнными Штатами и Великобританией. > > Начало двадцать первого века знаменуется тем же предательством. > > > Автор - Наум Сагаловский Цитата Ссылка на комментарий Поделиться на других сайтах More sharing options...
Эдуард Опубликовано: 21 июля 2011 Рассказать Опубликовано: 21 июля 2011 Фантастическая история о красоте российского обмана Лет пятнадцать назад в родном моем городке рыночные отношения бурлили не так как сейчас -- по всему городу. На все про все существовал у нас один рынок, но зато большой. Мы звали его бесхитростно барахолкой, а располагался он у черта на куличках и работал только по выходным. Но уж доложу я вам, работал! На сравнительно небольшой огороженной территории единовременно покупали, продавали, орали, ругались и толкались тысяч семьдесят -- из расчета один квадратный метр на 5 человек. Купить здесь можно было все: от беговых, породистых тараканов до иномарки. Я в то время работал в РОВД, который обслуживал знаменитую барахолку. И вот дежурю... Слышу, в коридоре трудноописуемый шум, гам и ор. Такой гвалт в России могут поднять только народные депутаты и цыгане. Поскольку трудно было предположить, что к нам в отдел нагрянули слуги народа, то я решил, что это все-таки представители кочевого племени. Выглянув коридор я убедился-- так оно и есть. Неказистое наше помещение превратилось в филиал цыганского табора во время пожара. В центре живописной картины я углядел цыганку, очень похожую на знаменитую Венеру Пуговкину из кукольного <<Необыкновенного концерта>> -- ту самую, которая пела густым басом. Цыганка поражала габаритами и явно нерастраченной мощью. Своей ручищей, сделавшей бы честь чемпиону мира по перетягиванию каната, она крепко держала тщедушного интеллигента, который, как и положено, робко поблескивал очками. При этом весь РОВД полнился её голосом. Прислушавшись, я понял, что цыганка обвиняет очкарика -- интеллигента в том, что он ее кинул... Сие представлялось невероятным. Ибо даже ясельный младенец знает: кинуть цыганку невозможно по определению. А вот цыганка может кинуть каждого. И уж как мог кинуть такую, судя по всему прошедшую большую жизненную школу мастадониху в цветастых пыльных юбках, занюханный среднероссийский интеллигент? Я бы скорее поверил в прилет на Ярославщину заплутавших в космических просторах инопланетян. С этой убежденностью я закрыл дверь и продолжал нести вахту. Однако через полчаса ко мне, дежурному следователю, пришел не менее дежурный опер и попросил выписать <<сотку>> на эту самую цыганку>> -- то бишь постановление о ее трехсуточном задержании (<<сотка>> -- постановление о задержании подозреваемого на основании ст. 122 УПК РСФСР на срок до 72 часов). Я, естественно, удивился: Погоди ты ничего не путаешь? Она ж орала, что ее кинули... Она же вроде как потерпевшая>>. <<Именно, -- согласился опер, и раздумчиво добавил: -- Н -- да, первый раз потерпевшую сажаю>>. Я потребовал объяснений. И опер на них не поскупился. Интеллигент -- очкарик Волков, оказывается, был давно знаком нашим оперативникам. Чуть ли не каждый выходной он появлялся на барахолке. Представьте: толчея, гвалт, Сатана не успевает править бал... И посредине этого бедлама -- он. Тихий такой, милый. В скромном, застиранном плащике, в очечках, взгляд добрый, доверчивый. И вот набредает он на наглую, орущую цыганку, которая продает с рук коданную куртку. <<Простите пожалуйста, можно посмотреть?>> -- робко спрашивает Волков у цыганки. Цыганка сует ему в руки вещь. Безбоязненно сует. Вокруг все свои. Да и разве способен на подвох этот заморыш в штопанном плаще, это же лох. Классический, типичнейший российский лох. Волков мнет куртку, щупает, на лице у него надежда сменяется сомнением, сомнение надеждой. Он зреет для покупки прямо -- таки на глазах. Цыганка поддает жару: <<Маладой, красивый, яхонтовый ... бери, не пожалеешь>>. <<А сколько стоит?>> -- все также робко спрашивает Волков. <<Тыбе, дарагой, за пятьсот отдам>>. <<За пятьсот?! -- удивляется очкарик. -- Да как же так... У меня таких денег может и не быть. Извините, я сейчас>>. На глазах презрительно сощурившейся цыганки он лезет в карман плаща и достает пачку денег. Тут же начинает пересчитывать. И облегченно вздыхает: <<Слава Богу, жена меня, оказывается целой тысячью снабдила>>. Цыганка окончательно убеждается, что лох ей попался первостатейный. Он прямо -- таки взывает: ну обмани меня, обмишурь! Пересчитав заветную тысячу, Волков кладет ее обратно в карман плаща. И просит дать ему померить куртку... Снимает плащ с деньгами. Отдает его подержать цыганке. Начинает возиться с обновкой... Отворачивается ... Цыганка скрывается в толпе. Вместе с ней исчезает скромный, потрепанный плащ. Но это еще не развязка. Развязка наступит чуть позже, когда цыганка лезет в плащ, дабы изъять столь легко доставшуюся тысячу. Да не тут то было! Нет в плаще очкарика никаких денег. И даже карманов нет. Отрезаны карманы... Через эту дырку и просунул интеллигент продемонстрированные цыганке деньги в другой карман -- на брюках. Вот так они и расходятся: лох Волков с новой кожаной курткой, хотя и без плаща, но с заветной пачкой не потраченных денег, и цыганка, укравшая никому не нужный дырявый плащ -- без денег и без куртки. До наших оперов доходила информация, что некий интеллигент раз за разом кидает на барахолке алчных цыганок. И таких случаев набралось около двух десятков. Ловить его не было никакого резону: никто никаких заявлений в милицию не делал. Но в тот день Волкову не повезло. Цыганки ему попались чуть более бдительные -- не дали уйти с рынка в куртке. Схватили и привели в милицию. Но наш интеллигент случившимся обломом не тяготился. На вопрос опера, что, собственно, случилось, ответил просто, без затей: <<Пришел, стал примерять куртку, а эта дама сбежала с моим плащом и тысячью рублями. Плащ оцениваю в триста рублей>>. Мастодонистая цыганка от такой наглости подпрыгнула. И, видать, в этот момент у нее затуманились мозги. И вместо того. чтобы сказать, что негодяй Волков сам сдернул от нее с курткой, заявила, что да, сбежала, с плащом, но денег в нем не было, к тому же плащик-то -- тьфу -- и рубля не стоит, на помойке его подобрали, на помойку его и снести надо. Волков пожал плечами и высказал недюжинные юридические знания: <<Раз денег не было, то сядешь за покушение на хищение тысячи рублей>>. И что вы думаете! Цыганке пришлось инкриминировать открытое похищение плаща и не менее открытое похищение денег. То есть, грабеж. Можно сказать, средь бела дня. И дали ей три года. Так она еще должна сказать спасибо суду, который проникся анекдотичностью ситуации и не стал ее карать по всей строгости тогдашних законов. Правда, ее родственникам пришлось-таки выплатить Волкову триста рублей за <<похищенный>> (хотя здесь можно вполне обойтись и без кавычек) плащ... Это был тот невероятный случай, когда мошенник ушел целехоньким от закона, он еще сделал так, чтобы на нары отправилась потерпевшая. Ни до этого, ни после мне с такими казусами сталкиваться не приходилось. Высший пилотаж, суперкласс. Честно признаюсь: цыганку мне не жаль, а Волкову хочется аплодировать. Хотя и мысленно... Цитата Ссылка на комментарий Поделиться на других сайтах More sharing options...
Эдуард Опубликовано: 10 августа 2011 Рассказать Опубликовано: 10 августа 2011 Николас Винтон и его 669 детей Наталья Голицына (Лондон), Нелли Павласкова (Прага) В Лондон прибыл исторический поезд из Праги, который доставил в Великобританию более двухсот пассажиров из разных стран мира в возрасте от десяти до девяноста лет в сопровождении десятков журналистов и кинематографистов. В дни 70-летия со времени начала Второй мировой войны европейские страны таким образом отметили вклад в спасение от верной смерти сотен еврейских детей из Чехии британского подданного Николаса Винтона. 1 сентября 1939 года из Праги в Англию должен был отправиться поезд, которому предстояло увезти от смертельной опасности 250 еврейских детей. Но поезд не успел уйти, он был задержан германскими оккупационными войсками: в этот день началась Вторая мировая война, и Англия стала военным противником. Но до этого в Лондон ушло несколько специальных поездов, и организаторам этой беспрецедентной операции удалось спасти от смерти 669 еврейских детей, отпущенных их родителями в Англию. Главным организатором стал никому не известный британец - тридцатилетний лондонский биржевой маклер Николас Винтон. Его имя стало известно миру только в 1988 году. Винтон всю жизнь молчал о своем поступке, и только после того, как его жена нашла на чердаке их дома ящики со списками каких-то странных имен, он рассказал семье о том, чем занимался весь 1939 год. Спустя 70 лет столетний сэр Винтон (за свои заслуги он был возведен королевой Великобритании в рыцарское достоинство) встречал"свой поезд" со спасенными им "детьми" и их потомками на Ливерпульском вокзале в Лондоне. Почти все, как тогда. А началось это так. Ранней весной 1939 года молодой британец Винтон проводил отпуск в горах Швейцарии. От своего друга, служившего в посольстве Великобритании в Праге, он узнал об опасности, нависшей над еврейским населением после вхождения нацистов в Чехию. Он немедленно бросил все свои дела и выехал в Прагу, чтобы, пока не поздно, организовать спасение детей. Сэр Николас Винтон вспоминает: - На Ливерпульском вокзале в Лондоне я встречал каждый поезд из Праги. В Британии тогда всё было довольно хаотично; то, чем я занимался, больше походило на деловое предприятие. Нужно было вызволить ребенка - и одновременно найти семью, согласную его принять. Затем нужно было их соединить, получить подпись на квитанции о доставке ребенка - что походило на получение коммерческого груза - и сопроводить его к месту жительства. Единственная трудность заключалась в том, чтобы добиться разрешения на въезд детей. Дело в том, что британское министерство внутренних дел давало разрешение на въезд ребенка только при наличии английской семьи, которая согласилась бы его содержать. В то время мы не представляли, сколько у нас времени, чтобы завершить всю эту операцию. Если бы мы знали, сколько у нас оставалось времени, мы не решились бы организовать последний транспорт с детьми. Всё это было ужасно. Последний поезд, который не удалось отправить, мне особенно памятен. Это должен был быть наш самый большой транспорт; нам удалось тогда собрать 250 детей на вокзале в Праге. Все были уже готовы отправиться в Англию. Но главное: у нас были адреса 250-ти английских семей, гарантировавших, что примут этих детей. Однако нам не удалось их вывезти. Мы ничего не знаем об их судьбе. Кое-что известно об одном ребенке или двух из этого транспорта, которым удалось спастись, но остальные дети погибли. Самое ужасное, что все эти дети уже находились в поезде, когда пришел запрет на его отправление, - началась война. Со многими из спасенных детей я встречался. Некоторые из них написали книги о своем спасении, участвовали в телефильмах на эту тему, многие преуспели в жизни. К сожалению, мне не удалось встретиться со всеми спасшимися. Я бы назвал эту операцию лучшим, что мне удалось сделать в жизни. Кроме этого, в моей жизни не было больших успехов. Мне не очень нравится та слава, которую мне принесло спасение детей: как мне кажется, это очень естественный, обычный поступок. Пришлось, правда, работать без выходных, с утра до вечера. События тогда развивались стремительно. * * * В девяностые годы о подвиге Винтона стало известно всему миру. В Лондон на первую встречу с ним, которую организовало телевидение BBC, прибыли со всех концов мира спасенные Винтоном дети - уже выросшие. Среди них были известные ученые, писатели, журналисты, военные. Они и понятия не имели о том, кто спас им жизнь. Затем последовал торжественный приезд сэра Винтона в Прагу, где президент Вацлав Гавел наградил его высшей чешской государственной наградой - орденом Белого льва. Была и встреча с "детьми", живущими в Праге. О Николасе Винтоне были сняты документальные и художественные фильмы, его именем названы школа и улицы. И вот теперь, в день отъезда "поезда Винтона" из Праги, на пражском вокзале был открыт памятник Винтону. Его автор - английский скульптор Флор Кент. Поезд в Праге провожали первые лица чешского государства, сигнал к отправлению дал сенатор князь Карел Шварценберг, недавний министр иностранных дел Чешской республики. По всему пути следования поезда в Чехии стояли люди и махали пассажирам руками - в знак приветствия и солидарности. По территории Германии поезд вез немецкий исторический паровоз, первая остановка была в Нюрнберге, где пассажиры вышли на перрон. Их встречал федеральный министр Клозер. Он подчеркнул символику встречи в Нюрнберге - городе, куда съезжались на свои сборища гитлеровцы и где их главари позже подверглись суду народов. Вспоминает восьмидесятичетырехлетняя Хана Беер, которая живет ныне в Нью-Йорке: - У меня тогда была с собой кукла, это все, что осталось у меня от всей моей семьи. Николас? Это моя жизнь, мой самый близкий человек, он - сама человечность. После войны многие "дети Винтона" вернулись в Чехию. Но близких своих они там не нашли. Их дома и квартиры были заняты чужими людьми, вещи разворованы, новые хозяева не желали отдать даже чашку в память о погибшей семье. Увидев, что на родине они стали нежелательным напоминанием о случившемся, некоторые из них уехали обратно в Англию или еще дальше - в Америку, Канаду или в Израиль. Поэтому в нынешнем "поезде Винтона" звучала преимущественно английская речь. Цитата Ссылка на комментарий Поделиться на других сайтах More sharing options...
Эдуард Опубликовано: 20 августа 2011 Рассказать Опубликовано: 20 августа 2011 Наверно не найдётся читателей не молодого поколения, кому бы не были известны слова из песни конца 50-х гг.: " Люди мира, на минуту встаньте! Слушайте, слушайте: гудит со всех сторон - Это раздаётся в Бухенвальде Колокольный звон, колокольный звон! Это возродилась и окрепла В медном гуле праведная кровь. Это жертвы ожили из пепла И восстали вновь, и восстали вновь. И восстали, И восстали, И восстали вновь! " Многие, конечно, могут сказать: это "Бухенвальдский набат" - Вано Мурадели. Да, это песня, которая мгновенно возвела опального, низложенного в 1946 г.(Ждановскую эру ) композитора, снова на самый гребень славы. Однако, кто же автор этих пронзительных, даже не нуждающихся в музыке, бьющих как набат, слов? Многие ли назовут автора, не заглянув в интернет? Но интернет у нас не так уж давно, всего каких - нибудь 10-11 лет, а до интернета автор слов, облетевших весь земной шар и переведённых на множество языков мира, более 40 лет оставался просто неизвестен. А ведь эта песня, 50 лет тому назад буквально всколыхнувшая весь мир, а не только советских людей, звучит очень актуально и сегодня для всего человечества, испытывающего угрозу ислама. Как же моглослучиться, что автор такой песни, таких слов остался неизвестным? Очень просто: упоминание имени автора при исполнениях намеренно избегалось, не рекомендовалось. Считалось, что достаточно одного звучного грузинского имени Мурадели, и так и пошло и так оно закрепилось. Фамилия Соболев не бросила бы тени на песню, но в 5-й графе паспорта автора стояло: еврей и имя Исаак. Имя Исаак годилось для ленинградского собора, построенного в 1858 году Огюстом Монфераном, но для автора "Бухенвальдского набата" звучало, вероятно, диссонансом. Автор "Бухенвальдского набата" Исаак Владимирович Соболев родился в 1915 году в селе Полонное Винницкой обл., неподалёку от Киева, в бедной, многодетной, еврейской семье. Исаак был младшим сыном в семье. Фамилияего с рождения была Соболев, благодаря прадеду - кантонисту, прослужившему на царской службе в армии 25 лет. Кантонистам в царской армии для простоты обращения присваивались фамилии их командиров. Исаак начал сочинять стихи с детства, всегда шептал их про себя. Отец, заметив, что он постоянно что-то шепчет, сказал матери озабоченно: "Что он всё бормочет, бормочет. Может показать его доктору?". Когда он окончил школу, школьный драмкружок на выпускном вечере показал спектакль по пьесе, написанной им: "Хвосты старого быта". В 1930 году умерла мать, отец привёл мачеху в дом. Ему было 15 лет: положив в плетёную корзинку пару залатанного белья и тетрадь со своими стихами, в которой уже были пророческие строчки, предсказавшие его нелёгкий в жизни путь: " О , как солоны , жизнь, твои бурные, тёмные воды! Захлебнуться в них может и самый искусный пловец..." Исаак уехал к старшей сестре в Москву. Там он поступил в ФЗУ, выучилсяна слесаря и стал работать в литейном цехе на авиамоторном заводе. Вступил в литературное объединение и вскоре в заводской газете стали появляться его стихи и фельетоны, над которыми хохотали рабочие, читая их. В 1941 году, когда началась война, Исаак Соболев ушёл на фронт рядовым солдатом, был пулемётчиком стрелковой роты на передовой. Во время войны он продолжал писать стихи и статьи, которые печатались во фронтовой газете, там ему предложили печатать их под именем Александр, оттуда и закрепился за ним псевдоним Александр Соболев. В конце 1944 года посленескольких ранений и двух тяжёлых контузий Соболев вернулся в Москву сержантом, инвалидом войны второй группы. Вернулся он снова на авиамоторный завод, где стал штатным сотрудником заводской газеты. Помимо заводской газеты его стихи, статьи, фельетоны стали появляться в "Вечерней Москве", "Гудке", "Крокодиле", "Труде". В редакции заводской газеты он встретил Таню, русскую, белокурую девушку - свою будущую жену, которая оставалась для него до самого его последнего вздоха другом, любимой, путеводной звездой, отрадой и наградой за всё недополученное им от жизни. Вместе они прожили 40 счастливых, полных взаимной любви, лет. Его статьи в заводской газете о злоупотреблениях с резкой критикойруководства скоро привели к тому, что его беспартийного еврея, невзирая на то, что он был инвалидом войны, а их по советским законам увольнять запрещалось, уволили по сокращению штатов. Начались поиски работы:"хождение по мукам". Отчаяние, невозможность бороться с бюрократизмом, под которым надёжно укрывался разрешённый властями антисемитизм,порождали у Соболева такие стихи: " О нет, не в гитлеровском рейхе, а здесь, в стране большевиков, уже орудовал свой Эйхман с благословения верхов ... .. Не мы как будто в сорок пятом, а тот ефрейтор бесноватый победу на войне добыл и свастикой страну накрыл". Здоровье Соболева резко ухудшилось и ему пришлось провести почти 5 лет в различных больницах и госпиталях. В результате врачи запретили емуработать, выдав заключение: нетрудоспособен. В довершение ко всему его жену - журналистку, радиорепортёра, уволили из Московского радиокомитета заодно с другими евреями - журналистами в 1954 году, пообещав восстановить на работе, если она разведётся с мужем - евреем. Татьяна Михайловна Соболева так вспоминает об этом: "После того, как двери советской печати наглухо и навсегда передо мною закрылись, я поняла: быть женой еврея в стране победившего социализма наказуемо". 2 Летом 1958 года Соболев с женой находился в городе Озёры Московской области. По радио он услышал сообщение о том, что в это время в Германии в Бухенвальде на месте страшного концлагеря состоялось открытие Мемориала памяти жертв нацизма. А на деньги, собранные жителями ГДР, над мемориалом возвели башню, увенчанную колоколом, звон которого должен напоминать людям об ужасах прошедшей войны, о жертвах фашизма. Сообщение потрясло Соболева, он заперся в комнате, а через 2 часа, как вспоминает вдова поэта, он прочитал ей: "" "Сотни тысяч заживо сожжённых Строятся, строятся в шеренги к ряду ряд. Интернациональные колонны С нами говорят, с нами говорят. Слышите громовые раскаты? Это не гроза, не ураган. Это, вихрем атомным объятый, Стонет океан, Тихий океан. Это стонет, Это стонет, Тихий океан". Таня плакала, слушая эти стихи. Соболев понёс их в центральный партийныйорган - в "Правду", полагая, что там ими заинтересуются: война не так давно кончилась, автор-фронтовик, инвалид войны. Там его встретили вполне дружелюбно, внимательно расспросили кто он, откуда, где работает и обещали прислатьписьменный ответ. Когда он получил ответ, в конверте лежали его стихи - перечёркнутые. Объяснений не было. Тогда Соболев понёс их в "Труд", где уже публиковался ранее. В сентябре 1958 г. в газете "Труд" был напечатан "Бухенвальдский набат" и там же ему посоветовали послать стихи композитору Вано Мурадели, что он и сделал. Через 2 дня Вано Ильич позвонил по телефону и сказал: "Какие стихи! Пишу музыку и плачу. Таким стихам и музыка не нужна! Я постараюсь, чтобы было слышно каждое слово!!!". Музыка оказалась достойная этих слов. "Прекрасные торжественные и тревожные аккорды эмоционально усилили мощь стихов". Мурадели сам понёс эту песню на Всесоюзное радио, там Художественный совет передал песню на одобрение самому прославленному в то время поэту - песеннику, генералу песни, как его называли, Льву Ивановичу Ошанину. Судьба песни, а также самого автора оказались полностью в руках Ошанина: он мог казнить и мог миловать. Соседи по Переделкино вспоминали, какой он был добрый и сердечный человек. В судьбе поэта Александра Соболева Ошанин сыграл роль простого палача, безсердечного убийцы, который своей безсовестной фальшивой оценкой, явно из недоброго чувства зависти, а, может быть, и просто по причине антисемитизма, перечеркнул возможность продвижения Соболева на официальную литературную работу, иными словами "отнял кусок хлеба" у безработного инвалида войны. Ошанин заявил - это "мракобесные стихи: мёртвые в колонны строятся". И на песню сразу было повешено клеймо: "мракобесие". А Мурадели попеняли, что же это Вы Вано Ильич так нерадиво относитесь к выбору текста для песен. Казалось бы, всё - зарезана песня рукой Ошанина. Но Соболеву повезло: "...в это время в Советском Союзе проходила подготовка к участию во Всемирном фестивале молодёжи и студентов в Австрии. В ЦК ВЛКСМ, куда Соболев принёс "Бухенвальдский набат", песню оценили, как подходящую по тематике и "спустили к исполнению" в художественную самодеятельность. В Вене она была впервые исполнена хором студентов Свердловского университета и буквально покорила всех. Её тут же перевели практически на все языки, и участники фестиваля разнесли её по миру. Это был триумф!" Судьба этой песни оказалась не подвластной ни генералу советской песни, ни тупым невежественным советским чиновникам. Вышло как в самой популярной песне самого генерала: "Эту песню не задушишь, не убьёшь, не убьёшь!.." На родине в СССР песню впервые услышали в документальном фильме "Весенний ветер над Веной". Теперь уже и здесь остановить её распространение было невозможно. Её взял в свой репертуар Краснознамённый Ансамбль песни и пляски под управлением Бориса Александровича Александрова. Было выпущено около 9 миллионов пластинок с "Бухенвальдским набатом" без указания имени автора слов. Соболев обратился к Предсовмина Косыгину с просьбой выплатить ему хотя бы часть гонорара за стихи. Однако правительственные органы не удостоили его хотя бы какого-либо ответа. Никогда он не получил ни одной копейки за авторство этой песни. Вдова вспоминала, что при многочисленных концертных исполнениях "Бухенвальдского набата" имя автора стихов никогда не называли. И постепенно в сознании слушателей утвердилось словосочетание: "Мурадели. Бухенвальдский набат". "В Советском Союзе, где государственный антисемитизм почти не был скрываем, скорее всего замалчивание авторства такого эпохального произведения было результатом указания сверху, в это же время советские газеты писали: "Фестиваль ещё раз продемонстрировал всему прогрессивному человечеству антивоенную направленность политики Советского Союза и великую дружбу народов, населяющих СССР. Это членами советской делегации была исполнена лучшая антивоенная песня фестиваля "Бухенвальдский набат". Это советский поэт призывал: "Люди мира, будьте зорче втрое, берегите мир, берегите мир!". Триумф достался только композитору, который получал мешками благодарственные, восторженные письма, его снимали для телевидения, брали у него интервью для радио и газет. У поэта песню просто - напросто отняли, "столкнув его лицом к лицу с государственным антисемитизмом, о котором чётко говорилось в слегка подправленной народом "Песне о Родине". И с тех пор советский государственный антисемитизм преследовал поэта до самой смерти". Майя Басс "Автор и государство". Соболев в это время был без работы, в поисках работы, он обратился за помощью к инструктору Горкома партии, который ему вполне серьёзно посоветовал: "Учитывая вашу национальность, почему бы вам не пойти в торговлю?" Вдова его комментирует: "Это был намёк, что еврею в журналистике делать нечего". Иностранцы пытались связаться с автором, но они натыкались на непробиваемую "стену молчания" или ответы, сформулированные "компетентными органами": автор в данный момент болен, автор в данный момент в отъезде, автора в данный момент нет в Москве - отвечали всегда заботливые "люди в штатском". Во время гастролей во Франции Краснознамённого Ансамбля песни и пляски имени А. В. Александрова (а завершал концерт всегда "Бухенвальдский набат") после концерта к руководителю Ансамбля подошёл взволнованный благодарный слушатель пожилой француз и сказал, что он хотел бы передать автору стихов в подарок легковой автомобиль. Как он это может осуществить? Сопровождавший Ансамбль в заграничные поездки и присутствовавший при этом "человек в штатском" быстро ответил: " У нашего автора есть всё, что ему нужно!". Александр Соболев жил в это время в убогой комнатёнке, которую он получил как инвалид войны, в многоквартирном бараке без воды и отопления и других элементарных удобств, он нуждался не только в улучшении жилищных условий, он просто нищенствовал на пенсии инвалида войны вместе с женой, уволенной с журналистской работы из-за мужа-еврея. В период самой большой популярности "Бухенвальдского набата" Соболеву стали звонить недоброжелатели-завистники, иногда звонки раздавались среди ночи. Однажды один из таких звонящих сказал: " Мы тебя прозевали. Но голову поднять не дадим!.." Это уже была настоящая травля! В 1963 году песня "Бухенвальдский набат" была выдвинута на соискание Ленинской премии, но Соболева из числа авторов сразу вычеркнули из списков: не печатающийся, никому не известный автор, не член Союза Советских Писателей, а песня без автора слов уже не могла числиться в соискателях. Тем временем история авторства стала постепенно обрастать легендами. Одна из легенд, что стихи "Бухенвальдского набата" были написаны на стене барака концлагеря неизвестным заключённым. Мурадели, человек уже "пуганый", прошедший вместе с Ахматовой и Зощенко через зловещий ад Ждановского Постановления 1946 года, молчал, он всегда молчал, когда дело касалось Соболева. Заступиться боялся даже в "безтеррорное" время А, впрочем, когда это террора не было? Сажали всегда, советские лагеря не были упразднены. Чтобы отстоять своё авторство, нужно было стать членом Союза Писателей, а для этого нужно было писать определённую продукцию. Соболев же не написал ни одной строчки восхваления коммунистической партии и её вождя "отца народов", поэтому членство в СП для него было закрыто. Из под его пера выходили совсем другие стихи, не имевшие права на жизнь: "Ох, до чего же век твой долог, Кремлёвской банды идеолог -- Глава её фактический, Вампир коммунистический." Только молодым нужно объяснять, что это о Суслове. Или: "...Утонула в кровище, Захлебнулась в винище, Задохнулась от фальши и лжи ... . . А под соколов ясных Рядится твоё вороньё. А под знаменем красным Жирует жульё да ворьё. Тянут лапу за взяткой Чиновник, судья, прокурор... Как ты терпишь, Россия, Паденье своё и позор?!... Кто же правит сегодня твоею судьбой? - Беззаконие, зло и насилие!" А вот "афганская тема" в его творчестве. 1978 год воевать в Афганистан посылали 18 летних призывников, ещё совсем мальчишек. Вот отрывок из стихотворения "В село Светлогорье доставили гроб": "... И женщины плакали горько вокруг, стонало мужское молчанье. А мать оторвалась от гроба, и вдруг Возвысилась как изваянье. Всего лишь промолвила несколько слов: - За них - и на гроб указала, - Призвать бы к ответу кремлёвских отцов!!! Так, люди? Я верно сказала? Вы слышите, что я сказала?! Толпа безответно молчала - Рабы!!!..." Или: "... Я не мечтаю о награде, Мне то превыше всех наград, Что я овцой в бараньем стаде Не брёл на мясокомбинат..." "...Непобедимая, великая, Тебе я с детства дал присягу, Всю жизнь с тобой я горе мыкаю, Но за тебя костьми я лягу!..." "....Не сатана, несущий зло вовек, Не ценящий живое и в полушку, А человек, подумать - человек! - Свой дом, свою планету "взял на мушку"..." Итак, несмотря на колоссальный всемирный триумф "Бухенвальдского набата" - его привёз даже на гастроли в Москву японский хор "Поющие голоса Японии", в Советском Союзе исполняли все самые лучшие солисты, Муслим Магомаев сделал очень волнующее блистательное представление, сопровождаемое документальными кинокадрами времён войны, музыкальным оркестром и колокольным звоном Мемориала в Бухенвальде, автору, вместо славы, подарена была нищенская жизнь пасынка - "побочного сына России". После создания "Бухенвальдского набата" он прожил 28 лет в атмосфере вопиющей несправедливости, удушающего беззакония и обиды, и только огромная любовь к Тане, дарованная ему свыше, и безмерная ответная любовь Тани к нему помогали ему выжить, не сломаться и даже чувствовать себя счастливым и продолжать писать стихи и автобиографический роман "Ефим Сегал - контуженый сержант" . "Звоном с переливами Занялся рассвет, А меня счастливее В целом мире нет. Раненный, контуженный Отставной солдат, Я с моею суженой Нищий, да богат..." А вот ещё: "С тобой мне ничего не страшно, С тобой - парю, с тобой - творю Благословляю день вчерашний И славлю новую зарю. С тобой хоть на гору, За тучи, И с кручи - в пропасть, Вместе вниз. И даже смерть нас не разлучит, Нас навсегда Венчала Жизнь." В 1986 году после долгой тяжёлой болезни и онкологической операции Александр Владимирович Соболев умер. "...Ни в одной газете не напечатали о нём ни строчки . Ни один "деятель" от литературы не пришёл проститься с ним. Просто о нём никто не вспомнил..." М. Токарь После его смерти вдова - Татьяна Михайловна Соболева с помощью Еврейской Культурной Ассоциации издала небольшим тиражом сборник стихов "Бухенвальдский набат", подготовленный ещё самим автором. Она продала, унаследованную ею от матери, трёхкомнатную квартиру, чтобы издать автобиографический роман "Ефим Сегал - контуженый солдат" тиражом 1000 экземпляров и свою повесть о муже "В опале честный иудей " - 500 экземпляров . . Известное высказывание Федина: "Я не знаю автора стихов, не знаю других его произведений, но за один "Бухенвальдский набат" я бы поставил ему памятник при жизни". Константин Федин (1892 - 1977) - первый секретарь правления Союза Писателей СССР с 1959 по 1971 и председатель правления его с 1971 по 1977 гг., активный участник травли Пастернака и высылки Солженицына. В 2002 году вдова А.В. Соболева четыре раза обращалась к президенту России В. В. Путину с письмом - ходатайством об установке в парке Победы на Поклонной горе Плиты с текстом "Бухенвальдского набата". Четвёртое её письмо Путин направил для решения вопроса в Московскую городскую думу. "И Дума решила... единогласно... отклонить ...". Зато родному сынку - генералу советской песни Льву Ошанину в Рыбинске на набережной Волги установлен памятник: возле парапета Лев Иванович с книгой в руках смотрит на реку. Справедливости ради, нужно сказать, что одна песня Л.И. Ошанина, написанная им в1962 году, через 4 г. после публикации в "Труде" "Бухенвальдского набата", действительно, пленила и очаровала всех советских людей, но на мировой масштаб она не тянула. Это всем известная песня: "Пусть всегда будет солнце". Ради той же справедливости, необходимо заметить, что Корней Иванович Чуковский в своей книге "От двух до пяти" (многие из нас читали её в детстве) сообщает, что в 1928 (!) году четырёхлетнему мальчику объяснили значение слова "всегда" и он написал четыре строчки: Пусть всегда будет солнце Пусть всегда будет небо Пусть всегда будет мама Пусть всегда буду я Дальше Чуковский пишет, что это четверостишие четырёхлетнего Кости Баранникова было опубликовано в статье исследователя детской психологии К.Спасской в журнале "Родной язык и литература в трудовой школе". Затем они попали в книгу К.И. Чуковского, где их увидел художник Николай Чарушин, который, подвпечатлением этих четырёх строчек , написал плакат и назвал его: "Пусть всегда будет солнце ". Факты - не только упрямая, но и жестокая вещь . Евреи - побочные дети России " От Москвы до самых до окраин, С южных гор до северных морей Человек проходит как хозяин, Если он, конечно, не еврей! " 1936 г. "Песня о Родине". Сл. Лебедева-Кумача, муз. Дунаевского (последняя строчка - народная обработка). "...Я плачу, я слёз не стыжусь и не прячу, Хотя от стыда за страну свою плачу..." 1960 г. Герман Плисецкий. "Памяти Пастернака". Цитата Ссылка на комментарий Поделиться на других сайтах More sharing options...
Эдуард Опубликовано: 25 августа 2011 Рассказать Опубликовано: 25 августа 2011 История о вражде и дружбе двух из трех великих теноров, которые взволновали весь мир своим совместным пением: Лучано Паваротти, Пласидо Доминго и Хосе Каррерасе – известна, пожалуй, немногим. Даже многие из тех, кто никогда не был в Испании, знают о соперничестве, существующем между жителями Каталонии и Мадрида, поскольку каталонцы боролись за признание их автономии в Испании. Даже основными соперниками по футболу являются мадридский «Реал» и «Барселона». Пласидо Доминго – уроженец Мадрида, а Хосе Каррерас – из Каталонии. По некоторым политическим причинам в 1984 г. они стали врагами. В контрактах обоих певцов было записано, что в какой бы стране мира не состоялся их концерт, каждый из них будет выступать только в том случае, если другой не будет приглашен. Однако в 1987 г. у Каррераса появился более серьезный противник, чем Пласидо Доминго. Каррерасу был поставлен диагноз: ЛЕЙКЕМИЯ!!! Отныне его борьба с болезнью стала постоянной и мучительной. Он прошел несколько курсов лечения, таких как: пересадка спинного мозга и переливание крови, для чего ему потребовалось летать в Соединенные Штаты один раз в месяц. Нет надобности говорить, что в таком состоянии он не мог работать. Даже если у него и был приличный капитал, тем не менее, суммы, истраченные им на перелеты и лечение, быстро пошатнули его финансовое положение. Когда его финансы почти истощились, он узнал об одном фонде в Мадриде, деятельность которого была направлена на поддержку людей, страдающих лейкемией. Благодаря помощи фонда «Хермоза» Каррерас победил свою болезнь, и его песни, без которых он себе не представлял свою жизнь, зазвучали вновь. Он также вновь стал получать высокие гонорары, которые, несомненно, заслуживал. Хосе Каррерас попытался участвовать в работе фонда. Но, прочитав его устав, обнаружил, что учредителем «Хермозы», главным спонсором и президентом являлся Пласидо Доминго. Каррерас также узнал, что этот фонд с самого начала был создан специально для того, чтобы поддержать больного певца. Пласидо Доминго пожелал сохранить анонимность, потому что не хотел оскорблять чувств Каррераса, который бы никогда не обратился за помощью к своему врагу. Удивительная и трогательная встреча, совершенно неожиданная для Пласидо Доминго, состоялась на одном из концертов в Мадриде. Хосе Каррерас, прервал выступление и, смиренно опустившись на колени у ног Доминго, перед всей публикой попросил прощения у своего бывшего врага и поблагодарил его. Пласидо поднял его и крепко обнял. Это было началом замечательной дружбы двух великих теноров. Когда репортер спросил Пласидо Доминго, почему тот создал фонд «Хермоза» для своего врага и продлил жизнь единственному исполнителю, который мог соперничать с ним, его ответ был кратким и определенным: “Потому что такой голос мы не можем потерять..." Цитата Ссылка на комментарий Поделиться на других сайтах More sharing options...
Эдуард Опубликовано: 23 сентября 2011 Рассказать Опубликовано: 23 сентября 2011 Невероятная история бабушки Высоцкого Седые букли и девичья улыбка, голос срывается от волнения: - Бабушка Высоцкого, Ирина Алексеевна, жила через стенку от нас. Она обожала Володю, да разве только она? Для меня с сестрами не было красивей мужчины. Он был старше и не принимал меня всерьез, только подшучивал: "Кудрявая, значит, умная! Есть женихи"? Я ставила кассету с его песнями и слушала, слушала, пытаясь разгадать, что за боль таится в этом хриплом голосе, в этих колючих словах... Заслуженный деятель искусств Украины хормейстер Государственного академического народного хора имени Григория Веревки Ирина Андреевна Мельниченко никогда не кичилась близким знакомством с Высоцким. У нее была собственная жизнь, наполненная музыкой. О том, как замирало детское сердце, когда в их квартиру входил знаменитый поэт и бард, бабушка которого обязана жизнью ее родителям,Ирина Мельниченко рассказала только недавно - на выставке "Владимир Высоцкий: Место встречи", которая открылась в киевском музее Одной улицы. И вот я у нее в гостях.- Что связывало вашу семью с Высоцкими? - В 1941 году наш дом на углу улиц Франко и Фундуклеевской разбомбили, дали нам тогда комнату на улице Франко, 20. Второй этаж, большая коммуналка, ни у кого друг от друга никаких секретов. Через стенку жила Ирина Алексеевна Высоцкая, яркая, красивая, аристократичная женщина. Она не успела эвакуироваться из Киева, но в первые дни войны ее друг Георгий Лукич Семененко купил на базаре свидетельство о рождении некой Дарьи, украинки, по которому они обвенчались. Ирина Алексеевна взяла фамилию нового мужа. Ведь значиться в документах еврейкой было крайне опасно, уже через десять дней после оккупации Киева гитлеровцы начали расстрелы в Бабьем Яре. Однажды в нашу квартиру ворвались фашисты, согнали жильцов на кухню, потребовали документы. Один их гитлеровцев ткнул пальцем в Ирину Алексеевну и спросил моеотца, прикованного к инвалидной коляске: "Юде?" - "Нет, украинка", - ответил он. > >>>>>Тогда немец достал пистолет, навел его на маму и переспросил: "Юде?" Отец не > >>>>>смалодушничал: "Наша соседка - украинка". Фашист воткнул дуло в лоб моей старшей > >>>>>сестренке, которой было 5 лет, и спросил уже у мамы: "Юде?!" - "Украинка!" - > >>>>>клятвенно заверила мама. > >>>>> > >>>>>Эту историю мне рассказала сама Ирина Алексеевна, когда я стала подростком. Она > >>>>>до конца жизни была благодарна моим родителям. А недавно меня разыскала Ирэн, > >>>>>двоюродная сестра Володи, и пригласила на выставку, где презентовала Киеву свою > >>>>>книгу "Мой брат Высоцкий. У истоков". И там прилюдно обняла, представив: "Это > >>>>>близкий нашей семье человек. Ее родители Андрей Прохорович и Евдокия Федоровна > >>>>>спасли нашу с Володей бабушку. Она прожила долгую жизнь и умерла в Киеве в 1970 > >>>>>году". - Внуки любили бабушку? Они ее обожали! Веселая, остроумная, с изысканными манерами, она всегда была>душой компании. Известный в Киеве косметолог, она сама готовила различные кремы и была нарасхват у клиенток. Ирина Алексеевна первая в доме имела телефон, телевизор с линзой и патефон с пластинками. Так что Баха, Шопена и Бетховена мне открна. Я родилась с большим родимым пятном на щеке. Мама называла его > >>>>>меткой войны, ведь рожать пришлось под звуки канонады в 45-м. Ирина Алексеевна > >>>>>пообещала собственноручно вывести пятно и два года делала мне какие-то волшебные > >>>>>маски. Пятно бледнело, пока не исчезло совсем. Она же, дорогая наша соседка, >обнаружила у меня музыкальный слух и настояла в шесть лет отдать в музыкальную школу. Помню, как под мой аккомпонемент Володина бабушка распевала его песни. Володя занимал в ее сердце особое место. Она с умилением вспоминала, что в детстве он был похож на девочку: голубые глаза, длинные льняные локоны. В шуткуему даже бантик завязывали, Но рос он сорванцом. На Урале, в эвакуации, Володя ходил в круглосуточный садик и однажды выдал родителям: "Счастье - это когда в >каше нет комков!" > >>>>> > >>>>>Когда к Ирине Алексеевне приезжали сыновья с семьями, в нашей коммуналке был > >>>>>настоящий праздник. Братья Высоцкие обожали раков, которых готовила моя мама, > >>>>>постный борщ с фасолью и мелкими карасиками и пироги со смородиновым вареньем > >>>>>или яблоками. А еще просили вареников. Поначалу они пытались сунуть маме деньги > >>>>>за продукты, но она обижалась. Тогда Володин отец стал привозить из Москвы > >>>>>подарки - платья для меня и сестер, коробки конфет, коньяк. Ирина Алексеевна > >>>>>любила коньячок, особенно за преферансом. > >>>>> > >>>>>Когда Володя Высоцкий вырос, он продолжал навещать свою бабушку, но ночевать > >>>>>никогда не оставался, у него была в Киеве любимая девушка, актриса Театра имени > >>>>>Леси Украинки. "Представляешь, он живет у Изы в театре, - жаловалась его бабушка > >>>>>моей маме, - у бедняжки нет своей квартиры!" Вскоре они расписались, и Володя > >>>>>забрал Изу в Москву. > >>>>> > >>>>>Моя мама считала, что они очень похожи - бабушка и Володя. Оба независимы, > >>>>>великодушны, яркие натуры. Оба жили смело и размашисто, никому не подчиняясь. > >>>>>Кстати, вы в курсе, что у Володиной бабушки было несколько имен? > >>>>> > >>>>>Ирина Андреевна Мельниченко с загадочным видом бережно вынимает из стенки > >>>>>папочку. В ней увязано белыми тесемками все, что связано с памятью о Высоцком: > >>>>>газетные вырезки, пожелтевшие фотографии, ветхая открытка военного времени, > >>>>>книжка Ирэн. > >>>>> > >>>>>- Вот, полюбуйтесь, - открывает она страницу с фотографией красавицы. - Дочь житомирского помещика Евсея Бронштейна, студентка киевской фельдшерско-акушерской школы. Она разбила сердце Вольфа Высоцкого, который в 1911 году приехал в Киев из Бреста учиться. Вольф окончил сразу три института - коммерческий, юридический и институт народного хозяйства (КИНХ). Женился на Дореи открыл мастерскую по производству театрального грима. Неудивительно, что акушерка переквалифицировалась в косметолога! А брат Вольфа Леон тоже был уникальной личностью - он изобрел фруктовые ароматы, специальные растворы для покрытия кожи, красители и мыло без жиров. Ирина Алексеевна рассказывала маме, как в первые годы советской власти они с мужем сменили имена: Вольф Шалиомович стал Владимиром Семеновичем, а она, Дора, - Ириной. К тому времени у них уже было два сына - Семен и Алексей. А недавно я прочла исследование киевоведов, которые утверждают, что бабушка Высоцкого несколько раз меняла имена. Например, во время революции она называла себя Ирадиадой! Мне кажется, в ней умерла великая актриса. Не случайно только бабушка поддержала Володю, когда он бросил инженерно-строительный институт и пошел в театр. И защищала его, ругаясь по телефону с его родителями. - Высоцкий любил ее за созвучие душ? - Безусловно! А еще мне кажется, всю жизнь искал себе похожую женщину - такую же яркую, страстную, независимую. И находил. Все его три жены - умницы, красавицы, Цитата Ссылка на комментарий Поделиться на других сайтах More sharing options...
Эдуард Опубликовано: 24 сентября 2011 Рассказать Опубликовано: 24 сентября 2011 Плевако имел привычку начинать свою речь в суде фразой: "Господа, а ведь могло быть и хуже". И какое бы дело ни попадало адвокату, он не изменял своей фразе. Однажды Плевако взялся защищать человека, изнасиловавшего собственную дочь. Зал был забит битком, все ждали, с чего начнет адвокат свою защитительную речь. Неужели с любимой фразы? Невероятно. Но встал Плевако и хладнокровно произнес: "Господа, а ведь могло быть и хуже" И тут не выдержал сам судья. "Что,- вскричал он,- скажите, что может быть хуже этой мерзости?" "Ваша честь,- спросил Плевако, - а если бы он изнасиловал вашу дочь?". Однажды Плевако участвовал в защите старушки, вина которой состояла в краже жестяного чайника стоимостью 50 копеек. Прокурор, зная, кто будет выступать адвокатом, решил заранее парализовать влияние речи защитника, и сам высказал все, что можно было сказать в пользу подсудимой: бедная старушка, нужда горькая, кража незначительная, подсудимая вызывает не негодование, а только жалость. Но собственность священна, и, если позволить людям посягать на нее, страна погибнет. Выслушав прокурора, поднялся Плевако и сказал: Много бед и испытаний пришлось перетерпеть России за ее более чем тысячелетнее существование. Печенеги терзали ее, половцы, татары, поляки. Двенадцать языков обрушились на нее, взяли Москву. Все вытерпела, все преодолела Россия, только крепла и росла от испытаний. Но теперь, теперь... старушка украла чайник ценою в пятьдесят копеек. Этого Россия уж, конечно, не выдержит, от этого она погибнет безвозвратно. Естественно, старушка была оправдана. Судили священника. Набедокурил он славно. Вина была доказана. Сам подсудимый во всем сознался. Поднялся Плевако. "Господа присяжные заседатели! Дело ясное. Прокурор во всем совершенно прав. Все эти преступления подсудимый совершил и сам в них признался. О чем тут спорить? Но я обращаю ваше внимание вот на что. Перед вами сидит человек, который тридцать лет отпускал вам на исповеди грехи ваши. Теперь он ждет от вас: отпустите ли вы ему его грехи". Священника оправдали. Как-то Плевако защищал мужчину, которого проститутка обвинила в изнасиловании и пыталась получить с него значительную сумму якобы за нанесенную травму. Обстоятельства дела: истица утверждает, что ответчик завлек ее в гостиничный номер и там изнасиловал. Мужчина же заявляет, что все было по доброму согласию. Последнее слово за Федором Плевако. - Господа присяжные, - заявляет он. - Если вы присудите моего подзащитного к штрафу, то прошу из этой суммы вычесть стоимость стирки простынь, которые истица запачкала своими туфлями. Проститутка вскакивает и кричит: - Неправда! Туфли я сняла! В зале хохот. Подзащитный оправдан. Плевако любил защищать женщин. Он вступился за скромную барышню из провинции, приехавшую в консерваторию учиться по классу пианино. Случайно остановилась она в номерах "Черногории" на Цветном бульваре, известном прибежище пороков, сама не зная, куда с вокзала завез ее извозчик. А ночью к ней стали ломиться пьяные гуляки. Когда двери уже затрещали и девушка поняла, чего от нее домогаются, она выбросилась в окно с третьего этажа. К счастью упала в сугроб, но рука оказалась сломана. Погибли розовые мечты о музыкальном образовании. Прокурор занял в этом процессе глупейшую позицию: - Я не понимаю: чего вы так испугались, кидаясь в окно? Ведь вы, мадемуазель, могли бы разбиться и насмерть! Его сомнения разрешил разгневанный Плевако. - Не понимаете? Так я вам объясню, - сказал он. - В сибирской тайге водится зверек горностай, которого природа наградила мехом чистейшей белизны. Когда он спасается от преследования, а на его пути - грязная лужа, горностай предпочитает принять смерть, но не испачкаться в грязи!.. Однажды попало к Плевако дело по поводу убийства одним мужиком своей жены. На суд адвокат пришел как обычно, спокойный и уверенный в успехе, причем безо всяких бумаг и шпаргалок. И вот, когда дошла очередь до защиты, Плевако встал и произнес: - Господа присяжные заседатели! В зале начал стихать шум. Плевако опять: - Господа присяжные заседатели! В зале наступила мертвая тишина. Адвокат снова: - Господа присяжные заседатели! В зале прошел небольшой шорох, но речь не начиналась. Опять: - Господа присяжные заседатели! Тут в зале прокатился недовольный гул заждавшегося долгожданного зрелища народа. А Плевако снова: - Господа присяжные заседатели! Началось что-то невообразимое. Зал ревел вместе с судьей, прокурором и заседателями. И вот, наконец, Плевако поднял руку, призывая народ успокоиться. - Ну вот, господа, вы не выдержали и 15 минут моего эксперимента. А каково было этому несчастному мужику слушать 15 лет несправедливые попреки и раздраженное зудение своей сварливой бабы по каждому ничтожному пустяку?! Зал оцепенел, потом разразился восхищенными аплодисментами. Мужика оправдали. В Калуге, в окружном суде, разбиралось дело о банкротстве местного купца. Защитником купца, который задолжал многим, был вызван Ф.Н.Плевако. Представим себе тогдашнюю Калугу второй половины XIX века. Это русский патриархальный город с большим влиянием старообрядческого населения. Присяжные заседатели в зале - это купцы с длинными бородами, мещане в чуйках и интеллигенты доброго, христианского нрава. Здание суда было расположено напротив кафедрального собора. Шла вторая седмица Великого поста. Послушать "звезду адвокатуры" собрался весь город. Федор Никифорович, изучив дело, серьезно приготовился к защитительной речи, но "почему-то" ему не давали слова. Наконец, около 5 часов вечера председатель суда объявил: - Слово принадлежит присяжному поверенному Феодору Никифоровичу Плевако. Неторопливо адвокат занимает свою трибуну, как вдруг в этот момент в кафедральном соборе ударили в большой колокол - к великопостной вечерне. По-московски, широким размашистым крестом Плевако совершает крестное знамение и громко читает: "Господи и Владыко живота моего, дух праздности... не даждь ми. Дух же целомудрия... даруй мне...и не осуждати брата моего...". Как будто что-то пронзило всех присутствующих. Все встали за присяжными. Встали и слушали молитву и судейские чины. Тихо, почти шепотом, словно находясь в храме, Ф.Н. произнес маленькую речь, совсем не ту, которую готовил: "Сейчас священник вышел из алтаря и, земно кланяясь, читает молитву о том, чтобы Господь дал нам силу "не осуждать брата своего". А мы в этот момент собрались именно для того, чтобы осудить и засудить своего брата. Господа присяжные заседатели, пойдите в совещательную комнату и там в тишине спросите свою христианскую совесть, виновен ли брат ваш, которого судите вы? Голос Божий через вашу христианскую совесть скажет вам о его невиновности. Вынесите ему справедливый приговор". Присяжные совещались пять минут, не больше. Они вернулись в зал, и старшина объявил их решение: - Нет, не виновен. Очень известна защита адвокатом Ф.Н.Плевако владелицы небольшой лавчонки, полуграмотной женщины, нарушившей правила о часах торговли и закрывшей торговлю на 20 минут позже, чем было положено, накануне какого-то религиозного праздника. Заседание суда по ее делу было назначено на 10 часов. Суд вышел с опозданием на 10 минут. Все были налицо, кроме защитника - Плевако. Председатель суда распорядился разыскать Плевако. Минут через 10 Плевако, не торопясь, вошел в зал, спокойно уселся на месте защиты и раскрыл портфель. Председатель суда сделал ему замечание за опоздание. Тогда Плевако вытащил часы, посмотрел на них и заявил, что на его часах только пять минут одиннадцатого. Председатель указал ему, что на стенных часах уже 20 минут одиннадцатого. Плевако спросил председателя: - А сколько на ваших часах, ваше превосходительство? Председатель посмотрел и ответил: - На моих пятнадцать минут одиннадцатого. Плевако обратился к прокурору: - А на ваших часах, господин прокурор? Прокурор, явно желая причинить защитнику неприятность, с ехидной улыбкой ответил: - На моих часах уже двадцать пять минут одиннадцатого. Он не мог знать, какую ловушку подстроил ему Плевако и как сильно он, прокурор, помог защите. Судебное следствие закончилось очень быстро. Свидетели подтвердили, что подсудимая закрыла лавочку с опозданием на 20 минут. Прокурор просил признать подсудимую виновной. Слово было предоставлено Плевако. Речь длилась две минуты. Он заявил: - Подсудимая действительно опоздала на 20 минут. Но, господа присяжные заседатели, она женщина старая, малограмотная, в часах плохо разбирается. Мы с вами люди грамотные, интеллигентные. А как у вас обстоит дело с часами? Когда на стенных часах - 20 минут, у господина председателя - 15 минут, а на часах господина прокурора - 25 минут. Конечно, самые верные часы у господина прокурора. Значит, мои часы отставали на 20 минут, и поэтому я на 20 минут опоздал. А я всегда считал свои часы очень точными, ведь они у меня золотые, мозеровские. Так если господин председатель, по часам прокурора, открыл заседание с опозданием на 15 минут, а защитник явился на 20 минут позже, то как можно требовать, чтобы малограмотная торговка имела лучшие часы и лучше разбиралась во времени, чем мы с прокурором? Присяжные совещались одну минуту и оправдали подсудимую Цитата Ссылка на комментарий Поделиться на других сайтах More sharing options...
Эдуард Опубликовано: 28 сентября 2011 Рассказать Опубликовано: 28 сентября 2011 О том как Самуил Исаакович приветы передавал Намедни звонит моему отцу один господин. Заказчик. Отец мой скульптор, кто не в курсе. Так вот звонит ему этот господин и говорит что есть, мол, работа. Что за работа? Надгробие одному гражданину сделать. Гражданин тот давно умер, а надгробие решили сделать только сейчас. Ну там памятник чтоб из бронзы, все честь по чести чтоб. А что за дядька такой важный этот усопший, спросите вы? Да в общем ничего особенного, скажу я вам. Звали его при жизни просто - Шварцбурд Самуил Исаакович. И вроде бы ничем не примечательный гражданин был, вот только у него есть одна интересная деталь в биографии. Наш герой родился в Измаиле в 1886 году. Жил в Балте под Одессой, участвовал во всех русских революциях, служил во французском Иностранном Легионе и даже заслужил там Орден Боевого Креста, что в общем немало. Но не это главное. Главное то, что с 1920 года он жил в Париже. И там, в Париже он узнал, что далеко на Украине петлюровские ребятки под горячую руку вырезали всю его семью. Всех 15 человек. Не пощадили даже стариков-родителей. И что же сделал по этому поводу наш герой, спросите вы? Думаете он запил и попытался утопить в водке своё безмерное горе? Нет. Не таков был наш герой, хотя горе его и правда было безмерным. Наш герой был солдатом до мозга костей. Наш герой был человеком действия. Он нашёл Петлюру в Париже. Был майский день. Птицы вовсю пели свои глупые песни. Парочки прогуливались по бульвару Сен-Мишель. Петлюра стоял у витрины на углу улицы Расина и рассматривал замечательные кожаные штиблеты по 5 франков за пару. Приценивался. Наш герой подошёл ровной походкой к Петлюре и вежливо спросил: "Скажите, неужели вы тот самый Симон Васильевич Петлюра, о котором все вокруг говорят?" -"Да", улыбнулся Петлюра приветливо. "Тот самый". -"Ой подумать только!" - всплеснул руками наш кавалер Ордена Боевого Креста и рассмеялся. "Вас то я и ищу!"- "А в чём, собственно, дело?" - удивился Петлюра. "Видите ли, уважаемый Симон Васильевич, я должен передать вам привет от Исаака Шварцбурда и Хаи Шварцбурд". "Простите", смутился Петлюра, "я что-то не припоминаю...". "О, в этом нет никакой необходимости, дорогой Симон Васильевич", улыбнулся широко наш герой. "Зато их очень хорошо помню я". И выстрелил в грудь Петлюре из воронёного нагана! Бац! Потом ещё раз! И ещё раз! Три выстрела раздались в ту минуту, три пламенных привета предал наш герой. От матери, от отца, и один, последний, лично от себя. Петлюра упал, заливая тёмной кровью тротуар. Парочки на бульваре бросились врассыпную. Птицы испугано притихли. Наш герой спокойно достал папиросу и закурил её над телом поверженного врага, пуская в прозрачный парижский воздух красивые кольца дыма. Через несколько минут Петлюра умер, а нашего героя арестовала полиция. Прямо так, с папиросой. А ещё через полтора года его оправдал суд присяжных. Самуил Исаакович Шварцбурд умер в 1938 году в Кейптауне, а в 1967 его перезахоронили в Израиле. Цитата Ссылка на комментарий Поделиться на других сайтах More sharing options...
WildWind Опубликовано: 4 октября 2011 Рассказать Опубликовано: 4 октября 2011 Say “cheese”… 02.08.2011 "Это был изумительный сыр, острый и со слезой, а его аромат мощностью в двести лошадиных сил действовал с ручательством в радиусе трех миль и валил человека с ног на расстоянии двухсот ярдов". Джером К. Джером, "Трое в лодке, не считая собаки" Я обычно не решаюсь рассказывать кому-нибудь эту историю, опасаясь, что обвинят меня в плагиате - слишком уж это все напоминает аналогичный сюжет Джерома, того самого, который неожиданно - Клапка. Но жизнь вообще любит завистливо копировать сюжеты классиков, так что я тут ни при чем... Помню, когда впервые читала я у Джерома историю его путешествия с сыром, - дико хохотала и не подозревала, что английский классик еще смягчил акценты. *** Было это приблизительно через месяц после 11 сентября 2001 года. Летела я из Нью-Йорка в Тель-Авив - через Швейцарию. В Цюрихе, в ожидании посадки на "Эль-Аль", тоскливо слонялась по "Duty-Free", подыскивая, что бы еще такое - теперь уже швейцарское - прикупить ребенку. И вдруг увидела - нож, такой вот складной военный швейцарский нож, с символикой швейцарской же армии. Надо было обладать недюжинным интеллектом, чтобы менее, чем через месяц после самого страшного в истории человечества теракта, купить в аэропорте нож и попытаться с ним пройти на борт самолета, да еще израильской авиакомпании!.. Но - слишком мало времени прошло, как-то еще не привыкла я к новым правилам безопасности в аэропортах и вообще... А кроме ножа прикупила я еще набор сыров - разнообразных, красиво упакованных, в корзиночке... И еще ведь переспросила - не испортятся ли в полете, не начнут ли благоухать? Продавщица даже как-то обиделась и подчеркнула, что они уже много лет продают сыры на все рейсы и до сих пор никто не жаловался. Сыры она действительно очень умело и тщательно завернула в дополнительную бумагу, и все вместе - нож, сыры и я - мы двинулись на посадку. Моя попытка проникнуть с ножом на борт самолета, вызвала эффект, равный всеобщей мобилизации в Израиле. Сбежался весь экипаж, вся охрана, а также немереное количество молодых парней в штатском со слегка оттопыренным внутренним нагрудным карманом пиджака. Меня более получаса допрашивали, а нож отобрали, пообещав, что окончательно со мной разберутся в Израиле, после чего, быть может, и вернут мне холодное оружие. Представив себе, что меня ждет в Израиле, я окончательно решила за ножом даже не являться, чтобы не навлечь на себя дополнительные неприятности. Сыры я разместила в шкафчике над сидением и, откинувшись в кресле, достала книгу. ...По-моему, их встревожило что-то во время взлета. Во всяком случае, как только самолет набрал высоту, сыры дали о себе знать. По полупустому (к счастью!) салону самолета понесся резкий аромат... Так мог пахнуть покойник, причем, не свежий, а, скажем, вчерашний. (Не то чтобы я регулярно нюхала вчерашних покойников... Но предположительно они должны испускать именно такой запах...). Я интенсивно читала, сохраняя на лице выражение тургеневской девушки, которую, в светлой ее печали, конечно, не может отвлечь какой-то там запах, и вообще делала вид, что с сырами этими не знакома. Надо мной встревожено склонилась стюардесса. Она зачем-то поинтересовалась, знаю ли я, где запасной выход, одновременно пытаясь незаметно меня обнюхать. Вопрос мне не понравился - уж не собиралась ли она выбросить нас с сырами через этот самый запасной выход?.. Редкие пассажиры поглядывали друг на друга сначала подозрительно, потом со все более внятным озлоблением, пытаясь определить источник аромата. Я тихо молилась о том, чтобы долететь до Тель-Авива раньше, чем мои сыры будут разоблачены. Мои молитвы были услышаны. Когда самолет наконец приземлился, и стюардессы, стараясь не дышать носом, со скоростью невероятной распахнули дверь самолета, я, уже не скрываясь, достала сверху сыры, и мы величаво двинулись на выход. Народ перед нами почтительно расступался. ...Кто сказал, что на паспортном контроле всегда бесконечно длинная очередь?.. Это - если у вас нет сыров. С сырами же все эти помехи в виде бесконечной очереди - не для вас. Люди становятся кроткими и учтивыми, когда к ним приближаются сыры. Они не только пропускают их вперед - они еще и настаивают, чтобы сыры прошли первыми и, по возможности, поторопились. Опять же на получении багажа... Обычно меня оттискивают от этой ленты, по которой ползут чемоданы, я суечусь, пытаясь что-то на ней углядеть; в этой толчее, конечно же, не успеваю ухватить с ленты свою сумку, и она тоскливо от меня уплывает в недра багажного отделения, чтобы вновь появиться на белый свет уже нескоро. В этот раз повезло как-то. Как-то повезло в этот раз. Неприятно кольнул услышанный стон «опять она тут, со своей вонючей корзинкой», но результат все равно оказался благоприятным: все не только вновь уступили нам дорогу, но и постарались отойти как можно дальше от ленты. Водрузив свой багаж на тележку и увенчав его корзинкой с сырами, я мило всем улыбнулась, покатила на выход... ...и тут вспомнила о ноже. Вообще-то я собиралась его оставить службам безопасности, а не влезать в бесконечно нудные переговоры, в ходе которых меня попытаются заставить сознаться в злодейских намерениях, из которых самое невинное - угон самолета. Но тут мне уже стало интересно: как отреагируют самые стойкие в мире представители израильских служб безопасности на встречу с сырами? Я, конечно, лукавлю. В глубине души я понимала, что исход этого поединка предрешен. Я подошла к зеленому таможенному барьеру и предъявила бумагу о том, что при посадке в самолет у меня был отобран нож. У пограничников по-охотничьи заблистал взор. Они показали мне мой нож. - Этот? - зловеще спросили они. - Этот, - кивнула я. - Пишите объяснение, - злорадно сказали мне. - С какой целью вы, вооружившись ножом, пытались проникнуть в самолет?.. - Хорошо, - кротко согласилась я. И - поставила на зеленый барьер корзинку с сырами. Охотничий блеск угас в пограничных глазах, и глаза эти как-то помутнели. На меня слабо махнули рукой в том смысле, что - не надо писать объяснительную, а надо забирать свой нож и катиться отсюда, причем очень быстро. Но я уж решила идти до конца. - Нет, подождите, - настаивала я, - давайте я все-таки напишу объяснительную... - Уйди... - полузадушено шепнули мне. Я подобрала корзинку и нож и неторопливо покатила на выход, милостивым кивком благодаря отскакивавших с моей дороги людей. *** И все-таки до конца триумфальным мое возвращение назвать было нельзя. Выйдя из здания аэропорта, я села в такси, чтобы ехать домой. Сыры пристроила в багажник, посчитав, что водителю не стоит сводить с ними слишком уж короткое знакомство. ...Сначала все шло хорошо. Мы мчались из аэропорта в Тель-Авив. Водитель доказывал мне, что все правительство Израиля состоит из маньяков; жаловался на свою жену, проезжавших мимо водителей, погоду и инфляцию; курил, ел сандвич, слушал музыку, беседовал по мобильнику, причем все это - одновременно; и при этом еще иногда вел машину. Будучи столь многообразно и столь многотрудно занятым, запах сыров он ощутил не сразу. А когда ощутил, то приказал мне: - Немедленно прекрати ЭТО! - Да вы что! - возмутилась я. - Я никогда ЭТО не делаю публично (что именно подразумевалось под словом «это», я сама не знала...). Это сыры. Из Швейцарии. А теперь - в багажнике... Водитель насупился, замолк, и я впервые в жизни увидела молчащего тель-авивского таксиста. С каждым километром он становился все сумрачней, пока наконец не остановил машину и не скомандовал: - Вылезай. Немедленно! Можешь не платить... Теперь наступила моя очередь заговорить. Я взывала. Скулила. Молила. И даже конспиративно напомнила ему, что все правительство - маньяки. Убедительным оказался последний довод, и дому мы все-таки доехали. *** Дома я торжественно вручила сыну подарок. - Смотри, Микуська, какой нож... Он бесстрастно спросил: - А в корзинке лежит тот, кого ты этим ножом прирезала?.. *** Неоцененные, мы с сырами удрученно направились на кухню. Они приходили в себя в холодильнике. Я - под кондиционером. Мы были дома. В своем отечестве. Где, как известно, нет пророков. Виктория Мунблит http://www.vechny.com/vechny/2008-06-15-02...-08-02-03-01-57 Цитата Ссылка на комментарий Поделиться на других сайтах More sharing options...
Рыжик Опубликовано: 4 октября 2011 Рассказать Опубликовано: 4 октября 2011 http://www.vechny.com/vechny/2008-06-15-02...-08-02-03-01-57 Вы всю Викторию Мунблит сегодня решили запостить на этот форум? Цитата Ссылка на комментарий Поделиться на других сайтах More sharing options...
WildWind Опубликовано: 4 октября 2011 Рассказать Опубликовано: 4 октября 2011 Вы всю Викторию Мунблит сегодня решили запостить на этот форум?А вы против? Цитата Ссылка на комментарий Поделиться на других сайтах More sharing options...
Гость ada Опубликовано: 5 октября 2011 Рассказать Опубликовано: 5 октября 2011 УпИсалась ! Тихо сползаю под стол .... Цитата Ссылка на комментарий Поделиться на других сайтах More sharing options...
WildWind Опубликовано: 5 октября 2011 Рассказать Опубликовано: 5 октября 2011 Знаю, что где-то на форуме это было. Очень люблю эту байку, так что, пусть будет и тут: Речь о тех временах, когда русскоговорящих интервьюеров в израильских военкоматах еще не было, а русские призывники уже были. Из-за того, что они в большинстве своем плохо владели ивритом, девочки-интервьюеры часто посылали их на проверку к так называемым "офицерам душевного здоровья" (по специальности - психологам или социальным работникам), чтобы те на всякий случай проверяли, все ли в порядке у неразговорчивого призывника. Кстати, офицер душевного здоровья - "кцин бриют нефеш" - сокращенно на иврите называется "кабан". Хотя к его профессиональным качествам это, конечно же, отношения не имеет. Офицер душевного здоровья в военкомате обычно проводит стандартные тесты - "нарисуй человека, нарисуй дерево, нарисуй дом". По этим тестам можно с легкостью исследовать внутренний мир будущего военнослужащего. В них ведь что хорошо - они универсальные и не зависят от знания языка. Уж дом-то все способны нарисовать. И вот к одному офицеру прислали очередного русского мальчика, плохо говорящего на иврите. Офицер душевного здоровья поздоровался с ним, придвинул лист бумаги и попросил нарисовать дерево. Русский мальчик плохо рисовал, зато был начитанным. Он решил скомпенсировать недостаток художественных способностей количеством деталей. Поэтому изобразил дуб, на дубе - цепь, а на цепи - кота. Понятно, да? Офицер душевного здоровья придвинул лист к себе. На листе была изображена козявка, не очень ловко повесившаяся на ветке. В качестве веревки козявка использовала цепочку. - Это что? - ласково спросил кабан. Русский мальчик напрягся и стал переводить. Кот на иврите - "хатуль". "Ученый" - мад"ан, с русским акцентом - "мадан". Мальчик не знал, что в данном случае слово "ученый" звучало бы иначе - кот не является служащим академии наук, а просто много знает, то есть слово нужно другое. Но другое не получилось. Мальчик почесал в затылке и ответил на вопрос офицера: - Хатуль мадан. Офицер был израильтянином. Поэтому приведенное словосочетание значило для него что-то вроде "кот, занимающийся научной деятельностью". Хатуль мадан. Почему козявка, повесившаяся на дереве, занимается научной деятельностью, и в чем заключается эта научная деятельность, офицер понять не мог. - А что он делает? - напряженно спросил офицер. (Изображение самоубийства в проективном тесте вообще очень плохой признак). - А это смотря когда, - обрадовался мальчик возможности блеснуть интеллектом. - Вот если идет вот сюда (от козявки в правую сторону возникла стрелочка), то поет песни. А если сюда (стрелочка последовала налево), то рассказывает сказки. - Кому? - прослезился кабан. Мальчик постарался и вспомнил: - Сам себе. На сказках, которые рассказывает сама себе повешенная козявка, офицер душевного здоровья почувствовал себя нездоровым. Он назначил с мальчиком еще одно интервью и отпустил его домой. Картинка с дубом осталась на столе. Когда мальчик ушел, кабан позвал к себе секретаршу - ему хотелось свежего взгляда на ситуацию. Секретарша офицера душевного здоровья была умная адекватная девочка. Но она тоже недавно приехала из России. Босс показал ей картинку. Девочка увидела на картинке дерево с резными листьями и животное типа кошка, идущее по цепи. - Как ты думаешь, это что? - спросил офицер. - Хатуль мадан, - ответила секретарша. Спешно выставив девочку и выпив холодной воды, кабан позвонил на соседний этаж, где работала его молодая коллега. Попросил спуститься проконсультировать сложный случай. - Вот, - вздохнул усталый профессионал. - Я тебя давно знаю, ты нормальный человек. Объясни мне пожалуйста, что здесь изображено? Проблема в том, что коллега тоже была из России... Но тут уже кабан решил не отступать. - Почему? - тихо, но страстно спросил он свою коллегу. - ПОЧЕМУ вот это - хатуль мадан? - Так это же очевидно! - коллега ткнула пальцем в рисунок.- Видишь эти стрелочки? Они означают, что, когда хатуль идет направо, он поет. А когда налево... Не могу сказать, сошел ли с ума армейский психолог и какой диагноз поставили мальчику. Но сегодня уже почти все офицеры душевного здоровья знают: если призывник на тесте рисует дубы с животными на цепочках, значит, он из России. Там, говорят, все образованные. Даже кошки. Цитата Ссылка на комментарий Поделиться на других сайтах More sharing options...
WildWind Опубликовано: 5 октября 2011 Рассказать Опубликовано: 5 октября 2011 Старая байка про лампочку... Как-то раз в Москве проходил слет чего-то типа заслуженных преподов. Среди огромного их количества оказалось всего 3 мужика. Ну они, естественно, решили это дело отметить. Собрались у одного из них в номере и давай отмечать. Тут в люстре перегорает стоваттная лампа. Они зовут ответственного за лампы - бабушку. Этот бабушк меняет им лампочку, а перегоревшую оставляет на столике. Ну, преподы уже изрядно наотмечались, сидят, балдеют, тут один, смотря на эту лампочку, просвещает остальных, что, если стоваттную лампочку засунуть в рот, то обратно ее уже не вытащить. Завязывается спор. Один из оппонентов - препод по физике, говорит: - Как так?! Я - кандидат наук, со всей ответственностью заявляю, что если засунул, то можно и вытащить! - и сует себе лампочку в рот, высовывает, а она не высовывается. Они ее тянули-тянули, по разному пробовали, не выходит. Ладно, решили ехать в травмпункт. Поймали такси, приехали, ловят медсестру. - Вот,- говорят, - мужик с лампочкой во рту. Че делать? Медсестра думает: "Во прикольщики!" Начинает их посылать. Когда ей показывают потерпевшего, она в истерике бежит за хирургом. Тот приходит, смотрит и бьет ребрами ладоней по месту, в котором нижняя челюсть соединяется с черепом. У физика рот открывается еще шире, лампочка высовывается, а мужик так и остается с открытым ртом. Хирург объясняет, что это нормально, просто мышцы были изрядно напряжены, а теперь, наоборот, сильно расслаблены и сокращаться пока не будут, но часа через три можно уже будет пробовать говорить. Ну ладно, заслуженные преподы благодарят хирурга и направляются назад в гостиницу на такси. Физик спереди, остальные сзади, ну а один из недоверчивых все еще не доверяет. - Не могу, - говорит, - понять, как так! - и все тут. - Ну на, - говорит ему зачинщик, - сам попробуй, - тот пробует - не вытаскивается лампочка. Едут назад. Ловят медсестру. Та в шоке. Успокаивают медсестру, посылают ее за хирургом. Хирург долго смеется, но лампочку вытаскивает. Ловят частника. Едут в гостиницу. Водила спрашивает: - Че, мол, дебилов везешь? Способный говорить отвечает: - Какие дебилы - это кандидаты наук и все такое, просто они лампочку в рот сунули, а вытащить не смогли. Водила не верит, его убеждают, он не убеждается, ему дают лампочку, он сует ее в рот, она не вытаскивается. Разворачиваются, едут в травмпункт. Ловят медсестру, успокаивают ее и посылают за хирургом. Приходит хирург, долго матерится, проводит процедуру извлечения и разбивает лампочку о стол, говорит: - Чтобы не повторялось. Ладно, садятся снова в машину. Благодарный водила с открытым ртом везет их в гостиницу. Машину останавливает гаишник. Давай докапываться в чем дело - три имбецила и один алкаш в одной машине. Водила ему пытается жестами объяснить, у него не получается. Единственный нормальный, но изрядно подвыпивший пытается что-то объяснить-таки гаишнику, в чем дело.Тот молча идет в свою будку. Там гаснет свет. Гаишник возвращается, открывает заднюю дверь и просит жестами подвинуться. Садится, изо рта торчит цоколь лампочки. Едут в травмпункт. Ловят медсестру. С трудом доводят ее до самотранспортабельного состояния. Она на не слушающихся ногах заходит в кабинет хирурга. Оттуда раздается женский вопль и грохот. Выходит хирург с неестственно открытым и не закрывающимся ртом. Занавес. Если кто-то желает поэкспериментировать, но боится - воспользуйтесь грушей :) Травматизм, связанный с опасными экспериментами, скоро полностью сойдет на нет. Как только появится достаточное количество энергосберегающих лампочек и обычные лампочки накаливания отойдут в прошлое, за челюсти смелых экспериментаторов можно быть спокойными! Цитата Ссылка на комментарий Поделиться на других сайтах More sharing options...
Эдуард Опубликовано: 7 октября 2011 Рассказать Опубликовано: 7 октября 2011 Цепочка Солнечный луч весело ворвался в спальню, отразился в перламутровой поверхности шестистворчатого шкафа во всю стену и коснулся лица спящей женщины. Она открыла глаза и улыбнулась. Точно так же двадцать шесть лет назад солнечный луч разбудил её в комнате-клетушке университетского общежития. В то утро, в отличие от этого, она никуда не спешила. В пять часов начнётся церемония вручения дипломов. Потом банкет. А потом - вся жизнь. Завтра на несколько дней она поедет к маме и вернётся в Варшаву, чтобы приступить к работе врача в университетской клинике педиатрии. Вот только с жильём ещё нет ясности. Но не было сомнений в том, что всё устроится. Вчера Адам пригласил её в кино. Потом проводил до общежития. Они стояли у входа в красивое здание, отличный образец барокко. Фасад восстановленного здания не отличался от того, который был до взрыва бомбы. Немецкой? Советской? Кто знает? Сейчас фасад был точно таким, как до первого сентября 1939 года. Но внутри вместо просторных уютных квартир на всех трёх этажах были комнатки-клетушки по обе стороны длинного коридора с туалетом и двумя душевыми кабинами в торце. Адам в сотый раз предлагал Кристине жениться. Завтра они получат дипломы. Нет никаких препятствий для создания нормальной счастливой семьи. Кристина деликатно объясняла ему, что хотя бы в течение одного года, ну, хотя бы только одного года она обязана специализироваться по педиатрии. А специализация, которая по интенсивности даже превзойдёт студенческие нагрузки, не совместима с семейной жизнью. К его огорчению она уже привыкла. Компенсировала это разрешением при расставании поцеловать её в щеку. В комнате она подумала об их отношениях. В чувствах Адама Кристина не сомневалась ни минуты. Он любил её с первого курса. Да и ей Адам нравился. Видный, интеллигентный, горожанин, образованней её. Но, по существу, сельская девочка, воспитанная строгой католичкой, понимала, что никакой близости не может быть до тех пор, пока не выйдет из костёла с единственным до самой смерти мужчиной. Кто знает? Может быть, Адам согласится подождать ещё год? День, который начался с того, что солнечный луч разбудил её в комнатке общежития, мог стать одним из самых счастливых в жизни. Вручение дипломов было таким торжественным, таким праздничным, что пришлось сдерживать предательски подступающие слёзы. Её назвали в числе самых лучших студентов с первого курса до последнего экзамена. Не это её растрогало. Она привыкла быть лучшей ученицей в школе. Там, правда, это почему-то оставляло её одинокой, без подруг. В школе она вообще чувствовала себя неприкасаемой. В старших классах поняла значение косых взглядов одноклассников по поводу её безотцовства. А в университете Кристина с первого курса осознавала себя лидером, в центре внимания парней, не обжигаемая ревностью девушек. Во время банкета к ней, разрываемой кавалерами, приглашавшими на танцы, подошёл старенький профессор, заведующий кафедрой педиатрии, и сказал, что согласован вопрос о её работе в руководимой им клинике. Адам, как обычно, проводил до общежития. Снова предложение. Снова те же возражения. Снова то же прощание с разрешённым поцелуем в щеку. А дальше начался ужас. Он был ещё невыносимей потому, что начался не на фоне будней, а после такого неповторимо, такого радостного дня. На прикроватной тумбочке ждала телеграмма: <<Умерла мама приезжай>>. Мама... Единственное родное существо. Никого, кроме мамы, у неё не было. Сколько помнит себя, только она и мама. Красивая мама, несмотря на то, что лицо её обезображено оспой, такой редкой в Польше. Мама, с которой она прожила на крошечном хуторке у опушки леса всего в нескольких километрах от Варшавы всю жизнь от рождения до поступления в университет. Жалкий домик. Маленький огород, Коза и несколько кур. Когда Кристина пошла в школу, мама начала работать санитаркой в ближайшей больнице. В ближайшей! Девять километров туда и девять километров обратно после суточного дежурства. В слякоть и в снег, в жару и в стужу. Мама. Она никогда ни на что не жаловалась. Никогда не болела. И вдруг <<Умерла мама приезжай>>. Понятно, что телеграмму послала мамина подруга, Зося, живущая почти в таком же хуторке метрах в трёхстах от них. Что же случилось? Ещё неделю назад письмо от мамы. И никаких жалоб. Никакой тревоги. Кристина подсчитала деньги. Хватит ли на такси? Она вышла из общежития в июньскую ночь и меньше чем через час оказалась в пустом доме. Утром у Зоси узнала, что мама накануне умерла в больнице от рака поджелудочной железы. Узнала у Зоси, что мама почти в течение месяца страдала от невыносимых болей, но не хотела потревожить дочку, не хотела, чтобы дочка ради неё отвлеклась от таких важных государственных экзаменов. После незаметных похорон, - она, Зося, несколько сотрудников больницы, незнакомая супружеская пара из ближайшего села, - после скромнейших поминок Зося осталась с ней, и долго колеблясь и не решаясь, в конце концов, спросила: - Крыстя, Ванда тебе ничего не говорила о твоём рождении? - Нет. Ты имеешь в виду об отце? - Ну, об отце ты, наверно, знаешь, что Ванду изнасиловал не то немецкий солдат, не то кто-то из Армии Крайовой. Так знай. Никто Ванду не насиловал. Не было у неё никогда никакого мужчины. - Зося умолкла, задумалась. - Ты знаешь, где у Ванды хранятся документы и там всякое? Посмотри. Кристина, до которой медленно доходил смысл сказанного, подняла тощий матрас вандыной постели. Небольшой пакет в плотной коричневой бумаге. Маленькая картонная коробочка. В таких обычно лекарственные таблетки. Пакет этот Кристина видела. Знала о его содержимом. Коробочку увидела впервые. Она положила её на стол. Открыла. Небольшая изящная тонкая золотая цепочка с удивительно красивым маленьким кулоном в виде раскрытой кисти руки. На ней две возможно какие-то буквы непонятного алфавита, а между ними не то чуть удлинённая точка, не то запятая. Иероглифы эти - микроскопические алмазы, впрессованные в ладонь. Зося взяла цепочку и сказала: - Вот эта цепочка была на тебе, когда Ванда на рассвете того майского дня нашла тебя. Кристина, ещё не пришедшая в себя после похорон, почувствовала, что теряет сознание. Зося обняла её голову и приложила ко рту чашку с холодной водой. Села рядом с Кристиной и подвинула к ней коробочку с цепочкой. Долгое молчание воцарилось в убогом жилище. - Ну? - Спросила Кристина. - Что ну? Ночью была стрельба рядом с нами. К отдалённой стрельбе в Варшаве в течение почти месяца мы уже привыкли. А тут у нас под носом. Утром было всё тихо. Я пришла к Ванде в тот момент, когда она купала тебя. Каким же красивым младенцем ты была! Ангелочек. Месяца полтора-два. И на шее твоей была эта самая цепочка. А кулон доставал чуть ли не до пупа. С детства у нас с Вандой не было тайн. Ванда показала мне каракулевую шубу, в которой она тебя нашла почти у самого дома. Шубе не было бы цены, если бы она не была вся в грязи. Боже мой! Грязи на ней было больше, чем шубы. Ванда потом её постепенно отстирала. Шубе действительно не было цены. Продать её не без труда удалось уже через два года, уже после войны. А ещё в кармане шубы было несколько дорогих колец. Одно из них и мне спасло жизнь от голода чуть ли не перед самым приходом советов. Ну, и Ванде с тобой... Да. Днём стало известно, что из гетто по канализации выбралось несколько жидов. Вроде бы их проводили до Кабацкого леса. Ну, тут их застукали не то немцы, не то наши, не то украинцы из СС. Уже в лесу за моим домом нашли убитую жидовку. Говорили, очень красивую. Возможно, это именно она подкинула тебя около вандыной хаты. Солнце уже залило всю спальню. Зазвонил будильник. Она завела его в половине третьего, когда телефон разбудил мужа. Второго профессора, заместителя заведующего отделением срочно вызвали в больницу. Дежурная бригада хирургов беспомощно застряла посреди сложной операции. Муж выехал. По привычке, зная, что долго не уснёт, чтобы не опоздать на работу, завела будильник. Действительно, уснула, когда начало светать. Сейчас, стоя под почти холодным душем, она вспоминала своё возвращение в Варшаву, любимую работу в клинике, поиски неизвестно чего неизвестно где. У неё не было сомнения в том, что убитая красивая жидовка, которую нашли в лесу, её биологическая мама. Жидовка... Следовательно, и она жидовка. Что это значит? Кто такие жиды? Что значит гетто? Где оно? В десятках путеводителей по Варшаве, в которых описывались даже какие-то малозначащие, за уши притянутые дома, о гетто не было ни слова. Она искала жидов. Говорили, что их почти нет в Варшаве. Говорили, что считанные польские жиды покидают Польшу и уезжают в Израиль. Говорили, что в Варшаве функционирует синагога. Не без труда она даже нашла её. Несколько раз приходила, но почему-то всегда натыкалась на закрытую дверь. Наконец ей повезло. Дверь была открыта. В просторном сумраке она нашла двух старых жидов. Показала им цепочку. Да, это еврейские буквы. Аин, йод и хетт. Но у стариков нет ни малейшего представления, что они значат. Кристина рассказала им о себе. Они долго думали, переговаривались между собой. Затем один из них сказал: - Мы думаем, что пани следовало бы обратиться к Любавичскому раби. Он просто пророк. К тому же, он очень образованный человек. Возможно, он ухватится за конец цепочки. Предложение Кристине показалось заманчивым. Но, узнав, что этот самый раби не житель Варшавы, ни даже Польши, она постаралась забыть о совете. К этому времени, как ей показалось, у неё уже окончательно определилось отношение к Адаму. Через три дня после получения диплома, не воспользовавшись отпуском, он уехал в Шцецин, где ему нашлась должность хирурга. Письма он присылал чуть ли не ежедневно. Следует отдать ему должное, письма были интересными и содержательными. Кристина не представляла себе, что он обладает таким эпистолярным талантом. Следует ли говорить о том, что каждая страница светилась любовью. Кристина, отвечавшая нерегулярно, уже собиралась описать своё новое состояние, чтобы не было между ними недомолвок и неопределённости. Но, прочитав трилогию Фейхтвангера, она написала ему о впечатлении, оставленном этими книгами, о том, с каким пиететом сейчас относится к истории евреев, этого древнего, необычного народа. Ответ Адама её не просто огорчил. Ещё до смерти мамы, ещё не имея представления о том, что узнала потом, всегда испытывала явное отвращение к любому проявлению ксенофобии. А тут письмо отъявленного антисемита, утверждавшего, что еврей Фейхтвангер не мог объективно и честно написать о своем чудовищно подлом народе, который многие народы не напрасно истребляли в течение многих веков. Безответные письма Адама приходи ещё примерно два месяца. Сперва, читая эти письма, она испытывала некоторую вину, некоторое огорчение, вызванное потерей. Потом задала себе вопрос: любила ли она Адама? Собственно говоря, что оно такое - любовь? Какой у неё вкус, какой запах, какой цвет? С чем её сравнить, если у неё нет точки отсчёта? В конце ноября произошло чудо. В медицинской школе Гарвардского университета на конференции по теме, которой занималась кафедра педиатрии Варшавского университета, профессор должен был прочитать свой доклад. Но старик опасался полёта в Америку. Один из доцентов болел. Второй торопился окончить диссертацию, чтобы, не дай Бог, не упустить возможности занять место профессора. К талантливой Кристине, к начинающему врачу, с таким пониманием вникшей в тему, старик испытывал отцовские чувства. Поэтому именно ей он предложил в Гарварде прочитать его доклад. Кристина восприняла это как знак свыше. В Бостон она летела через Нью-Йорк. На обратном пути, остановившись в Нью-Йорке, приехала в Бруклин, и, отстояв в очереди несколько часов, попала к Любавичскому раби. В самолёте, возвращаясь в Варшаву, она не переставала удивляться состоянию во время этого визита, удивительной душевной лёгкости, желанию раскрыться до основания, терпению этого старого мудрого человека, рассматривавшего цепочку. Его польский язык был совершенным - богатым и красивым. Но не это главное. Казалось, речь струится не изо рта между усами и бородой, а из глаз, добрых, всепроникающих. Что это было, гипноз? Нет, нет, определённо не гипноз! И всё-таки что-то необъяснимое, трансцендентальное. Он рассказал, что три буквы - это аббревиатура фразы ам Исраэль хай, народ Израиля жив. Ей не хотелось уходить. Но он деликатно намекнул на очередь, которую и она отстояла, подарил ей доллар и сказал: - Нет ни малейшего сомненья в том, что вы еврейка. В этом определении нет ничего мистического. Но мне очевидно и то, что ваше место в Израиле. При первой же возможности уезжайте туда. Вечером в гостиницу неожиданно позвонил представитель еврейского агентства. Долго говорил с ней по-польски. Спросил адрес в Варшаве. Пообещал, что там с ней свяжется их представитель. События покатились с невероятной быстротой. Кристина узнала, что жалкие остатки польских евреев, гонимые антисемитизмом, покидают страну. А летом 1968 года и она уже была в Израиле. Симпатичная квартирка в центре абсорбции в Иерусалиме. Курсы иврита. Начало работы в больнице, чтобы подтвердить свою врачебную профессию и войти в курс израильской медицины. Не обошлось без трудностей. И бюрократических. И материальных. Но обошлось. Уже не Кристина, а Лея желанная гостья на вечеринках у израильтян. А главное - тот незабываемый вечер, который определить можно только одним словом - чудо. Вот он доллар Любавичского раби! Милая коллега-сабра, ставшая доброй проводницей в её новой жизни, пригласила Лею на ужин. За столом собралось человек пятнадцать. Напротив оказался мужчина лет тридцати, или чуть меньше. Что это было? Лея не могла объяснить. Просто оказалось, что любовь не абстрактное понятие. Пусть нет у неё ни вкуса, ни запаха, ни цвета. Оказывается, почувствовать её можно мгновенно. Лея понятия не имела об этом человеке, но впервые в жизни ощутила, что это именно тот мужчина, за которым она, ни о чём не размышляя, ничему не сопротивляясь, может пойти на край света. Несколько секунд, или минут они смотрели друг на друга. Он встал и, слегка прихрамывая, подошёл к её соседу, улыбаясь, поднял его и сел рядом с ней. Представился: Гиора, студент второго курса медицинского факультета, инвалид Армии Обороны Израиля, бывший военный лётчик. На своём бедном иврите она ответила, что около полугода назад репатриировалась из Польши и работает врачом. Ни он ни она не спросили друг друга о семейном положении. Он встал, взял её руку. Она немедленно поднялась. Они ушли, даже не попрощавшись с хозяйкой. У подъезда он усадил её в автомобиль и повёз к себе. Она отлично помнит его квартиру в новом районе Иерусалима, её первое постоянное жилище в новой стране. Свет, войдя, он не зажёг. Большой салон скудно освещался уличными фонарями. На полголовы выше Леи, он нежно обнимал и целовал её. Нет, не в щёчку. Она неумело, но страстно впилась в его губы. Она не представляла себе, что это может доставить такую радость, такое удовольствие. Он ещё не знал, что она девственница. Но каким-то необъяснимым образом понимал, что должен относиться к этой женщине, к этому чуду, как ювелир относится к невероятно драгоценному камню. А дальше его удивлению не было предела. Ей двадцать пять лет! Красавица! Такая страстная! И девственница! Непонятно. А дальше это был фантастический сплав нежности и просто неистовой страсти. Кажется, в течение ночи они не уснули ни разу. В какой-то момент совершено обессиленная, выжатая, как лимон, она лежала, положив голову на его широкую волосатую грудь, и подумала: как мудр Любавичский раби, Только для этого ни с чем не сравнимого удовольствия, для этой неописуемой радости она должна была приехать в Израиль. А потом весь день субботы не отличался от ночи. А потом была ночь на воскресенье, и утро, когда следовало с небес спуститься на землю и пойти на работу. Нет, этот спуск был невозможен. Гиора позвонил хозяйке дома, в котором увидел Лею, дорогую Лею, драгоценную Лею, и сказал, что Лея слегка нездорова и не может поехать в больницу. Попечительница-коллега Леи рассмеялась: - Всё в порядке. Наслаждайтесь друг другом. И они наслаждались. Лея не помнит, что они ели в течение двух дней, и ели ли вообще. И нужно ли было есть и терять на это драгоценное время. Свадьбу сыграли ровно через месяц. Это было нечто грандиозное. Казалось, на свадьбе присутствовала вся военная авиация Израиля, и вся больница, и весь медицинский факультет Иерусалимского университета, и половина университета Бар-Илана, в котором отец Гиоры, профессор в чёрной кипе, преподавал биологию. Кстати, Гиора тоже носил кипу, но вязанную. Надо ли упоминать, что Лея стала хозяйкой кошерного еврейского дома? Ровно через год родился сын. Сейчас Авраам лётчик, капитан Армии Обороны Израиля. А ещё через три года, как раз в тот день, когда Гиора получил диплом врача, родилась Рахель. Господи! Какой это был красивый младенец! Авраам был обычным новорожденным, нормальным, а такого красивого младенца педиатр ещё не видела. Лея подумала, не так ли выглядела я, когда меня нашла мама? Не это ли имела в виду Зося, рассказывая о том, как мама купала её? В тот же день она надела на девочку ту самую цепочку. Два года Рахель отслужила в армии. А сегодня у студентки первого курса медицинского факультета Иерусалимского университета очередной экзамен. Это был обычный рабочий день. Больница уже давно размещалась в новом огромном здании. Лея осматривала очередного ребёнка, когда в палату ворвалась сестра и сказала, что только что террорист-самоубийца взорвал автобус. Много убитых. Кареты скорой помощи доставляют в больницу раненых. А через несколько минут её вызвали в приёмный покой. У входа творилось нечто невероятное. Ещё привозили раненых. Начали появляться родственники. Обычная картина дня террора, к ужасу которой нельзя привыкнуть. У входа Лея наткнулась на старика в чёрной шляпе и в чёрной одежде хасида. В такую жару! К этому она уже привыкла. Старик преградил Лее дорогу: - Доктор, как моя внученька, моя родная внученька, как она? - Сейчас посмотрю. - Раздвинулись двери, и она скрылась в приёмном покое. Появилась она минут через десять. На ней не было лица. Старик понял это по-своему и тоже чуть не потерял сознание. - Жива? Лея, на лице которой не было кровинки, выдавила из себя: - Жива, жива. Ничего опасного. Даже не контузия, а травматический шок. Думаю, вечером сможете забрать её домой. - Доктор, так в чём же дело? Что с вами? - Цепочка... - Что цепочка? - Откуда у неё такая цепочка? - Как откуда? Я сделал две такие цепочки. Абсолютно одинаковые. Хоть мне ещё не было тридцати лет, я уже был в Варшаве знаменитым ювелиром. И не только в Варшаве. Может быть, потому, что я был таким ювелиром и немцы нуждались во мне, мы и просуществовали, когда в гетто проводились сплошные акции, просуществовали почти три с половиной года. Мы с моей дорогой Двойрой любили друг друга ещё будучи малыми детьми. А поженились мы уже в гетто. Доктор, вам плохо? Давайте сядем. Я вам принесу воды. - Спасибо. Не нужно воды. Сядем. - В декабре 1941 года у нас родилась Сареле. И я сделал для неё цепочку, которую вы увидели. А первого марта 1943 года у нас родилась Блюмеле. И я сделал ещё одну точно такую цепочку. А потом началось восстание. Я не знаю, что вы знаете об этом восстании. Но сейчас о нём говорят очень много неправды. Основная военная сила евреев была у нас, у ревизионистов. Именно мы наносили нацистам самые большие потери. А коммунисты были против социалистов, а бундовцы были против коммунистов, а все они были против ортодоксов. И вообще все были против всех, вместо того, чтобы всем вместе быть против немцев. Шестнадцатого мая несколько евреев по канализации мы выбирались из гетто. У меня на руках была Сареле, а у Двойры - Блюмеле. Вы представляете себе, май месяц, канализация, а на Двойреле её дорогая каракулевая шуба. Она ни за что не хотела её оставить. В кармане шубы были некоторые драгоценности. Но большинство было у меня вместе с инструментами. Эта канализация! Что вам говорить? Только это, только поход в дерьме по самый пояс, а иногда и выше, когда нечем дышать, может искупить все самые страшные грехи, в течение жизни совершённые самым плохим человеком. Как мы дошли до выхода? Это просто невероятно. А Двойреле в своей шубе. Лея заплакала. Старик посмотрел на неё: - Доктор, может быть хватит слушать глупого старика? - Продолжай, отец, продолжай. Старик с непониманием посмотрел на врача. Может быть, расчувствовавшись, она так назвала старого человека? Бывает. - На выходе нас ждали поляки. Они должны были проводить нас до Кабацкого леса. На опушке нас обстреляли. Когда мы уже были в лесу... - Старик заплакал. - Ни Двойреле, ни Блюмеле. Потом поляки, когда я служил у них в Армии Крайовой, сказали, что Двойреле убили. А о Блюмеле ничего не сказали. Я был нужен полякам. Ведь я не только хороший ювелир, но ещё отличный гравер. Поэтому они берегли такого еврея. Как раньше немцы в гетто. Я приехал с Сареле в Палестину в 1946 году. Как мы страдали! Хуже, чем гетто. Англичане нас выбросили на Кипр в концентрационный лагерь. Когда возникло государство Израиль, мы приехали в Иерушалаим. Я так и остался один. Я очень любил Двойреле. Для меня не могло быть другой жены, хотя я религиозный еврей и должен был выполнить завет, должен был жениться. Сареле выросла, вышла замуж за очень хорошего человека. Сейчас он полковник в запасе. Бригадного генерала ему не дали. Может быть потому, что он носит чёрную кипу. Не знаю. У них четверо замечательных сыновей, моих дорогих внуков. А они так мечтали о дочке. И Господь услышал их просьбу. В сорок один год она родила мне внучку, которую вы видели. А о Блюмеле так ничего и не известно. Лея обняла совершенно обалдевшего старика. Целовала его, натыкаясь на седую бороду. Плакала. - Отец, дорогой мой отец, я расскажу тебе о Блюмеле. Я Блюмеле. Только до смерти моей дорогой польской мамы я не знала, что я Блюмеле. Я знала, что я Кристина. А когда репатриировалась в Израиль, стала Леей. Сегодня, когда твоя внучка, моя дочка Рахель придёт из университета, ты увидишь вторую цепочку. Цитата Ссылка на комментарий Поделиться на других сайтах More sharing options...
Эдуард Опубликовано: 8 октября 2011 Рассказать Опубликовано: 8 октября 2011 Каждый, хоть сколько-нибудь интересующийся театром, знает, что великие мэтры российской сцены, «отцы-основатели» МХАТ Станиславский и Немирович-Данченко поссорились еще до революции и не общались до конца дней своих. МХАТ практически представлял собою два театра: контора Станиславского — контора Немировича, секретарь того — секретарь другого, артисты того — артисты этого... Неудобство, чего и говорить! Словом, однажды, говорят, было решено их помирить. Образовалась инициативная группа, провелись переговоры и, наконец, был создан сценарий примирения. После спектакля «Царь Федор Иоанович», поставленного ими когда-то совместно к открытию театра, на сцене должна была выстроиться вся труппа. Под торжественную музыку и аплодисменты справа должен был выйти Станиславский, слева — Немирович. Сойдясь в центре, они пожмут друг другу руки на вечный мир и дружбу. Крики «ура», цветы и прочее... Корифеи сценарий приняли: им самим давно надоела дурацкая ситуация. В назначенный день всё пошло как по маслу: труппа выстроилась, грянула музыка, корифеи двинулись из кулис навстречу друг другу... Но Станиславский был громадина, почти вдвое выше Немировича, и своими длинными ногами успел к середине сцены чуть раньше. Немирович, увидев это, заторопился, зацепился ножками за ковер и грохнулся прямо к ногам соратника. Станиславский оторопело поглядел на лежащего у ног Немировича, развел руками и пробасил: «Ну-у... Зачем же уж так-то?..» Больше они не разговаривали никогда. Великий дока по части театра, Станиславский в реальной жизни был наивен, как малое дитя. Легендарными стали его безуспешные попытки уяснить систему взаимоотношений при Советской власти. Имевший массу льгот и привилегий, он никак не мог запомнить даже словосочетание «закрытый распределитель». «Кушайте фрукты, — угощал он гостей, — они, знаете ли, из "тайного закрепителя"!» После чего делал испуганные глаза, прикладывал палец к губам и говорил: «Тс-с-с!»... Однажды Станиславский сидел в ложе со Сталиным, захаживавшим во МХАТ довольно часто. Просматривая репертуар, «лучший друг советских артистов» ткнул пальцем в листок: «А па-чи-му мы давно нэ видим в рэ-пэр-ту-арэ "Дны Турбыных" пысатэля Булгакова?» Станиславский всплеснул руками, приложив палец к губам, произнес «Тс-с-с!», прокрался на цыпочках к двери ложи, заглянул за портьеру — нет ли кого, так же на цыпочках вернулся к Сталину, еще раз сказал «Тс-с-с!», после чего прошептал вождю на ухо, показывая пальцем в потолок: «ОНИ за-пре-тили!! Только это ужасный секрет!» Насмеявшись вволю, Сталин серьезно заверил: «Оны раз-рэ-шат! Сдэлаэм!» ...Звоня Великому вождю, вежливый Станиславский всякий раз оговаривал: «Товарищ Сталин! Извините Бога ради, никак не могу запомнить вашего имени-отчества!..» Малый театр едет на гастроли. В тамбуре у туалета стоит в ожидании знаменитая Варвара Массалитинова. Минут пятнадцать мается, а туалет все занят. Наконец, не выдерживает и могучим, низким голосом своим громко произносит: «Здесь стоит народная артистка РСФСР Массалитинова!» В ответ из-за двери раздается еще более мощный и низкий голос: «А здесь сидит народная артистка СССР Пашенная! Подождешь, Варька!» * * * В тридцатые годы — встреча артистов Малого театра с трудящимися Москвы. Речь держит Александра Александровна Яблочкина — знаменитая актриса, видный общественный деятель. С пафосом она вещает: «Тяжела была доля актрисы в царской России. Ее не считали за человека, обижали подачками... На бенефис, бывало, бросали на сцену кошельки с деньгами, подносили разные жемчуга и брильянты. Бывало так, что на содержание брали! Да-да, графы разные, князья...» Сидящая рядом великая «старуха» Евдокия Турчанинова дергает ее за подол: «Шурочка, что ты несешь!» Яблочкина, спохватившись: «И рабочие, рабочие!..»From: i http://www.theatre-studio.ru/library/lvovi...rs_kurilka.html Оговорки артистов во время спектакля — особо любимый предмет актерской курилки. Им несть числа — от безобидных до могущих иметь очень серьезные последствия. Олег Ефремов, игравший императора Николая Первого, вместо: «Я в ответе за всё и за всех!» — заявил: «Я в ответе за всё... и за свет!» На что игравший рядом Евстигнеев не преминул откликнуться: «Тогда уж и за газ, ваше величество!» * * * Вахтанговцы играли пьесу «В начале века». Одна из сцен заканчивается таким диалогом: «Господа, поручик Уточкин приземлился!» — «Сейчас эта новость всколыхнет города Бордо и Марсель!» Вместо этого актер, прибежавший с новостью, прокричал: «Поручик Уточкин... разбился!» Его партнер, понимая, что радостный тон здесь не будет уместен, задумчиво протянул: «Да-а, сейчас эта новость всколыхнет города... Мордо и Бордель!» Зритель очень веселился, актеры давились смехом — пришлось временно дать занавес. * * * Гарик Острин в «Современнике» однажды вместо: «Поставить охрану у входа в Совнарком и в ЦИК!» — распорядился: «Поставить охрану у входа в Совнарком и в цирк!» * * * Один ныне известный актер, играя во французской пьесе, никак не мог произнести: «Вчера на улице Вожирар я ограбил банк!». Вот это «Вожирар» у него никак не получалось! То «Вожилар», то «Выжирал»... Уже генеральные идут, а у него всё никак! На премьере перед этой фразой все артисты замерли, герой поднатужился и произнес: «Вчера на улице... ВО-ЖИ-РАР!..» Труппа облегченно выдохнула. Счастливец радостно улыбнулся и громогласно закончил: «...Я ограбил БАНЮ!» * * * В пьесе про пограничников исполнитель главной роли вместо: «...Я отличный певун и плясун!» — радостно и громко прокричал на весь зал: «Я отличный ПИСУН и ПЛЕВУН!!!» * * * В дурацкой пьесе про советских ученых актер, игравший секретаря партийной организации института, вместо текста: «Зачем же так огульно охаивать...» — произнес: «Зачем же так ОГАЛЬНО ОХУИВАТЬ...», за что был немедленно из театра уволен. * * * Но круче всех оговорился Евгений Евстигнеев в спектакле по пьесе Шатрова «Большевики». Выйдя от только что раненного Ленина в зал, где заседала вся большевистская верхушка, вместо фразы: «У Ленина лоб желтый, восковой...» он сообщил: «У Ленина... жоп желтый!..». Спектакль надолго остановился. «Легендарные комиссары» расползлись за кулисы и не хотели возвращаться. * * * Мама моего приятеля — режиссера, очень приличная драматическая актриса, оказавшись во время войны в Новосибирске, служила в тамошнем цирке. На премьере нового представления ей выпало широко показать на правительственную ложу и сказать в адрес сидящего там городского партийного руководства: «...И кто всем нам прокладывает путь!». Переволновавшись, она на весь цирк звонко выкрикнула: «...И кто ВРАГАМ прокладывает путь!» Взяли ее тем же вечером и выпустили только потому, что сговорившиеся циркачи в один голос утверждали, что она сказала правильно, «...а вам послышалось!». * * * Эту байку мне рассказал диктор Центрального телевидения Владимир Ухин, любимый «Дядя Володя» всей детворы, много лет подряд желавший малышам спокойной ночи вместе с Хрюшей и Степашкой. Как-то раз он вместе с дежурной бригадой в студии «доставали» диктора Валентину Печорину. Она должна была объявить фильм из серии «Следствие ведут знатоки» — он назывался «Подпасок с огурцом». Зная природную смешливость Вали, эти хулиганы внушали ей, что она ни за что не скажет правильно, а выйдя в эфир, непременно произнесет: «Подпасок с...» — не рискую приводить здесь это всем хорошо знакомое слово. Она же утверждала, что ни за что не ошибется. Так продолжалось весь вечер, пока Валечка не вышла в эфир. «А сейчас, — привычно улыбаясь, сказала она, — фильм из серии "Следствие ведут знатоки"...» Тут она, видимо, представила себе лица «доставал», ждущих, что она оговорится, еще раз улыбнулась и вдруг сказала: «Подросток с колбасой!» * * * Клара Новикова одно время очень плотно сотрудничала с писателем Алешей Цапиком. Она читала его монологи, а он выступал номером в ее сольных вечерах. Однажды конферансье Роман Романов, несколько раз переспросив у Цапика его редкую фамилию, вышел на сцену и объявил: «Писатель-сатирик Алексей ПОЦИК». Радости зала не было предела: сначала заржали те, кто понял, потом те, кому объяснили. Если кто-нибудь из читателей не знает, как переводится с языка «идиш» слово «поцик» — спросите у знакомых евреев, вам объяснят. * * * Однажды довольно известный конферансье подбежал на концерте к замечательной певице Маквале Касрашвили: «Лапулек, быстренько-быстренько: как вас объявить? Я люблю, чтобы оригинальненько!!!» «Ну... не надо ничего придумывать, — ответила Маквала. — Просто скажите: "Солистка Большого Театра Союза ССР, народная артистка Грузинской ССР Маквала Касрашвили!"» «Фу, лапулек, — скривился конферансье, — как банально! Ну ладно, я что-нибудь сам!..» и возвестил: «А сейчас... на эту сцену выходит Большое Искусство! Для вас поет любимица публики... блистательная... Макака! Насрадзе!!!» * * * Еще одна оговорка кого-то из конферансье: «Народный артист СССР Давид Ойстрах! Соло на арфистке Вере Дуловой!» * * * На радио очень популярна история о дикторе, читавшем стихи: «Плыви, мой челн, по воле волн!». Своим роскошным баритоном он произнес: «Плыви, мой ЧЛЕН...» — и, поняв, что оговорился, величественно закончил: «...По воле ВЕЛН» Цитата Ссылка на комментарий Поделиться на других сайтах More sharing options...
Рекомендованные сообщения
Присоединяйтесь к обсуждению
Вы можете опубликовать сообщение сейчас, а зарегистрироваться позже. Если у вас есть аккаунт, войдите в него для написания от своего имени.